ейну.  Жили  в  долине  почти  на  самой
границе, там Чэйсули никто и в глаза не видел. Я  был  в  безопасности.  Так
было, пока я не пришел сюда.
   - Ты не мог не знать, что твою тайну раскроют.
   Он передернул плечами:
   - Такое могло случиться. В Мухааре я был  осторожен.  Но  те,  кто  хотел
сражаться с Беллэмом, были моими ровесниками и никогда не  видели  оборотней
Чэйсули. Я сказал, что я хомэйн, и мне поверили. Много лет прошло с тех пор,
когда Чэйсули были вольны появляться, где вздумается. Хомейна  почти  забыла
свой древний народ, - он коротко взглянул на меня. - Да. Я знал,  кто  я.  И
кем мне никогда не быть, - он повернулся к огню. - У меня нет лиир.
   Я не сразу понял его, но задумался о Финне, о его связи со  Сторром  и  о
цене, которую он за это платил - и осознал, что имел в виду Роуэн.
   - Не хочешь же ты сказать, что обречен на смерть!
   - Ему не нужно умирать, - сказал Финн. Он  соскочил  с  коня  и  вышел  к
костру, рядом с ним бежал Сторр. - У него никогда не было лиир, а это не  то
же самое, что потерять лиир. Если ты не терял его, необходимости  в  ритуале
смерти нет.
   Лицо Роуэна мертвенно побелело,  только  отблески  костра  придавали  ему
видимость жизни:
   - Ритуал уже исполнен, пусть даже и  хомэйнский.  Я  назван  оборотнем  и
лишен той чести и достоинства, которым обладал.
   Я подумал о людях в таверне, где мы с Лахлэном нашли Роуэна. О тех людях,
которые следовали за ним с радостью и по доброй воле. Роуэн  собрал  большую
часть тех людей, что были  сейчас  здесь,  остальных  привели  слухи  -  они
приходили и до сих пор, но начал все дело Роуэн.
   - Не все так относятся к тебе, - заверил я его, стараясь не вспоминать  о
Зареде. - Человек всегда узнается по его делам, люди не станут судить только
по цвету глаз и по золоту...
   Я осекся, только сейчас осознав, что он  не  носил  золота  лиир:  он  не
получил этого права.
   - Боги слепы к тебе, - тихо сказал Финн, обращаясь к Роуэну.
   Я потрясенно взглянул на него:
   - Ты хочешь уничтожить даже то, что осталось от него?
   - Нет. Я говорю о том, что он знает и без меня. Можешь спросить его  сам,
по голосу и глазам Финна невозможно было прочесть его мысли. - Он - лишенный
лиир. Только половина человека,  обделенная  душой.  Лишенный  благословения
богов, как и ты, хотя ты хомэйн, а он - Чэйсули.
   Он продолжал, не обратив внимания на мою попытку возразить:
   - Он не воин клана, у него нет лиир. Ему нет пути к древним богам.
   Я схватил его за  руку  и  впился  в  нее  пальцами,  ощущая  напрягшиеся
мускулы.
   Никогда прежде я в гневе не поднимал на него руку.
   Финн остановился и замолчал. Он ждал. Когда я разжал пальцы и убрал руку,
он объяснил смысл своих слов:
   - Он отрекся от этого по доброй воле, Кэриллон, и  теперь  расплачивается
за это страданием.
   - Страданием!
   - Да, - его глаза полыхнули огнем, остановившись  на  сгорбленной  фигуре
Роуэна. - Будь такой выбор у меня, я бы рискнул.
   - И умер бы, - гневно отпарировал я.
   - О да, верно, - заметил он со знанием дела, - но так я тоже не  смог  бы
жить.
   - Не слушай его, - обратился я к Роуэну.  -  Финн  часто  говорит  тогда,
когда ему лучше бы помолчать и оставить свои чувства и мысли при себе.
   - Пусть говорит, - устало ответил Роуэн, - он говорит то,  что  я  ожидал
услышать всю свою жизнь. Мой господин,  ты  многого  не  знаешь  о  Чэйсули.
Многого не знаю и я, отрекшийся от своей души, - горькая  усмешка  искривила
его губы. О да, я давно знаю, что я такое. Лишенный души,  лишенный  лиир  -
недочеловек. Но я сам сделал выбор: я слишком боялся умереть. Я  думал,  что
действительно умру, когда пришло время связать себя узами лиир.
   - Ты знал? - я уставился на него, - Знал, когда настало, время?
   - Как я мог не знать? Я болел долгие дни, мои  приемные  родители  решили
даже, что я умру. Внутри была тоска, сосущая пустота, меня тянуло в  леса...
