всегда, серьезен, Дункан. Ты что, совсем разучился смеяться?  И
не боишься ли ты, что боги Айлини сильнее ваших богов?
   Он выслушал меня без улыбки.  В  глазах  его  было  спокойное  молчаливое
одобрение, словно ему чем-то понравились мои слова,  одобрение,  заставившее
меня вспомнить, что он все-таки очень молод, несмотря на всю  свою  мудрость
пожилого человека:
   - Я снова буду смеяться, когда мне не нужно будет больше бояться,  что  я
потеряю сына только из-за того, что у него желтые глаза.
   Я дернулся, до конца осознав смысл  сказанного.  Будь  я  на  его  месте,
возможно, я был бы таким же. Но что бы делал он на моем месте?
   - Если бы ты был Мухааром...  -  начал  я  и  остановился,  заметив,  как
вспыхнули его глаза. - Дункан?
   - Я не Мухаар Больше он не сказал ничего, и странный огонек в его  глазах
погас. Я посмотрел на его, сдвинув брови,  выпрямившись  на  своем  каменном
троне:
   - Я все-таки хочу, чтобы ты ответил мне: если бы ты был Мухааром, что  бы
ты сделал?
   Его улыбка была совершенно спокойной:
   - Снова завоевал бы свой трон. Здесь мы заодно, повелитель: тебе не нужно
бояться, что я отниму у тебя твою собственность. Трон Льва - твой.
   Я подумал о троне. Трон Льва, сердце Хомейны-Мухаар,  стоящий  в  Большом
Зале на мраморном возвышении. Тяжелый, темный,  мрачный.  Алая  подушечка  и
золотые письмена, глубоко врезанные в темное, почерневшее от времени дерево.
   Древний - насколько, я сам не мог представить. Древнее древнего.
   - Чэйсули, - я невольно произнес это вслух. Улыбка Дункана стала теплее.
   От глаз его разбежались мелкие лучики-морщинки, его лицо  утратило  часть
серьезности, став вдруг моложе:
   - Такова Хомейна, мой принц. Но мы приняли неблагословенный  народ  много
лет назад. Примете ли вы нас теперь?
   Я подпер голову руками, глаза у меня болели, я тер их, тер лицо, болевшее
от напряжения. Так много нужно сделать - и  так  мало  времени  отпущено  на
это...
   Объединить два враждующих народа, отвоевать  Королевство  -  королевство,
хранимое столь могучим чародейством, что я даже не мог представить всей  его
силы...
   - Ты не один, - тихо сказал Дункан, - Ты никогда не будешь один. Есть  я,
и Финн.. и Аликс.
   Я сидел, ссутулившись, прижав тыльную сторону Ладоней  к  глазам,  словно
это могло заставить меня забыть о боли, оставить позади  все  сражения,  все
нужды и тяготы будущей войны и сам путь к трону. Если  бы  и  в  самом  деле
можно было забыть обо всех потерях, бедах и страхах...
   Я почувствовал, что на мое  плечо  легла  рука,  отнял  руки  от  лица  и
взглянул в глаза Дункану - в эти мудрые глаза, полные печали и  сострадания.
Сострадания тому, кого он хотел видеть  на  престоле.  Я  почувствовал  себя
мальчишкой рядом с ним.
   - Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу, - тихо сказал он, правая  рука  его
поднялась в знакомом жесте. - А теперь, господин мой, пойдем: ты  отобедаешь
со мной. На пустой желудок можно только проиграть  сражение,  а  выиграть  -
никогда.
   Я поднялся с камня, оттолкнувшись рукой. Судьба человека всегда  в  руках
богов...
   Моих - или богов Беллэма?

