говорить нечего.
   - О твоем дворце.
   Мгновение Финн изучающе разглядывал меня, взгляд его был серьезен. Сейчас
он был разительно похож на своего брата.
   - Что же, ты сомневаешься в себе? До сих пор сомневаешься? Я-то думал, ты
уже все решил, когда говорил, что пришло время возвращаться из изгнания...
   - А я и решил, - ответил я, продолжая выдирать из бороды кристаллы  льда.
Пять лет в изгнании - большой срок для любого человека, для принца - слишком
большой. Пора нам отвоевать мой трон у этого  солиндского  узурпатора.  Финн
пожал плечами:
   - И отвоюешь. Пророчество Перворожденного не  оставляет  в  этом  никаких
сомнений. Ты отвоюешь свой трон у Беллэма и  его  чародея-Айлини  и  станешь
Мухааром.
   Он поднял руку в перчатке и сделал красноречивый жест:  открытой  ладонью
вверх, пальцы веером. Толмоора. В этом жесте было все  содержание  философии
Чэйсули: судьба каждого человека - в руках богов.
   Что ж, значит, так тому и быть. Особенно если волею богов я стану королем
Хомейны вместо Беллэма.
   Из-за снежной пелены свистнула  стрела  и  глубоко  вонзилась  меж  ребер
скакуну  Финна.  Несчастный   пони   заржал,   шарахнулся   в   сторону   на
подкашивающихся ногах, по брюхо проваливаясь в снег - и повалился на  землю,
забившись в агонии.
   Из его ноздрей и из раны в боку хлынула кровь, пятная снег ярко-алым.
   Я мгновенно выхватил меч из притороченных  к  седлу  ножен,  выругавшись,
развернул коня - и увидел, как Финн, уже успевший подняться на ноги, вскинул
руку в предостерегающем жесте:
   - Их трое...там!
   Первый из нападавших всадников оказался передо мной. Мы сошлись в ближнем
бою. У него тоже был меч, и он размахивал им, как косой,  в  надежде  снести
мне голову. Знакомые звуки: свист стали, рассекающей воздух,  конский  храп,
звук вырывающегося сквозь стиснутые зубы дыхания... Я, кажется, даже  слышал
скрип  моих  собственных  зубов,  когда  взмахнул   мечом.   Меха   защитили
нападавшего - но не слишком надежно, удар выбил его из седла и  ослабил  его
контратаку. Мой клинок рассек меха, кожи - и тело противника, я довел удар -
и человек мертвым осел на снег.
   Я рывком высвободил меч и снова развернул коня, проклиная  его  маленький
рост. Если бы у меня был хомейнский боевой конь... Степной пони  был  выбран
из соображений конспирации: я  не  собирался  воевать  на  нем.  Теперь  мне
приходилось за это расплачиваться.
   Я поискал глазами Финна - и вместо него увидел волка. Подле него на снегу
распростерся мертвец с разинутым  в  безмолвном  вопле  ртом  и  разорванным
горлом,  третий  и  последний  из  нападавших  все  еще   сидел   в   седле,
бессмысленным  и  безумным  взглядом  завороженно  глядя  на  волка.  Ничего
странного в этом не было: он видел изменение облика,  а  одного  этого  было
достаточно, чтобы заставить даже взрослого мужчину вопить от  ужаса,  я  сам
научился сдерживать страх  только  потому,  что  видел  это  много  раз.  Но
по-прежнему зрелище это вызывало у меня суеверный ужас.
   Волк был большим самцом с  рыжеватой  густой  шерстью.  Едва  нападающий,
вскрикнув, попытался спастись бегством, волк  прыгнул.  Человек  вылетел  из
седла и распростерся навзничь на  снегу,  вопя  и  пытаясь  руками  защитить
горло, на котором уже почти сомкнулись белоснежные клыки...
   - Финн! - перехватив клинок плашмя,  я  шлепнул  своего  пони  по  крупу,
заставив его идти вперед.
   - Финн, - проговорил я уже тише, - допросить покойника будет тяжело.
   Стоявший над корчащимся в снегу телом волк повернул  голову  и  посмотрел
прямо на меня. Немигающий взгляд его заставил меня  внутренне  содрогнуться:
привыкнуть к этому почти невозможно.  С  рыжеватой  волчьей  морды  на  меня
смотрели человеческие глаза.
   Потом рябящее марево поглотило  волка  -  сверкающая  пустота  ничто,  от
которой резало глаза, на мгновение у  меня  закружилась  голова,  а  желудок
сжался в пульсирующий комок. Только глаза, устремленные на меня,  оставались
прежними: странные, звериные, желтые  глаза.  Глаза  безумца.  Или  -  воина
Чэйсули.
