редставила, что
перед Недомерком на доске  висит  таблица  умножения.  Пожалела  шнурка...
Клифф не испугался, спокойненько сдул с таблицы ответ. И все бы сошло,  но
Мария сдуру после урока похвасталась Недомерку, что это как бы она  спасла
его от банана. Клифф не поверил.  Тогда  Мария  еще  раз  _п_о_в_е_с_и_л_а
перед ним таблицу умножения. Прямо  на  стене  залитого  светом  школьного
коридора. А потом и перед всем классом свой фокус повторила. Благодарности
ей захотелось, идиотке! А вместо благодарности получился  сплошной  облом.
Даже вспоминать не хочется... Ну а через пару дней Недомерка снова вызвали
к доске. Не успел он взять в грабли мел, как доска с грохотом сорвалась со
стены. Никто не пострадал. Никто не связал случившееся с Марией. Но  Гуте,
помнившей таинственное летающее пиво и потому заподозрившей  существование
такой связи, пришлось срочно переводить дочь в другую школу.
     В новой школе выяснилось, что облом Марию ничему  не  научил.  Дальше
было еще хуже. Она больше не пыталась помогать одноклассникам, однако слух
о ней уже разнесся среди  хармонтских  школьников.  Нет,  ее  не  трогали.
Потому что боялись. Но и не любили. Боялись они ее, ясен перец, правильно.
И если дядя Дик не ошибается в  природе  людей  -  а  с  какой  стати  ему
ошибаться? - то и не любили правильно. К счастью, от их нелюбви до поры до
времени ей было ни жарко ни холодно. Во всяком случае, не ехала крыша, как
от жалости. А когда нелюбовь  начинала  превращаться  в  ненависть,  Мария
убеждалась, что эта ненависть рождает в ней силы.
     Она пошла в школу в тот самый год, когда из заросшей шерстью Мартышки
превратилась в девочку. Сегодня, через семь  лет,  она  уже  находилась  в
выпускном классе. И парни, учившиеся рядом, были на два года старше ее. Ей
давалась не только учеба. Она клево танцевала, чулково  пела  и  не  менее
круто рисовала. Ее артистическими способностями пользовались  на  школьных
праздниках. Она научилась устраивать великолепные приколы.  Тем  не  менее
это не сделало ее в школе своею. Даже среди парней. Не  помогло  и  раннее
развитие. А ведь тут было чем похвастаться! В пятнадцать  лет  большинство
ее ровесниц все еще были гадкими  утятами  -  этакие  дурнушки  с  острыми
локтями и коленками, - а она уже превратилась в девушку с красивым личиком
и прекрасной фигурой. Не зря же отец частенько шлепает ее по заднице!..
     Впрочем, и без его шлепков она давно знала, что привлекательна, -  не
раз _с_л_ы_ш_а_л_а_, как парни базарили о ней в мужской компании. И  вдали
от  "этой  штучки  Шухарт"  вовсю  хвастались  друг  перед  другом  своими
подвигами. Все они уже не раз и не два  трахали  ее,  и,  если  верить  их
подробным рассказам, "эта штучка Шухарт в свои пятнадцать  лет  -  как  бы
давалка, каких мало". А если обдолбается травой, то и вообще полный отпад.
     Оставалось  реализовать  собственные  великолепные   способности   на
практике. И не  далее  как  три  дня  назад,  воодушевленная  мальчишеской
болтовней, Мария решила приступить к откровенному обольщению.
     Она сидела в комнате отдыха, обновляя плакатик, с  которым  школьники
собирали пожертвования для детей бывших обитателей Чумного квартала. А  за
стеной четверо ее одноклассников базарили о том, которая из девчонок круче
на матрасе. По всему выходило, что самая  крутая  -  Мария  Шухарт.  И  не
удивительно - ведь с  такими-то  буферюгами  без  насисьника  ходит.  Ясен
перец, парни быстро распалили друг друга. Тут она и  _я_в_и_л_а_с_ь_  пред
их  изумленные  физиономии.  Быстренько  скинула   футболку,   потянулась,
посмотрела  призывно,  облизала  подкрашенные  губы...  Боже,   как   этих
несчастных болтунов передернуло! Словно они  увидели  перед  собой  старую
каргу с обвисшими наволочками вместо полноценных грудей!..
