те. Увидев Света,
она лишь прикрыла  руками  обнаженные  перси.  Репня,  не  глядя  на  нее,
одевался. Натянув штаны, он взял в руки  башмаки  и  сорочку  с  кафтаном.
Потом, не глядя и на Света, направился  к  двери.  Свет  двинулся  следом.
Репня шел как во сне, натыкаясь на стены и запинаясь об  углы.  Шагнул  на
лестницу, ведущую вниз. Тогда Свет взял  его  за  плечо  и  отвел  в  свой
кабинет.
     И только тут  Репня  словно  бы  проснулся.  Он  ошарашенно  закрутил
головой, посмотрел на одежду в своей руке и прошептал:
     - Вы видели, что эта сука со мной  сотворила.  А  когда  я  хотел  ей
физиономию раскроить, и перстом двинуть не смог.  -  Он  втянул  голову  в
плечи. - Нет, скажу я вам, такое не удавалось и матери Ясне! И вообще,  от
этой стервы надо быть подальше. - Он  со  страхом  поглядел  на  Света.  -
Впрочем, вам-то это не грозит.
     Свет  подождал,  пока  он  оденется.  Потом  налил  ему  еще   стопку
можжевеловой водки и проводил до выхода.
     Репня был настолько ошарашен случившимся, что даже не попрощался.  Он
ушел, ссутулившийся и жалкий, а Свет отправился  в  гостевую.  Кажется,  я
внес  еще  один  вклад  в  развитие  колдовства,   подумал   он.   Правда,
практического применения открытое заклятье не имеет.  Оно  пригодно  разве
что для колдуний, не одержимых манией  деторождения.  Но  учить  маленьких
девчушек все равно нет смысла, потому  что,  когда  они  вырастают,  манию
деторождения Додола обрушивает на них нежданно и без нашего спроса.
     Вера уже оделась, стояла у фальшивого  зеркала,  расчесывала  волосы.
Свет снова обратил внимание, как красиво ее волосы струятся  сквозь  зубья
гребня.
     - Вы извините моего гостя, - сказал он. - В  своей  тяге  к  женскому
полу он становится иногда просто неудержим.
     Вера внимательно посмотрела на него, и ему показалось, что она  видит
его  насквозь  -  такой  странный  взгляд  был  у  нее  в   этот   момент.
Пронизывающий и всепрощающий... Свет вдруг подумал, что такой  вот  взгляд
должен быть у его Кристы из "Нового приишествия". Надо будет  запомнить  и
попытаться описать.
     Вера положила гребень на полку, еще раз поправила волосы.
     - Я очень благодарна вам за помощь. - Она улыбнулась.  -  Но,  право,
чародей, это вовсе не та помощь, которая мне от вас нужна.
     Свет хотел спросить, какая же помощь от него ей нужна. Но не спросил:
накатил приступ злобы. Свет скрипнул зубами, кивнул и отправился в кабинет
- бороться со злобой.




                        ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЛАБОСТЬ ЧАРОДЕЯ


               18. ВЗГЛЯД В БЫЛОЕ: ВЕК 75, ЛЕТО 77, БЕРЕЗОЗОЛ

     С тем, что после занятий колдовством у него портится настроение, Свет
впервые  столкнулся  еще  в  школе.  Поначалу,  пока  изучаемые  волшебные
манипуляции были простенькими, он не обращал на этот эффект  внимания.  Ну
не  нравится  что-то,  так  мало  ли  поводов  у  человека   для   ахового
настроения?..
     Но в тот весенний день, когда отроки отца  Ходыни  научились  творить
заклинание на невидимость, Свет впервые задумался над своими ощущениями.
     Строго говоря, заклинание на невидимость  не  делало  волшебника  или
заклятый предмет либо заколдованного человека  невидимым  на  самом  деле.
Работа заклинания сводилась к  тому,  что  у  прочих  возникало  нежелание
смотреть  на  то,  что  было  заколдовано.  Причем  разумом  человек  свое
нежелание даже не осознавал. Он просто не смотрел туда и все. Ну зачем ему
смотреть на пустое место?.. Однако  стоило  ему  посмотреть  на  отражение
"пустого места" в зеркале, как тут же оказывалось, что там что-то есть. От
волшебника же скрыться  или  скрыть  что-либо  и  вовсе  было  невозможно.
Поэтому заклинание на невидимость не давало бесконечного всемогущества, но
в тех случаях, когда поблизости не было других волшебников или зеркал, оно
открывало перед вами определенные - и немалые! - возможности.
