ских конюшнях был достоин своих родителей. И  он  был
моим. Наконец-то - моим! Взрослый,  великолепно  обученный  -  мечта  любого
воина.
   Я-то, конечно, был далеко не воином: все, что я пока видел - фехтовальный
зал да турниры, но я был готов  доказать,  что  достоин  такого  прекрасного
дара...
   Случай вскоре представился - гораздо быстрее, чем я того желал.
   Теперь я видел, чем  оборачивается  "дар"  арфиста.  Верно,  он  дал  мне
возможность вновь пережить счастливейший день в моей жизни - но ни на минуту
не позволил забыть о том, что произошло  потом,  и  в  сравнении  с  прошлым
счастьем это знание причиняло мучительную боль. Нарочно не подберешь картины
прошлого, которая пробуждала бы больше воспоминаний, должно быть,  проклятый
певец долго копался у меня в мозгах, прежде чем найти его, но -  нашел  и  -
показал мне.
   Картины-воспоминания менялись. Я больше не  был  юным  принцем,  гладящим
шелковую гриву великолепного скакуна, нет. Теперь я был  другим:  измученным
мальчишкой, перемазанным кровью и грязью. Меч у меня отняли, а руки  сковали
атвийским железом. Сам Торн, сын Кеуфа, чьим пленником  я  и  был,  приказал
заковать меня в кандалы - великая честь!
   Мое тело непроизвольно напряглось, на коже выступили крупные капли  пота.
Я снова сидел в общем зале маленькой элласийской  харчевни,  битком  набитом
людьми, за стеной ревела вьюга - а я был мокрым, как мышь, и ничего не мог с
этим поделать.
   А потом внезапно мир вновь обрел цвет, перестал быть чем-то призрачным  и
туманным. Чадили и потрескивали свечи в грубых подсвечниках,  выхватывая  из
полумрака людские лица... Все снова было  на  своих  местах.  Я  по-прежнему
сидел за столом, и запястье мое охватывали не  кандалы,  а  пальцы  Финна  -
стискивали изо всех сил. Мгновением позже я понял, почему. Моя  правая  рука
сжимала костяную ручку ножа, а острие его было направлено на арфиста.
   - Не теперь, - спокойно и бесстрастно проговорил  Финн.  -  Позже,  может
быть, когда мы узнаем его истинные намерения.
   Во мне медленно закипал гнев - гнев на Финна, и гнев  не  праведный.  Мне
нужен был арфист - проклятый колдун, для которого я был лишь марионеткой  на
веревочках,  за  веревочки  же  дергал  этот...  Лахлэн.  Финн  просто,  что
называется, под руку попался.
   Я выпустил нож - и Финн  тут  же  разжал  пальцы.  Я  принялся  растирать
запястье - там, где его пересекал след старого  кольцевого  шрама,  след  от
наручника, - и поднял мрачный злой взгляд на Изменяющегося:
   - А ты что увидел? Чэйсули на троне, а? Финн не улыбнулся:
   - Нет. Аликс.
   У меня горло перехватило.  Аликс.  Конечно  же.  Единственно,  чем  можно
пронять Финна - напомнить ему о женщине, которую  он  желал  настолько,  что
решился похитить. О женщине, которая отказала ему, чтобы стать супругой  его
брата Дункана.
   Моя двоюродная сестра - а я желал видеть ее своей  женщиной...  Я  горько
рассмеялся:
   - Искусный арфист, что и говорить!.. а вернее - чародей,  как  он  сам  и
сказал.
   Я перевел взгляд на человека в синих одеждах - его просили спеть еще,  он
вежливо отказывался. - Думаешь, он - Айлини? И  Беллэм  его  прислал,  чтобы
заманить нас в ловушку? Финн покачал головой:
   - Нет, не Айлини: я бы почувствовал. И о  боге-Всеотце  я  слышал,  -  он
поморщился с явным неудовольствием. - Элласийское  божество,  следовательно,
не первостепенное, но все же могущественное.
