этим бегством?
   Я покачал головой:
   - Этого никто не знает. Она вернулась к  отцу  через  восемь  лет,  когда
носила ребенка Хэйла - Хэйл был мертв, и ей больше некуда  было  идти.  Шейн
принял ее, потому что  ему  нужен  был  внук  -  наследник  престола,  когда
родилась девочка, он повелел отнести ее в лес на растерзание  диким  зверям.
Но Аликс выжила - потому что мастер меча при дворе  Шейна  и  сама  Королева
Хомейны умолили Мухаара отдать ее не зверям,  а  человеку,  -  я  передернул
плечами. - Линдир умерла, подарив жизнь Аликс. Я не знаю, что она  думала  о
кумаалин - но священное истребление  отняло  жизнь  у  ее  мужа  и  едва  не
уничтожило его народ.
   Лахлэн долго обдумывал сказанное. Потом поднял глаза на Финна:
   - Как же случилось, что ты служить Кэриллону? Ведь Мухаар  Шейн  был  его
дядей.
   Финн поднял руку в знакомом жесте:
   - Вот поэтому. Толмоора. У меня нет. выбора, - он еле заметно  улыбнулся.
Можешь называть это роком, судьбой... как там это звучит  по-элласийски?  Мы
верим, что каждый ребенок рождается с толмоорой, которой нельзя  пренебречь,
когда боги дают о ней знать. Пророчество Перворожденного гласит, что  придет
день,  когда  человек  всех  кровей  объединит  в  мире  четыре   враждующих
государства и два народа магов. Кэриллон - часть этого Пророчества.
   Финн покачал головой, его лицо  в  свете  костра  было  серьезным,  почти
суровым:
   - Если бы у меня был  выбор,  я  отказался  бы  от  такой  службы  -  она
обязывает слишком ко многому, но я Чэйсули, а  Чэйсули  не  делают  подобных
вещей.
   - Враги становятся друзьями, - медленно кивнул  Лахлэн,  глядя  в  огонь,
словно  уже  слышал  мелодию   новой   песни.   -   Это   будет   прекрасная
песня-сказание.
   Этот рассказ будет ранить сердца и души, и покажет  другим,  что  все  их
беды ничто в сравнении с тем, что претерпели Чэйсули. Если ты позволишь мне,
Финн, я...
   - ...и что ты сделаешь? - резко спросил Финн. - Приукрасишь правду?
   Изменишь рассказ ради ритма и рифмы? Нет. Я отказываю тебе  в  этом.  То,
что пережил я и мой клан - не для чужих ушей.
   Я стиснул руки, впился ногтями .в кожу перчаток. Финн  почти  никогда  не
говорил о своем прошлом или о своих чувствах - он предпочитал оставлять  все
это при себе - но теперь, когда он заговорил, я услышал в его  голосе  живое
чувство и живую боль. Словно вновь открылась незажившая за годы рана.
   Лахлэн встретился с ним глазами:
   - Когда правда такова, нечего приукрашать, - тихо промолвил он. -  Думаю,
в этом не будет нужды.
   Финн сказал что-то на Древнем Языке - на языке Чэйсули. За прошедшие годы
я сумел выучить несколько слов и фраз, но когда Финн начинал говорить так  -
в гневе, в отчаянье - я ничего не мог понять.  Звуки  и  слова  сливались  в
нечто целое - впрочем, прекрасно  передававшее  чувства  Финна.  Я  невольно
поежился, должно быть, Лахлэн сейчас чувствовал то же, что и я.
   Но Финн внезапно умолк. Он не закричал - но наступившая  внезапно  тишина
подействовала на нас не слабее. Правда, теперь эта тишина была какой-то иной
и  только  взглянув  в  ничего  не  выражающее  лицо  Финна,   заметив   его
отстраненный, погруженный в себя взгляд, я понял, что он говорит со Сторром.