   По спине у меня пробежал холодок,  я  с  трудом  подавил  дрожь.  Рябящая
пустота исчезла, извергнув человека. Не волка: смуглого высокого человека.
   Вернее сказать, не совсем человека. Нечто иное. Нечто большее.
   Я пошевелился в седле, сжал коленями бока  пони,  заставляя  его  подойти
ближе. Малыш-степнячок коротко испуганно заржал, учуяв  запах  смерти  -  на
снегу кроме мертвого пони Финна остались два человеческих  трупа,  и  чистая
белизна была запятнана алой кровью  -  но  все-таки  повиновался  и  подошел
ближе. Я заставил его подъехать к пленнику, тот по-прежнему лежал  навзничь,
расширенными от ужаса глазами глядя на человека, который секунду назад был -
волком.
   - Эй, ты, - проговорил я, человек моргнул, повернул голову в мою  сторону
и попытался подняться - но не посмел, да и сил не хватило, он был беспомощен
перед нами, и я хотел, чтобы он осознал это в полной мере.
   - Говори, - приказал я, - кто твой хозяин? Кто послал тебя?
   Человек не ответил. Финн сделал шаг в его сторону - всего  один  шаг,  не
промолвив ни слова. И тут пленник поспешно заговорил.
   Я подавил готовый вырваться у меня  возглас  удивления:  человек  говорил
похомэйнски, не на языке Эллас. Я не слышал этого языка уже пять лет - разве
что из уст Финна, даже теперь мы по-прежнему продолжали говорить между собой
на языке Кэйлдон и Эллас.  И  вот  -  здесь,  в  Эллас,  мы  снова  услышали
хомэйнскую речь.
   Человек не смотрел на Финна - только на меня.
   Я увидел, как на его лице сменяют друг друга страх - стыд - ярость:
   - А что, у меня был выбор? У меня на руках жена и  дочь,  которым  нечего
есть, не во что одеваться, нечем  согреться  зимой.  Мою  ферму  забрали  за
долги.
   Мои деньги все ушли на войну. Мой сын погиб вместе с принцем Фергусом.  И
что, я должен позволить жене и дочери умереть с голоду? Или, может, было  бы
лучше, если бы моя дочь стала шлюхой при дворе Беллэма?
   Его карие глаза смотрели на меня с яростью, чем дольше  он  говорил,  тем
скорее исчезал его стыд и тем сильнее становился гнев.  Теперь  в  человеке,
казалось, не осталось ничего, кроме враждебности и отчаянья.
   - У меня не было выбора! Не было! Мне предлагали золото...
   Мне показалось - в подреберье вонзился острый клинок.
   - Кровавое золото, - прервал я его, уже зная, что он ответит мне.
   - Да! - крикнул пленник. - Но оно того стоит! Война Шейна не принесла мне
ничего и отняла жизнь у моего сына, я потерял кров над  головой,  моя  семья
впала в нищету... Что мне еще остается? Беллэм предлагает золото -  кровавое
золото! и я возьму его. Как и любой из нас!
   - Любой? - эхом откликнулся  я,  его  слова  вовсе  не  понравились  мне.
Неужели вся Хомейна готова выдать меня моему  врагу  за  солиндское  золото?
Тогда мы обречены на неудачу, даже не начав сражения...
   - Да! - крикнул человек с яростью обреченного. - Все! А почему  нет?  Они
демоны. Они нарушают все законы, божеские и человеческие. Они - звери!
   Ветер переменился. Теперь он снова швырял мне в лицо ледяную крошку, но я
почти не замечал этого - даже не попытался защититься от ветра.  Не  мог.  Я
застыл, глядя на пленника, онемев...
   А потом перевел взгляд на Финна. Как и  я,  он  был  неподвижен  -  молча
смотрел на распростертого у его ног человека. Но мгновением позже он  поднял
голову и прямо посмотрел на меня. Я увидел, как сузились его зрачки,  утонув
в море яростной желтизны. Желтые глаза. Иссиня-черные волосы. Золотая серьга
в левом ухе. Странное, хищное, смуглое лицо.
   Я взглянул на него новыми  глазами  -  как  ни  разу  мне  не  доводилось
смотреть на Финна за все пять лет нашей жизни в изгнании -  заново  осознав,
кто он.
   Чэйсули. Изменяющий  облик.  Человек,  который  мог,  когда  хотел  того,
принимать обличье волка.
   И - причина этого внезапного нападения. Не я, о нет. Вовсе  не  я.  Я  не
имел значения для нападавших. Наш пленник не  знал  даже,  что  моя  голова,
доставь он ее Беллэму, принесла бы  ему  больше  золота,  чем  он  мог  даже
представить себе.