   Он пододвинулся к столу и налил себе еще вина:
   - Я поговорю с ним.
   Тот, кто назвался Лахлэном, теперь обходил зал, собирая плату -  монетами
или вином: арфа в одной руке, чаша - в  другой.  Отблески  света  играли  на
серебряных звеньях цепи и  обруче,  охватывающем  голову.  Он  был  молод  -
примерно одних со мной лет - и высок, но уже в кости и несколько меньше меня
ростом, хотя не казался хрупким, а во всей его фигуре чувствовалась  сила  -
неявная, но и немалая.
   Наш стол был последним, к которому он подошел: я ждал  этого,  пододвинул
ему кувшин с вином - дескать, угощайся, коли хочешь, - и ногой пихнул к нему
стул.
   - Садись. Отведай вина. И возьми, - я вытащил из пояса  потертую  золотую
монету с грубым  рисунком.  Полновесное  золото  -  вряд  ли  кто-нибудь  по
нынешним временам обратил бы внимание на варварскую  чеканку.  Я  подтолкнул
монету пальцем по столу - она скользнула вдоль лезвия ножа.
   Арфист улыбнулся, кивнул и присел на табурет. Густо-синий цвет его одежды
удивительно подходил к цвету глаз, а волосы в неярком свете казались темными
и тусклыми - словно  солнце  никогда  не  касалось  их,  чтобы  подарить  им
золотистый или рыжеватый  отблеск.  Я  подумал,  что  он,  вероятно,  красит
волосы, и усмехнулся про себя.
   Он налил себе вина в  ту  чашу,  которую  держал  в  руке  -  серебряную,
искусной работы, хотя и слегка  потемневшую  от  времени.  Видно,  здесь  ее
приберегали именно для таких гостей, а потому пользовались  редко.  Вряд  ли
она - его собственная.
   - Золото Степей, - заметил он, подняв монету.
   - Мне нечасто доводится получать такую плату. Он поднял глаза  от  монеты
на мое лицо:
   - Мое нехитрое искусство не стоит, думается мне,  таких  денег:  заберите
это назад, - он положил монету обратно.
   Оскорбление, хотя  и  неявное,  было  тщательно  продумано  и  безупречно
вежливо высказано. Непонятно, преследовало ли  оно  какую-либо  определенную
цель, но меня задело. Может, это просто любопытный, подцепивший рыбину не по
себе? - или какой-нибудь принц в изгнании?..
   - Можешь взять себе или оставить - воля твоя, - я взялся за кружку. -  Мы
я и мой спутник - вернулись с войны Кэйлдон и Степей -  живыми  и  здоровыми
вернулись, видишь ли - а потому мы щедры.
   Я говорил на элласийском, но с явным акцентом Кэйлдон.  Арфист  -  Лахлэн
налил себе вина в чашу.
   - Понравился ли вам мой дар? - осведомился он. Я уставился на него поверх
кружки с туповатым видом:
   - А что, должен был? Он улыбнулся:
   - Песня арфы ни к чему не принуждает: я просто разделил свой  дар  -  дар
Лодхи - с теми, кто слушал меня, а уж они вольны  были  делать  с  ним,  что
угодно.
   Воспоминания принадлежали вам, не мне: как я мог  указывать,  что  видеть
каждому из вас? - перевел взгляд на Финна, словно ждал ответа от него.
   Финн, казалось, не обратил на это  ни  малейшего  внимания.  Он  спокойно
восседал на своем табурете, и похоже было, что абсолютно расслабился -  хотя
Такой  вот  "расслабившийся"  Чэйсули  способен   отреагировать   на   любое
происшествие  быстрее,  чем  любой   человек   настороже.   Длинные   пальцы
Изменяющегося лениво крутили опустевшую кружку, глаза были полуприкрыты, как
у хищной птицы, но даже из-под  век  посверкивала  яркая  звериная  желтизна
радужки.