   Не знаю, что сказал ему волк, но лицо Финна внезапно потемнело, словно от
гнева, потом побелело и приобрело угрюмое выражение. Наконец он заговорил:
   - Я был еще мальчиком...
   Его голос был так тих, что я с трудом мог разобрать слова.
   - Мне было три года.
   Его пальцы впились в серебристую шерсть Сторра.  Я  вдруг  подумал,  что,
быть может, он ищет поддержки у лиир для рассказа о своем детстве, эта мысль
поразила меня. К тому же, мне он этого не рассказывал никогда - даже если  я
просил его.
   - Я тогда заболел -  какая-то  детская  хворь,  но  я  цеплялся  за  юбки
жехааны, словно несмышленыш... - он прикрыл глаза и слабо улыбнулся,  словно
воспоминание рассмешило его. - Сон не  приносил  мне  покоя  -  меня  мучили
тяжелые сны, а в шатре к тому же было жарко. И темно - так  темно,  что  мне
показалось - сейчас придут демоны, чтобы  унести  мою  душу.  Мне  было  так
жарко...
   Он с трудом проглотил комок в горле - было видно, как дернулся кадык:
   - Дункан выплеснул воду в очаг, чтобы погасить огонь - он  хотел  помочь,
но шатер наполнился дымом, и я начал кашлять и задыхаться. Наконец, Дункан и
моя жехаана заснули - а я не мог...
   Я украдкой взглянул на Лахлэна. Тот  слушал,  словно  завороженный.  Финн
ненадолго умолк. В его глазах плясало отраженное пламя костра.
   - И тут Обитель наполнилась грохотом, словно вдруг разразилась гроза.  Да
так оно и было - только началась она  по  воле  людей,  а  не  богов.  Людей
Мухаара.
   Они ворвались в Обитель, как демоны преисподней - они  хотели  уничтожить
нас.
   Всех. Они подожгли шатер.
   Лахлэн даже дышать перестал:
   - Шатер, в котором были дети?
   - Да, - мрачно подтвердил Финн. - Наш шатер сбили  кони,  потом  на  него
бросили факел...
   Его взгляд впился в побелевшее лицо Лахлэна.
   - Мы красим свои шатры. Краска горит быстро. Очень.
   Лахлэн попытался было что-то сказать, словно хотел прервать рассказ -  но
Финн не обратил на это внимания.  Впервые  он  изливал  душу  перед  другими
людьми.
   - Дункан вытащил меня из огня прежде, чем пламя  поглотило  нас.  Жехаана
утащила нас за деревья, там мы и прятались, пока не наступил  день.  К  тому
времени всадники исчезли - но исчезла и почти вся наша Обитель, - он глубоко
вздохнул. - Я был совсем ребенком - слишком маленьким, чтобы  все  понимать.
Но даже трехлетний ребенок может научиться ненавидеть.
   Финн посмотрел на меня.
   - Я родился за два дня до того, как Хэйл ушел за Линдир,  и  все-таки  он
взял ее. Все-таки он отправился в Хомейну-Мухаар, чтобы помочь своей  мэйхе,
своей любовнице, бежать. И когда Шейн натравил на Чэйсули своих  людей,  он,
конечно, начал с обители Хэйла.
   Лахлэн долго молчал, потом покачал головой.
   - Я наделен тем, чего нет у обычных  людей,  благодарение  Лодхи  и  моей
Леди.
   Но даже я не сумею рассказать это так, как ты.
   Его лицо застыло:
   - Я оставляю это тем,  кто  может  рассказать.  Я  оставлю  этот  рассказ
Чэйсули.

Глава 5

   Когда, наконец, днем позже мы приблизились к  Обители,  Финн  стал  вдруг
задумчивым и немногословным. Это было непохоже на него. Мы неплохо  находили
с ним общий язык - правда, для этого мне сперва пришлось  привыкнуть  видеть
рядом с собой. Чэйсули, а  Финну  -  служить  хомэйну.  Неужели  же  теперь,
возвратившись домой - или, по крайней мере, туда, где был  дом  Финна  -  он
оставить свою службу мне?..
