ста,
чтобы поднять ваших людей? Я могу приходить  в  таверны  и  петь  там  Песнь
Хомейны, чтобы узнать, что думают и чувствуют люди. Есть  ли  лучший  способ
понять их и узнать, откликнутся ли они на призыв своего законного короля?
   - Песнь Хомейны? - с сомнением переспросил Финн, оборачиваясь к Лахлэну.
   - Вы ее слышали, - ответил арфист, - и я видел, как вы ее слушали. В  ней
есть своя магия.
   Его слова были  правдой.  Если  он  действительно  пойдет  по  кабакам  и
тавернам Хомейны с этой песней, он очень скоро будет знать, на что  способны
мои люди.
   Если Беллэм сломил их, потребуется время, чтобы вернуть  им  боевой  дух.
Если нет - я мог рассчитывать на них.
   Я кивнул Лахлэну:
   - Надо заняться лошадьми.
   Мгновение он хмурился в растерянности, потом понял. Молча  взял  в  повод
лошадей и повел их прочь, дав нам с Финном возможность  поговорить  наедине,
не опасаясь, что он может подслушать нас.
   - Я отпускаю тебя, - просто сказал я. - Что-то вспыхнуло в глазах Финна:
   - В этом нет нужды.
   - Есть. Ты должен идти. Твой клан... твои родичи... ушли на север за реку
Синих Клыков. Назад в Хомейну, куда мы и направлялись. Ты должен  найти  их,
чтобы твоя душа успокоилась.
   Он хранил угрюмую серьезность:
   - Нам важнее исцелить Хомейну, чем найти мой клан.
   - Разве? я покачал головой. - Однажды ты сказал мне, что клан и  клановые
связи создают более прочные узы, чем что-либо иное в культуре Чэйсули. Я  не
забыл этого. Я  отпускаю  тебя,  чтобы  ты  мог  вернуться  ко  мне,  обретя
цельность, - жестом я остановил его возражения. - Пока ты не  узнаешь  всего
точно, тревога будет пожирать твою душу, как язва.
   - Я не оставлю тебя в обществе  врага,  -  напряженным  голосом  произнес
Финн.
   - Мы же не уверены, что он враг, - покачал головой я.
   - Он слишком много знает, - мрачно возразил Финн. -  Слишком  много  -  и
слишком мало. Я не верю ему.
   - Тогда поверь мне, - я подняло руку  ладонью  вверх,  пальцы  веером.  -
Разве ты не научил меня, как выжить в любых обстоятельствах? Я больше не тот
зеленый юнец-принц, которого ты сопровождал в изгнание. Мне кажется, что я и
сам смогу позаботиться о себе, - я улыбнулся. - Ты говорил, что моя толмоора
в том, чтобы отвоевать Трон Льва. Если ты сказал тогда правду,  значит,  так
оно и будет, и ничто не помешает мне. Даже то, что мы на время расстанемся.
   Финн медленно покачал головой:
   - Толмоору тоже можно изменить, Кэриллон. Не обманывай себя -  не  уверяй
себя в том, что с тобой ничего не может случиться.
   - Попробуй поверить в меня хоть раз в жизни. Отправляйся на север, разыщи
Дункана и Аликс. Верни их... - на мгновение  я  нахмурился  в  задумчивости.
Привези их на ферму Торрина. Это был дом Аликс, если Торрин еще жив,  думаю,
все мы будем там в безопасности.
   Финн посмотрел на то, что осталось от шатра его брата - потом на Сторра и
вздохнул:
   - Поднимай людей, мой господин властитель Хомейны. А я приведу Чэйсули.

Глава 6

   Мухаара. О, Мухаара... Как орел на высокой скале над  равнинами  Хомейны,
чье гнездо - розовый и красный камень...
   Хомейна-Мухаар - такая же: розовая, красная, окруженная высокими стенами.
