неожиданно  для  себя
улыбнулся: он понял,  что  наконец-то  встретился  -  один  на  один  -  с
желаниями своей первой жены.
     Кажется, она вообразила, что все дело в ее возрасте, подумал  он.  Не
может понять, что все гораздо проще: я разлюбил ее, и все.
     Однако тут же он должен был признаться себе, что эта простота уже  не
соответствует действительности. Что-то  изменилось  за  эти  три  дня.  Во
всяком случае, сегодня  развод  уже  не  кажется  выходом  из  сложившейся
ситуации.
     Он бросил Витин бюстгальтер в  кресло,  потом  вытащил  из-под  кучки
предметов женского  туалета  свое  белье  и  принялся  одеваться.  Натянул
комбинезон,  открыл  дверцу  платяного  шкафа,  посмотрелся   в   зеркало.
Ухмыльнулся:  не  было  там  никакого  молодого  человека,  налицо  имелся
солидный, широкоплечий начальник отдела аномалий Социологической  комиссии
А.П.Калинов, глава большой семьи, отец почти четверых  детей.  Он  понюхал
воздух в номере.
     - Удивительно, - сказал он вслух, - как я не разобрался в этом запахе
еще ночью.
     Он закрыл дверцу платяного шкафа и вышел из номера.
     В коридоре, как и вчера, было абсолютно пусто и тихо.  Он  подошел  к
двери с табличкой "Горничная", постучал. Ни  ответа  ни  привета.  Толкнул
дверь. Закрыто. Как и ожидалось.
     Зато лифт ждал наездников с открытой пастью. Но тащился вниз  сегодня
почему-то долго.
     Значит,  никакого  похищения  не  было,  думал   Калинов.   Она   все
почувствовала и, как когда-то, убежала  в  Дримленд,  зализывать  раны.  И
все-таки, думается, Зяблик принимал  участие  в  ее  побеге,  ведь  был  в
"Аквилоне" с нею мужчина при моей внешности и при моих отпечатках пальцев.
Кроме того, в Дримленде человек в одиночку  не  появляется...  Но  кто  же
тогда эти двое - Джос и Лихо? Что им здесь надо?
     Первобытный лифт наконец дотащился до первого этажа,  дверцы  его  со
скрипом разъехались, и Калинов обнаружил знакомый пейзаж. Вчерашнего холла
и в помине не было, из-за стойки щерилась ставшая уже привычной одноглазая
физиономия.
     - Привет! - восхитился Калинов. - Это опять ты?
     - Я. - Лихо поклонилось. - Куда ж без меня?
     - Завтрак как вчера. - Калинов сел за привычный стол, положил рядом с
собой кредитку.
     Лихо притащило на подносе завтрак, кивнуло на кредитку:
     - Эта валюта с сегодняшнего дня хождения не имеет.
     - Вот как?! - Калинов недоуменно заморгал. - А чем  же  мне  с  тобой
расплатиться?
     - Годами. - Лихо ощерилось в гримасе,  которая,  по-видимому,  должна
была  изображать  довольную  улыбку.  -  За  исполнение  желаний   принято
расплачиваться годами жизни.
     Калинов чуть не подавился, закашлялся.
     - Сегодняшняя ночевка двадцать пять  лет  стоит.  -  Лихо  подмигнуло
Калинову. - Ладно, не журись! Не твои желания - не тебе и платить!
     Лихо постучало Калинова по спине, и тот  наконец  сумел  откашляться.
Медленно поднялся из-за стола.
     - Это что же? - спросил он, слегка задыхаясь. - Это что  же...  ты  у
моей жены двадцать пять лет жизни отнимешь?
     - Да сядь ты! - крикнуло Лихо. - Ешь! Причем тут твоя жена? Это  было
наше с Джосом желание. - Лихо снова подмигнуло. - А с нас с  Джосом  много
не возьмешь.
     Калинов вернулся к омлету. Лихо село напротив,  смотрело,  как  гость
ест, гримасничало.