   - Кэйлдон - арфист продолжил разговор так, условно понял, что не  вытянет
из Финна ни слова. - Ты говоришь, вы сражались на стороне Кэйлдон,  но  сами
вы не кэйлдонцы. Я узнаю  Чэйсули  с  первого  взгляда,  -  он  улыбнулся  и
взглянул на меня. - А что до тебя, господин  -  ты  говоришь  на  правильном
элласийском, хотя и  недостаточно  правильном.  Горло  у  тебя  к  этому  не
приспособлено. Но ты  и  не  из  Кэйлдон,  я  достаточно  повидал  тамошнего
народа... - глаза его сузились. Солинда либо Хомейна. А для Фейлиа в тебе не
хватает живости.
   - Мы наемники, - отчетливо сказал я. Это было правдой - по крайней  мере,
когда-то. - Мы ищем не тронов, а службы.
   Лахлэн снова  взглянул  на  меня.  Вид  у  меня  сейчас  был  не  слишком
цивилизованный:  густая  борода,  отросшие  волосы,  выгоревшие  на  солнце,
неровными прядями спадающие на плечи...  Шнур  наемника  с  красной  лентой,
который носил пять лет, я снял - что означало, что я  свободный  человек,  и
мой меч готов к услугам. В компании с Чэйсули я  был  весьма  ценен,  короли
платили бы мне за службу золотом.
   - Не тронов... - раздумчиво промолвил певец,  его  улыбка  начинала  меня
раздражать. Он поднялся, забрал арфу и кубок и кивком поблагодарил за вино.
   - Возьми плату, - повторил я, - она от чистого сердца.
   - И от чистого сердца я отказываюсь от нее, - он покачал головой.  -  Вам
золото нужно больше, чем мне. Мне не придется собирать армию.
   Я громко расхохотался:
   - Ты плохо понимаешь наемников, арфист. Мы не собираем армий, мы служим в
них.
   - Я сказал именно то, что хотел сказать, - лицо его было спокойно,  почти
торжественно, но глаза поглядывали на нас  лукаво,  он  отвернулся  и  пошел
прочь.
   Финн протянул руку за своим кинжалом. Строго  говоря,  не  совсем  своим:
свой он прятал до времени, как и я. Вместо того он носил кинжал степняка,  и
пользовался им весьма умело. Как и любым другим, впрочем.
   - Этой ночью, - тихо проговорил он, - я побеседую с ним.
   Я мельком задумался об элласийском боге, которому, по его словам,  служил
арфист. Вмешается ли Лодхи? Или сам Лахлэн окажется достаточно уступчивым?
   Я улыбнулся.
   - Делай, что должно.
   Метель загнала сюда многих, а потому на отдельную комнату рассчитывать не
приходилось. Все, что я мог сделать - заплатить трактирщику золотом  за  две
подстилки на полу комнаты, в которой устроились на ночлег еще трое. Я  зашел
туда один, добрался  до  своих  "апартаментов"  позже,  чем  рассчитывал,  и
остальные двое уже спали. Я прислушался, прислонившись к дверям  и  замерев:
что, если это ловушка, и они только притворяются спящими, чтобы усыпить  мое
внимание? Но все трое спали глубоким сном. Я закрыл дверь,  улегся,  вытянув
ноги, на грязной блохастой подстилке, положил рядом меч в  ножнах  и  затих,
ожидая Финна.
   Как он вошел, я не слышал: сделал он это совершенно бесшумно, даже  дверь
не скрипнула за ним, как за мной. Он просто оказался в комнате.
   - Арфист исчез, - сообщил он. Не  шепот  -  тень  звука,  но  я  научился
слышать это.
   Я фыркнул, Финн уже успел устроиться на подстилке рядом со мной:
   - В такой-то буран?
