Город должен...
     Дорога тянулась несколько дольше, чем ожидал. Ленка широко  открытыми
глазами разглядывала по-ночному пустые, тщательно  отмытые  дождем  улицы.
Они и в самом деле казались незнакомыми. Мародеры по дороге не попались  -
по-видимому, уже знали кого следует бояться. Энергии оставалось все меньше
и меньше, но до больницы Р. добраться успел. Как и рассчитывал... Позвонил
в дверь приемного покоя. Открыли, вышел горбатый  нелюдь  в  белом  плаще,
увидел ребенка, протянул руку.
     Ленка доверчиво подошла к  нему.  Тут  же  из  недр  приемного  покоя
возникла медсестра, взяла Ленку за руку. Глаза у медсестры  были  пустыми.
Потянула Ленку за собой. Та уперлась:
     - Дедуня, а ты?
     - Я приду, - сказал Р. - Попозже.
     Внучку увели.
     - Это номер семь, - сказал Р.
     Нелюдь кивнул:
     - Счастливое число.
     Голос у него был певучим. Нелюдь  коснулся  лба  Р.  ладонью,  и  тот
почувствовал, как в него перетекает энергия.  А  с  нею  и  информация  об
очередном задании. Дверь приемного покоя медленно закрылась.
     Р. повернулся и  пошел  к  Малому  проспекту.  Где-то  опять  хлопали
выстрелы. Но гулять стрелкам оставалось недолго.
     К перекрестку вскоре подкатила машина, тяжелый наземный рефрижератор.
Кивнув водителю, Р. забрался в фургон, закрыл за собой герметичную  дверь.
В фургоне было темно, но он знал, что на полу лежат трупы.
     Некоторое  время  машина  двигалась,  потом  остановилась.  Открылась
дверь, в фургон подсадили мужчину, захлопнули створку. Машина тронулась, и
тут же внутрь фургона проник дневной свет.
     - Отойдите от двери, - сказал Р.
     - Ой, здесь кто-то есть! - обрадовался попутчик,  и  вновь  наступила
тьма. - А я думал, одни покойники. - Он где-то там уселся, представился: -
Иванов, профессор Петербургского университета.
     Р. промолчал.
     - А вы кто? - спросил профессор.
     Р. назвался.
     - Тот самый? - удивился Иванов. - Писатель?
     - Литератор, - поправил Р. И добавил: - Был.
     - Все мы, сударь, теперь бывшие. - Иванов издал звук,  который  можно
было расценить как усмешку.
     Машина снова остановилась.  Открылась  дверь.  Снаружи  стояли  члены
санитарной команды, у их ног, на тротуаре,  лежали  несколько  трупов.  Р.
встал. Иванов быстро понял, что от него требуется.
     - Никогда не думал, что придется  грузить  мертвецов,  -  сказал  он,
когда машина тронулась. - А вы?
     - Тоже, - равнодушно ответил Р.
     Иванов помолчал. Но, видно, молчать ему было невмоготу,  и  он  снова
заговорил:
     - Подобное, по-видимому, только в ленинградскую блокаду  наблюдалось,
в прошлом веке.
     - Подобное сейчас по всей Земле, - сказал Р.
     - Откуда вы знаете?
     - Знаю.
     Профессор замолчал.
     Машина опять тормознула, загрузили очередную,  многочисленную  партию
окоченевших тел. Когда тронулись, Иванов не выдержал:
     - Вы обратили внимание? Нет ни одного ребенка...
     Р. не ответил.
     - И  у  вас,  как  у  писателя,  нет  никакой  гипотезы  относительно
происходящего? - не унимался  Иванов.  Не  дождавшись  ответа,  добавил  с
гордостью: - А у меня есть! Хотите, расскажу?
     - Рассказывайте, - согласился Р.
     Машина снова затормозила. Обработали еще одну партию окоченевших тел:
видно, этот район как раз  шерстили  санитарные  команды.  Внутри  фургона
стало тесновато, и Р. взгромоздился  прямо  на  мертвецов.  Машина  начала
набирать скорость. На поворотах поленницу из тел мотало,  и  Р.  несколько
раз ударился о стенку.
     - Я лингвист, - сказал Иванов. - Последние  несколько  лет  входил  в
международную  группу  ученых,  которая,  по  заданию  ООН,  работала  над
созданием интерлинга - общепланетного  языка.  Интерлинг  представляет  из
себя  смесь  наиболее  распространенных  языков   на   основе   грамматики
английского. Не так давно наша работа была с успехом завершена. А  знаете,
кто воспользуется ее плодами?
