, постарайтесь его сорвать!.. Я уже говорил, что  закрывать  -  это
самое глупое, что можно в таких случаях придумать.
     Теперь Паркер пожал руку Калинова:
     - Это я вам обещаю. Можете не волноваться!



                             2. РАЗВЛЕЧЕНИЕ

     Вита явно ждала его. Не случайно же, в самом деле,  он  сразу  увидел
ее, как только переместился из джамп-кабины в этот мир.  Она  вскочила  на
ноги и бросилась ему навстречу, на бегу отряхивая юбку.
     - Здравствуй, - сказала она. - Я думала, ты больше не появишься.
     - Здравствуй, - ответил Калинов. - Почему?
     - Ты же вчера убежал. Зяблик достал тебя.
     - Кто? - не понял Калинов.
     - Ну, тот парень с арбалетом... в лесу... Игорь Крылов. Мы зовем  его
Зябликом... Мне же все известно о вашей встрече.
     - А-а-а? - Калинов рассмеялся. - Только ведь это не я убежал, а ты.
     Она удивилась:
     - Разве?.. Никуда я не убегала. Я весь день тут была.
     Она взяла его за руку, и Калинова опять  кольнуло  в  сердце.  Словно
пронзила стрела, от которой удалось вчера скрыться.
     - А на Зяблика ты не обижайся, - сказала Вита. - Он  хороший.  Только
стал какой-то малахольный. Ходит, молчит...
     Вчера он мне таким не показался, подумал Калинов.  Вчера  он  был  не
зяблик, а дикий кабан. Ревность, знаете ли, не мама родная...
     - Пошли к ребятам! - Вита потащила его за собой.  -  Сейчас  как  раз
дэй-дримы начнем придумывать.
     - Как это?
     - Увидишь.
     На лугу собралось человек тридцать парней и девчонок  в  разноцветных
одеждах. Сидели кружком. В центре горел почти незаметный в солнечном свете
костер. Калинов посмотрел на небо. Сегодня солнце было обычным.
     Когда они с Витой приблизились, кружок потеснился и вобрал их в себя.
На Калинова  особого  внимания  не  обратили,  только  несколько  девчонок
пристально посмотрели на него и отвернулись. Видимо, появление новых людей
было здесь делом обыкновенным. Или незнакомый человек был всем,  на  самом
деле, знаком...
     - Не удивляйся, - прошептала ему на ухо  Вита.  Ее  волосы  щекотнули
щеку. - Ведь тебе не хочется, чтобы на тебя обращали внимание.
     - С чего ты взяла? - поразился Калинов.
     - Мне так кажется.
     Однако, сказал себе Калинов. Может, она еще и мысли читает?..  Может,
на нее и дисивер не действует?
     Он огляделся. Все сидящие  в  круге  были  молодыми  людьми  примерно
одинакового возраста -  лет  шестнадцати-восемнадцати.  Парни  были  одеты
разнообразно - от сетчатых комбинезонов до легких туник,  на  девчонках  -
короткие  открытые  непрозрачные  сарафаны.  Никто  друг   с   другом   не
разговаривал,  все  молча  уставились  в   костер,   словно   там   что-то
происходило. Наверное, искали саламандр...
     - Не вертись! - прошептала Вита. - Ты всем мешаешь!
     - А что они делают?
     - Потом расскажу...
     Калинов тоже стал смотреть в костер. Но сколько он туда  ни  смотрел,
ничего особенного там не увидел.  Обычные  горящие  сучья,  блеклые  языки
пламени, взметающиеся искры.
     Вдруг все зашевелились, заговорили.  Сидящий  напротив  Игорь  Крылов
кивнул Калинову, как старому знакомому. Сегодня он не казался таким злым и
противным, как вчера в лесу.
     - Что? - шепотом спросил Калинов у Виты.
     Вита рассмеялась, и вновь зазвенели хрустальные колокольчики.
     - Можно говорить громко, - сказала она. - Больше никому не помешаешь.