Глава 11

   Кай сидел на отполированном деревянном шестке, воткнутом  в  землю  подле
голубовато-серого шатра Дункана. Его тяжелые крылья были тщательно  сложены:
ни одно перышко не выбивается. Большой крючковатый клюв  отливал  красным  в
неярких  отблесках  костра  и  алом  пожаре  закатного  солнца.  Глаза  его,
настороженные и яркие,  не  упускали  ничего  из  того,  что  происходило  в
Обители.
   Я стоял перед шатром. Дункан, Финн и мальчик  оставались  внутри,  доедая
ужин: горячее тушеное мясо, свежий хлеб, сыр и мед Чэйсули. Аликс, принесшая
с фермы Торрина хлеб, ушла в другую палатку.
   Я надел  плащ  Чэйсули,  завернулся  в  жесткую  шерстяную  ткань,  чтобы
спастись от ночного холода. Плащ был такого темного зеленого  цвета,  что  я
растворялся в сгущающихся сумерках несмотря на то, что меня озаряли  сполохи
костра. Меня более  не  удивляло,  как  Чэйсули  могли  скрываться  в  лесу,
растворяясь среди теней и бликов, сливаясь  с  деревьями,  человек,  стоящий
неподвижно, может весьма  просто  сделаться  незаметным.  Он  должен  просто
подобрать плащ нужного цвета - и ждать, пока враг сам выйдет на него.
   Кай повернул голову. Острый клюв был нацелен прямо на меня, темные  глаза
поблескивали в  последних  отсветах  умирающего  дня.  В  его  взгляде  было
пристальное человеческое внимание и нечто большее, ведь он был лиир, а  лиир
превосходит человека - по крайней мере, гак считают Чэйсули. У меня не  было
повода оспаривать это утверждение. Я достаточно  давно  знал  Сторра,  чтобы
выяснить многое о его способностях и быть благодарным ему за службу.
   Я передернул плечами - но не от вечернего холода, от подавляющего чувства
предопределенности, царившего в Обители Чэйсули: ведь Обитель -  это  место,
где живет и человек, и его лиир, и лиир сидел сейчас  рядом  со  мной.  Кай,
огромный темно-золотой ястреб, наделенный  мудростью  веков  и  предвиденьем
будущего. Он не делился этим знанием ни с кем из  людей,  даже  с  Дунканом,
служившим своим богам лучше, чем кто  бы  то  ни  было.  Жестокое  служение,
думалось мне, требующее жертвы и  смерти.  Чэйсули  несли  на  своих  плечах
тяжесть,  которая  была  бы  не  под  силу   мне.   Способность   изменяться
действительно была волшебством, но я не стал бы платить за нее такую цену.
   Я отвернулся и откинул дверной полог,  тусклый  свет  маленькой  железной
жаровни наполнял шатер тенями и туманными фигурами, а из полумрака  на  меня
смотрели три пары желтых глаз - смотрели мне прямо в лицо.
   Глаза зверей.
   Даже долгая дружба не убивает инстинктивного страха перед таким взглядом.
   - Я поднимусь к лагерю армии. Я провел достаточно  времени  в  отлучке  и
давно не видел своих людей.
   Финн тут же поднялся, передав свою чашу Дункану. Свет блеснул на ноже  из
Степей, висящем у него на поясе, и я внезапно вспомнил о  том,  что  у  меня
больше нет такого же. Кэйлдонский нож с костяной рукоятью остался  лежать  в
снежных полях под Жуаенной.
   Финн подхватил свой черный как ночь плащ и набросил его  на  плечи.  Плащ
скрыл золото на его руках - из темно-коричневой  его  фигура  стала  черной,
слившись с ночной тьмой, он тряхнул головой, и волосы, черные, как  вороново
крыло, скрыли золотую серьгу. Теперь я видел только его желтые глаза.
   Финн улыбнулся:
   - Ну что, идем?
   С ним мне не нужно было оружие. Он был моим кинжалом, луком и мечом.