     Отец Ходыня тут же продемонстрировал отрокам эти возможности, и парни
с интересом пронаблюдали, как он растворяется в воздухе.  Свет  в  течение
нескольких минут пытался заставить себя посмотреть на стул, который только
что занимал пестун, но глаза прыгали куда угодно - на рукомойник у дверей,
на полки с колдовскими атрибутами, на пол или потолок.  Но  только  не  на
табуретку. Потом на табуретку посмотреть удалось, но к этому  времени  она
уже оказалась пустой.
     За показом  возможностей  последовала  демонстрация  ограничений.  Из
другой пустоты, по левую сторону стола, раздался голос пестуна:
     - А теперь посмотрите в зеркало.
     Большое зеркало, доселе прикрытое накидкой из серой  материи,  стояло
на столе. Накидка сама собой отлетела в сторону, и отроки разглядели в нем
свои удивленные физиономии. А потом зеркало взлетело  над  столом,  начало
поворачиваться влево, и Свет увидел в нем улыбающееся  лицо  отца  Ходыни.
Через несколько секунд отец Ходыня возник и за пределами зеркала.
     - А теперь приступим к обучению.
     Обучение  происходило  привычным  порядком.  Запомнили   акустическую
формулу заклинания и колдовские жесты для его инициирования. Затем  каждый
из воспитанников проделал фокус отца  Ходыни  с  собственным  телом.  Свет
обретал "невидимость"  первым.  Все  получилось  сразу,  отец  Ходыня  его
похвалил, но Свет сел на свое место насупившись. И по ходу  урока  мрачнел
все больше и больше. Его вдруг начала переполнять злоба на  медлительность
своих соучеников. О боги, как они были бестолковы! А как радовались, когда
пестун хвалил их за такую ерунду! Можно подумать, освоили левитацию...
     На уроке ему удалось сдержаться. Но когда он пришел к себе  в  келью,
злоба выплеснулась наружу. В результате пострадала ни в  чем  не  повинная
табуретка, которую он  запустил  в  стену.  Стало  чуть-чуть  полегче,  но
скрипеть зубами хотелось по-прежнему.
     Свет  не  на  шутку  испугался.  Может,  его  кто-нибудь  заколдовал,
заставил ненавидеть ребят?
     Он бросился на лежанку и попытался разобраться в  своих  ощущениях  -
ведь именно об этом твердил им каждый день отец  Ходыня.  "Натура  каждого
волшебника сугубо индивидуальна...  Учитесь  разбираться  в  себе...  Иным
путем вы свой Талант ввек не обуздаете..."
     Отцу Ходыне легко говорить!.. Но ведь, кажись, ребята ничего  ахового
и в самом деле не совершали. Ведь урок проходил привычным  образом.  Никто
не допустил непростительных ошибок. Может, это меня и разозлило? Ну почему
они не смогли сотворить заклинания хуже, чем я?..
     Нет, Талант обуздываться не хотел,  и  Свет,  уткнувшись  в  подушку,
злился на  весь  мир.  Как  хотелось  врезать  кому-нибудь  из  парней  по
физиономии! Пусть даже ни за что... А дабы не  радовались  особенно  своим
успехам. Подумаешь, колдунишки  вшивые!  Можно  подумать,  помогли  страже
поймать варяжского лазутчика!..
     На  затылок  ему  легла  чья-то  мягкая   ладонь.   Свет   вздрогнул,
повернулся.
     Незаметно появившийся в келье отец  Ходыня,  нависая  над  Светом,  с
улыбкой гладил отрока по голове.
     Ну чего он сияет?! Можно подумать, его в Кудесники выбрали!
     Свет не выдержал - отбил руку отца Ходыни в сторону от своей  головы.
И испуганно замер. Где это видано, чтобы отрок ударил  пестуна!  За  такое
нарушение Правил поведения последует неизбежное наказание. Да и обида отца
Ходыни дорогого стоит...
     Но  отец  Ходыня  не  обиделся.  Только  улыбка  его  стала  немножко
грустной.
     - Плохо, Свет?
     Свет скрипнул зубами:
     - Вы же сами видите! Зачем спрашивать?
     Отец Ходыня посмотрел на обломки табуретки, кивнул  головой,  сел  на
край лежанки.
     - Да, мой  мальчик.  Сегодня  вы  столкнулись  с  оборотной  стороной
волшебства. Увы, но боги распорядились так, что наложение любого  заклятья
рождает в волшебнике агрессивность. Говорят, это отзвук ненависти Перуна к
Семарглу. Пока мы изучали заклинания первого порядка, рождаемая в  отроках
агрессивность была мала. Но ведь у вас портилось настроение, не так ли?