   Боги, он же даже не знает, кто я!
   В  другое  время  жестокая  ирония  происходящего   заставила   бы   меня
рассмеяться. Я слишком высоко ценил себя, наивно полагая, что все знают меня
и цену мне. Но здесь и сейчас никому не было дела до  меня.  Имело  значение
только то, к какому народу принадлежит Финн.
   - Из-за меня, - подтвердил Финн. Больше он не проронил ни слова.
   Я  кивнул,  ощутив  внезапную  слабость  и  легкую  тошноту.   Это   было
невозможно, невероятно... и все же - было. Мы возвращались в  Хомейну  после
пяти лет скитаний на чужбине, чтобы собрать войско и отвоевать  мой  трон  у
Беллэма  -  и  первое,  с  чем  нам  довелось  столкнуться,   была   прежняя
враждебность и ненависть хомэйнов к Чэйсули. Священное истребление,  начатое
Шейном  -  Чэйсули  называют   это   кумаалин   -   начиналось   как   месть
короля-безумца, но не прекратилось с его смертью и падением его державы...
   Они пришли не за моей жизнью, они не собирались даже брать меня в плен.
   Они пришли за Финном - потому что он был Чэйсули.
   - Что они тебе сделали? - спросил я. -  Чэйсули.  Что  сделал  тебе  этот
человек?
   Хомэйн посмотрел на Финна с выражением, похожим на изумление:
   - Он оборотень!
   - Но что он тебе сделал? - настаивал я. - Он что, убил твоего сына? Отнял
у тебя ферму? Изнасиловал твою дочь? Довел твою семью до нищеты? Что?
   - Не утруждай себя, - откликнулся Финн. - Кривое дерево не выпрямишь.
   - Но его можно срубить, - возразил я. - Срубить,  разрубить  на  куски  и
бросить в огонь...
   Я замолчал, заметив выражение лица Финна - замкнутое, чуть отстраненное.
   Финн был не из тех, кому можно было сочувствовать,  за  кого  можно  было
сражаться, защищая его жизнь. Это была его война.
   - Можно  изменить  его?  -  спросил  я.  -  Я  понимаю,  что  двигало  им
отчаявшийся идет на отчаянные шаги - но я не потерплю подобных целей.  Войди
в его разум, в его мысли - измени его, и пусть идет восвояси.
   Финн поднял правую руку. В руке ничего не  было  -  но  он  сделал  жест,
словно бы сжимал рукоять кинжала. Он испрашивал  моего  позволения.  Он  был
ленником принца Хомейны - и спрашивал позволения убить у своего сюзерена.
   - Нет, - ответил я на его безмолвный вопрос. - Не в этот  раз.  Используй
свою магию. Человек дернулся:
   - Боги, нет! Нет! Только не чародейство... Он попытался вскочить на  ноги
и бежать.
   - Держи его, - спокойно приказал  я.  Мгновенно  Финн  оказался  рядом  с
пленником, не давая ему подняться с колен, сам он  стоял  на  одном  колене,
одной рукой сжимая горло хомэйна, второй обхватив его затылок. Одно движение
- и все будет кончено.
   - Милосердия!.. - крикнул человек. И я  был  готов  подарить  ему  жизнь,
видят боги, но того, что произошло дальше, предвидеть я не мог.
   Финн не стал переспрашивать меня. Он принял мое решение, как приказ.  Его
рука сжала голову хомэйна - в глазах того появилось  выражение  беспомощного
ужаса - и почти мгновенно они стали пустыми и безжизненными.  Я  понял,  что
Финн исполняет мое приказание.
   Я мог прочитать это по глазам. Не раз мне доводилось видеть глаза и  лица
тех, кто испытывал на себе силу магии Чэйсули. Но каждый раз я видел и глаза
Финна:  они  становились  пустыми,  душа  уходила   из   них,   сливаясь   в
сопереживании с душой другого  человека,  подчиняя  его  своей  воле.  Здесь
оставалось только его тело, пустая оболочка - сам  он  уходил.  То,  чем  он
становился,  было  одновременно  меньшим,  чем  Финн,  и   чем-то   большим,
устрашающим и внушающим почтение, если  не  преклонение.  Он  становился  не
человеком, не богом, не зверем - чем-то иным.
   Чужим. Неведомым. Незнакомым мне. Человек дернулся - его тело обмякло, но
он не упал, руки Финна по-прежнему поддерживали его - одна на горле,  другая
на затылке. Он ничего не делал. Он ждал.