   - Его здесь нет.
   Я сел и прислонился к стене, с бессмысленной задумчивостью уставившись во
тьму. Рука привычно легла на замотанную кожаными ремнями рукоять меча.
   - Ушел, значит, да? - размышлял я. - Что  могло  заставить  человека  без
особого повода совершить прогулку через элласийскую метель?
   - Золото - достаточно веский повод, - Финн стащил часть меховой одежды  и
закутал ею ноги. Он вытянулся на подстилке и  затих  -  даже  дыхания  я  не
слышал.
   Я принялся задумчиво грызть ноготь, размышляя обо всем происшедшем.
   Столько вопросов - и ни на один у меня нет ответа. Да и у Финна тоже, так
что нечего и спрашивать.
   Еще некоторое время я позволил себе потратить на размышления об  арфисте,
потом соскользнул вниз по стене, растянулся на грязной  подстилке  в  полный
рост и заснул. Кто из людей - будь то  хоть  принц,  чья  голова  оценена  в
тысячу золотых - станет тревожиться  за  свою  безопасность  -  под  охраной
Чэйсули?..
   Поговорить спокойно мы смогли только наутро, да и то не сразу. Мы вышли в
вечную снежную тишь, - за ночь буря  улеглась,  -  уложили  наши  пожитки  и
оседлали коней. Я проваливался в глубокий снег почти до  колена,  на  дороге
было получше, там снег был утоптан. Там я и  дожидался  Финна,  ушедшего  за
деревья в поисках своего лиир.
   Сторр появился мгновенно  -  вылетел  из  леска  и,  как  радостный  пес,
бросился прямо в объятия Финна. Тот опустился на одно колено в снег,  словно
забыв о холоде, и бросил быстрый оценивающий взгляд на харчевню - проверить,
не видит ли кто. Я подумал,  что  навряд  ли  кому-нибудь  придет  в  голову
пялиться на нас.
   Убедившись в этом, Финн протянул руку и обнял Сторра за шею, притянув его
к себе.
   Я не очень-то понимаю, что соединяет их. Знаю только  то,  что  рассказал
мне сам Финн: волк - часть его сердца, разума и души. Без Сторра, сказал мне
Финн,  он  сам  -  не  более,  чем  тень,  не  наделенная  никакими  дарами,
неспособная даже выжить. Странная это  штука,  если  подумать.  Одновременно
есть в этом и величие, и что-то неестественно-отталкивающее -  когда  можешь
жить лишь в магической связи со  своим  животным,  но  спорить  с  тем,  что
работало так явно и заметно, не приходилось. Я уже не однажды видел  встречу
Финна с его волком, и всегда чувствовал себя в чем-то ущербным - чего-то  не
хватало душе, что ли. А может, во мне просыпалось что-то вроде ревности: то,
что испытывал Финн при таких встречах, недоступно никому, кроме Чэйсули. Да,
у меня были и собаки, и любимые лошади, но все это было не то. Это я понимал
по тому, как изменялось лицо Финна, когда при встрече он словно бы  сливался
со Сторром в единое целое.
   Новая лошадка Финна, караковой масти, купленная нами у хозяина  харчевни,
натянула повод. Я придержал ее и проследил за тем, чтобы  она  не  спуталась
поводом с моим пони-степнячком. Вновь взглянув на Финна, я увидел,  как  тот
дружески хлопает Сторра по  плечу  и  начинает  пробираться  назад  ко  мне,
поминутно проваливаясь в снег. Я передал ему поводья. - Ну, и как он?
   - В порядке.
   Странная ласковая полуулыбка держалась на лице Финна несколько мгновений,
словно он все еще говорил с волком. Раз или два у меня возникала мысль,  что
это напоминает  выражение  лица  удовлетворенного  мужчины  после  соития  с
женщиной, сейчас лицо у моего Чэйсули было именно таким.