     - Ты бы лучше себе второй глаз пожелал, - проворчал Калинов.  -  Тоже
мне, Джон Рэйнберд! [герой романа  Стивена  Кинга  "Несущая  огонь".]  Вот
только росту маловато...
     Лихо встрепенулось:
     - А хочешь, расскажу, как я его потерял?
     Калинов только  рукой  махнул.  Лихо  не  обратило  на  его  жест  ни
малейшего внимания.
     - Случилось это больше  полутора  тысяч  лет  назад.  Я  тогда  около
Ильмень-озера жил.  Недалеко  от  города  Словенск  Великий  [по  легендам
Словенск Великий существовал у озера Ильмень, в тех  местах,  где  позднее
встал   Новгород;   Словенск   Великий   был    дотла    сожжен    врагами
славян-ильменцев] бортничал. И была  у  меня  невеста  Радимира,  рыбакова
дочка. Мы уже свадьбу ладились играть, желтых листьев на деревах ждали.  И
вот однажды, после гульбища, спал я в овине, чтобы мать не будить.  Ночью,
весь в холодном огне, явился передо мной Сварог и говорит: "Хочешь,  чтобы
Радимира жива была, отдай око и красу свою".  Утром  я  проснулся  в  этом
самом виде.
     Калинов перестал жевать:
     - А Радимира?
     - А Радимира вышла замуж  за  моего  соседа,  родила  ему  двенадцать
ребятишек и в свой срок упокоилась.
     Калинов фыркнул:
     - Стоило красоту отдавать за такую!
     - Стоило. - Лихо изобразило на кривой физиономии гримасу, похожую  на
печальную улыбку. - Да и не за одну Радимиру Сварог волновался, он  еще  о
двух с лишком сотнях миллионов думал.
     Калинов непонимающе хлопал глазами.
     - Столько тогда по планете людишек бегало, - пояснило Лихо. -  Не  об
одних же словенах Сварог думал.
     - Брешешь ты все! - сказал Калинов и залпом выпил кофе.
     - Брешут собаки, а я байки складываю... Каждый верит, во что верит. -
Лихо уставилось в  угол.  Из  одинокого  глаза  выползла  вдруг  маленькая
слезинка, скатилась, оставив на морщинистой коже серебристую дорожку.
     - Ну извини! - Калинов встал, положил руку на плечо собеседника. -  Я
не хотел тебя обидеть... Как тебя хоть зовут-то?
     - Как словене величали, то быльем заросло, а  Джос  зовет  Медовиком.
Так и ты зови. Покрасивее Лиха будет.
     Калинов чуть не выронил поднос.
     - Не журись, - сказал Медовик. - Не ты первый, не ты  последний...  А
глаз - ничто, некоторые жизнь отдавали. И поднос не трогай, сам уберу.
     Калинов вернул поднос на стол и сказал:
     - Слушай, Медовик! Где  мне  найти  этого  твоего  Джоса?  Поговорить
надо... Может, он в соседнем с моим номере?
     - Нет его там! И не ищи...  Когда  придет  время,  он  сам  найдется.
Оглянуться не успеешь - а он уж тут.
     - А когда придет время?
     - Этого я тебе, милок, не скажу.  -  Медовик  пожал  плечами.  -  Это
только  от  тебя  зависит.  Может,  выйдешь  сейчас  из  гостиницы  да   и
столкнешься с ним.
     И Калинов вышел. Но столкнулся  он  не  с  Джосом,  столкнулся  он  с
Зябликом.


     Зяблик был в туристском комбинезоне и горных  ботинках.  Не  хватало,
пожалуй,  лишь  рюкзака  да  альпенштока  -  и  был  бы  перед   Калиновым
натуральный горовосходитель.
     - Привет, - сказал Зяблик. Спокойно так сказал, без дрожи  в  голосе,
без сарказма и подозрительности. Как будто явился на дружескую пирушку.