его лицо исказила страшная гримаса. - Какая боль - отказаться...
   - Ты должен был всего лишь  откликнуться  на  зов  своей  души,  -  резко
прервал его Финн. - Боги создали для тебя лиир,  а  ты  предал  его  смерти.
Курештин! Ты сотню раз достоин смерти за то, что сделал!
   - Довольно! - рявкнул на него я. - Финн - во имя богов! - мне нужна  твоя
поддержка! Поддержка, а не приговор человеку, который мне нужен.
   Рука Финна обвиняющим жестом указала на склонившего голову Роуэна:
   - Он выжил, когда умер его лиир. Неужели ты не понимаешь, кто он теперь?
   Он - убийца, Кэриллон - и то, что он убил, было даром богов...
   - Довольно, - повторил я. - Остановись. Хватит.
   - Посмотри на Сторра, - оскалился Финн. - Подумай, что было бы  с  тобой,
если бы я пренебрег возможностью связать себя с ним. Он умер бы,  ибо  лиир,
который остается один после того, как услышал зов, предает себя смерти.  Они
платят ту же Цену, что и воин, чей лиир гибнет.
   Он злобно ощерился и подобрался, словно волк, Приготовившийся к прыжку.
   Волк-Финн.
   - Оставь в покое Роуэна, - наконец сказал  я.  -  ты  и  так  уже  сказал
больше, чем нужно. - Я повторил бы это снова, я сказал бы и больше, если  бы
мои слова заставили его увидеть, что он сделал.
   - Я знаю, что я сделал! - Роуэн, наконец, поднялся на ноги, вскинул руки,
словно пытаясь защититься от слов Финна - Видят боги,  неужели  ты  думаешь,
что я не страдал? Думаешь, не проклинал себя тысячи  раз?  Я  живу  так  уже
много лет, Изменяющийся! И от этой памяти мне никуда не уйти!
   Я видел, что боль терзает обоих: Роуэна - из-за того, чего он никогда  не
имел, Финна - из-за того,  чего  он  не  мог  понять  -  что  Чэйсули  может
отказаться от того, что даровано ему по  праву  рождения  и  остаться  жить.
Сейчас чужаком здесь чувствовал себя я, а не  Роуэн.  Я,  Кэриллон.  Хомэйн,
которому не дано понять, что значит иметь лиир, и  что  значит  отречься  от
него.
   - Вы нужны мне оба, - подвел я итог, покуда они недружелюбно разглядывали
друг друга, стоя напротив по обе стороны от костра. - Я не потерплю  разлада
между моими людьми. Ни свар между хомэйнами  и  Чэйсули,  ни  распрей  между
теми, кто принадлежит к одной расе, благословенны они или нет, - я вздохнул,
чувствуя  отвращение  ко  всему  происходящему.  -  Боги,  знаю  ли  я  хоть
что-нибудь о Чэйсули?
   Иногда мне кажется, что я просто не смогу вас понять.
   - Но одно я знаю, - Роуэн по-прежнему  смотрел  на  Финна.  -  Никого  из
лишенных благословения богов не  коснется  их  милость,  и  ему  никогда  не
постичь Пророчества.
   Финн рассмеялся резко и горько:
   - Ты все же не совсем бездушен, не так ли? по крайней мере, на  это  тебя
хватает.
   Напряжение мгновенно спало. Они все еще смотрели друг на друга,  как  два
хищных зверя: один - мудрый волк, второй - лишенный дара, который дает связь
с лиир, но разделивший странную и горькую судьбу своего народа.
   - Неблагословенные... - я фыркнул. - Теперь вы будете пороть эту чушь  на
пару...
   Я отвернулся и пошел к своему коню, столь же чуждому миру Чэйсули, как  и
я сам.
   На следующий день я собрал в долине все свои силы - и хомэйнов и Чэйсули.
   Я смотрел, как они подходят, молча ждал, сидя в  седле,  пока  войско  не
заполнило долину. Долина была невелика, а оттого  мое  войско  казалось  еще
меньше, так немного людей смог я собрать под свои знамена...  Но  все  же  с
каждым днем оттепели их приходило все больше.
   Я решил держать перед ними речь, используя все приказы и аргументы, какие
мог, чтобы имя Кэриллона после этого было на устах у всех.  Меня  разгневало
отношение хомэйнов к Чэйсули - именно сейчас, когда  каждый  человек  был  у
меня на счету. Они что, хотят проиграть войну?..