     Возможно, ей не надо было _я_в_л_я_т_ь_с_я_ перед ними, когда их было
четверо. Но если бы к ним в класс ввалилась подобным образом любая  другая
девчонка, их бы не передернуло...
     Что ж, и боги делают выводы из своих ошибок.  Сегодня  после  занятий
она   дождалась,   пока   остался   один-одинешенек    Альберт    Кингсли.
Семнадцатилетний Берт был еще как  бы  тот  тормоз,  от  него  рыдали  все
учителя, весь класс и весь район.
     На этот раз Мария решила действовать без явлений, вживую, и не  стала
предлагаться Берту напролом.  Проконсультировалась  вчера  у  матери,  как
вести себя девушке в подобных ситуациях. Гута даже обрадовалась:  кажется,
дочке кто-то нравится...
     Выбранная тактика оказалась верной. Крыша у Кингсли поехала легко, он
быстро завелся, сначала пытался забить  стрелочку,  а  потоми  вовсе  стал
звать к себе домой. Предки урыли пахать, так что, если тебя,  Шухарт,  это
как бы обламывает, никто и не узнает,  что  ты  у  меня  заторчала...  Она
согласилась: раз уж экспериментировать, так до самого конца... Жаль, не до
самого конца поехала крыша у Берта. И по дороге этот  тормоз  вспомнил,  с
кем связался. Вот тут крыша у него поехала снова - теперь уже  от  испуга.
Как он простебал Марию! Оборотень - это еще самое мягкое слово, которое он
себе  позволил.  Последней  же  фразой  он  ее  и   вовсе   обломал:   "Не
прикидывайся, Шухарт, человеком!  Не  пролетит!"  А  потом  испугался  еще
больше. Чуть в штаны не напустил...
     Из-за этого испуга она его и  не  тронула.  Впрочем,  нет,  не  из-за
испуга... Ведь если бы она его тронула, он бы оказался прав. Тогда бы  она
и впрямь как бы "прикидывалась человеком". Поэтому лишь сказала:
     - А страшно в оборотня стрелы-то метать... Да, Берти?
     И ушла...
     Мария снова вздохнула. Дед по-прежнему  безостановочно  тарахтел  про
своего Бога, Гута внимательно приглядывалась к дочери, в гостиной папка  с
Гуталином все еще пудрили друг другу мозги по поводу того, как  надо  было
проходить ловушку, на которой гробанулся Пит Болячка.
     - Не нравишься ты мне сегодня, Мария! - проговорила Гута.
     - Спасибо за совет, дед! - _с_к_а_з_а_л_а_ Мария  (дед  любил,  когда
она  благодарила  его)  и  проговорила:  -  Все  нормально,  мама,  я  уже
успокоилась. Пойду к себе. И не жалей ты меня, ради всех  святых!  У  меня
голова раскалывается от вашей жалости.
     Гута только рот распахнула. Да так и осталась  стоять  с  распахнутым
ртом, держа в побелевших пальцах тарелку с недоеденной пиццей.
     Алкогольные пары в гостиной сгустились - хоть топор вешай, - и потому
Мария направилась к дальней лестнице. Мимо двери  в  гостиную  пробралась,
задержав дыхание и сделав все, чтобы папка  с  Гуталином  ее  не  увидели.
Пусть эти два тормоза играют в пьяные игры из своего прошлого. От их  игр,
по крайней мере, никто не калечится и не умирает. Не то что в ее забавах с
живыми куклами!.. Впрочем, наверное,  она  наговаривает  на  себя.  Тысячу
фунтов, наговаривает! Ведь гибли же люди и до того, как она стала засыпать
в сказки!