     - Ну здравствуй, - ответил Калинов мирным  тоном:  ссориться  сегодня
почему-то не хотелось. Наверное, сказывалась ночь.
     - Нашел Виту?
     Ох как не  хотелось  ссориться!  Но  когда  так  спрашивают  о  твоей
собственной жене...
     - А тебе что за дело?! Если и нашел, тебе не покажу!
     Зяблик ухмыльнулся. Нехорошо так  ухмыльнулся,  гаденько,  как  будто
хотел сказать, что ему показывать не требуется - он и так все видел.
     - Никого ты не нашел, Калинов! Чтобы здесь кого-то найти, его  любить
надо. А ты давно уже забыл, что это такое. Твоя любовь только в кровати  и
живет.
     Калинов сжал кулаки, сделал шаг вперед, остановился.
     Зяблик еще раз ухмыльнулся:
     - Ну давай! Давай! Бей! Ты же у нас МУЖЧИНА!
     Калинов замахнулся. Зяблик не опускал глаз, не зажмуривался.  Смотрел
с обреченностью, но без страха. И Калинов опустил руку: настоящее  желание
воевать так и не возникло. Это стало откровением. Еще вчера он вполне  мог
бы убить Зяблика, если бы обнаружил его в соседнем номере. Но  с  тех  пор
что-то произошло.
     - И все? - сказал Зяблик. - Слабо!
     Да сгинь ты, подумал Калинов. И Зяблик сгинул.  Калинов  оторопел.  О
Боже, подумал он, неужели мне возвращают волшебную палочку? Но  за  что?..
Неужели только за то, что я переспал сегодня с двумя девчонками?
     Он  представил  себе  джамп-кабину.  Однако  серый  туман  вокруг  не
сгустился. Если ему и  возвратили  волшебную  палочку,  то,  видимо,  лишь
маленький ее кусочек. Или только на одно желание. И  тут  его  осенило.  А
почему ты так рвешься отсюда, сказал он себе. Разве  ты  пришел  сюда  для
того, чтобы при первой же возможности уйти? Хотя нет!.. Скорее так:  разве
тебя впустили для того, чтобы по первому же желанию выпустить? Вот  только
как там Марина?.. Ребята, конечно, найдут что соврать, но все-таки...
     Он обернулся. Над  ним  нависало  мрачное  здание  гостиницы.  Сгинь,
подумал он. Гостиница исчезла. Явись, подумал он.  Гостиница  возникла  из
небытия. Сгинь, снова пожелал он. Здания как не было.
     - Джос! Явись!
     - Чего надо? - сказал Джос. Он улыбался.
     И Калинов тоже улыбнулся.
     - Скажи мне, Джос... Зачем сегодняшняя ночь оказалась... такой, какой
оказалась?
     - Откуда я знаю? Наверное, ты хотел, чтобы она шла по этому сценарию.
Спроси себя. А еще лучше - свою жену.
     - Да как я могу ее спросить, если вы ее где-то прячете!  -  взорвался
Калинов. - Сколько мне еще ходить по кругу за этой чертовой звездой?
     - А ты не ходи по кругу. Иногда путь по лестнице ближе.
     - Но где эта лестница? Я до сих пор не видел ни одной ее ступеньки!
     - Иногда и постель является ступенькой, - сказал Джос. И исчез.
     - Куда?! - взревел Калинов. - Джос! Явись!
     Ни звука, ни шороха. Вокруг стоял безмолвный  лес,  а  перед  глазами
сияла "Вифлеемская звезда", равнодушная, как труп.
     - Ну нет, - сказал Калинов. - Больше  я  за  тобой  не  пойду.  Ты  -
указатель для дураков, а я стал умным. Или хотя бы попытаюсь им стать.
     Он сел на обочину и спустил ноги в сухую придорожную канаву.
     Так что же изменилось со вчерашнего дня? - спросил он себя.  Впрочем,
нет... Не со вчерашнего, а с позавчерашнего. Прошлой ночью  я  из-за  Виты
сломал двери, а этой...