     Свет угрюмо кивнул.
     -  Сегодня  мы  перешли  к  заклинаниям  второго  порядка.  А   когда
поднимемся еще на порядок - скажем,  займемся  левитацией,  -  станет  еще
тяжелее. За все в жизни, мой  мальчик,  приходится  платить.  Конечно,  вы
научитесь владеть собой, но если практикующего волшебника  надолго  лишить
разрядки, рано или поздно у него произойдет нервный срыв. Вот поэтому вы с
завтрашнего дня начнете заниматься фехтованием.
     - Фехтованием? - удивился Свет. - Зачем? Ведь мы же не ратники.
     -  Как  показывает  практика,  боевые  единоборства  дают  прекрасную
разрядку агрессивности. Начнете вы  с  фехтования,  потом  будете  изучать
рукопашный бой, потом корейскую  борьбу.  Когда  станете  взрослыми,  сами
решите, чем вам заниматься дальше. Другого выхода агрессивности нет, и  вы
обречены заниматься боевыми видами единоборства  до  самой  старости.  Или
пока не перестанете быть волшебниками. Мы  все  проходим  через  это.  Чем
гараже у волшебника Талант, тем больше рождается в  нем  агрессивности.  -
Отец Ходыня поднялся с лежанки. - А сегодня лично вы для разрядки почините
табуретку. Соберите обломки и отправляйтесь в  столярную  мастерскую.  Там
сейчас отец Гремислав. Он вас научит. Это же будет наказанием за нарушение
Правил поведения отрока-волшебника.
     Так Свет и поступил.
     А когда стал взрослым, выбрал для себя занятия фехтованием, хоть  это
и стоило дороже, чем другие  виды  единоборств.  Нравилось  ему  орудовать
шпагой, нравилось наносить тренерам уколы, нравилось  ощущать,  как  после
боя  рождается  в  душе  умиротворенность  и  снова   появляется   желание
колдовать. А главное, этот вид боевых искусств  был  широко  распространен
среди чародеев.
     И он продолжал заниматься фехтованием даже после того, как обнаружил,
что существует еще  один,  совершенно  неожиданный  метод  гасить  в  себе
неизмеримо разросшуюся агрессивность, метод, для  применения  которого  не
требуется ни партнер, ни тренер.



                     19. НЫНЕ: ВЕК 76, ЛЕТО 2, ЧЕРВЕНЬ

     Утром в шестерницу Репне пришлось встать в обычное время: в  связи  с
наплывом паломников дни отдыха на этой седмице были отменены.
     Спать  хотелось  нещадно.  А  кроме  того,  лежала  на  душе   полная
безысходность - словно вечер вчера  завершился  грандиозной  попойкой,  во
время которой потребляли исключительно дешевую водку.  И,  чтобы  привести
себя в порядок, пришлось вылить на макушку целое ведро холодной воды.
     Сон  опосля  этого  улетел,  как  деньги  в   кабаке.   Но   ощущение
совершеннейшей безысходности улетать не желало -  видно,  такая  монета  в
кабаке  жизни  спросом  не  пользовалась.  С  безысходностью   надо   было
свыкаться, и, совершая привычные утренние дела, Репня стал раздумывать над
тем, что он натворил.  Конечно,  с  занятием  этим  он  опоздал  почти  на
полсуток - думать надо было вчера, но что сделано -  то  сделано.  Значит,
Мокошь иного ему не оставила.
     В конце концов, тому, что он пронесся по вечернему городу, ничего  не
замечая вокруг себя, удивляться не приходится - все мысли его были там,  в
проклятом особняке Света Смороды, чтоб Велес взял  и  его  самого,  и  эту
сучку! Он вспомнил "гостеприимство" чародеевой узницы и содрогнулся.
     Как она могла, как посмела обойтись с ним столь неподобающим образом!
Ну не нравится вам мужчина,  так  скажите  об  этом.  Зачем  же  сразу  за
колдовство хвататься? Эдак, сударыня, и до Ночи недалеко. Если  бы  каждый
волшебник обрушивал на всякого  не  нравящегося  ему  человека  колдовскую
дубину, мир бы давно рухнул. Ваше счастье, сударыня, что вы  находитесь  в
этаком подвешенном состоянии! Ваше счастье, что не отвечаете перед законом
за  свои  действия  -  во  всяком  случае,  обычным  порядком!   Будь   вы
практикующей словенской колдуньей, я тут же подал бы на вас жалобу, и быть
бы вам на заседании Контрольной комиссии. А  там  бы  мы  еще  посмотрели,
довелось бы вам колдовать впредь!.. Впрочем, об этом же он думал и  вчера.