   И тут внезапно Финн вздрогнул всем  телом,  его  смуглое  загорелое  лицо
посерело, застыв, как маска смерти, глаза по-прежнему оставались пустыми.  Я
слышал, как клокочет дыхание в его груди,  видел,  как  мучительно  кривятся
губы в гримасе то ли отвращения, то ли боли... И  мгновением  позже,  прежде
чем я успел сказать хоть слово, он свернул пленнику шею и отшвырнул тело  на
снег.
   - Финн! - я мгновенно оказался на земле и вонзил меч в снег -  сейчас  он
мешал мне, шагнул к Финну, сгреб его за грудки:
   - Финн, я сказал - измени его, а не убей... Но Финн уже валился  навзничь
в снег: я понял, что он не услышал меня. Он не был сейчас собой. Его  самого
по-прежнему не было здесь.
   - Финн, - я схватил его за руку, удерживая от падения.  Даже  под  теплой
зимней одеждой  я  чувствовал,  как  напряжены  его  мышцы,  лицо  его  было
по-прежнему мертвенно-бледным, зрачки - черные  булавочные  головки  в  море
чисто-желтого яростного цвета...
   - Финн...
   Он снова дернулся - и, наконец, пришел в себя. Повернул голову ко мне, не
сразу осознав, что это я, что я держу его за руку. Он снова был самим собой,
но я не спешил ослабить хватку. Если бы это не был Финн,  я  бы  никогда  не
оставил меча.
   Он посмотрел мимо меня, на распростертое в снегу тело.
   - Тинстар, - его губы шевелились с трудом, словно ему мучителен был самый
звук этого имени. - Я коснулся... воли Тинстара.
   Я уставился на него в растерянности:
   - Как?
   Финн сдвинул брови в мучительном раздумье и провел рукой по  лбу,  словно
хотел утереть пот, хотя лицо его было залеплено снегом, а сам он  дрожал  от
холода. На  мгновение  он  открылся,  позволив  мне  увидеть  свои  истинные
чувства, он был сейчас растерян и как-то странно уязвим.
   - Он был... там. Как сеть, как  паутина  -  мягкая,  тонкая  и  липкая...
паутина, которую невозможно сбросить, невозможно разорвать...
   Финн встряхнулся, словно вышедший из воды пес.
   - Но... если эти люди охотились за Чэйсули, а не за принцем Хомейны...  -
я помолчал. - Разве Тинстар стал бы ввязываться в кумаалин!
   - Тинстар ввяжется во что угодно. Он - Айлини. Я с  трудом  удержался  от
улыбки - но не улыбнулся, подумав о Тинстаре.  Тинстар,  прозванный  Великим
Айлини, поскольку он правил - если, конечно, так можно выразиться -  народом
чародеев Солинды. Как Чэйсули были народом магов,  живущих  в  Хомейне,  так
Айлини приходили из Солинды. Но они  были  -  злом,  ибо  исполняли  веления
демонов преисподней. Что доброго может быть из Солинды - что  доброго  можно
ждать от Айлини?.. Они хотели власти над Хомейной - и потому помогли Беллэму
Солиндскому захватить ее.
   - Но, значит, он не знает, что мы здесь, - раздумчиво проговорил я.
   - Мы в Эллас, - напомнил мне Финн. - Хомейна всего в одном-двух днях пути
отсюда - все зависит от того, какая будет стоять погода - и я не сомневаюсь,
что границу стерегут соглядатаи Беллэма. Может быть, эти люди  действительно
были посланы, чтобы охотиться на Чэйсули...
   Он сдвинул брови,  я  понял,  что  он  размышляет,  каких  доказательств,
убийства Чэйсули требует Беллэм от  своих  слуг.  Должно  быть,  они  должны
принеси серьгу, может, и браслеты тоже...
   - ... но может статься, что они разыскивали хомейнского принцаизгнанника,
- он продолжал хмуриться. - Я не уверен. У меня было  слишком  мало  времени
для того, чтобы выяснить их истинные намерения.
   - А теперь уже поздно.
   Финн посмотрел на меня, по его лицу снова ничего нельзя было прочесть.
   - Если Тинстар связался с хомэйнами и посылает их охотиться  на  Чэйсули,
эти хомэйны должны умереть, - ровно проговорил он, взглянул на мертвое тело,
потом снова поднял взгляд на меня. - Я должен охранять твою жизнь,  это  мой
долг.. Неужели я не могу сделать того же для себя самого?
   Я долго молчал.
   - Да. Конечно, - в конце концов жестко проговорил я и пошел назад к коню,
чтобы вытащить из снега меч. Финн двинулся к убитому пони и снял с его спины
седельные сумки.
