жать меня, - Как связано Пророчество с этим вот мечом?
   - Меч был откован для  другого.  Хэйл  знал  это,  когда  брал  для  него
небесный камень. И предсказание начертано здесь, - его пальцы  пробежали  по
рунной вязи на клинке. - С того часа, как он был откован, меч  Чэйсули  ждет
того, кому он предназначен. Это не ты - и все же ты пойдешь  в  бой  с  этим
мечом.
   Я не сумел подавить раздражения:
   - При попустительстве Чэйсули? Что, опять дошло до этого?
   - Никакого попустительства, -  ответил  он,  -  Ты  хорошо  служил  этому
клинку, и он хранил твою жизнь, но придет время отдать его в другие руки.
   - В руки моего сына, - твердо сказал я. - То, что  есть  у  меня,  должно
перейти к моему сыну. По праву наследования.
   - Может, и так, - согласился он, - если боги желают того.
   - Финн...
   - Положи меч, Кэриллон.
   Я внимательно посмотрел на него в темноте:
   - Ты хочешь, чтобы я отдал его? - я говорил, тщательно  взвешивая  слова,
Ты хочешь забрать его у меня?
   - Нет, я не сделаю этого. Когда меч найдет своего  хозяина,  тот  получит
его по доброй воле.
   Несколько мгновений он молчал, словно прислушиваясь к собственным словам,
потом улыбнулся. Коротко коснулся моей руки дружеским  жестом,  который  мне
нечасто доводилось видеть:
   - Положи меч, Кэриллон. В эту ночь он принадлежит богам.
   Я наклонился, опустил меч на землю и выпрямился снова. В лунном свете меч
поблескивал серебром, золотом и алым.
   - Твой кинжал, - сказал Финн.
   Так он разоружил меня. Я стоял, одинокий и беззащитный, хотя  рядом  были
воин и волк, и ждал ответа. Его могло и не быть, Финн нечасто открывал  свои
мысли, и в эту ночь, подумалось мне, я могу ничего не узнать. Я ждал.
   Он держал кинжал в руке - в той руке,  которая  и  создала  его.  Длинный
кинжал Чэйсули, рукоять которого завершалась волчьей головой,  непохожий  на
оружие хомэйнов. И тут я понял.
   В эту ночь он был Чэйсули во всем,  Чэйсули  более,  чем  когда-либо.  Он
отбросил заученные Хомейнские манеры, как солдат сбрасывает плащ. Он  больше
не был Финном, которого я знал - его душа была  спокойнее,  она  была  полна
волшебства и слов богов и, не знай я, кто он, тысячу  раз  пожалел  бы,  что
оказался с ним здесь. Я нечасто видел его таким, и всегда этот Финн  вызывал
во мне опасливое почтение.
   Внезапно я почувствовал, что остался один среди равнин Хомейны,  а  рядом
со мной только Изменяющийся - и страх сжал мое сердце.
   Он перехватил рукой мое левое запястье. Прежде, чем я успел сказать  хоть
слово, он обнажил мою руку, повернул ее тыльной стороной вверх -  и  глубоко
вспорол плоть кинжалом.
   Я зашипел сквозь зубы и попытался вырвать руку, но он  крепко  сдавил  ее
пальцами - боль заставила меня содрогнуться.
   Я забыл о его силе, об упорстве зверя - в сравнении с ним я был слаб, как
подросток, несмотря на высокий рост и крепкое слоение. Финн  держал  меня  с
легкостью, с которой отец удерживает ребенка, не  обратив  внимания  на  мой
протестующий возглас - словно бы и не услышал его. Он силой опустил мою руку
к земле, некоторое время держал ее  так,  а  потом  немного  разжал  пальцы,
позволив крови хлынуть свободным потоком.
   Кровь текла по моему запястью,  обагряя  кисть,  и  капала  с  напряженно
застывших пальцев. Финн держал мою руку прямо  над  кругом  пяти  камней,  и
багряные капли падали на ровную землю.
   - Опустись на колени.
   Он потянул меня за руку вниз, принудив меня исполнить его  приказание,  и
отпустил мою руку. Я чувствовал тупую боль в запястье, кровь все еще  текла.
Я поднял правую руку, чтобы зажать рану, но одним  взглядом  Финн  остановил
меня.
   Он хотел от меня чего-то большего.
   Он поднял с земли мой меч и встал передо мной:
   - Мы должны на время сделать его твоим, - тихо сказал он.  -  Мы  возьмем
его взаймы у богов. Для завтрашней битвы, ради Хомейны... тебе нужно немного
магии, - он указал на залитую кровью землю. -  Человеческая  кровь  и  плоть
земли.