   - Идем, - я оглянулся на Дункана, стаявшего рядом с  сыном.  -  Я  хорошо
подумаю над тем, что ты мне сказал. Я поговорю с Роуэном и узнаю, какая боль
его гложет, чтобы подле меня был человек, не считающий себя одиноким.
   Он улыбнулся в ответ. В сумрачном свете он  снова  казался  старше  своих
лет, но мальчик, стоящий рядом, словно возвращал ему  молодость.  Донал  был
олицетворением будущего его народа.
   - Быть  может,  этого  будет  достаточно,  чтобы  Хомейна  узнала  своего
Мухаара.
   Я шагнул в сторону, и Финн подошел ко мне. Вместе мы добрались в  темноте
к нашим коням. Оба были оседланы и готовы к дороге. Чэйсули не слишком верят
в безопасность - слишком близко мы подошли к Мухааре.
   Я тоже больше не чувствовал прежней защищенности.
   - До армии недалеко, - Финн отвел в сторону низкую ветку. -  Думаю,  даже
Хомэйны способны оценить силу трех сотен Чэйсули.
   - Оценят, когда мы разберемся с ними.
   Он тихо рассмеялся, почти невидимый в ночном  сумраке.  Я  отвязал  моего
коня, унаследованного от Айлини, и сел в седло.
   Финн оказался в седле мгновением позже и двинулся вперед между деревьями.
   Я последовал за ним, Сторр бесшумно бежал позади, прикрывая мне спину,  в
то время как Финн ехал впереди своего сюзерена. Свою  службу  они  выполняли
великолепно и без видимого труда.
   Полная луна поднялась над лесом, озарив угольно-черные изломанные деревья
- серебряный диск в черном ночном небе. Я  взглянул  вверх  сквозь  путаницу
ветвей над моей головой. Вверху  горели  сияющие  глаза  звезд,  глядящие  с
высоты на землю. Я слышал треск мелких веток  под  копытами  наших  коней  и
приглушенный стук железных подков. Лес звучал оркестром звуков и запахов, на
которые прежде я не обращал  внимания.  Кузнечики  пели  по  обеим  сторонам
тропы, ночная бабочка скользнула мимо моего лица,  стремясь  к  свету  -  но
света не было здесь, в лесной чаще.
   И вновь радость того, что я дома, в Хомейне, переполнила меня  -  я  едва
мог дышать, казалось,  мое  сердце  разорвется,  не  в  силах  вместить  ее.
Ощущение это длилось недолго,  но  на  мгновение  ошеломило  меня,  потом  я
успокоился и снова отдался  очарованию  ночного  путешествия.  Финн  дорожил
связью с лиир и своими магическими способностями, для меня  не  было  ничего
дороже Хомейны, и моя связь с ней была  не  менее  прочной.  Даже  Мухаар  в
изгнании может благословлять изгнание, если  оно  дарит  ему  сладость  этих
мгновений возвращения.
   Мы перевалили  через  хребет  невысокой  горы  -  сперва  поднимались  по
незаметной тропе, вьющейся среди деревьев, потом спускались по ней  -  почти
бесшумно, как течет медленная вода по каменному желобу. Финн привел  меня  в
тихую долину, похожую на темную чашу, краями которой служили стоявшие стеной
деревья.
   В ночи вспыхивали искры крохотных огоньков - не более ярких,  чем  огонек
светлячка. Как и Чэйсули, моя хомэйнская армия  старалась  не  привлекать  к
себе внимания, хотя и грелась у костров. Нужно  было  долго  приглядываться,
чтобы понять, что здесь  раскинулся  лагерь:  только  еле  заметные  огоньки
неверным  светом  мерцают  в  сумерках,  полускрытые  ветвями   деревьев   и
кустарником.
   Кольцо огоньков окружало чашу долины, лежало на холмах,  как  королевский
венец, украшенный сверкающими бриллиантами. Мы подъехали ближе,  по-прежнему
держась подле деревьев, и тут я  получил  возможность  убедиться,  насколько
хорошо охраняется лагерь.