   Она стоит на холме посреди Мухаары, возвышаясь над  ней.  Мы  с  Лахлэном
въехали в Мухаару через главные ворота. И в то же  мгновение  я  понял,  что
вернулся домой.
   Впрочем, это было не правдой. В моем доме хозяйничали солиндские солдаты,
в нем звенели кольчуги и сверкала холодная сталь. Они  впустили  нас  только
потому, что не знали, кто мы - не думали, что  законный  владыка  Хомейны  с
такой готовностью сам въедет в свою тюрьму.
   Солиндская речь звучала  на  улицах  чаще,  чем  голоса  хомэйнов.  Мы  с
Лахлэном говорили по-элласийски - из соображений безопасности. Но я подумал,
что даже если бы заговорил на родном языке, навряд ли меня кто-нибудь  узнал
бы: солдаты Беллэма устали и обленились. Пять лет прошло, а о нас не было ни
слуху, ни духу, никакой угрозы извне не предвиделось,  можно  было  спокойно
жить в стенах Мухаары.
   Исчезло величие Мухаары. Быть  может,  Я  просто  слишком  много  времени
провел в чужих землях, вдали от дома? Нет. Казалось,  некогда  гордый  город
перестал заботиться  о  себе.  Он  стал  домом  Мухаара,  укравшего  трон  у
законного государя и хомэйны заботились более о прославлении имени  Мухаара.
чему тогда им заботиться о славе его города?..
   Там,  где  прежде  окна  сверкали  стеклом  или   поблескивали   роговыми
пластинками, теперь их глаза были темными  и  мутными,  закопченными,  а  по
углам набилась жирная грязь. Беленые стены  теперь  были  серыми,  покрылись
разводами, а кое-где  виднелись  даже  желтые  потоки  мочи.  Мощеные  улицы
благоухали помоями,  кое-где  из  брусчатки  были  выворочены  камни.  Я  не
сомневался, что Хомейна-Мухаар по-прежнему  была  достойным  обиталищем  для
короля, а остальной город - нет.
   Лахлэн посмотрел на меня - раз, другой:
   - Если вы будете выглядеть таким разъяренным, они догадаются о  том,  кто
вы.
   - Мерзость запустения, - мрачно заметил я. - Я думал,  меня  вырвет.  Что
они сделали с моим городом?
   Лахлэн покачал головой:
   - То же, что делают все побежденные: они жили.  Продолжали  существовать.
Вы не можете винить их в этом. Они утратили смысл жизни. Беллэм дерет с  них
три шкуры своими налогами, они даже поесть могут не всегда - что уж говорить
о том, чтобы белить свои дома! А улицы? К чему расчищать их от грязи,  когда
на троне восседает мешок с навозом?
   Я бросил на Лахлэна короткий внимательный взгляд. От человека,  служащего
Беллэму, навряд ли можно было услышать такие речи - разве что он говорил так
именно для того, чтобы завоевать мое доверие и расположение. Он говорил  как
человек, понимающий причины прискорбного состояния Мухаары - быть может,  не
оправдывая тех, кто довел свой город до такого состояния, как это делал и я,
но и не осуждая их.  Может  быть,  потому,  что  он  был  элласийцем,  а  не
хомэйном, и ему не нужно было отвоевывать трон.
   - Мне жаль, что ты видишь город таким, - с чувством заговорил я. -  Когда
я...
   Я остановился. Есть ли смысл говорить о том, что, быть может, никогда  не
произойдет?
   - Вон там таверна, - жестом  указал  Лахлэн.  Войдем?  Может,  здесь  нам
повезет больше, чем в деревенских харчевнях...
   Хотелось бы верить. Конечно, я понимал причины нашего  поражения:  тяжело
просить бедных фермеров отдать нам те жалкие крохи, которые еще оставались у
них, и откликнуться на призыв принца, стоящего вне закона. В первую  очередь
мне были нужны солдаты, а потом уж все остальные.