Мысли были практически те же самые, словно его разум ходил  по  замкнутому
кругу.
     Репня помотал головой и попытался вспомнить все дальнейшее.


     Он  сумел  взять  себя  в  руки  лишь  возле  ворот  своего  дома.  С
недоумением оглянулся, словно не  понимая,  как  здесь  очутился.  Сел  на
стоящую около дома скамеечку, перевел дух и только тут обратил внимание на
то, что в его правом кулаке зажат какой-то предмет.  Разжал  персты  -  на
ладони лежала маленькая голубая пуговичка.  Удивленно  посмотрел  на  нее,
зачем-то понюхал.
     Да ведь это же ее пуговица, этой сучки с замашками  Ночной  колдуньи!
Как он умудрился завладеть этим голубым камушком? Не иначе, когда срывал с
этой сучки кофточку... Ну и пусть поищет!
     Он размахнулся, намереваясь забросить пуговицу подальше.  И  тут  его
осенило, как он может этой сучке отомстить.
     Раздумывал он недолго.  Конечно,  если  эта  сучка  -  очень  сильная
колдунья, ничего не получится. Но ведь попытка - не пытка!..
     И, воровато  оглянувшись,  он  положил  пуговицу  в  карман  кафтана.
Посидел немного, размышляя. Потом поднялся к себе и,  взяв  все  имеющиеся
наличные деньги, снова вышел наружу.
     На улице уже темнело, и он поймал  извозчика.  Конечно,  лучше  всего
стоило бы пойти пешком, но тогда вернешься назад чуть ли  не  под  утро  -
ведь старая карга живет на Чудовской.  Это  возле  порта,  почти  на  краю
города.
     Об этой женщине ему под большим секретом рассказал по пьяной  лавочке
кто-то из друзей. Он даже не помнил точно, кто это  был,  -  так  они  все
тогда нарезались. Впрочем, и хорошо, что не помнил: много будешь  знать  -
скоро состаришься! Главное, весь тот пьяный угар не помешал ему  запомнить
адрес. Видно, так распорядилась Мокошь, знала,  что  придет  время,  когда
адрес сей понадобится ему до зарезу...
     Он принял все меры, чтобы его  путь  нельзя  было  потом  проследить.
Перед  извозчиком  прикинулся  разыскивающим  нужный  ему  дом  с  помощью
зрительной памяти. Назвал параллельную  Чудовской  улицу,  потом,  подавая
команды,  куда  поворачивать,  и  усиленно  делая  вид,  будто  с   трудом
вспоминает свои давнишние пьяные плутания, проехал мимо нужного ему  дома,
снова выбрался на параллельную улицу. И лишь тут, дождавшись, когда  сзади
не окажется других извозчиков, вылез из трибуны и дальше пошел пешком.
     Обогнул квартал, остановился перед нужным домом.
     Конечно, он собирался сейчас воспользоваться Ночным  колдовством.  Но
закон  не  запрещает  пользоваться  делами  Ночи  -  закон  запрещает   их
практиковать. Ведь он, Репня, лишь платит  деньги  за  работу,  а  на  чем
основана эта работа, его совершенно не касается.
     И с чистой совестью он позвонил в двери дома.
     Старая карга оказалась совсем не старой  и  вовсе  не  каргой  -  лет
пятидесяти на  вид,  в  черном  балахоне,  черноглазая  и  чернобровая,  с
покрашенными в голубой цвет веками. Репню даже хотимчик взял, но в  данном
случае это было совершенно бессмысленно. Впрочем, хотимчик жил  недолго  -
черные глаза пронзили Репню, едва он, перешагнув через порог,  прикрыл  за
собой дверь. А через секунду он и думать забыл  о  хотимчике,  потому  что
хозяйка спросила:
     - Кто вам дал адрес?
     Ее не интересовало, кого он ищет и что ему здесь надо, и Репня понял,
что черные глаза пронзили его в прямом смысле. Она прекрасно поняла,  кого
он ищет и что ему надо. Да, колдунья с такой  квалификацией  вполне  могла
ему помочь.
     - Я не помню, кто дал мне адрес.
     Конечно, она поняла, что он не лжет. Ибо, по-прежнему зорко глядя ему
в глаза, сказала:
     - Жаль! Я бы нашла способ наказать болтуна.
     Она проводила его в светлицу. Впрочем, это помещение скорее надо было
бы назвать темницей: задрапированные черной  тканью  стены,  пара  горящих
свечей  на  столе  и  полное  отсутствие  окон.  Глазу  не  на  чем   было
остановиться. Кроме пламени свечей.