   От этой мысли зябкий холодок пробежал у меня по спине. Я вовсе  не  хотел
терять Финна. Он по-прежнему был нужен  мне.  Я  многому  научился  за  годы
изгнания, но мне еще предстояло узнать, что значит воевать за  похищенный  у
меня трон. Без Финна же это казалось мне почти безнадежным делом.
   Внезапно он остановил коня, что-то прошипев сквозь зубы. Потом  лицо  его
застыло - он говорил с лиир.
   Мудрый арфист Лахлэн не сказал ничего. Он ждал вместе со  мной  -  но,  в
отличие от меня, должно быть, не чувствовал разлитого в воздухе напряжения.
   Наконец, лицо Финна дрогнуло - на нем появилось жесткое и в то  же  время
отстраненное выражение, черты лица заострились - а глаза остались пустыми  и
безжизненными.
   И я испугался.
   - Что?.. - мой собственный голос был больше похож на свистящее шипение.
   - Сторр посылает  предупреждение...  -  Финн  внезапно  зябко  передернул
плечами. - Кажется, я и сам это чувствую. Я пойду. Оставайтесь здесь...
   Мгновение он смотрел на Лахлэна, словно взвешивал что-то -  потом  дернул
плечом:
   - Делайте, что я говорю. Оставайтесь здесь и ждите меня.
   Он говорил так, словно ничего особенного и  не  происходило  -  но  я  не
поверил его спокойному тону и поймал за повод его коня:
   - Говори. Что случилось?
   Финн снова посмотрел на Лахлэна, потом перевел взгляд на меня:
   - Сторр не слышит ни одного лиир.
   - Ни одного?..
   - Ни даже Аликс.
   - Но... с ее Древней Кровью... - я не окончил фразы. Финну не нужно  было
больше ничего говорить. Если Сторр  не  слышит  никого  из  лиир,  положение
действительно серьезное.
   - Тебе тоже может грозить опасность, - тихо проговорил я.
   - Конечно. А потому я пойду туда в облике лиир, - Финн  в  мгновение  ока
оказался на земле. - Толмора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу,  -  сказал  он  мне,
дернув плечом - а еще через мгновение он перестал быть человеком.
   Я  наблюдал  за  Лахлэном.  Когда  Финна  поглотила  пустота,  глаза  его
расширились - потом сузились, он нахмурился,  словно  старался  понять,  что
происходит, и научиться этому. Его  пальцы  легко  коснулись  футляра  арфы,
словно он хотел убедиться в том, что это явь, а  не  сон.  Когда  я  перевел
взгляд  на  Финна,  очертания   человека   уже   исчезли,   сменившись   еще
неотчетливыми очертаниями волчьего тела. Я  ощутил  знакомую  тошноту  -  не
знаю, сумею ли когда-нибудь привыкнуть к этому зрелищу  -  и  снова  перевел
взгляд на Лахлэна. Лицо его приобрело зеленоватый оттенок, на мгновение  мне
показалось - его сейчас вырвет  от  страха  и  потрясения.  Но  -  нет,  все
обошлось.
   Рыжеватый волк с глазами Финна взмахнул хвостом и в мгновение  ока  исчез
за деревьями.
   - Они не заслуживают  того,  чтобы  их  боялись,  -  сообщил  я  Лахлэну,
конечно, если ты не сделал ничего, чтобы заслужить их вражду.
   Я улыбнулся: теперь он смотрел на меня так, словно я тоже мог быть волком
- или не меньшем зверем, чем волк:
   - Ты же говорил, что ты - невинный человек: арфист... чего  тебе  бояться
Финна?