   - Сторр говорит, что хочет отправиться домой.
   - Не больше, чем я.
   Мысль  о  Хомейне  -  после  всех  этих  чужих  земель  -  заставило  все
перевернуться у  меня  внутри.  Боги,  подумать  только  -  снова  вернуться
домой...
   Я перебросил поводья на спину пони и влез в седло, малыш  при  этом,  как
всегда, фыркнул. Что ж, удивляться тут  нечему  -  я  тяжелее,  чем  степные
всадники, к которым он привык.
   - Думаю, мы сможем добраться до Хомейны еще сегодня, если  только  погода
будет ясной, - я взглянул в небо, привычно щурясь.  -  Может,  отправимся  в
Обитель?
   Финн, устраивавшийся в седле, пристально посмотрел на меня. Как и  я,  он
предпочитал не надевать капюшон, и золотая  серьга  его  в  солнечных  лучах
отбрасывала на. смуглую кожу мягкие светлые отблески.
   - Так скоро? Я рассмеялся:
   - Ты разве не торопишься увидеть своего братца? Финн сдвинул брови:
   - Ты прекрасно знаешь, я вовсе не прочь увидеть Дункана. Но я  не  думал,
что мы сразу отправимся в земли Чэйсули.
   Я пожал плечами:
   - Мы и так почти там. Обитель - на границе, а нам все равно ее пересекать
здесь ли, там... Да, к тому же, думаю, мы оба не прочь увидеть Аликс.
   Финн отвел взгляд, стараясь не встречаться со мной глазами. Странно  было
видеть, что все эти годы, проведенные вдали  от  Хомейны,  не  охладили  его
страсть к жене брата... Впрочем, и мое влечение к ней тоже, кажется,  меньше
не стало.
   В конце концов, он снова взглянул мне в лицо:
   - Ты меня хочешь к ней привести, или следуешь собственному желанию?
   Я улыбнулся, стараясь скрыть от него мои истинные чувства:
   - Она замужем и счастлива. В ее жизни я останусь всего лишь ее дядюшкой.
   - А я - рухолли.
   Финн горько рассмеялся, насмешка была и  в  его  взгляде,  обращенном  на
меня.
   Нет, все-таки мне трудно что-либо от  него  скрыть,  даже  если  я  очень
стараюсь.
   Он резким движением отбросил длинные черные  волосы,  полускрывавшие  его
острое лицо:
   - Не странно ли, как боги играют нашими  желаниями  и  страстями?  Сердце
Аликс принадлежало тебе, а ты и не догадывался об  этом,  хотя  ей-то  нужно
было всего лишь одно твое слово. И тогда я украл ее у  тебя,  чтобы  сделать
моей мэйхой. Но Дункан... Да, Дункан похитил ее у нас обоих.
   Он тяжело склонил голову  и  поднял  руку  в  жесте,  который  я  начинал
ненавидеть, несмотря на множество значений, скрытых в нем - а может,  именно
благодаря этому.
   - Толмоора, - несколько желчно откликнулся я. - Да, Финн, я  тоже  нахожу
это странным. И мне это не слишком-то нравится.
   Финн рассмеялся и стиснул руку в кулак:
   - Нравится? Богам безразлично, нравится нам это, или нет. Нет.  Им  нужно
лишь, чтобы мы этому служили.
   - Вот вы и служите! Не нужно мне это ваше пророчество, я  не  Чэйсули,  я
Хомейнский принц!
   - А станешь Хомейнским королем... и помогут тебе в этом Чэйсули.
   Царствующий Дом Хомейны удерживался на  Троне  Львов  без  малого  четыре
сотни лет  -  вовсе  недолго,  в  глазах  Чэйсули.  Их  история  насчитывала
несколько тысячелетий, уходя корнями в те времена, когда Хомэйнов и в помине
не  было  только  Перворожденные,  праотцы  Чэйсули,  обладавшие  искусством
Изменения.