     - Вита! - прошептал он. - Явись, пожалуйста!
     - Я здесь, - сказала Вита-горничная.
     - И я, - сказала Вита-официантка.
     Он медленно поднялся на ноги, успокоил заколотившееся ни с того ни  с
сего сердце. Они стояли перед ним в тех самых блузках и юбках, которые  он
собственноручно содрал ночью с их горячих тел.
     О Боже, сказал себе Калинов.  Ты  забыл,  как  выглядит  сейчас  твоя
собственная  жена.  Теперь  перед  тобой  все  время  будут  эти  двое.  И
неизвестно еще, чье желание их материализовало. Может быть, твое. И только
твое!
     Они смотрели на него серьезными зелеными глазами, источавшими  любовь
и обожание.
     - Зачем вы остались со мной ночью?
     - Ты муж, - сказала горничная.
     - И ты хотел  этого,  -  добавила  официантка.  -  Разве  можно  было
отказаться?
     Калинов огляделся. Тепло, хорошо, за канавой травка сухая, мягкая.
     А может, ЭТО и есть ключик, подумал он. Тот самый, что открывает  все
замки.
     Он подхватил на руки горничную.  Она  закрыла  глаза.  Он  перешагнул
канаву и положил девушку на зеленый ковер. Потом шагнул обратно, подхватил
вторую. Она глаз не закрыла. Он положил официантку  рядом  с  горничной  и
начал расстегивать пуговицы ее белой блузки.


     Как ни удивительно, но ключик сработал. Во всяком случае, когда  чаша
любви была снова испита на троих, Калинов пожелал. Тут же девочки исчезли,
а вокруг него сгустился серый туман, и Калинов обнаружил себя  в  знакомой
джамп-кабине. Карманы комбинезона оттопыривались  оружием  и  приборами  -
приятная, слегка забытая за дни метаний тяжесть. Он снял с головы защитный
шлем и вышел из кабины.
     Милбери оказался на месте. Удивленно посмотрел на шефа.
     - Как это вы разбежались с Довгошеем?
     Калинов развел руками.
     - Он пошел к себе, - сказал Милбери.
     Калинов опешил:
     - Подожди-ка... А какой сегодня день?
     Теперь опешил Милбери:
     - Как это - какой день? Что с тобой, шеф? - Тут он заметил щетину  на
щеках Калинова, присвистнул: - Это что же получается?..
     - Когда мы с Довгошеем отправились на задание? - оборвал его Калинов.
     - Думаю, минут пятнадцать назад... Во всяком случае, и  десяти  минут
не прошло, как Довгошей явился ко мне и доложил, что вы прыгнули, а он  по
неизвестной причине застрял.
     Калинов  плюхнулся  в  кресло,  грохнул  на  пол  шлем  и  облегченно
вздохнул:
     - Ну и слава Богу!
     Однако, это что-то новое, подумал он. В  Дримленде,  помнится,  время
текло синхронно с земным.
     - Куда тебя занесло? - спросил Милбери.
     - Вряд ли я смогу объяснить...
     - А почему Довгошей остался?
     - Черт его знает! Похоже, туда пускают только меня...
     - Дело "Нахтигаль" за номером два?
     Калинов откровенно пожал плечами, потом сказал:
     - Крылова,  кажется,  туда  тоже  пускают.  Если  не  он  и  является
главнокомандующим...
     - Может, его все-таки задержать? - Милбери  покусал  сустав  большого
пальца на правой руке. - Чтоб не путался у тебя под ногами. По закону,  на
сорок восемь часов.
     - Не надо, он должен играть свою роль. К тому же, ты  его  просто  не
найдешь.
     - Найду! - сказал Милбери. - Я его под землей достану!
     - Рэн! - проникновенно  сказал  Калинов.  -  Угомонись!  И  не  ломай
голову! Я ничего не могу тебе объяснить. Этим делом занимаюсь я один  -  и
никто больше! Считай это приказом! В  конце  концов  нынешнее  дело  можно
расценивать как мое личное.