   На самом-то деле я знал, что, как бы ни был невинен человек, от этого  он
не перестает бояться подобных вещей. Быть  может,  совесть  Лахлэна  и  была
вовсе не так чиста, как он утверждал - но может быть также, что у него  были
свои причины испугаться увиденного. Он снова посмотрел вслед Финну, лицо его
утратило зеленоватый оттенок и было теперь просто бледным - на нем  читалось
потрясение, восхищение и страх, словно бы перед богом.
   - Волки не знают доводов разума! Он узнает вас в таком обличье?
   - Финн в этом обличье знает все то, что ведомо Финну-человеку, -  ответил
я. - Но он также наделен мудростью волка. Для  того,  кто  вызывает  у  него
опасение, это двойная угроза.
   Частью сознания я понимал, что чувствует сейчас Лахлэн - первые несколько
раз я и сам переживал то же состояние. Но мысли мои сейчас устремились вслед
за Финном.
   - Он не демон и не зверь. Он просто человек, в чьей крови дар богов - как
и у тебя, по твоим словам. Просто в его случае боги по-иному явили себя, - я
подумал о магии музыки Лахлэна - и рассмеялся  ужасу,  отразившемуся  в  его
лице.
   - Или ты думал, он тоже поклоняется Лодхи?  Нет,  только  не  Финн.  Быть
может, он не поклоняется ни одному богу - но служит своим богам  лучше,  чем
кто-либо из людей. Иначе с чего бы ему оказаться подле меня?
   Конь Финна потянул меня в сторону, пытаясь добраться до травы под снегом,
и я замолчал, стараясь удержать его и вернуть назад, потом, продолжил:
   - Тебе не нужно бояться, что в облике  волка  он  набросится  на  тебя  и
перервет тебе горло. Он сделает это, только если  ты  сам  дашь  ему  повод,
старательно выдерживая небрежный тон, я встретился глазами с арфистом. -  Но
ведь ты же не собираешься меня предавать, верно? Ведь  на  карту  поставлена
твоя сага...
   - Нет, - Лахлэн  попытался  улыбнуться,  но  я  видел,  что  он  все  еще
вспоминает превращение Финна, Ни один человек, впервые увидевший  такое,  не
сможет так легко выбросить это из головы.
   - Что он вам сказал прежде, чем изменился?
   Я рассмеялся:
   - Это своего рода философия. Разумеется, философия Чэйсули - а потому она
равно чужда и хомэйнам, и элласийцам.
   Тщательно выговаривая слова, я повторил:
   - Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу.  Это  примерно  означает  -  судьба
человека всегда в руках богов, - с той  же  тщательностью  я  повторил  жест
Финна поднял открытую ладонь и развел пальцы веером. - Обычно это  сокращают
до одного слова: толмоора. Его более чем достаточно - оно  и  так  о  многом
говорит само по себе.
   Лахлэн медленно покачал головой:
   -  Думаю,  мне  это   не   настолько   чуждо.   Вы   забываете,   что   я
священнослужитель. Конечно, я служу одному богу, и он  очень  отличается  от
богов Финна, но меня учили понимать чужие верования. Более  того  -  я  всем
сердцем верю, что человек может знать свое божество  и  служить  ему,  -  он
похлопал рукой по футляру арфы. - Мой дар - здесь, Кэриллон. Быть может, дар
Финна заключен в чем-то еще, но мой не менее силен. И, быть может, я с такой
же, если не большей, готовностью принимаю свою судьбу...
   Он улыбнулся:
   - Толмоора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу... Какая красноречивая, фраза.
   - А у вас есть что-то подобное? Лахлэн рассмеялся:
   - Вы бы не сумели это произнести. Для этого нужно родиться элласийцем, он
снова коснулся футляра арфы. - Вот эта звучит попроще: Ийана Лодхи, ийфэнног
фаэр. Человек с гордостью идет по своему пути, когда он смиренен пред Лодхи.