     - Понятия не имею. - Все это Р.  было  неинтересно,  но  раз  хочется
человеку говорить, пусть себе говорит.
     - Эти самые... горбатые пришельцы в  белых  плащах.  Мое  руководство
передало  одному  из  них  все   материалы.   Едва   наш   директор   стал
холодноглазым... - Иванов помолчал. - Да, насмотрелся я за эти два  дня!..
Одни холодноглазые кругом. И  вот  что  мне  пришло  в  голову.  Сам-то  я
безбожник, но предположим на минутку, что Бог все-таки существует. Или кто
там вместо него... Естественно,  за  все  наши  художества  он  уже  давно
недоволен родом людским, и так же естественно, желает нас  наказать...  Вы
ведь, будучи писателем, наверняка знакомы с таким произведением литературы
как Библия?
     Р.  не  ответил.  Иванов  подождал  немного,  крякнул  недовольно   и
продолжил:
     - Библия утверждает, что Всевышний уже наказывал людей. Я имею в виду
весь род человеческий, а не Адама  с  Евой...  В  первый  раз  во  времена
Великого потопа, когда дозволено спастись  было  лишь  Ною  с  семейством.
Затем при строительстве Вавилонской башни,  когда  Всевышний  смешал  язык
людской. И теперь, если предположить, что Господь понял  свои  ошибки,  то
все происходящее становится очень ясным.
     - Ерунда, это просто пришельцы, - сказал Р., сам не зная зачем.
     - Э-э, нет! Пришельцы, да не те... Просто Господь осознал, что  своим
потопом ничего не достиг. Но очередную попытку он решил дать только  детям
- единственным людям, кто еще не испорчен жизнью. А чтобы они не  погибли,
будучи брошенными на произвол судьбы, он решил собрать их вместе и  отдать
под начало своих помощников. Вот холодноглазые и собирают их по всему миру
и отправляют в больницы да  санатории.  Вместо  одного  ковчега  Всевышний
решил создать миллионы маленьких, в которых дети переживут второй  "потоп"
- избиение взрослых - и будут расти без тлетворного влияния тех,  кто  уже
погряз в грехах или просто тронут порчей. Конечно, при избиении погибнут и
те, кто без греха - если они есть, конечно... Но ведь лес  рубят  -  щепки
летят. Уж это-то господина  Саваофа,  с  его  жестокосердием,  никогда  не
трогало - сколько он одного своего Богоизбранного народа порешил, а уж  об
остальных-то и разговору нет... А заодно он решил и ошибочку, связанную  с
Вавилонской башней, исправить - дать будущему единому народу Земли  единый
язык. Дети  ведь  легко  обучаются  любому  языку,  так  почему  бы  и  не
использовать эту их способность?.. В общем, провести еще один  грандиозный
эксперимент в масштабах всей планеты и посмотреть,  что  из  хомо  сапиенс
получится на этот раз. Вот только как они  собираются  кормить  и  одевать
детей? Неужели Святым  Духом?  -  Профессор  вдруг  хохотнул.  -  Ну,  как
теорийка? Ничего? Уж безумия-то ей хватает!
     Р. не ответил. Машина давно никуда не сворачивала:  наверное,  катила
по Московскому проспекту. А может, уже и Среднюю Рогатку миновали.
     Конечно, он мог бы многое сказать  этому  человечку  -  ведь  нелюдь,
наложив на лоб ладонь, вдохнул в Р. не только энергию, но и знание. Р. мог
бы рассказать, что те, кого этот человечек называет  "холодноглазыми",  не
только собирают  по  городам  и  весям  осиротевших  детей.  Они  помогают
размещать  будущих  хозяев  Земли  по  их  новым  приютам,  которые   этот
грехолюбец осмелился назвать "ковчегами". Это не  ковчеги,  это  Питомники
Грядущего. Но откуда ему знать, этому человечишке? Он  уже  выполнил  свою
функцию, создав Язык, и его даже не собираются  посвящать  в  Вершители...
Именно Вершители и будут обеспечивать всем необходимым подрастающих детей.