   Соединенные с одной целью...
   Он вонзил меч в  землю  так,  что  рукоять  была  вровень  с  моим  лицом
сверкающая золотом рукоять с кровавым рубином.
   - Положи на него руку.
   Я инстинктивно понял - какую: левую, с  рассеченным  запястьем.  Коснулся
рукояти - геральдического льва, алого рубина - и сжал на ней руку.
   Кровь текла по рукояти к перекладине и дальше по клинку,  наполняя  собой
руны - они стали черно-красными  в  лунном  свете,  а  кровь  текла  дальше,
красной лентой обвивая клинок, сбегая к земле, уже окропленной соленой  алой
влагой - и тут рубин вспыхнул багровым огнем.
   Пламя плеснуло мне в глаза, заслонив собою весь мир. М  не  стало  больше
ничего - ни Финна, ни меня самого - только это яростное колдовское пламя.
   - Жа-хай, - дрогнувшим голосом прошептал Финн, - Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
   Пять звезд. Пять камней. Один меч. И - одно  сражение,  в  котором  нужно
победить.
   Звезды пришли в движение. Они сорвались  с  места  и  полетели  по  небу,
становясь ярче, а за ними тянулись огненные шлейфы. Они летели по небу,  как
стрелы, выпущенные из луков - летели к земле. Я видел падающие звезды  -  но
здесь было другое. Это было...
   - Боги, - прерывающимся шепотом выдохнул я, - неужели человек должен  все
видеть своими глазами, чтобы поверить?
   Я пошатнулся, по-прежнему стоя на коленях. Финн поднял меня - я побоялся,
что не устою на ногах, упасть сейчас было бы для  меня  стыдом.  Рука  Финна
сомкнулась на порезе, остановив кровь. Он коротко улыбнулся, потом лицо  его
стало отстраненным, утратив выражение, и я понял, что  он  взывает  к  магии
земли.
   Когда Чэйсули отнял руку, на запястье не осталось ни следа раны -  только
шрам от атвийских кандалов. Я потряс рукой,  сгибая  и  разгибая  пальцы,  и
встретил знакомую усмешку Финна:
   - Я же сказал - доверься мне.
   - На этот раз мое доверие может стоить мне кошмарных снов, - я с  опаской
взглянул в небо. - Ты видел звезды?..
   - Звезды? - он больше не улыбался, - Камни. Только камни.
   Он поднял их и показал мне. В его руке были обычные камни - я забрал их у
него, трудно было поверить, что минуту назад они обладали магической силой.
   Я перевел взгляд с камней  на  Финна,  он  казался  чудовищно  усталым  и
обессилевшим. И было в его глазах что-то странное, что - я не мог понять.
   - Ты заснешь, - он нахмурился в размышлении. - Боги даруют тебе сон.
   - А ты? - отрывисто спросил я.
   - Что дадут боги мне - это только мое дело, - его потемневшие глаза  были
устремлены к небу.
   Я подумал, что Финн чего-то недоговаривает. Но он молчал,  и  я  не  стал
расспрашивать - просто  взялся  свободной  рукой  за  рукоять  меча,  пальцы
сомкнулись на окровавленном золоте. Но я  твердо  знал,  вытаскивая  меч  из
земли, что не стану просить Роуэна смыть с него эту кровь.
   - Камни, - пробормотал Финн и пошел прочь, сопровождаемый Сторром.
   Я разжал руку и посмотрел на камни. Просто пять гладких камешков,  ничего
больше. Но я не стал выбрасывать их.
   Утром Роуэн поднял знамя на древке из ясеневой древесины. Вокруг  знамени
клубился туман. Капли росы стекали по древку на влажную  землю  -  как  этой
ночью стекала по клинку моя кровь. Знамя висело неподвижно - алое  полотнище
с дремлющим в  его  складках  черным  львом  Хомейны,  выпустившим  когти  и
скалящим клыки, поджидающим добычу.
   Роуэн вонзил древко в землю. Оно с трудом входило в неподатливую  влажную
почву, но, наконец, воин отнял руки, убедившись, что знамя стоит прочно.
   По  рядам  войска  прокатилась  волна  приветственных  криков.  По  рядам
хомэйнского войска: Чэйсули хранили молчание. Они  стояли  за  моей  спиной,
отдельно от хомэйнов, а вместо знамен и гербов рядом с каждым из них или  на
плече у каждого был лиир.
   Радость предстоящего сражения  и  нетерпение  мешались  в  моей  душе  со
страхом. Привкус страха я чувствовал перед каждым боем,  сколько  бы  их  не
было.