   И тут вернулся Финн - в облике человека, с белым лицом, и у  меня  больше
не осталось времени для философии. Я смотрел на него - И не  мог  задать  ни
одного из тех вопросов, которые роились в моей голове.
   - Разрушена, - шепотом проговорил он. - Стерта в прах. Сожжена, - он  был
смертельно бледен. - Обители нет.
   Я успел перебраться через полуразрушенную стену, прежде  чем  понял,  что
это. Мой пони споткнулся, провалившись в снег - и тут я узнал.  Стена  -  та
полукруглая стена, что защищает каждую Обитель.  Разрушенная  стена,  теперь
едва поднимавшаяся над землей.
   Я остановился - возможно, спасая этим  не  только  моего  скакуна,  но  и
собственную шею - безмолвно глядя на то, что осталось от Обители. Обгоревшие
или сломанные шесты. Обрывки грязной ткани, вмерзшие в зимнюю  землю,  почти
утратившие цвет от времени и непогоды. Даже очаги, устроенные  перед  каждым
шатром, не уцелели -  камни  были  разбросаны,  а  сами  кострища  вытоптаны
копытами.
   Здесь не было больше ничего, напоминавшего прежде гордую Обитель Клана.
   Глазами памяти я увидел ее такой, какой видел в  последний  раз:  высокая
стена, ограждавшая Обитель, большие шатры, окрашенные в цвета леса и  земли,
каждый - с золотым изображением  лиир.  Для  лиир  существовали  специальные
шесты-"насесты" и подстилки. А еще - здесь были дети. Дети, не боявшиеся  ни
леса, ни диких зверей - ничего, кроме, быть может, тех  из  них,  кто  успел
научиться страху перед хомэйнами.
   Я выругался - точнее будет  сказать,  выплюнул  проклятие.  Я  подумал  о
Дункане - о вожде клана, жившего в этой Обители. Я подумал об Аликс. Потом я
пустил своего коня вперед. Именно туда, куда было нужно.
   Я хорошо помнил это место, хотя не осталось никаких признаков, по которым
я мог бы отыскать его. Тут я спешился - вернее, почти свалился с коня -  мое
тело онемело и застыло, о ловкости и хоть каком-то изяществе и речи быть  не
могло - и упал на колени.
   Один из обломанных шестов торчал из снега, как древко знамени. На нем все
еще висел кусок промерзшей ткани, я потянул за него - И он остался у меня  в
руке, переломившись пополам. Голубовато-серая ткань с еле заметными  следами
золотой и коричневой краски. Для Кая, ястреба Дункана.
   Ни разу я не думал о том, что они могут быть мертвы. Ни разу - ни разу за
все годы изгнания - не думал о том, что они могут уйти. Они  были  такой  же
частью моей жизни, как и Финн. Я часто вспоминал Обитель - шатер вождя клана
гордость Дункана и мужество Аликс - и ребенка,  который  только  должен  был
родиться. Ни разу мне  не  приходила  в  голову  мысль,  что  они  могут  не
встретить меня, когда я вернусь.
   Но сейчас дело было не во встрече даже. В  мою  душу  медленно  заползала
ледяная пустота. Здесь не было жизни.
   Позади меня я услышал какой-то звук и понял, даже не оглядываясь, что это
Финн. Медленно-медленно, словно столетний старец,  я  поднялся  на  ноги,  я
дрожал, словно в приступе лихорадки - и не было в моем сердце ничего,  кроме
великой скорби, гнева и всепоглощающего горя.
   Боги... они не могли умереть...
   Лахлэн издал какой-то звук. Я посмотрел на него невидящим взглядом -  все
мои мысли были заняты только Аликс и Дунканом -  а  несколькими  мгновениями
позже различил на его лице... осознание.
   Это же увидел и Финн - и бросился на Лахлэна, пытаясь сбить его на землю.
   Я перехватил его и задержал:
   - Постой...
   - Он знал.
   Эти слова хлестнули меня по лицу, но я все еще продолжал удерживать моего
ленника.