Они сидят сейчас на опасных промышленных объектах, не  позволяя  произойти
авариям, угрожающим планете химическим или радиоактивным  заражением.  Они
будут растить и убирать урожай - манна с неба сыплется только в  мифах,  -
они будут производить детскую одежду и обувь, они будут  хранить  то,  что
следует сохранить. Их нужно гораздо меньше привычных миллиардов, живших на
Земле до вчерашнего дня. Потому  что  не  нужно  кормить  свору  тех,  кто
производил не нужную будущему человечеству продукцию: оружие, наркотики  и
прочие "прелести цивилизации". Им не нужно кормить самих себя, потому  что
они-то как раз не нуждаются в биологической  пище.  Им,  правда,  придется
провести глобальную ревизию  того,  что  останется  в  наследство  будущим
хозяевам, но времени для  ревизии  предостаточно.  А  потом  повзрослевшие
хозяева  сами  довершат  начатое  Вершителями,  разберутся,  что   следует
сохранить, а что - развеять по ветру.
     Все это Р. мог рассказать  профессору  Иванову,  но  смысла  в  таком
рассказе не было: он бы профессору  ничего  не  дал.  Кроме  ненависти,  а
ненависть никогда не меняет мир к лучшему.  К  худшему  же  немногие  пока
остающиеся в живых уже не изменят, хоть  и  способны  -  потому  их  и  не
интересуют  звездные  ливни.  Да,  помародерствуют  они  некоторое  время,
поизгаляются друг над другом, но всех их  ждет  один  конец  -  встреча  с
Вершителями неизбежна. Ведь только он сегодня скольких остановил... И спас
семерых будущих хозяев - полную свою норму.
     Где-то в  глубине  души,  правда,  кто-то  нашептывал  ему,  что  все
происходящее  исключительно  жестоко,  но  этот  "кто-то"  был  последним,
оставшимся в Р. от человека, и уже был неспособен вернуть себе власть  над
телом: куда смертному тягаться с помыслами Господними? И  этому  "кому-то"
оставалось  только  напоминать  самому  себе,  что  никогда  еще  подобные
средства не приводили к декларируемой цели.
     Да, раньше не приводили, а теперь приведут. Потому что с корнем будут
вырваны страх, ложь,  ненависть,  злоба,  зависть  и  прочие  человеческие
грехи. И может быть, воцарятся наконец в мире любовь и доброта...
     Поленницу снова качнуло: машина сделала поворот и вскоре затормозила.
Открылась дверца, в фургон хлынул дневной свет. Профессор  и  Р  выбрались
наружу.
     Дождя здесь не было. Пахло свежевырытой землей и еще чем-то странным.
Прямо перед фургоном зияла огромная яма, почти доверху заваленная трупами.
Мужскими, женскими, подростков обоего пола. И детскими. Последних, правда,
было крайне мало.
     - Господи! - Профессор грязно выругался. - И дети тут!
     - Только те, кто уже тронут червоточиной Сатаны, -  произнес  певучий
голос.
     Иванов и Р. оглянулись. Неподалеку стоял  нелюдь.  Плаща  на  нем  не
было, и крылья сияли белизной во всей своей красе.
     Вдоль  ямы  разместились  несколько   рефрижераторов,   разгружались,
заполняя мертвыми телами  братскую  могилу.  Впереди  над  миром  нависали
Пулковские высоты. Там смотрели в отворившиеся  окна  небесные  -  слепыми
глазами - брошенные телескопы, которым звездные ливни ничем не грозили.
     Р. потащил из фургона за ноги ближайший труп.
     - Беритесь, профессор.
     Иванов замотал головой:
     - Нет, не буду! А потом меня же в эту яму. Не стану!
     - Бессмысленно, - равнодушно проговорил Р.
     Профессор достал  из  нагрудного  кармана  очки,  нацепил  на  нос  и
посмотрел на Р.
     - Боже мой! Да вы же тоже из холодноглазых! - Он оглядел Р. с ног  до
головы. - Чья это кровь на вас, сударь?
     - Дочери.
     Профессор сразу как-то сник, сжался, словно из него выпустили воздух.
Медленно стянул с носа очки, бросил их в братскую могилу.
     Они начали освобождать фургон. Профессор быстро взмок, от него  остро
запахло потом, но Р. было на это наплевать: он выполнял  свою  функцию.  С
другой стороны вдоль  ямы  стояли  несколько  бульдозеров  с  заглушенными
двигателями. В кабинах сидели те, кто выполнял СВОЮ функцию.
     Когда рефрижератор был разгружен и водитель  отогнал  его,  профессор
подошел к нелюдю:
     - Что ж, ангел белокрылый, прими мою душу.
     Р. выстрелил ему в затылок, подошел и столкнул тело в яму,  на  груду
других мертвецов. Потом положил  пистолет  на  протянутую  ладонь  нелюдя.