   И силой совладать с Пророчеством, правящим теперь судьбами целого народа.
   - Тогда - туда, - указал Финн и ударил коня пятками в бока.
   - А ты уверен? - мне вовсе не хотелось  заблудиться,  тем  более  теперь,
когда Хомейна была так близко.
   Финн смерил меня презрительным взглядом:
   - Мы ведь направляемся в Обитель? Мне ли не знать дороги, Кэриллон - ведь
когда-то там был мой дом.
   Я умолк. Временами Финн просто не оставляет мне другого выхода.

Глава 4

   Погода держалась хорошая, но нам это не слишком помогло в пути. Мы ушли с
торной дороги, уводящей на запад к границе Хомейны  и  двигались  теперь  по
малозаметным лесным тропам. Хотя в Эллас Чэйсули и  не  преследовали,  более
того -  относились  к  ним  вполне  терпимо,  они  все  же  предпочитали  не
показываться на глаза. Я сомневался в том, что Верховный Король Родри  знал,
что за люди нашли убежище в его лесах. Они предпочитали быть незаметными - а
потому были окружены еще большей тайной, чем прежде.  Навряд  ли  мы  найдем
прямую дорогу к Обители Клана.
   Наконец на закате мы оставили наши поиски и остановились на ночлег  среди
деревьев. Хомейне и Обители Придется подождать нас до завтра.
   Финн спрыгнул с коня.
   - Разводи огонь, а я пока добуду мяса. Хватит с меня дорожных сухарей - я
снова попробовал настоящего мяса! - весело заявил он, бросил мне  поводья  и
растворился среди березовых и дубовых стволов  рощицы.  Сторр,  как  всегда,
сопровождал его.
   Сперва я занялся лошадьми - снял с  них  нехитрую  поклажу,  расседлал  и
накормил остатками наших  скудных  запасов.  Потом  настало  время  заняться
костром.
   Я  разыскал  камни,  твердо  решив  сделать  подобие  нормального  очага.
Конечно, довольно часто нам приходилось обходиться и  вовсе  без  костра  во
время наших ночлегов под открытым небом, но я  все  же  предпочитал  горячую
пишу дорожным запасам и хотел хотя бы эту ночь провести в тепле.
   Довольно быстро мне удалось соорудить очаг. Я разжег хворост - мы  возили
его с собой - и удостоверился в том, что огонь не собирается гаснуть,  после
чего развернул одеяла, которые снял с коней. Строго говоря, это были попоны:
каждый конь был накрыт двумя такими попонами, ворсом наружу. По  ночам  пони
служили нам с Финном одеялами: конечно,  от  них  разило  конской  шкурой  и
конским потом,  зато,  завернувшись  в  них,  было  тепло  спать.  Теперь  я
расстелил их на снегу: поужинав, мы сможем положить под них горячие камни  и
немного согреть их.
   Позади меня раздался звук. Шаги в глубокому снегу. Моя рука  метнулась  к
рукояти меча, я  вырвал  клинок  из  ножен  и  резко  обернулся,  готовый  к
нападению.
   Заходящее солнце наполнило живым пламенем врезанную в клинок рунную вязь.
   Передо мной из сгущающейся тени вынырнули три человека с мечами наготове,
позади было еще несколько - сколько, я не знал, на это у  меня  не  осталось
времени. Я подумал о том, где сейчас может быть  Финн  -  а  потом  перестал
думать и об этом: на размышления у меня тоже не осталось времени.
   Первого из нападавших я  убил  легко,  успев  только  заметить  выражение
изумления на его лице, когда мой меч рассек шерсть, кожу и меха и  перерубил
кость предплечья, вонзившись в грудную клетку. Он еще оседал на снег,  когда
я вырвал меч из раны, приготовившись к новой атаке.
   Я успел расправиться со вторым нападавшим, когда  остальные  сделали  то,
чт