     - А что было?
     - Мы придумали дэй-дрим.
     - И что теперь?
     - Увидишь!.. Какой ты нетерпеливый!
     - А я хотел охоту на тиранозавра, - громко сказал высокий  белобрысый
юнец, одетый в тигровую шкуру. - Представляете, море крови!
     - Тебе бы везде море крови, - сказала Вита. - Дай волю,  ты  бы  весь
мир в море крови превратил.
     - Брось ты с ним, Витяшка, - сказала невысокая черноволосая  девушка.
- Его дэй-дрим еще никогда не выигрывал.
     Белобрысый прищурился.
     - А я не теряю надежды, голубушки, - сказал он надменно. -  Рано  или
поздно это произойдет.
     - К сожалению, Аля, он прав, - сказала Вита маленькой брюнетке.  -  И
когда это произойдет, я уйду и больше не вернусь. Уж лучше сидеть дома!..
     Белобрысый сжал кулаки.
     - Вот и катись домой! - зло крикнул он. - Пусть тебе мамочка  розовым
платочком сопли вытрет, лахудра  рыжая!  А  мы  уж  как-нибудь  без  тебя,
по-мужски...
     - Сидел бы ты, мужчина! - сказал Калинов. -  Научись  сначала  женщин
уважать... "Мы"... "по-мужски"... Тоже мне, витязь в тигровой шкуре!
     Белобрысый стремительно вскочил на ноги. Калинов  усмехнулся  и  тоже
поднялся с травы.
     - Это еще кто тут голос подает? - сказал белобрысый. -  Кому  надоело
ходить здоровым и невредимым?  -  Он  смерил  Калинова  с  ног  до  головы
уничтожающим взглядом. - Детка, я же из тебя киселек сделаю,  с  хлебушком
скушаю. - Он подошел к Калинову, навис над ним и брезгливо взял его  двумя
пальцами за кончик  носа.  -  Остынь,  мальчик,  а  то  сейчас  пар  сзади
повалит!..
     И тут Калинов ударил его, ударил коротко, без замаха, даже не  ударил
- ткнул ладонью правой  руки,  и  белобрысый  вдруг  переломился  пополам,
словно сдвинули друг к другу ножки циркуля, и повалился на бок. На лице  у
него появилось выражение неподдельного  изумления,  глаза  закрылись.  Как
будто человек прилег на минутку отдохнуть.
     - Ты убил его? - с испугом воскликнула черненькая Аля.
     - Да нет, - сказал Калинов. - Таким ударом не убьешь... Так, успокоил
слегка. - Он коротко взглянул на Виту.
     Вита презрительно смотрела на лежащего белобрысого.
     - Не хочу я его здесь больше видеть, - сказала она  с  отвращением  и
вопросительно посмотрела на окружающих.
     И вдруг  белобрысый  исчез,  словно  его  здесь  и  не  было.  Только
послышался негромкий шелест, будто ветерок кубарем прокатился  по  травке.
Калинов застыл.
     - Спасибо, друзья! - Вита потерла пальцами виски.
     - Не за что, -  сказал  курчавый  парень  в  тунике  и  сандалиях.  -
По-моему, этот тип и так уж всем надоел. Стоило его еще раньше  выставить.
- Он подошел к Калинову и потрепал его по плечу. - А ты ничего, новенький!
Эко ты его! Я бы с тобой в разведку пошел... Клод.  -  Он  подал  Калинову
руку.
     - Саша, - сказал Калинов. - Куда он делся?
     - Вампир-то?.. Отправился домой. Больше он не  появится.  По  крайней
мере, пока мы здесь.