Нелюдь  строго  посмотрел  на  оружие.  Сначала  растаял  пистолет,  потом
глушитель, и через полминуты на ладони нелюдя ничего не осталось.  Функция
Р. еще не была выполнена, но ему было  все  равно.  К  тому  же,  он  стал
убийцей...
     Нелюдь взмахнул белоснежными крылами и отлетел в сторону. Босые  ноги
его были выпачканы землей.
     - Моисей тоже не попал  в  Землю  Обетованную,  -  пробормотал  Р.  и
спрыгнул на груду мертвецов. Поднял глаза к серому небу.
     Другие грузчики отошли от края ямы, стали садиться  в  рефрижераторы.
Словно  в  боевые  машины  грузились  десантники...  Взревели   двигатели,
бульдозеры поползли, толкая вперед земляные холмики, быстро превращающиеся
в холмы.
     Нелюдь вскинул руку. Р. закрыл глаза, чтобы в них  не  попала  земля.
Тело зомби легло в братскую могилу, и Господь  наконец  взял  к  себе  его
истерзанную душу. Но над содержанием этой души Властитель небесный был  не
властен, и в ней так и осталась жить надежда на то, что Всевышний не будет
властен и над душой малышки, которую Р. собственноручно  сдал  в  застенки
ковчега на Второй линии.




                         БАНКА АПЕЛЬСИНОВОГО СОКА


     Экипаж, по совести говоря, Реброва раздражал. Было во внешности  этих
парней, в их неуемной,  показной  радости  от  происходящего,  в  щенячьей
восторженности, с которой они смотрели на своего  капитана,  нечто  такое,
что давно уже им, Ребровым, забыто.  Возможно,  если  бы  полет  предстоял
долгий и опасный, если бы требовалась в нем для успешного завершения  дела
особая монолитность экипажа, Ребров и попытался бы их понять. Но  в  таком
полете...
     Вот и сейчас, стоя перед ним навытяжку,  практиканты  ели  начальство
глазами. Наверное, им казалось, так и должно стоять перед капитаном.  Ведь
этого требует Устав!.. Откуда им знать, что Устав писали такие же кретины,
как и они, только лет на тридцать старше и навеки  прикипевшие  к  удобным
креслам в шикарных кабинетах?..
     Хлыщи, подумал Ребров. Опереточные космонавтики...
     Пауза затягивалась, и практиканты недоуменно переглянулись.
     - Я объявил сбор, - сказал Ребров, еле сдерживая  раздражение,  -  не
для того, чтобы вы  играли  друг  с  другом  в  переглядки!  Пришло  время
главного маневра. По программе - поворот...
     Они снова переглянулись, теперь во взглядах их сквозило  нескрываемое
удовольствие от предстоящей работы. Вильсон даже подмигнул приятелю.
     Ребров вздохнул и повернулся к ним спиной.
     Конечно, для практикантов и такой  полет  -  событие.  Им  давно  уже
надоело  сидеть  по  аудиториям,  слушая  самодовольных  старперов,  вроде
Реброва, да бегать ловкими пальцами по кнопкам осточертевших тренажеров. А
тут какой ни есть, но все же  выход  за  пределы  Системы.  Тем  более  на
испытания Корабля и с "самим Ребровым". Потом будут выпячивать богатырские
груди и травить байки девочкам с факультета диспетчеров. Тьфу!..
     Раздражение угнетало Реброва.  Он  не  понимал,  откуда  оно  бралось
ЗДЕСЬ. В Академии все было понятным. Нелегко старику, всю жизнь топтавшему
пространство, переходить  на  сидячий  образ  существования.  Столько  лет
мотаться по многочисленным планетам, освоенным землянами, и вдруг -  сразу
и окончательно! - лекции, лабораторные  и  душещипательные  беседы  с  так
называемой "молодою сменой".
     Он, собственно, и на предложение Плахина-то согласился лишь для того,
чтобы  развеяться.  Окунуться  ненадолго  в  знакомую  и  любезную  сердцу
атмосферу. А вот пригласить  на  испытания  Корабля  кого-либо  из  старых
приятелей не решился. Духу не хватило,  страшным  показалось  окунуться  в
былое до такой  степени.  Начались  бы  воспоминания  и  утешения.  "Бойцы
вспоминают минувшие дни..." Пропади они пропадом, эти минувшие  дни,  если
на финише такая жизнь!..
     Да и  формального  оправдания  приглашению  опытных  ребят  не  было.
Полет-то чепуха, всего несколько дней. Не полет - прогулка по пригородному
парку! Не нужны  тут  ни  опыт  работы  в  космосе,  ни  умение  принимать
единственно правильные решения. Для этого есть на борту он, капитан,  хотя
и он не видит, где тут может быть использован его богатый опыт. А для  так
называемой "смены" все ж таки практика...