   Я мрачно воззрился на таверну. Такая же,  как  и  все  остальные:  серая,
грязная и обшарпанная.
   Перевел взгляд на Лахлэна. Он улыбался - но улыбка  его  была  невеселой,
только губы скривились.
   - Конечно, мой господин, мы можем пойти в другую  -  в  ту,  которая  вам
больше по нраву. В ту, которую выберете вы сами.
   Я  спешился,  поскользнулся  на  какой-то  дряни  и  выругался,   пытаясь
соскрести грязь о вывернутый из мостовой булыжник.
   - И эта сойдет. Пошли - и не забудь прихватить свою арфу.
   Лахлэн вошел первым - я пропустил его вперед, потом шагнул за порог  сам,
распахнув узкую дверь.
   Я едва успел пригнуться. Потолок был таким низким, что я даже сморщился с
неудовольствием. Пол - земляной, плотно утоптанный, но  там  и  тут  на  нем
остались борозды и кучки грязи - словно бы столы и табуреты  передвигали  не
раз.
   Передо мной с потолочной балки свисала паутина - я успел  заметить  и  со
драть ее раньше, чем она  коснулась  моего  лица.  Она  тут  же  прилипла  к
пальцам, и освободиться от нее  мне  удалось  только  вытерев  руку  о  кожу
куртки.
   С крюка на потемневшей от копоти центральной балки свисал единственный на
всю харчевню светильник, еле освещавший зал. На столах чадно горели  сальные
свечи, почти не дававшие света.
   Лахлэна с его арфой здесь встретили радушно. В зале было по меньшей  мере
человек двадцать, но ему немедленно освободили место, пододвинули табурет  и
попросили сыграть что-нибудь. Я отыскал свободный стол подле  двери,  сел  и
заказал пива, пиво  оказалось  превосходным  -  темное,  бархатное,  крепкое
первую кружку я выпил с наслаждением.
   Лахлэн тем временем начал петь. Сперва  -  какую-то  веселую  застольную,
вызвавшую целый шквал восхищенных возгласов: потом - песню о  девушке  и  ее
возлюбленном, убитых ее отцом. Эта песня вызвала реакцию  менее  бурную,  он
отнюдь не менее восхищенную. И тут-то он. принялся играть Песнь Хомейны...
   Допеть до конца, впрочем, ему не удалось. Подвыпивший солиндский солдат в
кольчуге вскочил, пошатываясь, из-за своего стола и выхватил меч.
   - Измена! - заорал он: я удивился, как он вообще стоит на ногах настолько
он был пьян. - То, что ты поешь - измена!
   По-хомэйнски он говорил скверно, но, без сомнения, его поняли все  -  тем
более, что с этими словами он поднял сверкающий клинок...
   Я мгновенно оказался на ногах  и  с  мечом  в  руке  -  но  солиндца  уже
схватили, силой усадили на массивный табурет и обезоружили, клинок со звоном
упал на пол, его пинком отшвырнули подальше, Лахлэн положил  свою  Леди  на,
стол, его рука лежала на рукояти кинжала.
   Четверо удерживали солдата, пятый подошел и встал перед ним.
   - Ты здесь один, солиндец, - проговорил он медленно. - Совсем  один.  Это
хомейнская таверна, и все мы здесь хомэйны, мы хотим, чтобы арфист  закончил
свою песню. А ты будешь сидеть и слушать... иначе  с  тобой  будут  говорить
по-другому. Свяжите его и заткните ему рот!
   Приказание было мгновенно исполнено - солиндца связали по рукам  и  ногам
без особых церемоний, а в рот сунули тряпку. Молодой  человек,  так  уверено
отдававший приказы,  настороженно  оглядел  зал.  На  мгновение  пристальный
взгляд его глаз, черных в тусклом свете, упал на меня - мне  показалось,  он
рассматривает меня внимательнее, чем прочих.