   - Стой!
   Резкий окрик разорвал  ночную  тишину.  По  шороху  листьев  я  определил
положение стражей: полукруг из пяти человек. - Отвечайте, кто ваш господин.
   Приказ  был  отдан  резким  голосом   и   не   имел   ничего   общего   с
аристократической гладкой и плавной речью - но это была речь хомэйна.
   - Мухаар Кэриллон, - тихо ответил я, зная, что произношение Финна  выдаст
его происхождение. В темноте его могут убить, просто не разобравшись, что  к
чему.
   - Сколько вас?
   - Трое, - я улыбнулся в темноте. - Один хомэйн, один  Чэйсули...  и  один
лиир.
   Я почти услышал, как у всех пятерых внезапно перехватило дыхание. Добрые,
славные  люди...  но  их  напряженное  молчание  невольно   заставило   меня
похолодеть.
   - Ты хомэйн?
   - Да. Хотите, я поговорю подольше, чтобы вы могли убедиться в  отсутствии
акцента? - я решил, что это неплохая проверка, речь солиндцев отличается  от
нашей и может выдать врага.
   - Ты говорил довольно. С каким оружием вы пришли?
   - Меч, лук и воин Чэйсули. Думаю, мы достаточно хорошо вооружены.
   Хмыканье.
   - Выходи, да вместе с эскортом.
   Мы подъехали ближе - Финн первым - и нас тут же окружили люди.
   Недостаточно много, чтобы помешать Финну, если бы он решил  убить  их,  я
сам смог бы справиться с двумя, а то и с тремя. Еще нескольких прикончил  бы
Сторр. Чтобы остановить  нас,  потребовалось  бы  человек  десять,  если  не
больше... Я внезапно обнаружил, что мне по душе подобные приключения.
   Новые  шорохи  и  скрип  утоптанного  снега  под  ногами.   Наконец,   мы
остановились у внешней границы кольца костров, и в их свете  я  увидел,  как
поблескивают мечи. Молчаливые люди, напоминающие тени, с напряженными лицами
и настороженными глазами, наблюдающие за нами. Более всего  они  следили  за
Сторром - как поступил бы и всякий другой на их месте: они-то видели  только
волка. И Финна - в черном плаще, черноволосого, темнолицего и  желтоглазого.
На меня они не обратили особого внимания, разве  что  отметили  мой  высокий
рост.
   Предводитель выступил в круг света. На поясе у него висел длинный нож, на
перевязи - меч. Он был широк в плечах, хорошо  сложен,  коротко  остриженные
седеющие волосы отливали, рыжим, а глаза были  ярко-зелеными.  На  нем  была
шерстяная одежда - но лучше всего, без сомнения, он выглядел бы в  доспехах.
Он держался со спокойным достоинством  прирожденного  лидера,  я  немедленно
определил в нем ветерана тех войн, которые еще мой дядюшка вел с Солиндой.
   Остальные собрались возле  небольшого  очага.  Света  было  недостаточно,
чтобы разглядеть их всех  отчетливо,  видны  были  клинки,  руки,  державшие
оружие, и лица людей - все остальное тонуло в ночном сумраке.  Настороженная
тишина и готовность к нападению - отличительный знак преследуемых  людей.  И
такими сделал их Беллэм.
   - Как твое имя? - поинтересовался я у предводителя.
   - Заред, - спокойно ответил он, - а твое? Я ухмыльнулся:
   - Я наемник. А это Финн с волком Сторром,  -  я  шевельнулся  в  седле  и
увидел, как руки потянулись к мечам. - Оставьте оружие, я рожден в Хомейне и
желаю только скорее вступить в войну. Вы  произвели  на  меня  благоприятное
впечатление, но теперь довольно игр, -  я  выдержал  паузу.  -  Я  Кэриллон.
Зеленые глаза Зареда сузились:
   - Слезай с коня.