     Она заглянула в комнату к деду. Дед гранитной глыбой сидел  у  стола,
смотрел в распахнутое настежь окно. Там, вдали,  над  крышами  домов,  над
деревьями, над проводами высоковольтной  линии  электропередач,  светилась
розовым верхушка полусферы - граница закрывшейся от  людей  Зоны.  С  того
дня, как  она  закрылась  ("заблокировалась",  говорит  дядя  Дик),  Марии
перестали сниться ее любимые сны.
     Мария подошла к деду, коснулась  рукой  холодного  плеча.  Дед  начал
разворачивать башню, чтобы посмотреть на  внучку,  но  этого  пришлось  бы
ждать минут пять, не меньше, - тело деда было гораздо более медленным, чем
его мысли. Мария ждать не стала. Захочется  с  ним  _п_о_г_о_в_о_р_и_т_ь_,
она сможет это сделать и из своей комнаты.  Первым  же  дед  разговора  не
начинал никогда.
     В детской была жарень - мать забыла опустить жалюзи, и майское солнце
уже успело нагреть комнату. Мария включила кондиционер, скинула  джинсы  и
футболку и, оставшись в одних трусиках, посмотрела на себя в зеркало. Нет,
парни правы. Классная телка! Во  всяком  случае,  покруче  Дины  Барбридж.
Может, надо носить блузку  с  глубоким  вырезом  да  почаще  нагибаться?..
Блузки с вырезом не было, и она просто нагнулась перед зеркалом. Так  было
еще круче, и, повеселевшая, Мария плюхнулась на кровать.
     Раньше она думала, что, если станет как бы совсем плохо, можно  будет
удрать из города. Податься, например, в Загорье.  Или  и  вовсе  в  Европу
умотать. Для нее-то,  Марии  Шухарт,  закон  об  эмиграции  -  не  помеха.
Попробовали бы ее задержать!..
     Но два года назад ее бывший класс (вернее, один из бывших) отправился
на  экскурсию.  Поехали  в   провинциальную   столицу   королевства.   Все
чин-чинарем, под крышей из двух  "мерседесов"  с  ооновцами  (вернее,  под
присмотром, чтобы никто не вздумал сбежать,  ищи  потом  ребенка  в  чужом
городе). Школьники узнали, как живут люди в нормальном городе. Но  сделали
они это без Марии Шухарт. Потому что Мария Шухарт заорала от жуткой  боли,
едва автобус выехал из Хармонта. Пришлось ооновцам и учителю останавливать
автобус, вызывать "скорую", звонить Шухартам домой.  Слава  Иисусу,  папка
тут же примчался на "лендровере" и не дал положить дочку в больницу...
     Впрочем, папка находился в таком же положении. Пытался он уже  уехать
из города, миновав военные заслоны. Об этом он рассказывал только  матери,
но Мария тогда уже умела _с_л_ы_ш_а_т_ь_. Не отпустила папку Зона. Даже из
города не позволила выехать, головной болью загнала назад, чуть  не  отпал
папка... Возможно, мать бы Зона и выпустила, но та без папки да Марии  как
бы  сама  уезжать  никуда  не  собиралась.  Ясен  перец,  для  Шухартов  у
Зоны-матушки был свой собственный закон об эмиграции.
     Мария вздохнула, полежала еще некоторое время, потом встала,  оделась
и села за учебники.
     Занималась она всегда увлеченно. Наверное, поэтому и не заметила, как
уплелся "засосавший" Гуталин. А вот как пришвартовался к  крыльцу  трезвый
дядя Дик, _у_с_л_ы_ш_а_л_а_.



                4. ГУТА ШУХАРТ, 26 ЛЕТ, ЗАМУЖЕМ, ДОМОХОЗЯЙКА

     Когда Гута позвонила в  дверь  Барбриджева  дома,  открыла  ей  Дина.