   Он улыбнулся. Ему было лет восемнадцать-девятнадцать, а движения его были
такими точными, что он невольно напомнил мне Финна. К тому же он был смугл и
черноволос.
   - Мы заставили глупца умолкнуть, - спокойно проговорил он. - Теперь пусть
арфист закончит свою песню.
   Я вложил меч в ножны и медленно опустился  на  свое  место,  краем  глаза
заметив, что возле стены стоят еще несколько человек, вошедших после меня, а
дверь заперта. Значит, случай с солиндским солдатом здесь не первый,  и  это
не случайность. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Лахлэн окончил песню.
   Последняя нота затихла - но никто не  говорил  ни  слова.  Меня  посетило
какое-то странное и не слишком приятное предчувствие, я  безуспешно  пытался
избавиться от него.
   - Хорошо спето, - проговорил черноглазый молодой человек.  -  Похоже,  ты
неплохо знаешь наши нужды и беды, хоть ты и элласиец.
   - Верно, элласиец, - согласился Лахлэн, отпив воды  из  кружки.  -  Но  я
прошел много земель и всегда восхищался Хомейной.
   - А что, здесь еще осталось, чем восхищаться? -  поинтересовался  молодой
хомэйн. - Хомейна - земля побежденных.
   - Сейчас - да, но разве вы не  ждете  только  того,  чтобы  вернулся  ваш
принц?
   - Лахлэн, улыбаясь, тронул струну Леди, мгновение нота светло  звенела  в
воздухе, потом затихла. - Слава  и  гордость  прошлых  лет  может  вернуться
вновь!
   Молодой человек подался вперед:
   - Расскажи... ты говоришь, что много путешествуешь - скажи,  ты  думаешь,
Кэриллон знает о тех бедствиях, которые терпим мы? Если ты поешь  эту  песню
везде, где  появляешься,  должно  быть,  ты  видел  и  отклик,  который  она
вызывает!
   - Страх, - тихо проговорил Лахлэн. - Люди страшатся кары солиндцев.  Если
Кэриллон решит вновь вернуться домой, какую армию он сможет собрать?
   - Страх?.. - молодой человек кивнул. -  Верно,  есть  и  страх.  Было  бы
странно, если бы ты не встретил страха в этой земле. Но нам нужен  властелин
человек, который сможет поднять свою землю на борьбу, - он говорил с истовой
верой фанатика, но мне подумалось, что это не безумная и бездумная вера.  Им
руководила отчаянная решимость - как и мной самим.
   - Я не стану лгать, не стану уверять тебя, что это легко, арфист - но мне
кажется, что Кэриллон и сейчас  сможет  найти  много  сподвижников,  готовых
встать под его знамена.
   Я подумал о фермерах,  бормочущих  что-то  в  страхе  и  топящих  горькие
раздумья в чаше вина. Я подумал о том, какой отклик прежде  встречала  песня
Лахлэна - я успел начать сомневаться в том, что Хомейна вообще желает  моего
возвращения...
   - Что бы вы сделали, - спросил Лахлэн, - если бы он вернулся?
   Хомэйн горько рассмеялся, разом показавшись мне старше своих лет:
   - Мы бы присоединились к нему. Ты видишь этих людей? Конечно, их немного,
но все же это начало. Да  и  это  еще  не  все.  Мы  встречаемся  тайно.  Мы
обдумываем, какую помощь сможем оказать Кэриллону. Мы надеемся на то, что он
возвратится.
   - Но Беллэм силен, - заметил Лахлэн, снова  заставив  меня  задуматься  о
том,  насколько  больше  он  знает,  чем  говорит:  в  его  голосе   звучала
уверенность.
   Хомэйн кивнул:
   - Он действительно силен, за ним  многочисленное  войско,  которое  верно
служит ему - и к тому же подле него всегда Тинстар. Но Кэриллон однажды  уже
привел Чэйсули в Хомейну-Мухаар и едва не победил Айлини. В этот  раз,  быть
может, удача будет сопутствовать ему.