     И тут вдруг  затрещало,  как  будто  кто-то  быстро-быстро  заколотил
палкой по дереву. Калинова сбили с ног, он сунулся носом в траву и чуть не
захлебнулся, вздохнув, потому что вместо травы под  ним  оказалась  грязь,
какая-то липкая жижа, и от жижи этой так отвратительно пахло, что его чуть
не стошнило. И солнца уже не было на небе, а была черная беззвездная ночь,
и сверху сеялся мелкий холодный дождик, мгновенно пробравшийся за воротник
кольчуги и растекшийся по спине маленькими ручейками, а может, это  был  и
не дождь вовсе, а холодный пот, потому что, кажется, их все-таки ждали. Во
всяком случае, круглые пальцы прожекторов плясали  по  равнине,  и  каждый
раз, когда они приближались, приходилось въезжать носом в вонючую грязь. И
не шевелиться.
     А потом опять затрещало, и высоко над головами  визгливо  прочирикали
пули. Стреляли с вышки, которая приткнулась к  колючей  проволоке  справа,
приземистая  и  раскоряченная,  словно   табуретка   на   кривых   ножках.
Самонадеянные строители поставили ее по эту сторону ограждения... Впрочем,
с какой стати они должны были опасаться нападения извне?
     - Замрите! - негромко скомандовал Клод.
     Они замерли. И,  лежа  в  липкой  жиже,  дождались,  пока  успокоится
охрана. Пулеметчики  перестали  палить  в  белый  свет.  Лучи  прожекторов
поплясали-поплясали, тупо уткнулись в тяжелый  столб  дыма,  повисший  над
крематорием, и погасли. Где-то  коротко  тявкнула  собака.  От  сторожевой
вышки донеслись звуки волынки, наигрывающей какой-то до одурения знакомый,
но  неузнаваемый  мотив.  Ветер   принес   издалека   обрывки   заунывного
колокольного звона.
     На вышке вдруг загоготали, и  грубый  голос  прошелся  насчет  штанов
какого-то  Диего,  которые  теперь,   кажется,   потребуют   основательной
стирки... Тоже мне, доблестный лейб-гвардеец, переполошил весь лагерь, где
только таких нарожали, ублюдков?.. Хорошо, что  комендант  нализался,  как
свинья, и дрыхнет, и будет дрыхнуть до утра, а то  не  избежать  бы  тебе,
тварь болотная, карцера в половину роста...
     - Вперед! - шепотом скомандовал Клод.
     Они поползли. Каждый к своей цели. Калинов к сторожевой вышке справа,
Игорь - к такой же вышке  -  слева.  Клод,  Вита  и  Аля  тянули  мешок  с
зарядами, чтобы  несколькими  взрывами  пробить  проход  в  рядах  колючей
проволоки. За ними подтягивались арбалетчики, чтобы, когда грохнут  взрывы
и пулеметы будут нейтрализованы, рвануться в проход и успеть  добежать  до
казармы  прежде,  чем  гвардейцы  успеют  прийти  в  себя.  И   быстро   и
хладнокровно засыпать их стрелами...
     А оставшихся в живых офицеров, думал Калинов, мы  повесим  в  воротах
лагеря - прямо под транспарантом "Боже! Прости нам грехи наши!", -  и  они
будут болтаться в веревочных петлях,  которые  они  приготовили  для  нас,
жирные борова в оранжевых мундирах, густо пахнущие заморским одеколоном, а
мы с удовлетворением будем думать  о  том,  что  этим,  по  крайней  мере,
грешить уже не доведется...  Вот  только  куда  мы  денем  всю  эту  ораву
освобожденных уродов в истлевших комбинезонах? Куда мы денем всех  гниющих
заживо, слепых от радиационных ожогов полутрупов,  подумал  он  и  тут  же
отбросил эту мысль, потому что мысль была не из тех, с которыми  ходят  на
колючую проволоку.