   Но все же я понимал их: меня ведь тоже воспитали в ненависти к Чэйсули  и
страхе перед их народом. Да, я хорошо усвоил последующие уроки - но ведь это
было потом. У кого  из  стоящих  сейчас  передо  мной  хомэйнов  были  такие
учителя?
   Но вместо речи я просто начал говорить с ними. Вернее,  кричать  -  иначе
меня бы просто не услышали - но без гнева. Я объяснил им, в каком  положении
мы сейчас находимся, рассказал, насколько нас меньше, чем нашего противника.
Я не хотел, чтобы кто-нибудь потом мог упрекнуть меня в том, что я втянул их
в войну, не объяснив ситуации. Если человек идет на смерть, он должен знать,
ради чего делает это и чем рискует.
   Я разбил их по отрядам, объясняя им стратегию войны. Мы  не  могли  вести
подготовленную  войну,  предварительно  разведав  местность,  как  это  было
прежде: для этого нас было слишком мало. А я не мог позволить себе ни одного
бесполезного сражения.  Нам  придется  действовать  постепенно,  продвигаясь
мелкими шажками, уничтожая патрули Беллэма. Теперь их  должно  быть  меньше,
чем зимой подошло время сева, и у нас была возможность застать их врасплох.
   Я разделил свое войско, предпочитая держать Чэйсули и хомэйнов порознь.
   Многие в войске хомэйнов были  ветеранами,  помнившими  время  до  начала
кумаалин, они приняли  Чэйсули  с  радостью,  как  опытных  воинов,  этих  я
поставил во главе летучих отрядов.  Я  рассчитывал  на  них,  как  на  силу,
способную заглушить недовольство. Все  знали  боевой  дух  и  исключительные
возможности Чэйсули, я подумал, что в конце концов  люди  предпочтут,  чтобы
они приняли нашу сторону, чем чтобы они сражались против нас.
   Вопросов было задано немного,  мне  хотелось  бы  знать,  сколько  солдат
пришло в мою армию, потому что разделяло мои цели, а сколько  просто  хотело
изменить будничную повседневность. Некоторые, как Заред,  я  не  сомневался,
желали освободить Хомейну от  власти  Беллэма.  Но  остальных  вела  тяга  к
перемене образа жизни. Они вернутся домой другими - если вообще вернутся.
   Я назначил своих командиров. Одним из них был Роуэн. его  я  поставил  во
главе людей, которых он набрал  в  харчевне,  зная,  что  другие  не  станут
подчиняться ему, пока он не  докажет  свое  достоинство.  Чэйсули,  судя  по
реакции Финна, тоже не приняли бы его.
   Я распустил войско по отрядам, разъяснив каждому из командиров его задачу
- мелкие выступления. Необходимы были быстрые атаки, в которых  уничтожались
бы патрули солиндцев. Затем отряды должны были так же быстро отступать.  Чем
быстрее будут действовать отряды, тем меньше будет потерь  Тактика  Чэйсули,
более эффективная, чем многие другие. Я знал, что это должно сработать, если
все пойдет так, как хочу я.
   - Ты справился с ними, - донесся до меня  голос  Финна,  ехавшего  позади
меня. Я улыбнулся, глядя на армию.
   - Думаешь? Тогда ты неважно слышишь, коли не услышал недовольного  ропота
и шепотков.
   - Люди всегда на что-нибудь жалуются. Такова уж натура этих  животных,  -
он заставил коня идти быстрее и поравнялся со мной. - Думаю, ты  покорил  их
сердца.
   - Мне нужно это - и их желание сражаться.
   - Думаю, у тебя будет и то, и другое. Он вытащил что-то из-за пояса.
   Кинжал.  Длинный  серебристый  кинжал  Чэйсули  с  серебряной   рукоятью,
завершающейся головой волка - мой собственный, много лет назад отданный  мне
Финном:
   - Я нашел его среди твоих вещей, - тихо сказал он. - У Мухаара всегда был
такой.
   Я подумал о том ноже, который оставил там, под Жуаенной. Тот, с  костяной
рукоятью. Я заменил его на Хомейнский  боевой  кинжал.  Этот  я  прятал  так
давно, что почти забыл о  нем.  Я  быстро  протянул  руку  и  принял  кинжал
Чэйсули. Потом рассказал Финну,  что  Произошло  с  моим  прежним  ножом.  Я
рассказал и о чародее, и о льве.
   Он  слушал  меня,  насупив  брови.  Спокойное   выражение,   свойственное
королевскому вассалу, покинуло его лицо, хотя и тогда в  нем  читалась  тень
насмешки. Теперь он слушал, погруженный  в  глубокое  раздумье,  а  когда  я
закончил рассказ, слегка кивнул, словно не услышал от меня ничего нового.