   - Только если ему помогут.
   - Ему помогут. Лахлэн кивнул:
   - Но среди вас есть чужаки. Например, я - хоть я и элласиец.
   - Ты арфист, - молодой человек сдвинул брови. - Арфисты - особый  случай.
А что до этого солиндского пса - он будет убит.
   Лахлэн посмотрел в мою сторону:
   - А вон тот?
   Хомэйн только улыбнулся в ответ. Мгновением позже несколько  человек  уже
стояли за моей спиной, требуя отдать им оружие - кинжал и меч. Я поколебался
мгновение, потом передал им оба клинка. Теперь двое хомэйнов стояли за  моей
спиной, один - слева от меня. Как  видно,  молодой  человек  предпочитал  не
рисковать:
   - Разумеется, он тоже будет убит.
   Разумеется. Я улыбнулся Лахлэну, тот явно выжидал.  Мой  кинжал  передали
молодому человеку, он быстро  оглядел  его,  нахмурился,  пытаясь  разобрать
кэйлдонские руны, потом положил кинжал на стол. Затем ему передали меч. Он с
удовольствием осмотрел великолепную заточку клинка, потом увидел врезанные в
него руны и изумленно расширил глаза:
   - Работа Чэйсули! - он бросил на меня острый взгляд. - Откуда он у тебя?
   На миг мне показалось - что-то дрогнуло в его лице.
   - Снял с мертвого, должно быть. Мечи Чэйсули - вещь редкая.
   - Нет, - возразил я, - я получил его от живого человека. А теперь, покуда
вы еще не убили меня, я повелеваю тебе сделать одну вещь.
   -  Повелеваешь  -  мне?  -  он  изумленно  поднял  брови.  -  Ты   можешь
попросить... но это вовсе не значит, что я отвечу или исполню просьбу.
   Я не пошевелился. - Срежь кожу с рукояти.
   Хомэйн ощупал рукоять.  Она  была  надежно  скрыта  кожаной  обмоткой  от
любопытных  глаз  -  я  постарался  на  совесть.  Что  ж,  видно,   придется
постараться еще раз...
   - Срежь кожу.
   Несколько мгновений он пристально смотрел на меня -  но  в  конце  концов
вытащил кинжал и исполнил то, что я говорил.
   И - безмолвно уставился на рукоять: королевский лев из чистейшего  золота
Чэйсули, великолепный рубин - Око Мухаара...
   - Скажи же, что это - чтобы слышали все, - тихо велел ему я.
   - Гербовый лев Хомейны... - он перевел взгляд с рукояти меча на мое лицо,
и я улыбнулся.
   - Кому принадлежат этот меч и этот герб? Его лицо побелело.
   - Правящему Дому Хомейны... - он замолчал, потом выдохнул отчаянно, -  Но
ты мог и украсть этот меч!
   Я задумчиво посмотрел на моих стражей:
   - Ты разоружил меня. Позволь мне выйти на свет.
   - Выходи.
   Его лицо снова приобрело нормальный цвет. Хороший он  все-таки  мальчишка
молодой, злой... и - как же боится того, что может услышать от меня!
   Я поднялся, ногой отпихнув табурет, и медленно подошел к нему, не отрывая
взгляда от его смуглого лица. Он был высок - высок, как Чэйсули - и все же я
был выше его ростом.
   Медленно я закатал рукав, открыв кольцевой шрам на левом запястье.
   - Видишь это? На правой руке - такой же. Ты должен узнать оба, Роуэн.
   Он отшатнулся, на лице его читалось изумление и крайняя растерянность.
   - Ты был пленником Кеуфа Атвийского - как и я. Тебя высекли - за то,  что
ты опрокинул кубок с вином на самого Кеуфа - хотя я и просил пощадить  тебя.