     Он подобрался к самому основанию вышки, осторожно встал, чтобы  проще
было бросать, и достал гранату из  кармана.  Осталось  выдернуть  чеку  и,
дождавшись сигнала,  швырнуть  гранату  туда,  наверх,  в  подарок  Диего,
сидевшему в испачканных штанах, и неведомому музыканту с грубым голосом. И
тут кто-то сказал сзади вкрадчиво: "Салют, деточка!",  и  сквозь  кольчугу
Калинов почувствовал, как в спину ему уперлось  что-то  твердое.  Раздался
громкий  смех,  и  опять  вспыхнули   прожекторы,   заливая   все   вокруг
ослепительным  светом.  Как  на  стадионе.  И  Калинов   понял,   что   их
действительно ждали. Он сжался, соображая, как бы подороже продать  жизнь,
но тут сзади закричала Вита, и столько муки было в ее голосе,  что  он  на
мгновение потерял голову.
     А потом со стороны  оврага,  где  сидели  ребята  из  резерва,  вдруг
ударила молния, ударила прямо по вышке над  ним,  и  вышка  вспыхнула  как
порох, и в огне кто-то завыл и завизжал нечеловеческим голосом,  а  молния
уже ударила по другой вышке, мимоходом срезала кусок проволочной  изгороди
вместе с железобетонным столбом, и  теперь  гасила  -  один  за  другим  -
прожекторы. И тут Калинов понял, что это  луч  лайтинга,  и  оглянулся,  и
увидел, что тот, кто сказал ему "Салют!", тоже смотрит в  сторону  оврага,
на эту удивительную молнию. И тогда Калинов ударил его  гранатой  прямо  в
висок. Гвардеец удивленно хрюкнул и кулем упал под  ноги.  Конечности  его
судорожно задергались, он перевернулся на спину и замер, и Калинов  увидел
в свете последнего прожектора лицо белобрысого Вампира с широко  открытыми
мертвыми глазами. А к прожектору уже подбирался луч  лайтинга,  по  дороге
сваливший  трубу  крематория,   и   она,   подрубленная   под   основание,
неторопливо, как в  рапид-съемке,  рушилась  вниз,  рассыпаясь  на  куски.
Наверху взвыли в  последний  раз  и  замолкли,  только  что-то  чавкало  и
хлюпало, словно там топили на сковородке свиное сало. И тогда, по-прежнему
сжимая в правой руке  гранату,  а  левой  доставая  из-за  спины  арбалет,
Калинов бросился к проходу в колючей проволоке.
     - А-а-а! - надсадно заорал он. - Грехи вам простить?!
     Ослепительная молния ударила прямо  в  казарму,  на  месте  ее  вспух
огненный шар, и внутри шара тоже выли, заходясь от муки, десятки глоток.
     - Я прощу вам грехи! - рычал Калинов, летя вперед.
     Ему показалось, что  сердце  его  не  выдержит  натиска  ненависти  и
взорвется, разлетится на десятки  пылающих  кусков,  но  сейчас  это  было
совершенно неважно.
     А потом они  выстроили  оставшихся  в  живых  ошалелых  гвардейцев  в
шеренгу. И пока узников выводили из лагеря, Калинов ходил  вдоль  шеренги,
отбирал у гвардейцев шпаги и заглядывал им в глаза, пытаясь увидеть  в  их
глубине что-нибудь звериное.  Но  это  были  обычные  человеческие  глаза,
только отупелые от страха.
     И вот тут Калинову захотелось посмотреть на их сердца. Не может быть,
чтобы у них в груди бились обыкновенные человеческие сердца...
     - Ай, мамочка! - вскрикнула Аля.
     И Калинов увидел черный зрачок пистолета, нацеленный ему в голову,  и
прищуренные глаза жирного борова, устремленные прямо  на  его  переносицу:
видимо, туда должна была попасть пуля.
     Хриплый голос проскрипел:
     - Не двигаться!.. Иначе я раскрою череп вашему приятелю!
     Никто и не двинулся. Но оранжевый вдруг крутнул  головой,  как  будто
воротничок форменной рубашки жал ему шею, вскрикнул и,  выронив  пистолет,
ничком упал на плац.