Распахнула дверь и одарила гостью таким взглядом, что Гуту оторопь  взяла.
Можно подумать, она пришла  к  этой  гладкокожей  сучке  денег  просить!..
Ничего не оставалось, как заявить столь гостеприимной хозяйке:
     - Не бойся, я к вам не за деньгами!
     Та в долгу не осталась, ухмыльнулась ехидненько:
     - А Рэд сюда тоже не всегда насчет денег прибегал.
     И улыбка у нее сделалась такая, что и сомнений возникнуть  не  могло,
за чем именно сюда прибегал Рэд. Только врет она, стерва  грудастая,  цену
себе набивает... Впрочем, может, и не врет. На такие телеса  не  позарится
разве что гомик. Или полный импотент. А Рэд - ни то и ни другое.  Так  что
переспать с этой стервой он вполне мог. Но переспать  -  вовсе  не  значит
любить. Тут у Рэда на первом месте всегда была она, Гута... Впрочем,  нет,
Гута у него была на втором месте, а на первом - единственная его настоящая
страсть, Зона, Зона-матушка. Рэд ведь тоже однолюб...
     Как бы то ни было, но продолжать разговор с красоткой  на  повышенных
тонах Гута не решилась. Когда  обращаешься  к  Барбриджам  с  просьбой,  о
собственном гоноре лучше всего позабыть. Хотя бы на четверть часа... И она
позабыла.
     Сперва, впрочем, она хотела пойти к Дику Нунану.
     Он был симпатяга-парень. Когда Рэдрика посадили в последний раз,  Дик
стал единственным, кто навещал их с Мартышкой и давал денег в долг. А ведь
прочие знакомые тогда на Гуту вообще плевать хотели.  В  обычное-то  время
они хотя  бы  Рэда  побаивались,  а  тут  принялись  на  соломенной  вдове
отыгрываться  вовсю...  "Ну  что,  допрыгался  твой  Рыжий,  сука!  Теперь
узнаешь, почем фунт лиха! На панель пойдешь...  А  лучше  выблядка  своего
туда отправь!.."
     И приходилось терпеть, опускать глаза к земле, чтобы не видели  твоей
ненависти. Или поворачиваться и уходить. Чтоб  не  видели  слез...  Только
однажды не удержалась. Это когда управляющий совсем допек. Сказала только:
"Погоди, сволочь бледнорожая! Вот вернется  Рэд,  яйца  тебе  оторвет!  По
одному. Чтоб дольше мучился!.." Как ни странно, помогло. Долго потом к ней
не подходил. Тогда-то она и сообразила, что ее мужа многие боятся всерьез.
     Нунану, правда, бояться было вроде бы нечего. Тот всего лишь приносил
Гуте денег, дарил Мартышке шоколадки да играл  с  ребенком.  Серьезно  так
играл, незаметно было, чтобы брезговал. За  это  Гута  была  ему  по  гроб
обязана, и он на нее частенько поглядывал масляными глазками. Но и только.
Воли рукам ни разу не дал. А как она в ту пору переживала!  Ведь  пришлось
бы съездить ему по физиономии, если бы приставать вздумал. Может  быть,  в
результате совсем бы без гроша с Мартышкой остались, но  представить  себя
под кем-то, помимо Рэда, она просто не могла.
     Ходил Дик к ним и позже. Когда Рэд наконец вернулся, а Мартышка почти
перестала разговаривать. И отца с матерью совсем перестала  понимать.  Так
им тогда казалось... Как раз усопший папаня появляться начал,  отчего  все
жильцы дома разбежались,  словно  тараканы  по  щелям.  И  опять  никто  к
Шухартам не заглядывал - лишь старый Барбридж на дюралевых  ногах  да  Дик
Нунан. Рэд, когда напивался, уколоть ее пробовал: "Дик-то не ко мне ходит,
это он к тебе прислоняется". Все верно, всегда Нунан был к ней внимателен.
Жалел, надо полагать. Или желал. К себе в стенографистки как-то приглашал.