   - Айлини, - еле заметно вздохнул он, словно больше ничего и не нужно было
говорить.
   - Это было очевидно.
   Мгновение он смотрел на меня но, казалось, виг дел больше, чем я мог себе
представить. Потом взгляд его прояснился, на лице появилась усмешка  -  тень
усмешки Финна, которую я так хорошо знал:
   - Настолько очевидно?.. А мне кажется, нет. Это, без сомнения, был Айлини
- но что-то уж слишком осторожно он использовал свои чары.
   - Слишком осторожно?.. - не понял я. - Это еще как-то  распределяется  по
степеням, их магия? Он кивнул:
   - Я многого не знаю об Айлини.  Они  словно  окутаны  облаком  тайны.  Но
достоверно известно, что их дары сходны с нашими.
   Я уставился на него, поняв, как мне показалось, что он имеет в виду:
   - Ты хочешь сказать, они тоже изменяют свой облик?
   - Нет. Это дар Чэйсули, - выражение задумчивости на  его  лице  сменилось
хмурой гримасой. - Но они могут изменять облик других  предметов,  например,
оружия, - он посмотрел на кинжал, который я все еще сжимал в руке. - Если бы
у тебя тогда было это, он не  сотворил  бы  никакого  зверя.  Понимаешь?  Он
коснулся неживого - не оживленного искусством Чэйсули - и превратил во врага
для тебя.
   Финн покачал головой:
   - Я слышал о таком... но видеть не доводилось. Пока.
   Я почувствовал, как в горле у меня поднимается комок. Я дрался со  львом,
зная, что это чародейские штучки,  что  зверь  создан  из  костяной  рукояти
кэйлдонского ножа - откуда еще он мог взяться? - но все равно дрался с  ним,
как с настоящим зверем, которого можно убить прежде, чем он убьет тебя. И ни
разу не задумался над тем, что это  означает.  Если  Айлини  обладают  такой
властью над неодушевленными предметами, значит,  мой  враг  опаснее,  чем  я
думал.
   - Что еще они умеют? - спросил я. - Каких еще магических штук мне от  них
ждать?
   Порыв легкого ветерка отбросил прядь волос Финна назад. Блеснула  золотая
серьга. На своем темном коне и в темной коже, словно  вросший  в  седло,  он
напомнил мне сказочных существ, полулюдей, полуконей, обе половины были, как
говорят, неотделимы друг от друга. Так же, как Финн от своего лиир.
   - От Айлини, - ответил он, - можно ждать всего.
   Последний хомейнский солдат скрылся меж деревьев, чтобы,  присоединившись
к остальным, исполнить приказ своего командира. Исполнить мою волю,  которая
заключалась в том, чтобы лишить Беллэма  сил  и  власти  -  власти,  которая
должна была перейти ко мне.
   Но мне все же было не по себе.
   - Мне страшно, - сказал я, опасаясь, что Финн посмеется надо мной  -  или
еще того хуже.
   - Никто, испытав то, что испытал ты, не избежит страха, - спокойно сказал
Финн. - Он может сказать, что не боится, но солжет. А ты не лжец.
   Я рассмеялся - немного неестественно:
   - Нет, не лжец. Глупец - возможно, но  не  лжец,  -  я  покачал  головой,
пытаясь осознать все услышанное. - Что с нами будет...
   - ...то и будет, - закончил мой спутник. - Как того желают боги, -  снова
знакомый жест. - Толмоора, мой господин. Так и будет.
   Он опустил руку, сжав пальцы в кулак - крепкий  жесткий  кулак,  суливший
смерть недругам.

Глава 12

   Первые удары, которые мы  нанесли  Беллэму,  были  успешны.  Мои  летучие
отряды перехватывали Солиндские патрули совершенно неожиданно для них, как я
того и хотел, убивая всех и исчезая быстрее, чем они появились. Но Беллэм не
был глупцом: вскоре он начал защищаться. За два месяца  моя  армия  потеряла
многих.
   Но еще больше людей пришло ко мне, услышав вести о  том,  что  я  наконец
вернулся с  намерением  отвоевать  мой  трон.  В  первые  дни  у  меня  было
тринадцать сотен человек, включая Чэйсули. Теперь  их  число  увеличилось  в
четыре раза, и появлялись все новые и новые.