     - Ничего себе! - В голосе Милбери зазвучала злость. - Похищение  жены
у работника твоего ранга... А впрочем, как знаешь!
     Посидели, помолчали. Калинов встал:
     - Ну ладно, мне надо возвращаться. Послушай... Если  я  к  вечеру  не
вернусь... Хотя сомневаюсь, но  мало  ли...  Ты  успокой  моих,  наври  им
чего-нибудь.
     - Не волнуйся,  не  в  первый  раз!  -  Милбери  критически  осмотрел
снаряжение Калинова. - Ты оружие-то взял бы помощнее.
     - Обязательно. - Калинов поднял с пола шлем и вышел.
     Зайдя к себе в кабинет, он выгрузил из карманов  весь  свой  арсенал,
достал из ящика стола тюбик крема "Цирюльник" и свел трехдневную щетину со
щек и подбородка.


     На этот раз он очутился прямо в  седле  своего  коня.  Каурый  мчался
куда-то по обширному  лугу.  Во  всяком  случае,  трава  виднелась  сквозь
амбразуры металлического горшка, надетого на голову Калинова.  Он  тут  же
остановил каурого и снял горшок.
     Снимать пришлось правой рукой, потому что левой что-то мешало. Горшок
оказался старинным рыцарским шлемом. И сразу  стало  понятно,  что  мешает
левой руке. На  руку  был  надет  щит  с  незнакомым  гербом.  Но  вензель
[начальные буквы имени и фамилии, связанные в общий  рисунок]  над  гербом
был очень знаком: сам рисовал, когда-то в детстве.
     Он продолжал осмотр. Справа на поясе висел меч. Да и  все  тело  было
упаковано в доспехи, громоздкие, тяжелые, непривычные.
     О Господи, подумал он, это еще зачем? Чья это  дикая  фантазия?  Я  в
роли средневекового рыцаря!.. Впрочем, назвался груздем - полезай в кузов!
     Он вернул шлем на голову, тронул поводья, и каурый снова потрусил  по
лугу.
     Чего-то в жизни явно не хватало. Минут через пятнадцать  неторопливой
езды Калинов понял - чего. Перед глазами не светила "Вифлеемская  звезда".
Может быть, ее отсутствие  и  не  имело  никакого  значения,  но  луг  был
бесконечен и одинаков во всех направлениях.
     Калинов остановил коня, заставил его крутиться на  месте.  Звезды  не
было.
     После некоторых размышлений Калинов произнес в пространство:
     - Я был неправ. Я глуп и самонадеян!
     Звезда тут же  замаячила  в  амбразурах,  и  Калинов  пустил  каурого
вскачь. Сразу возникла дорога, по ее обочинам  потянулись  ряды  деревьев.
Скачка длилась минут пятнадцать, а потом стена леса  впереди,  в  которую,
казалось  бы,  упиралась  дорога,   подсказала,   что   впереди   поворот.
"Вифлеемская звезда" вдруг ожила, скользнула за деревья, и из-за  поворота
донеслось злобное карканье. Повеяло ледяным неуютом.
     Калинов пустил каурого шагом, поправил на голове шлем, взял в  правую
руку меч, закрыл грудь щитом.  Конь  с  опущенными  поводьями  дошагал  до
поворота.
     Звезда снова висела над дорогой, неподвижная и равнодушная.
     На обочине ничком лежал человек в рыцарских доспехах, затылок его был
залит  кровью,  искореженный  шлем  валялся  в  придорожной  канаве.   Над
мертвецом, на суку  незнакомого  корявого  дерева  сидел  огромный  черный
ворон, косил на Калинова желтым кошачьим  глазом.  Ворон  разинул  клюв  и
огласил лес громовым звуком, мало  похожим  на  карканье.  Спина  Калинова
покрылась мурашками.  Он  подъехал  к  мертвецу,  остановил  коня.  Каурый
захрапел, попятился.