   Я сидел в седле - в кольчуге, с мечом на поясе - и сознавал,  что  боюсь.
Но знал и то, что этот страх будет гнать меня вперед в стремлении преодолеть
его, и я молил о том, чтобы это помогло мне одолеть и врагов.
   Я повернулся к своему войску. Войско Беллэма ждало нас  на  равнине  -  в
свете восходящего солнца сияло оружие и доспехи. Они  были  слишком  далеко,
чтобы можно было как следует разглядеть их - просто множество людей, готовых
к бою.
   Тысячи против тысяч.
   Я повернулся к своему войску и оглядел его. Людская волна,  захлестнувшая
холм. В отличии от армии Беллэма не каждый из моих воинов  мог  похвастаться
кожаным доспехом или кольчугой. У многих были только кожаные наручи,  поножи
и кожаные туники. Кое-где поблескивали нагрудные пластины, были  воины  и  в
кольчугах с усилением  на  груди  и  плечах,  но  большинство  -  в  простой
шерстяной одежде: ничего другого у них не было - и все же они  стремились  в
бой. Моя армия выглядела не так роскошно, как  легионы  Беллэма  в  шелковых
туниках, но целеустремленности и мужества это у нас не отнимало.
   Я вытащил меч из ножен, медленно поднял  его  -  рука,  покрытая  следами
старых шрамов, охватила клинок у острия. Я  поднял  меч  рукоятью  вверх,  и
рубин вспыхнул огнем восходящего солнца:
   - Скальте клыки! Выпускайте когти! И пусть рычит Лев!

Глава 17

   Солнце садилось. Поле было алым, оранжевым, золотым, но я  не  знал,  что
более красит его в алый цвет - кровь заката или людская кровь.
   Земля была влажной, сухая трава вытоптана и вырвана  клочьями,  но  я  не
сразу поднялся с колен. Я остался стоять так, опираясь на вонзенный в  землю
передо мной меч и глядя в Око Мухаара. Может, этот  огромный  рубин  окрасил
все вокруг в цвета крови...
   Но я знал, что это не так, что поле действительно залито кровью - алой  и
уже черной, стылой: цвета смерти. И стервятники кружили над полем в извечном
танце смерти с победными криками - победителями были они, люди проиграли.  И
крики их мучительным звоном отдавались в моей гудящей голове.
   Силы оставили меня. Я дрожал от слабости и усталости, проникавшей в  меня
до костей, и кровь моя была - холодна, как вода. Ничего не осталось во  мне,
кроме отстраненного осознания, что все кончено, а я еще жив.
   Позади раздался шорох шагов. Я резко обернулся,  подняв  меч,  нацеленный
человеку в грудь.
   Он стоял вне пределов досягаемости, и все же достаточно близко для  того,
чтобы я мог достать  его,  сделав  длинный  выпад  -  если  бы  у  меня  еще
оставались на это силы. Но в этом не было необходимости:
   Финн не был врагом.
   Клинок опустился к земле. Я облизнул губы, покрытые  запекшейся  кровавой
коркой и подумал о глотке вина. А лучше - воды,  чтобы  остудить  пересохшее
горящее горло. Мой голос прозвучал глухо и безжизненно -  похоже,  я  сорвал
его в бою. Тень голоса. Тень звука.
   - Кончено, - тихо молвил Финн.
   - Я знаю, - я сглотнул  и  попытался  говорить  без  рожденной  слабостью
дрожи, - Я знаю это.
   - Но почему же тогда ты стоишь тут  на  коленях,  словно  молишься  этому
лахлэновому Всеотцу?
   - Может, так оно и есть...
   Я глубоко вздохнул и, пошатываясь, поднялся на ноги. Чуть  было  не  упал
снова, я был слишком измучен, чтобы легко  восстановить  равновесие.  Каждая
коcть, казалось, разламывалась от боли, бессильные мускулы  были  похожи  на
тряпичные мешки. Я провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него пот и  кровь
- и выговорил, наконец, то, что боялся признать даже перед самим  собой,  во
что не смел поверить:
   - Беллэм разбит. Хомейна - моя.
   - Да, господин мой Мухаар, - как всегда, в голосе моего  ленника  звучала
ирония.
   Я снова вздохнул и сурово -  насколько  я  был  на  это  способен  сейчас
посмотрел на Финна:
   - Благодарю за то, что ты защищал меня. Весь этот день он прикрывал меня,
не позволял врагам отрезать меня от остальных воинов, за все время  битвы  я
ни на минуту не оставался один. Он пожал плечами:
   - Я связан клятвой крови, она обязывает меня...  -  и  тут,  наконец,  он
открыто ухмыльнулся и жестом показал, что понял все. Мы часто обходились без
слов - слова были не нужны, чтобы понять друг друга.