   Я  разделил  свои  отряды  и  отдал  приказ  атаковать  Беллэма  со  всех
направлений. Я выбрал нескольких лучших  командиров,  опытных  ветеранов,  и
отправил их с отрядами в отдаленные  районы  Хомейны.  Со  всех  направлений
медленно, но верно они  продвигались  к  Хомейне-Мухаар,  где  располагались
основные силы Беллэма. Постепенно, понемногу они двигались вперед,  пробивая
бреши в обороне противника, пока она не ослабла в  достаточной  мере.  Такая
тактика позволяет ослабить даже большие армии.
   Большую часть моего времени занимали военные вопросы, мне нечасто выпадал
случай сражаться самому, но я всегда был готов к  бою  и  использовал  любую
возможность, едва только представлялся случай. Бок о бок со  мной  сражались
Финн, Сторр, Роуэн и его отряд. Когда же  я  был  слишком  занят  для  таких
развлечений, я тренировался с мечом, луком и кинжалом.
   Часто моим партнером в занятиях оказывался Заред: рыжеволосый солдат  был
неоценимым помощником и искусным бойцом. Вскоре после первых мелких сражений
он пришел ко мне приносить извинения за то, что он  наговорил  о  Роуэне.  Я
выслушал его молча от первого до последнего слова,  предоставив  ему  самому
решать, что сказать, а потом призвал Роуэна, чтобы Заред повторил эти  слова
тому, кому они предназначены. Пришедший Роуэн выслушал его также в  молчании
и принял извинения. Я подумал, что от этого ему стало легче.
   С тех пор между мной и Заредом установились вполне дружеские отношения, и
я гораздо лучше узнал его. Он многое знал о войне - долгие годы сражался под
командованием  моего  отца,  -  и  за  одно  это  я  уже  испытывал  к  нему
благодарность.
   Немного осталось тех, кто помнил моего  отца  и  повелителя,  ибо  многие
тысячи погибли с ним и за него. Эта память и  по  сей  день  саднящей  болью
отзывалась в сердце: меня пощадили, но мой отец был убит. Все потому, что  я
был наследником Мухаара Шейна, а мой отец - нет.
   В перерывах между стычками с патрулями Беллэма мы с  Заредом  упражнялись
на небольшой прогалине в лесу.  Каждые  несколько  дней  лагерь  приходилось
переносить на новое место, поскольку  постоянный  лагерь  значительно  легче
обнаружить.
   Однако эти постоянные перемещения  особого  ворчания  не  вызывали:  люди
понимали, что наша безопасность зависит от того, насколько скрытно мы  будем
жить.
   Поздняя весна была теплой, и разогревшись от упражнений,  я  разделся  до
пояса, оставшись только в сапогах и штанах. На Зареде было тоже  не  слишком
много надето. Он,  по  большей  части,  следил  за  движениями  ног,  я  был
значительно выше и  тяжелее  его,  так  что  условия  боя  могли  показаться
неравными, но на самом деле это  просто  позволяло  нам  работать  в  разных
стилях. Заред  был  великолепным  мечником,  а  я  до  сих  пор  нуждался  в
наставнике. Финн не учил меня работе с мечом - Чэйсули не понимают, зачем  с
ним возиться, когда есть нож. То, что я умел, я узнал  от  мастеров  меча  в
Хомейне-Мухаар и в чужих землях за годы изгнания.
   Тренировка продолжалась уже довольно долго, у меня болели руки и ноги, но
я не решался попросить передышки, иначе Заред счел бы победителем себя.
   Временами побеждал  и  я,  будучи  моложе  и  сильнее,  но  когда  победа
доставалась ему, он делал из этого настоящий спектакль  и  поднимал  столько
шума, что каждый в лагере, кажется, знал, что он победил своего Мухаара. Моя
гордость еще как-то выдержала это, но избитое тело было не так терпеливо.  Я
сражался, чтобы победить.
   Заред остановился в тот самый момент, когда был готов  нанести  удар,  но
внезапно отстранился. Я перешел в контратаку и уже почти достал  его,  когда
понял, что он даже не пытается защищаться - и остановился сам.  Заред  стоял
неподвижно, уставившись на что-то за моей спиной. Рука с зажатым в ней мечом
повисла, как плеть, на лице появилось выражение потрясения  -  почтительного
изумления - вожделения... Я обернулся, чтобы выяснить, что же вызвало  такой
всплеск чувств.
   Женщина.
   Не то чтобы в военных лагерях о женщинах никто и не слышал - я и  сам  не
раз находил успокоение в  объятиях  какой-нибудь  девицы  -  но  здесь  было
другое.
   Эта женщина вовсе не походила на дочь какого-нибудь фермера  или  шлюшку,
только и мечтающую прыгнуть в постель к солдату.
   Я позабыл, что все еще сжимаю в руке