     Можно было бы перевернуть мертвеца копьем, подумал Калинов.  Если  бы
копье было...
     Ворон снова хрипло заорал, наверное, радуясь,  что  у  пришельца  нет
копья. Калинов замахнулся на него мечом, и ворон тяжело снялся  с  дерева:
словно новогодние хлопушки, загрохали  о  воздух  мощные  крылья.  Калинов
осторожно огляделся, потом, стараясь  не  обращать  внимания  на  холод  в
груди, слез с коня. С трудом перевернул мертвеца на  спину  и  отшатнулся.
Перед ним лежал он сам - крепко сжатые губы, закрытые глаза.  Но  трупного
окоченения не наблюдалось. Калинов снял с правой руки  перчатку,  подсунул
ладонь под голову лежащему. Липкая кровь была теплой.
     Веки раненого вдруг дрогнули, глаза открылись,  глянули  в  бездонное
небо, потом сдвинулись и  остановились  на  Калинове.  Разжались  синеющие
губы.
     - Вита, - прохрипел двойник. - Зяб-лик...
     - Кто это так тебя? - спросил Калинов.
     - Зяб-лик... У не-го Ви-та... Ту-да... -  Раненый  указал  глазами  в
сторону равнодушной звезды.
     А потом он обмяк, глаза закатились.  Все  было  так  неожиданно,  что
Калинов даже сглотнул непрошенный ком  в  горле.  Но  тут  его  вернули  к
действительности. Тело двойника вдруг начало таять, истекать легкой  серой
дымкой.  Так  весеннее  солнце   съедает   снеговика.   Вместе   с   телом
сублимировали и рыцарские латы. Последним исчез щит с незнакомым гербом  и
знакомым вензелем.
     Калинов подозвал каурого, взгромоздился на него.  Откуда-то  из  лесу
пожаловал ворон, сел на сук и принялся обиженно взрыкивать.
     И все же куда-то мы продвигаемся, сказал себе Калинов. Вот уже и не я
произнес имя моей жены. Вот уже и не  только  звезда  показывает,  где  ее
искать... А неплохо воевать, когда знаешь: что  бы  ни  случилось,  смерть
тебе не грозит.
     Но тут он снова вспомнил арбалетную  стрелу,  которую  четверть  века
назад выпустил в него Крылов, и содрогнулся. Сразу  стало  казаться,  что,
уверяя  себя   в   полной   безопасности,   он   несколько   приукрашивает
действительность. А может быть, он только что повстречал на  обочине  свое
скорое будущее?..
     Он тронул поводья и пустил каурого вскачь.


     Он догнал их через полчаса. Их было четверо: трое  конных  рыцарей  в
одинаковых доспехах - как близнецы, - еще  один,  скрученный  в  тюк,  был
переброшен через круп четвертого коня. Калинову бросились  в  глаза  рыжие
волосы, волнами колышущиеся у правого стремени.
     Калинова  заметили.  Спокойно,  без  злобных  воплей,  двое   рыцарей
повернули коней и поскакали ему навстречу. Третий остался на месте.
     Калинов  сжал  рукоятку  меча.  Предстоящая  схватка  опьянила   его.
Ощущение было знакомым, он испытывал его не раз - в операциях по  захвату.
Но присутствовала и некая  толика  сомнений  в  серьезности  предстоящего.
Все-таки все это слишком напоминало театр...
     Начало, однако, оказалось не  театральным.  Рыцари  взялись  за  дело
аккуратно и не спеша - знали, что от  двоих  он  не  уйдет.  Калинов  едва
успевал подставлять щит под удары слева и отмахиваться  мечом  от  правого
противника. Каурый оказался сообразительным конем,  он  хорошо  чувствовал
желание всадника, успевал скакнуть вперед, махнуть в  сторону,  попятиться
назад. И тем не менее Калинов понимал: долго ему не продержаться -  не  та