   Он протянул руку и сжал мое плечо, принимая благодарность, которую  я  не
был в силах выразить словами.
   - Ты думал, мы доживем до этого? - наконец, спросил я.
   - Ода. Пророчество... Я жестом остановил его:
   - Хватит. Довольно об этом. Я устал от  вашего  Пророчества,  которое  ты
поминаешь по всякому поводу, - я сумел, наконец, отдышаться. - Но нужно  еще
освободить Мухаару. Бой не окончен.
   - Почти окончен, - так же тихо ответил Финн. - Я  пришел,  чтобы  отвести
тебя к Беллэму. Я бросил на него острый взгляд:
   - Вы взяли его в плен?
   - Он... у Дункана. Иди и посмотри.
   Мы медленно прошли по полю боя.  Вокруг  нас  были  только  мертвые,  над
землей витал запах страха, крови и боли. При взгляде на этот пир смерти сама
жизнь казалась бессмысленной  и  тщетной.  Изломанные,  истерзанные  тела  -
пронзенные мечами, пригвожденные  к  земле  копьями,  утыканные  стрелами...
Птицы с криками взлетали при нашем приближении и, покружив, снова опускались
на свою добычу.
   Смерть равняла всех - врагов и союзников, правых и не правых, захватчиков
и защитников.
   Я остановился и взглянул на меч, который  все  еще  сжимал  в  руке.  Меч
Чэйсули, сделанный Хэйлом, с тяжелым рубином в рукояти. Око Мухаара. Или это
у меня в глазах все красно оттого, что я видел слишком много крови?
   Финн положил руку мне на плечо. Когда я собрался с силами, я снова вложил
меч в ножны и продолжил путь.
   Дункан, Роуэн и несколько моих командиров стояли  на  вершине  невысокого
холма, на котором торчало обломанное древко знамени Беллэма. Тут же лежало и
само знамя, втоптанное в пыль. Белое восходящее солнце на темно-синем  фоне.
Но солнце Беллэма закатилось навсегда.
   Он был мертв. Тело его было так обезображено, что я не  мог  представить,
какая сила могла сотворить это. Оно больше не было телом человека.
   Тинстар. Я понял это сразу. Я не знал только одного - что  было  причиной
смерти. Должно быть, этого мне и не было суждено узнать никогда.
   Это - тело Беллэма больше нельзя было назвать телом мужчины - свернулось,
как нерожденный младенец в утробе. Одежда и доспехи обгорели и расплавились.
   Колыбелью - или погребальным ложем этому стал пепел, тело съежилось,  как
сброшенная одежда. Колени подтянуты к подбородку, руки охватили  прижатые  к
груди ноги, плоть на лице словно бы истаяла. Безгубый рот Беллэма ухмылялся,
то, что было некогда владыкой Солинды и Хомейны, глядело  на  нас  провалами
пустых глазниц.
   А на почерневшем черепе все еще сиял венец из чистого золота.
   Когда я смог сглотнуть застрявший  в  горле  шершавый  комок  тошноты,  я
выговорил всего два слова:
   - Похороните это.
   - Мой господин, - начал Роуэн, - что нам теперь делать?
   - Теперь? -  я  глянул  на  него  и  попытался  улыбнуться.  -  Теперь  я
отправлюсь в Мухаару и, наконец, займу свой трон.
   - Ты пойдешь туда один? - он был потрясен. - Теперь?
   - Теперь же, - ответил я, - но не один. Со мной пойдут Чэйсули.
   Город встретил нас слабым сопротивлением - скорее, просто по обязанности.
   Солиндские солдаты и их союзники-атвийцы  еще  сражались  за  королевский
дворец, но слух о том, что Беллэм мертв - и о том, как  он  умер,  -  быстро
облетел весь город. Город был потрясен  деянием  Тинстара,  теперь  солиндцы
должны были возненавидеть его, как убийцу их короля. И - начать бояться его.
Да, он разорвал союзнические узы, связывавшие Беллэма с Айлини. Но может  ли
случиться так, что чары окажутся сильнее  ненависти  и  страха,  и  солиндцы
будут продолжать подчиняться ему?..
   Сопротивление в Хомейне-Мухаар было  быстро  подавлено.  Позади  остались
окованные бронзой ворота, Чэйсули и их лиир рассыпались  по  замку-крепости,
отвоевывая стены и башни - розовые стены и башни Хомейны-Мухаар. Я  спешился
у подножия мраморной лестницы, ведущей к двери под высокой аркой и  медленно
начал подниматься по ступеням, сжимая в руках  обнаженный  меч.  Боги,  этот
дворец наконец стал моим...