   Я так и поступил, и встал перед предводителем,  позволив  ему  пристально
разглядывать мое лицо.
   - Я сражался в войске Принца Фергуса, отца Кэриллона, - отрывисто  бросил
он. - Я видел, как сына Фергуса взяли  в  плен  прямо  подле  трона.  Хочешь
сказать, что ты и есть тот парнишка?
   Тон его мог бы развеселить меня, но в этой ситуации  ничего  веселого  не
было. Я вытянул обе руки и стянул рукава, открыв запястья Заред взглянул  на
них, потом снова перевел взгляд на мое лицо. И снова его глаза сузились:
   - Ходили слухи, что ты был убит в изгнании.
   -  Нет,  как  видишь,  -  я  снова  опустил  рукава.  -  Тебе  нужны  еще
доказательства?
   - Много кого заковывали в цепи, - странный аргумент, но я его понял.
   - Сними с седла мой меч.
   Он указал пальцем, по его знаку один из воинов зашел  с  противоположного
от нас бока лошади, снял с седла меч  в  ножнах  и  подал  его  Зареду.  Тот
наполовину вытащил из ножен клинок, разглядывая руны, однако обернутая кожей
рукоять смотрелась слишком  грубо,  явно  не  соответствовала  великолепному
клинку.
   - Срежь кожу, - снова посоветовал я. Это он и сделал, при  помощи  своего
ножа,  наконец  освободив  из-под  ремней  золотую  рукоять.  Гербовый  лев,
казалось, выпустил когти, когда тени пробежали по золоту. Лев  Хомейны  -  и
горящий рубин в яблоке рукояти.
   - Это мне знакомо, - с удовлетворением сказал Заред и протянул мне меч.
   - Если ты думал, что я мертв,  почему  же  присоединился  к  армии?  -  с
любопытством спросил я.
   - Я солдат, - просто ответил он. - Я служу Хомейне. Даже без Мухаара,  за
которым я мог бы идти в бой - Мухаара хомэйна  -  я  буду  сражаться,  чтобы
защитить свою землю. Но в одиночку я не смог  бы  сделать  этого,  а  прежде
немногие желали рисковать жизнью, - он  еле  заметно  улыбнулся,  и  на  его
грубоватом лице обозначились  резкие  морщины,  напоминавшие  старые  шрамы.
Теперь у нас более тысячи человек, мой господин - и принц,  который  поведет
их на войну.
   Я видел, как остальные разглядывают меня. Они только что услышали, как их
предводитель назвал меня господином. Слишком часто правитель - только имя, а
потому видящие его почти всегда ощущают почтительный страх.
   Я повернулся к своему коню и снова приторочил к седлу меч:
   - Проведите меня к Роуэну.
   - К Роуэну? - голос Зареда звучал удивленно, ветеран был  явно  озадачен.
Ты хочешь говорить с ним?
   - Почему нет? Он начал создавать эту армию, - я снова сел в седло. -  Или
ты хочешь сказать, что это сделал кто-то другой? Может, это был ты?
   Лицо Зареда залила темная краска:
   - Господин...  говорят,  что  он  -  Чэйсули...  Чэйсули  не  может  быть
предводителем Хомэйнов, - голос был жестким,  слова  звучали  отрывисто,  на
Финна он не смотрел.
   Эта откровенность потрясла меня. Я  считал  Зареда  хорошим  человеком  и
опытным солдатом, стоящим любого звания, какое бы я ни дал ему. А  он,  зная
воинское искусство Чэйсули, отвергает возможность их участия в войне.
   Я глубоко вдохнул, чтобы  успокоиться,  и  заговорил  с  удивлявшим  меня
самого спокойствием:
   - Мы отошлем прочь любого, кто станет выказывать ненависть к Чэйсули.