     А мимо, спотыкаясь, брели уроды в истлевших комбинезонах; те, кто был
зрячим,  ненавидяще  смотрели  на  гвардейцев,  и  слышался  мерный   стук
деревянных башмаков, а  над  всей  этой  бесконечной,  вызывающей  тошноту
колонной висел гул, как будто узники пели  песню.  Но  они  не  пели,  они
плакали, и девчонки рыдали вместе с ними, и  оказалось,  что  это  большое
счастье - принести свободу истерзанным людям. А потом  Вита  взяла  чей-то
лайтинг, сдвинула предохранитель, и Калинов понял, что она сейчас  положит
оранжевых, всю шеренгу, хладнокровно, в упор  и,  оцепенев  от  ненависти,
будет смотреть, как  они  издыхают,  булькая  кипящей  кровью.  Над  миром
повиснет смрад, а Вита будет смотреть и смотреть, не имея сил  оторваться,
тупо и завороженно, до тех пор, пока с ней не начнется истерика...
     - Стоп! - крикнул Клод.
     И все  исчезло:  колючая  проволока  и  бараки,  гвардейцы  и  уроды.
Остались лишь пот, ненависть и счастье.
     Вита с возмущением смотрела на Клода:
     - Почему?
     - Потому! - отрезал Клод. - Потому что с лайтингом и дурак  сможет...
Безоружных положить или взглядом  убить  много  ума  не  требуется.  А  ты
попробуй, разоружи врага голыми руками, да так, чтобы он не успел убить ни
тебя, ни твоего товарища.
     - Нет, Клод! - загомонили все. - Это  ты,  Клод,  зря.  Ведь  интерес
был... Был ведь?
     - Был, - сказал Клод. - Но дэй-дримерам тоже надо оставаться  людьми.
- Он повернулся к Калинову. - А ты ничего, парень. Я думаю, мы его примем.
Так, ребята?
     - Так! - заорали кругом.
     А  Калинов  вдруг  обнаружил  еще  одно  знакомое  лицо.  Появившаяся
откуда-то Флоренс Салливан спрашивала окружающих:
     - Чей это дэй-дрим?
     - Не знаем, - отвечали ей.
     - Здорово было! Жаль, я опоздала...
     Ах,  мерзавцы,  подумал  Калинов.  Это  же  у   них   игра   такие...
"Казаков-разбойников" устроили... Развлекаются, подлецы! И я  тоже  хорош,
нечего  сказать!  Втянулся  как  мальчишка...  Надо  бы   их   вернуть   к
действительности.
     Клод подошел к нему и протянул руку. И тогда Калинов,  размахнувшись,
влепил ему пощечину.
     - За что? - жалобно спросил Клод.
     - За все! - ответил Калинов и влепил еще раз. - Как так  можно?  Ведь
это... Ведь это... - Он судорожно искал,  чем  их  зацепить.  И,  кажется,
нашел: - Это же  как  "казаки-разбойники"  на  братской  могиле!..  Можешь
врезать и мне заодно!
     Лицо Клода залила краска.
     - Ай да мы, - сказал он. - Кому пришел в голову этот дэй-дрим?
     - Мне. - Крылов по-школьному поднял руку. -  Мой  предок  во  времена
Великих Религиозных войн освобождал  лагерь,  в  котором  муслимы  [muslim
(англ.) - мусульманин] держали христиан.
     - Тебе бы тоже не мешало отвесить... Да ладно уж, хватит  на  сегодня
тумаков. - Он миролюбиво хлопнул Калинова по плечу. - А  ты  ничего!  -  И
засмеялся: - В который уж раз говорю это сегодня.
     Калинов пожал плечами, понимающе улыбнулся.
     - Давайте еще какой-нибудь дэй-дрим, - предложила Аля.
     - Нет, Алла, - сказал Клод. -  Больше  мне  не  хочется.  Сегодня  не
стоит... Пойдем, Зяблик, поваляемся на пляже.
     Группа рассыпалась. Кто-то потянулся вслед за Клодом и Игорем, кто-то
разлегся на травке в тени деревьев. Флоренс Салливан, пристально посмотрев
на Калинова и немного удивив его таким взглядом, побежала на пляж.