На твоей спине должны остаться следы плети как на моих руках остались  следы
от атвийских кандалов, - я снова опустил рукав. - А теперь - могу я получить
назад мой меч?
   Ошеломленный и растерянный, Роуэн  перевел  взгляд  на  меч,  который  он
держал в руках,  потом,  словно  бы  наконец  осознав,  что  происходит,  он
порывисто протянул клинок мне - и, когда я принял его, упал передо  мной  на
колени:
   - Господин мой, - прошептал он, - о, господин мой... прости меня!
   Я вернул клинок в ножны:
   - Мне нечего прощать. Ты сделал то, что должно.  Роуэн  смотрел  на  меня
снизу вверх. Теперь я видел, что его глаза в свете свечей -  не  черные,  но
желтые, потому-то я никогда не мог отделаться от ощущения,  что  он  Чэйсули
хотя сам Роуэн и отрицал это.
   - Когда мы начнем сражение, господин мой? Я рассмеялся его нетерпению:
   - Сейчас поздняя зима. Нам нужно будет время, чтобы собрать людей.
   Возможно, весной мы сможем начать... - я жестом  показал  ему  -  встань.
Поднимайся. Здесь не место для таких церемоний. Да и я еще не Мухаар.
   Роуэн не пошевелился:
   - Примешь ли ты мою службу? Я наклонился, ухватил его за рубашку и поднял
на ноги:
   - Я же сказал тебе, поднимись с пола,  -  проговорил  я  мягко,  к  моему
удивлению, мальчишка за это время успел изрядно подрасти. Когда мы  виделись
в последний раз, ему было едва тринадцать лет.
   Роуэн оправил одежду:
   - Да, господин мой.
   Я повернулся  к  остальным.  Все  они  были  людьми  Роуэна,  готовыми  к
восстанию и мятежу. Сейчас на их лицах читалась  растерянность:  они  не  до
конца верили в то, что принц, которого они так ждали, действительно вернулся
и теперь находится среди них.
   Я прочистил горло:
   - Большинство из вас слишком молодо, чтобы помнить Хомейну до кумаалин до
тех времен, когда мой дядя Мухаар вынес всем Чэйсули смертный  приговор.  Вы
выросли в страхе и недоверии к ним - как и я сам, - я поднял руку,  исключая
самую возможность каких бы то ни было возражений. - Они не демоны. Не звери.
   Они не служат богам преисподней - они служат мне.
   Я помолчал:
   - Кто-нибудь из вас когда-нибудь видел воина Чэйсули?
   Нестройный хор отрицаний был мне ответом, даже  Роуэн  сказал  -  нет.  Я
заглянул в лицо каждому из них:
   - Я не потерплю вражды и кровопролития между своими людьми. Чэйсули -  не
враги вам.
   - Но... - начал было один из хомэйнов - и тут же умолк под моим взглядом.
   - Не так просто забыть то, чему вас учили всю жизнь, -  продолжал  я  уже
спокойнее. - Я знаю это лучше, чем вы думаете. Но я полагаю  также,  что  вы
сможете пересилить суеверный страх перед тем, чего не понимаете - и тогда вы
увидите, что они ничем не отличаются от остальных людей,  -  я  помолчал.  -
Лучше бы вам так и поступить.
   За моей спиной коротко рассмеялся Роуэн. И  мне  показалось,  что  в  его
смехе слышится облегчение.
   - Будете ли вы служить мне, - спросил я, - даже  если  подле  меня  будут
Чэйсули?
   Согласились  все.  Я  ожидал  услышать   в   их   голосах   недоверие   и
нерешительность - ничего подобного не было.
   - Итак, Песнь продолжается, - пробормотал  Лахлэн,  и  я  рассмеялся  его
словам.
   Роуэн рассказал мне и о моей родне, оставшейся в  живых:  о  матери  и  о
сестре. Мы сидели вдвоем за угловым столом, обсуждая планы создания армии.
   Роуэн говорил ясно и подробно: было видно, что о