   И, воистину, с божьей помощью. Я снова вспомнил о звездах.
   Финн и Дункан поднимались на несколько шагов позади меня, с ними  были  и
их лиир. И  тут  внезапно  я  остался  один.  Передо  мной  были  украшенные
серебряными чеканными пластинами двери Большого Зала.  Позади  все  еще  шел
бой, но здесь его  звуков  было  почти  не  слышно.  Передо  мной  была  моя
толмоора.
   Я улыбнулся. Толмоора. Да, так оно и было. Я распахнул двери и вошел.
   Воспоминания обрушились на меня, как падающие камни. Одно за одним,  одно
за одним. Я помнил все...
   Шеин, стоящий на мраморном возвышении, громоподобные гневные речи...
   Аликс, призвавшая Кая прямо в  зал  -  полет  огромного  ястреба,  ветер,
поднятый  его  крыльями,  задувающий  свечи...  Снова  Шейн,  мой   дядюшка,
изгоняющий Чэйсули за стены города, которые они построили в давние  времена,
разрушающий магию, удерживавшую Айлини - обрекающий Хомейну на  поражение...
Моя рука стиснула  рукоять  меча.  О  боги,  я  слишком  хорошо  помнил  это
поражение!
   Я пошел к возвышению, на котором стоял трон, не обращая  внимания  ни  на
солиндские гербы на стенах, ни на темно-синие драпировки с гербом Беллэма. Я
прошел мимо длинной остывшей жаровни, протянувшейся вдоль зала, под сводами,
украшенными затейливой резьбой  по  темно-медовому  дереву  и  изображениями
зверей... Нет, не зверей: лиир. До того, как Чэйсули начали рисовать лиир на
шатрах, они вырезали их изображения из камня, украшая ими замки. Правда была
здесь, на виду - все те годы, что мы называли Чэйсули лжецами.
   Я остановился перед  возвышением.  Мрамор  его  разительно  отличался  от
холодного  серого  камня  пола,  он  был   теплым,   розовым,   с   золотыми
поблескивающими прожилками. Достойный пьедестал для стоявшего на нем трона.
   Трон Льва. Ножки и подлокотники его были сделаны  в  форме  львиных  лап,
спинка трона была увенчана львиной головой. Темное древнее дерево,  натертое
пчелиным воском до гладкого шелковистого блеска, и вырезанные на дереве руны
поблескивают позолотой. Сидение обтянуто красным шелком с  вышитым  .на  нем
золотым гербовым львом. Этого Беллэм не изменил - оставил льва, как он был.
   Мой лев, мой Трон Львов.
   Мой?..
   Я обернулся, он стоял там, где я и ожидал его увидеть.
   - Мой? - спросил я. - Или - твой? Дункан не пытался притвориться, что  не
понял моих слов. Он просто вложил в ножны  окровавленный  нож,  скрестил  на
груди руки и улыбнулся:
   - Он твой, господин мой. С этого часа - твой. До времени.
   Позади него раздавались звуки боя. Дункан  стоял  в  распахнутых  дверях,
украшенных серебряной листвой. Черные волосы ниспадали на его  плечи  -  они
были столь же грязны от пота и крови, как мои, а на  лице  его  были  свежие
ссадины. Но даже такой, в залитых кровью кожаных одеждах, с витавшим  вокруг
него запахом смерти, он был светлее, чем все великолепие этого зала.
   У меня перехватило дыхание. Пройти весь этот путь,  чтобы  понять,  сколь
мало я значу...
   - Трон, - хрипло и резко сказал я, -  предназначен  для  Мухаара-Чэйсули.
Так ты сказал.
   - Когда-нибудь так и будет, - согласился он. -  Но  этот  день  настанет,
когда не будет ни тебя, ни меня.
   - Значит, все так же, как с этим мечом... - я коснулся сверкающего камня.
   - Предназначено для другого...
   - Перворожденный возродится снова, - Дункан улыбнулся. - Но его  придется
ждать долго. Есть еще время.
   Шелковый вкрадчивый шепот прервал наш разговор:
   - А меня вы тоже ожидаете?  Я  резко  обернулся,  вырвав  меч  из  ножен.
Тинстар - Тинстар медленно и мягко, как кошка, вышел из алькова подле трона.
Дункан дернулся - и Айлини поднял руку:
   - Не стоит, Изменяющийся! Стой, где стоишь, иначе я точно убью его, -  он
улыбнулся, - Ведь тебя опечалит, если вы  потеряете  своег