     - Ты остаешься? - спросила Алла  Виту.  -  А  я  пойду,  позагораю  с
ребятами.
     И она умчалась к озеру, на ходу сдергивая с себя сарафан.  Калинов  с
удовольствием проводил глазами хорошенькую фигурку. Вита фыркнула.
     - Что? - Калинов повернулся к ней.
     -  Самая  красивая  девушка  у  нас,  -  сказала  Вита,  глядя  вслед
удаляющейся Алле. - Хороша, правда? И богата... Ты где живешь?
     - В Питере.
     - В Санкт-Петербурге? В России?
     - Да.
     - И я тоже... Вообще-то в Мире мы не встречаемся. Но с тобой... - Она
умолкла и отвернулась.
     - В мире? - спросил Калинов. - В каком мире?
     - В Мире.  С  большой  буквы...  Так  мы  называем  настоящую  жизнь.
Землю...
     Калинов снял с себя куртку и бросил на траву. Лег. Вита без церемоний
пристроилась рядом.
     - В настоящей жизни... - проговорил Калинов. - А что же тогда здесь?
     - Здесь? Здесь придуманная. Клод называет это Дримленд.
     - А кто ее придумал?
     - Не знаю... Наверное, мы все. Вместе... А почему ты все спрашиваешь?
     - Потому что мне интересно.
     - Странно, - сказала Вита. - Обычно те, кто  сюда  приходят,  кое-что
уже знают... Кто дал тебе номер?
     Калинов внутренне сжался. Соврать что-то надо. Например, заявить, что
номер дал Фараон.
     - Никто, - сказал он. - Я подсмотрел.
     - Правду сказал. - Вита облегченно вздохнула.
     - Откуда ты знаешь?
     - Знаю. Я чувствую, когда человек лжет. У нас тут не лгут.
     - Совсем?
     - Да. Даже те, кто в Мире лжет, тут не лгут. А если лгут, то больше у
нас не появляются.
     - Почему?
     - Не знаю, - сказала Вита. - Не появляются - и все!
     - Тогда я не буду лгать, - сказал Калинов. - Мне здесь нравится.
     - А что именно тебе нравится?
     - Ты.
     Развлекаться изволишь, старый козел, сказал себе Калинов.  Тоже  мне,
Пан! Только перед тобой не Сиринга,  свирелью  дело  не  закончится...  [В
древнегреческой мифологии нимфа Сиринга, стремясь сохранить  девственность
и избежать преследований Пана, превратилась в тростник,  из  которого  Пан
изготовил свирель.] Однако жалеть о сказанных  словах  ему  совершенно  не
хотелось.
     - Дурак! - Вита отвернулась, и Калинов понял,  что  сказанное  им  ей
очень приятно. - Давай сбежим, - предложила она.
     - Давай... Только Зяблик нас все равно отыщет.
     - Не отыщет. Я ему сказала, что больше не люблю его.
     Вот же чертенок, подумал Калинов. Как у нее все просто! Хочу - люблю,
хочу - не люблю... Эх, быть бы помоложе!
     - Не смотри на меня так, - попросила Вита.
     - Как?
     - Как старый дедушка... Который все видел и все знает. - Она прикрыла
ему глаза теплой ладошкой. - Побежали?
     Калинов поморгал, и Вита отдернула руку.
     - Щекотно, - пояснила она.
     Ау, молодость, снова подумал Калинов. А как было бы хорошо!  Она  бы,
скажем, попала в беду. А я бы ее спас!.. Как в старинных романах.
     Но  развлекаться  больше   не   хотелось.   Хотелось   серьезного   и
"ароматного".



                               3. ИСКУШЕНИЕ

     Сбежали они сразу, едва Калинову возжелалось серьезного.
     Мир пропал. Распахнулось вдруг изумрудное небо, запылали на  нем  два
бледно-фиолетовых, призрачных солнца.
     Калинов и Вита летели под солнцами, взявшись за  руки.  Далеко  внизу
ласков