   Любого. Не будем спорить о том,  что  вбил  вам  в  голову  мой  безумный
дядюшка - он хорошо поработал, чтобы добиться этого, - но в нашей  армии  мы
этого не потерпим. Те из вас, кто хочет продолжить дело Шейна и преследовать
Чэйсули, может уйти немедленно. Среди нас таким места нет.
   Заред уставился на меня, потрясенный до глубины души:
   - Мой господин...
   - Мы не желаем терпеть таких здесь, - повторил я. - Сражайтесь с Беллэмом
и Тинстаром, но более ни с кем. Не с Чэйсули.  Они  слишком  предано  служат
нам, я натянул поводья. - Проводите нас к Роуэну.
   Немедленно.
   Заред указал на дальний огонек:
   - Туда, господин мой. Вон туда.
   - Подумай о том, что я сказал, - велел  я.  -Когда  мы  победим,  Чэйсули
станут свободными. Теперь мы поведем такую политику.
   - Мой господин...
   Дальнейших объяснений я не слышал - я скакал от костра  так  быстро,  как
только мог.
   Роуэн одиноко  сидел  у  маленького  костерка.  Позади  него  возвышались
деревья - словно отряд телохранителей, молчаливых и стойких. Но  среди  этих
безмолвных стражей его фигурка казалась еще  меньше  -  человек  наедине  со
своим горем. Его тайна стала явной.
   Тепла костерка было недостаточно, чтобы согреть  его,  недостаточно  даже
для того, чтобы согреть кружку вина, которую он сжимал в негнущихся пальцах.
Но пламя выхватывало из тьмы его лицо -  лицо  человека,  которого  постигла
страшная утрата.
   Я соскочил с коня и подошел к огню, давая ему возможность узнать меня.
   Роуэн медленно поднял голову. Несколько мгновений  он  смотрел  на  меня,
словно никак не мог узнать, потом  медленно  опустился  на  колени  неловким
движением старика.
   Я смотрел на него - и за потрясением, за внешней  оболочкой  потерянности
видел обреченную покорность.
   Он знал.
   - Давно? - спросил я. - И почему ты скрывал это от меня?
   - Всю мою жизнь, - ровно ответил он, по-прежнему стоя на коленях.  А  что
до того, чтобы скрывать это от тебя...  разве  у  меня  был  выбор?  Немного
найдется в Хомейне таких, как  ты,  господин  мой...  Я  думал,  они  начнут
ненавидеть и презирать меня. Так оно и вышло.
   Я отпустил поводья и,  подойдя  ближе,  поднял  его  с  колен.  Он  снова
медленно опустился на свое место. Кружка в его руках ходила ходуном.
   - Расскажи, - тихо попросил я. Он на миг закрыл глаза. В  неверном  свете
он напоминал демона из детских сказок. Чэйсули.
   - Мне было пять лет, - так же тихо заговорил он.  -  Я  видел,  как  люди
Мухаара убивали мою родню. Всех, кроме меня, - его лицо передернулось. - Они
напали из-за деревьев, крича, что  нашли  гнездо  демонов.  Я  побежал.  Мои
жехаан и жехаана - и моя рухолла - они не успели убежать. Их убили.
   Слова языка Чэйсули, произнесенные Роуэном,  глубоко  поразили  меня.  Он
всегда говорил с выговором Хомейны, словно вовсе не знал Древнего Языка -  а
теперь  я  узнавал,  что  он  имеет  большее  право  говорить  на  нем,  чем
большинство людей Хомейны.
   Я услышал, как подошел  Финн  и  остановился  подле  моей  лошади.  Я  не
взглянул на него, но Роуэн поднял голову. Они были  похожи,  как  два  листа
одного дерева, достаточно похожи для того, чтобы быть отцом  и  сыном.  Быть
может, они и вправду были в родстве, - У меня не было  выбора,  -  продолжал
Роуэн,  -  меня  подобрала  семья,  у  которой  не  было  детей.  Они   были
элласийцами, но переселились  в  Хом