Хоть и в шутку вроде бы приглашал, но за шуткой этой... Собственно говоря,
Гута и  сама  чувствовала,  что  привлекает  его  как  женщина.  Толстячки
частенько похотливы...
     Но чувствовала она и то, что за похотливостью Дика,  за  вниманием  и
шутками его кроется еще нечто. Нечто  совсем  другое,  холодное  и  чужое.
Женским чутьем ощущала. Впрочем, дело не в одном только женском чутье. Как
бы  ни  уверена  была  Гута,  что  сумеет  дать  Нунану   по   рукам,   от
изнасилования-то она, при всем своем желании, вряд ли бы убереглась.  Хоть
и был Дик этаким Наф-Нафом - маленьким,  кругленьким,  розовеньким,  -  но
физическая сила в нем угадывалась немалая. Мужчина есть мужчина. Так что с
Гутой он бы недолго чикался... И качай потом свои права, жена  упрятанного
за решетку  сталкера.  Хоть  всю  жизнь  качай!  Никакие  бы  адвокаты  не
помогли... Конечно, Рэд, выйдя на волю,  Дику,  без  сомнения,  голову  бы
оторвал. Дружба дружбой, а Гута Гутой...  Но,  во-первых,  Дик  всегда  бы
сумел  удрать  -  он  ведь  нездешний,  на  него  закон  об  эмиграции  не
распространяется. А во-вторых, она, Гута, и сама  бы  Рэду  о  случившемся
ничего не сказала. Ни к чему ему дополнительные передряги.  А  сам  бы  он
почувствовать, что между Диком и женой произошло серьезное, ни в жизнь  бы
не сумел - сила Рэда не в чувствительности.
     Как бы то ни  было,  за  липовой  нерешительностью  Нунана  пряталось
что-то совсем другое. Из-за этого  другого  она  и  не  пошла  к  Дику  за
помощью...
     Гуталин бы помог жене Рэдрика Шухарта без долгих просьб. Не зря  Рэд,
помимо Кирилла-русского, считал своим другом только Гуталина.  Да  Гуталин
бы по первому зову сам за  Рыжим  в  Зону  отправился,  надо  было  только
узнать, куда именно Рэд пошел. Но, увы, Гуталин сидел -  начистил  кому-то
физиономию. Должно быть, опять нашлись несогласные с его проповедями...  И
видимо, основательно начистил - на этот раз  административным  арестом  не
обошлось, упрятали его всерьез и надолго. Наверное, допек Гуталин  наконец
и капитана Квотерблада. Впрочем, говорят, такова судьба всех проповедников
- знал, чего от жизни ждать...
     Кто-либо из действующих сталкеров жену Рыжего к себе бы и на пушечный
выстрел не подпустил. Что вы такое говорите, миссис Шухарт, да  я  завязал
давным-давно, еще когда ваш муж на нарах полеживал, неприбыльное это  дело
стало, не знаю, чего это ваш муж все еще дурака валяет, там же  пшик  один
найдешь. Разве лишь Золотой шар, так он - легенда и  больше  ничего.  Нет,
миссис Шухарт, не по адресу вы, ох как не по адресу...
     Да и все  они,  ныне  действующие  сталкеры,  по  слухам,  связаны  с
безногим Барбриджем.
     Вот и осталось  пойти  к  самому  безногому  Барбриджу.  В  том,  что
Барбридж способен ей помочь, Гута была абсолютно уверена. Не зря же старик
таскался к Радрику. Да и Рэдрик дорогу к нему не забывал...
     Дина по-прежнему  смотрела  на  нее  с  ехидной  ухмылкой.  Наверное,
чувствовала, что сегодня отпора не получит.
     И Гута  прикинулась  дурочкой,  поинтересовалась,  сможет  ли  мистер
Барбридж принять жену Рэдрика Шухарта по личному делу.