   Я вновь взобрался в седло и сунул меч в  ножны,  удостоверившись  прежде,
что клинок чист и на нем не осталось следов  крови.  В  молочно-белом  свете
вьюжного дня руны на клинке сияли серебром - руны  Чэйсули,  сплетающиеся  в
надпись  на  Древнем  Языке,  которого  я  не  знал.  Меч  Чэйсули   -   для
принца-хомэйна. Но Пророчество гласило другое: однажды человек  всех  кровей
объединит в мире четыре враждующих державы и два народа магов.  Быть  может,
тогда этот меч больше не будет мечом Чэйсули в руках  хомэйна,  а  просто  -
мечом в руках короля...
   Но пока золотая рукоять с царственным гербовым львом и  огромным  сияющим
рубином в яблоке должна остаться скрытой под кожаной  обмоткой.  По  крайней
мере, до тех пор, пока я не освобожу Хомейну и не займу Трон Льва.
   - Садись позади меня, - сказал я Финну. - Ты не  можешь  идти  по  такому
снегу.
   Чэйсули передал мне сумки, но сам не сдвинулся с места.
   - Твоему коню и тебя за глаза хватит, шутка ли -  тащить  на  себе  такую
тушу! - он ухмыльнулся. - Я и не  стану  идти  по  этому  снегу.  Я  побегу.
Волком.
   - Если Сторр ушел слишком далеко вперед. Я остановился на полуслове. Хотя
Изменяющийся может принимать  облик  лиир  только  если  лиир  находится  не
слишком далеко,  было  очевидно,  что  с  этим  задержки  не  будет.  Особое
отстраненное выражение на лице Финна - выражение,  которое  я  успел  хорошо
узнать за эти годы - объяснило мне все без слов. Его мысли  были  сейчас  не
здесь - он отвечал на зов, взгляд его остановился, словно бы  он  говорил  с
чем-то внутри себя - или с кем-то, кого не мог слышать никто, кроме него.
   Он неожиданно широко улыбнулся, разом забыв и нападение, и Тинстара:
   - Сторр говорит, что нашел для нас ночлег. Придорожную харчевню.
   - Далеко?
   - Лига или около того.  Думаю,  после  всего  того  времени,  которое  мы
провели под открытым небом, эта дорога не покажется тебе такой уж длинной, -
он отбросил волосы назад одним беспечным движением  руки.  -  В  способности
принимать облик лиир есть масса преимуществ, Кэриллон. Я доберусь быстрее  -
а кроме того, мне будет гораздо теплее, чем тебе.
   Я решил не обращать внимания на его слова и промолчал -  а  что  мне  еще
оставалось делать? Развернул своего  пони,  вывел  его  на  тропу  и  поехал
вперед,  оставляя  позади  убитого  пони  и  трех  мертвых  людей,  их  кони
разбежались.  Тяжело  вздохнув,  я  вполголоса  последними  словами  обругал
метель, мое лицо успело онеметь от холода, а борода основательно обледенела.
   Мимо  меня  стрелой  пронесся  Финн  -  в  облике   волка   стремительный
желтоглазый зверь, покрытый густой рыжеватой шерстью.
   Не было ни малейшего сомнения в том, кому из нас теплее.

Глава 2

   В общую комнату набилось множество народа:  как  и  мы,  все  они  искали
защиты от непогоды.  На  каждом  столе  стояли  сальные  свечи  -  оплывшие,
окруженные масляно поблескивающими медленно застывающими  лужицами,  они  по
капле цедили тускло-желтый свет, зато копоти от них  было  предостаточно,  и
жирный дым клубами поднимался к низким потолочным  балкам  харчевни.  Смрад,
царивший здесь, был настолько густым и едким, что заставил меня закашляться,
однако - в тесноте, да не в обиде: по крайней мере, здесь хоть тепло было. А
сейчас ради этого я бы еще и не такую вонь стерпел.
   Я рванул дверь, пропахав ее  нижним  краем  глубокую  борозду  в  мерзлом
земляном полу.  Вовремя  успел  пригнуться:  вообще-то  рисковал  с  разгону
врезаться лбом в дверную  притолоку.  Двери  придорожных  харчевен  явно  не
рассчитаны на людей моего роста, за пять лет, проведенных в изгнании, я стал
много выше, чем был прежде, и по меньшей  мере  вдвое  тяжелее.  Жаловаться,
однако, было не на что: коль скоро  при  таком  росте  и  весе  узнать  меня
сложновато - пусть их, эти элласийские косяки, пусть я хоть каждый день  так
по-дурацки в них въезжаю!
   Пока я сражался с д