     В общем, все он решил правильно. Так откуда  же  раздражение?  Или  в
этом раздражении и заключается старость?..
     - Напоминаю, как будет  происходить  поворот,  -  сказал  Ребров,  не
оборачиваясь. - После команды полное отключение от посторонних  мыслей.  В
момент "ноль" отчетливо представляем  себе,  что  Корабль  меняет  курс...
Вопросы?
     Экипаж безмолвствовал. Ребров  сел  за  пульт  и  запустил  программу
поворота. Из спинок кресел  выдвинулись  синие  чашки  ридеров.  Комариным
звоном запищали нейтрализаторы инерции. Ребров прижался к  чашке  затылком
и, прикрыв глаза, дождался, пока датчики лягут на виски.  Потом  развернул
кресло. Практиканты сидели на своих местах.
     - Экипаж к маневру готов! - объявил Ребров. - Корабль?
     - Корабль к маневру готов,  -  сказал  Корабль.  -  Скорость  -  пять
световых, двигатели в  режиме  "торможение-разгон",  перепад  ускорений  -
пятьсот двадцать тысяч "жэ", нейтрализаторы инерции на  максимуме,  начало
маневра в момент "ноль". Экипажу внимание! Начинаю отсчет...
     Ребров снова прикрыл глаза. Он представил  себе  проклятую  надоевшую
Землю, бледно-голубую,  в  белых  покрывалах  облаков,  набившие  оскомину
лекции,  каждодневную  суету  городов,  черт  бы  их   побрал   со   всеми
потрохами!..
     А Корабль уже ритмично диктовал:
     - Три... два... один...
     И когда он произнес: "Ноль", - Ребров представил  себе,  как  Корабль
останавливается и стартует в обратную сторону.
     Он знал, что то же в это мгновение представляют себе и практиканты, и
сжался, ожидая чувствительного толчка и  замирания  в  сердце  -  все-таки
полмиллиона "жэ"  это  не  баран  начихал,  как  бы  надежно  ни  работали
нейтрализаторы инерции.
     Поворот совершился абсолютно незаметно.
     Ай да машина, подумал Ребров с  внезапно  возникшим  удовлетворением.
Какая плавность!.. На таких ходить можно.
     - Экипаж? - спросил он.
     - Третий в порядке! - отозвался Белов. - Команда выдана.
     - Второй в порядке! - выпалил Вильсон. - Команда выдана.
     - Первый в порядке, - сказал Ребров. - Команда  на  маневр  выдана...
Корабль?
     - Корабль в порядке, - доложил Корабль. - Скорость -  пять  световых,
двигатели на константе, курс прежний... Прошла команда "Отказ от маневра".
     Ребров повернулся лицом к экипажу. Он увидел, как  Вильсон  удивленно
пожал плечами. И только тут до Реброва дошло,  почему  поворот  совершился
столь плавно. И вновь накатило раздражение.


     Ребров заварил кофе, выключил камбуз и, взяв в руки кофейник и пустую
чашку, отправился к себе.
     Практиканты уже спали. Они отнеслись к сбою довольно  равнодушно.  Ну
не прошла команда на  поворот...  Так  на  то  и  присутствует  здесь  он,
капитан, звездолетчик  с  восьмидесятилетним  стажем.  Уж  он-то  во  всем
разберется!
     Ребров  полулег  на  койку  и,   прихлебывая   кофе,   погрузился   в
размышления. Собственно говоря, ничего ужасного  пока  еще  не  произошло.
Можно дать сигнал о помощи, и к ним явятся  спасатели.  Скорее  всего  это
будет крейсер "Армстронг" - он сейчас мотается на орбите  вокруг  Плутона.
Такой громаде  не  составит  труда  догнать  Корабль  и  выловить  его  из
пространства  гравитационными  захватами.  Придется,  правда,  переступить
через профессиональную гордость...
     На стене бесшумно мигал цифрами хронометр, отсчитывая  время  полета.
Если не повернуть до конца  резерва,  катализатора  на  обратный  путь  не
хватит, и придется ползти со скоростью черепахи, пока не иссякнет энергия.
А до конца резерва остается чуть меньше  половины  суток.  Немного.  Потом
придется подавать сигнал SOS. Вся Солнечная система будет смеяться.
     Ребров пожал плечами. Посмеются, посмеются  и  перестанут.  С  его-то
репутацией, бояться насме