     Мистер  Барбридж  смог.  Однако  встретил  гостью  под  стать  дочке,
неласково. Разве лишь не намекал, что  трахался  с  Рэдом...  А  выслушав,
сказал:
     - Я понятия не имею, где Рэд.
     - Но ведь вы на днях встречались с ним...
     - Ну и что?! Мы встречались совсем по другим делам. О своих ближайших
планах он мне ни слова не сказал. К твоему сведению, Гута, Рыжий вообще не
любитель языком трепать. Иначе бы из тюряги не вылезал.
     Про тюрягу  он  специально  напомнил,  безногая  сволочь.  Знал,  чем
незваную гостью достать. У Гуты сразу же руки опустились. Лишь прошептала:
     - Значит, вы не хотите мне помочь...
     Наверное, Барбридж решил, что перегнул палку, потому что  на  мерзкой
физиономии расцвела вдруг  не  менее  мерзкая  ехидная  улыбочка.  А  Гута
подумала, что судьба наказала Рэда не только дочкой. Вот  и  в  друзьях  у
него теперь - это после Кирилла-то-русского и  Гуталина-то!  -  вон  какая
образина. Рэд, правда, Барбриджа другом не считает, ну да мало ли что  там
человек считает или не считает. Дела-то делают вместе...
     - Девочка моя милая, - проскрипел Барбридж. - Да почему же  не  хочу?
Очень даже хочу! Но не могу. Не знаю я, где теперь твой  муж.  Понятия  не
имею! - И, словно ставя в разговоре точку, заорал: - Диксон!
     Диксона - в его нынешнем состоянии - Гута уже однажды видела.  И  еще
раз увидеть не имела никакого желания. На Диксоне тоже красовалась  личная
печать Зоны. Как и  на  Рэдрике.  Но  если  на  Рэдрике  эта  печать  была
постороннему глазу незаметна, то  Диксона  Зона  припечатала  отчетисто  и
наверняка. Уж лучше умереть, чем жить в таком виде!..
     - Я не нуждаюсь в провожатых,  -  быстро  сказала  Гута,  услышав  за
дверью шаги Диксона - словно кто-то через силу тащил  по  полу  гигантскую
швабру. И опрометью бросилась вон из дома.
     Дина  не  ушла,  ждала  гостью  возле  песчаной  дорожки,  обсаженной
розовыми  кустами.  На  ярком  солнце  ее   прелести   казались   особенно
вызывающими.
     - До свиданья! - буркнула Гута, намереваясь обойти  красотку,  но  та
заступила ей дорогу.
     - О чем вы говорили с отцом?
     - А тебе-то что за дело?
     - Дело мне самое прямое. Я не знаю, куда именно отправился твой  муж,
но за ним увязался мой брат. Без разрешения и ведома отца. И пошли  они  в
Зону. Так что дело мне есть... Рэд не вернулся?
     Гута  отметила  про  себя  это  ее  красноречивое  "Рэд".  Но   снова
сдержалась.
     - Да. И я просила твоего отца помочь мне.
     - Пойдем, поговорим вон там. - Дина кивнула в  сторону  расставленных
на тенистой лужайке низенького столика и пары полосатых шезлонгов.
     А что я потеряю, если поговорю с этой гладкокожей сукой?  -  подумала
вдруг Гута.
     Они сошли с дорожки и шагнули на  мягкую  траву.  Газон  у  Барбриджа
подстригали аккуратно.
     - Что тебе надо от отца? - спросила  Дина,  усаживаясь  в  шезлонг  и
делая приглашающий жест гостье.
     А что я потеряю, если скажу этой суке правду? - подумала Гута.
     - Если  твой  отец  знает,  где  сейчас  Рэдрик,  он  мог  бы  и  мне
рассказать, как туда добраться.
     Дина вскинула на нее расширившиеся глаза:
     - Ты собралась в Зону?!
     - Да, я собралась в Зону.
     Дина качнула головой, потом потянулась  к  столику  за  сигаретами  и
зажигалкой, прикури