   - Подожди. Если ты его убьешь, мы не узнаем ничего. Подожди...
   Лахлэн словно бы врос в землю, вытянув перед  собой  руку  в  беспомощной
попытке удержать, остановить нас. Его лицо  было  мертвенно-бледным,  как  и
лицо Финна:
   - Я расскажу вам. Расскажу, что могу. Я отпустил Финна, осознав,  что  он
больше ничего не станет делать - по крайней мере, пока.
   - Значит, Финн был прав: ты знал. Лахлэн судорожно кивнул:
   - Я знал. Да, знал. но - забыл. Это было... три года назад.
   - Три года, - я оглядел то,  что  осталось  от  Обители.  -  Говори,  что
случилось? Говори! Он посмотрел мне в глаза:
   - Айлини.
   Финн прошипел что-то на Древнем Языке. Я ждал  дальнейших  объяснений,  а
потому сказал только одно:
   - Здесь Эллас. Ты хочешь сказать, что влияние Тинстара распространяется и
на эти земли? Лицо Лахлэна потемнело:
   - Я ничего подобного и не говорил. Эллас свободна от влияния  Айлини.  Но
однажды - только один раз - они перешли  границу.  Айлини  и  солиндцы,  они
охотились за Чэйсули, которые нашли приют в этой  стране,  и...  они  пришли
сюда, - он стиснул зубы. - Об этом слагали песни, но я не старался запомнить
их. Я едва не забыл.
   - Так вспомни, - коротко проговорил Финн. - Вспомни все,  арфист.  Лахлэн
развел руками, - Айлини пришли сюда. Они  разрушили  обитель  и  убили  всех
Чэйсули, кого только могли.
   - Сколько? - спросил Финн.
   - Не всех, - Лахлэн потер  рукой  лоб,  словно  пытался  освободиться  от
серебряного венца - знака его призвания. - Я... должно быть, я знаю  не  так
много, как должен бы...
   - Недостаточно - и в то же время слишком много, -  мрачно  заметил  Финн.
Арфист, ты должен был сказать об  этом  раньше.  Ты  знал,  что  мы  едем  в
Обитель.
   - Но ведь не могу же я знать их всех! - воскликнул  Лахлэн.  -  Верховный
Король Родри дает приют всем Чэйсули, но не считает их. Я не думаю, что даже
Родри мог бы сказать, сколько в Эллас Обителей  -  или  Чэйсули.  Мы  просто
принимаем их всех.
   На этот раз покраснел Финн  -  но  только  на  мгновение.  Напряженное  и
горестное выражение снова возникло на его лице, черты заострились:
   - Может быть, все они мертвы. Это значит, что остаюсь только  я...  -  он
внезапно умолк. Лахлэн набрал в грудь воздуха:
   - Я слышал, что те, кто выжил, вернулись в  Хомейну.  На  север.  Они  за
рекой Синих Клыков. Финн нахмурился:
   - Слишком далеко... - пробормотал он, взглянув на Сторра - Слишком далеко
даже для уз лиир. Я взглянул на Лахлэна в упор:
   - Для человека, который может припомнить  так  мало,  ты  слышал  слишком
много. Ты говоришь, в Хомейну, на север - за реку  Синих  Клыков...  у  тебя
есть, должно быть, возможность узнать то, к чему мы не имеем доступа?
   Он не улыбнулся:
   -  Арфисты  знают  многое,  как  вам  должно   быть   известно.   Или   в
Хомейне-Мухаар их не было?
   - И много, - коротко ответил я. - До того, как Беллэм заставил  умолкнуть
музыку.
   Финн отвернулся. Он стоял теперь, молча глядя  на  то,  что  осталось  от
шатра Дункана. Я знал, что он пытается совладать с собой. Я не знал, удастся
ли это ему.
   - Могу ли я предложить вам, - начал Лахлэн,  -  свое  искусство  арфи