     Хозяйка усадила Репню в кресло, стоящее  перед  столом,  и  спросила,
прожигая его взглядом:
     - Так что вас привело ко мне?
     Репня успокоился: все-таки мысли она читать не умела.
     - Мне надо, чтобы вы...
     И  тут  ему  пришло  в  голову  совершенно  другое   решение.   Менее
преступное. Но гораздо более мстительное. И которое осуществимо наверняка,
потому что прямого вреда этой сучке не принесет.
     - Мне бы хотелось, чтобы вы обратились к Огненному Змею. Сколько  это
будет стоить?
     Она ответила. Такая сумма у него с собой имелась. Впрочем, если бы ее
не оказалось, он был раздобыл деньги и вернулся  сюда.  Пусть  бы  даже  в
долги пришлось залезть.
     - Согласен.
     - Вы принесли с собой прядь  волос  с  головы  той,  кого  хотели  бы
присушить?
     - Нет. Но у меня есть пуговица от ее  кофточки.  -  Репня  достал  из
кармана голубой камушек.
     Ведьма осторожно взяла пуговицу, стремительными движениями  побросала
ее с ладони на ладонь. Словно тлеющий уголек...
     - Годится! Но будет стоить немного дороже. На двадцать полтин.
     - Согласен.
     Ведьма достала из стола круглое ручное зеркальце, подала Репне:
     - Смотрите сюда и представляйте себе лицо той, чье сердце  вы  хотите
приворожить. Глаз не закрывайте.
     Ведьма сжала в шуйце голубую  пуговицу,  бросила  в  пламя  одной  из
свечек щепотку какого-то  порошка.  По  светлице  поплыл  приторно-сладкий
запах. Словно франкскими духами попрыскали...
     - Она уже спит, - сказала ведьма. - Это  хорошо.  Иначе  пришлось  бы
подождать.
     Репня смотрел  на  свою  физиономию  в  зеркале  и  усиленно  пытался
представить себе лицо Веры. Черты ее уплывали из его  памяти,  искажались,
прыгали, расползались, аки снег под солнцем в цветне, но Репня ловил их за
хвост, держал крепкой хваткой и загонял обратно - в память, в  зеркало,  в
жизнь...
     Уж  теперь-то  он  отыграется,  за  все,  что  она  с  ним   сделала,
отыграется. Она будет ползать перед ним на коленях, она будет умолять  его
хоть разочек взглянуть на нее, ну один-разъединственный,  ведь  она  любит
его, любит больше жизни, любит так, как никто никогда никого не  любил,  и
как вы можете так терзать мое сердце, любовь моя, простите меня за то, что
я тогда оттолкнула вас, но теперь я без вас попросту жить не могу... И все
в таком же духе. А он посмотрит на нее свысока и отвернется. И лишь  когда
она дойдет до полусумасшествия, он снизойдет до нее. Но взяв ее тело,  тут
же забудет о ней. И пусть она мается до самой своей смерти!..
     Плыл по светлице сладкий  аромат,  потрескивали  чуть  слышно  свечи,
бормотала неразборчиво ведьма,  взмахивая  черными  рукавами,  аки  ворона
крыльями. Пялился в зеркало Репня. Мгновение шло за мгновением, но  ничего
не происходило.
     Вдруг поверхность зеркала словно  покрылась  рябью,  отражение  Репни
разбилось на кусочки, и кусочки эти закружились,  завертелись,  заметались
туда-сюда. А потом снова устремились друг к другу,  сложились  в  мозаику,
сцепились... Но это была уже не физиономия Репни  -  из  зеркала  на  него
смотрела Вера.
     Удивленно взлетели кверху ее брови, расширились глаза, превратился  в
букву "О" изящный ротик.
     И тут воздух в светлице словно  загустел,  налился  тяжелым  страхом.
Взвыла истошно ведьма, ослепительно вспыхнули свечи.  И  погасли.  Но  при
свете этой вспышки Репня успел заметить, как раскололось в руках  зеркало.
Он едва успел нагнуть голову, чтобы защитить лицо от осколков.  И  потерял
сознание.


     Пришел он  в  себя  довольно  быстро.  Так  ему,  во  всяком  случае,
показалось.
     Вокруг царил мрак. Репня повел перед собой руками, наткнулся на стол.
Встал с кресла, осторожно шагнул вокруг стола. И тут  же,  споткнувшись  о
лежащее на полу тело, отшатнулся. Но по-настоящему  испугаться  не  успел:
ведьма вдруг застонала.
     Слава Сварожичам, обрадовался Репня. Жива...
     - Кто т