ийца.
     - Бывало, что я врал, - согласился я, -  и  конечно  мне  приходилось
убивать, если ты говоришь о врагах, пытавшихся убить меня. Но в главном ты
не прав, - я глубоко вздохнул и понял, что  пора  менять  тему.  -  А  что
касается смерти Аладара, я могу сказать одно: он заслужил ее.  Это  личное
дело. И я готов принять за эту смерть любые вызовы, хотя убила его Дел,  -
я посмотрел на нее, потом снова на Незбета.  -  А  ты,  несмотря  на  свои
убеждения, работаешь на женщину. Она  использовала  мужчину  чтобы  нанять
тебя, зная, что ей ты бы отказал. А значит она наняла тебя ложью.  Деньги,
которые ты принял, позорные.
     - Денег я не получу, пока не привезу тебя! - рявкнул он.
     - Неужели? - я удивленно выгнул брови. - Значит ты даже глупее, чем я
думал.
     - Тигр, - тихо сказала Дел; я понял, что это вопрос.
     Я пожал плечами.
     - Он проиграл. Танец окончен. И если он не  захочет  стать  борджуни,
пожертвовав своим положением и гордостью, он не посмеет нас  преследовать,
- я махнул рукой. - Отпусти его. Пусть возвращается к остальным. Он  может
передать им все наши слова, - Дел опустила Бореал, а я встретился взглядом
с Незбетом. - Слушай меня, Незбет: сейчас я говорю с тобой как танцор меча
с танцором. Я клянусь тебе именем моего шодо: все, что тебе  рассказали  -
вранье. Передай это воинам.
     Незбет уставился на меня. Он вдруг постарел, а  губы  превратились  в
тонкую прямую линию.
     - Значит ты опозорен, - объявил он. - Ты обесчестил имя своего шодо.
     Я устало махнул рукой.
     - Убирайся отсюда, мальчишка. Ты слишком глуп, чтобы жить, но я  тебя
убивать не буду. Моему мечу нравится вкус мужчин.
     Незбет подобрал клинок и убрал его в диагональные ножны. На  прощанье
он еще раз попытался испепелить меня взглядом, потом повернулся, вскочил в
седло и поскакал в пустыню. Лошадь шла тяжелым галопом, поднимая в  воздух
облака песка.
     Я тяжело вздохнул и, глядя ему вслед, заметил:
     - Воды у него мало, и лошадь он загонит.  Ему  повезет,  если  быстро
встретит людей. А мы, похоже, пока в безопасности.
     - Нет, - покачала головой Дел.
     - Может и нет, - согласился я. - Нам тоже пора ехать.
     - Тигр?
     - Что?
     - Почему ты не взял его лошадь? Он сказал, что за ним идут  другие...
они могут встретиться.
     Я задумался. Нахмурился. Посмотрел на нее.
     - Ну, наверное мы просто не можем поступать как воры.
     Дел усмехнулась.
     - Наверное.


     Он начался незаметно, как начинаются самые страшные  из  них.  Легкий
ветерок оставлял узоры на песке, подергивал за шелк бурнуса; воздух ласкал
лицо, откидывал волосы со лба и глаз. Песок,  поднимавшийся  из-под  копыт
жеребца, взлетал, зависал в воздухе и поднимался еще выше, жаля глаза. Дел
и я, сидя рядом, спасались от него под надвинутыми капюшонами, пока  я  не
скинул шелк с головы и не натянул повод, заставляя жеребца остановиться.
     - Самиэль, - сказал я, имея в виду ветер, а не мой меч.
     Дел не сразу поняла, потом забеспокоилась.
     - Ты уверен?
     - Воздух  пахнет  по-другому,  -  я  прищурился.  Солнце  по-прежнему
слепило глаза, хотя песок уже летал в воздухе. Если ветер станет  сильнее,
самиэль превратится в  самум.  В  пустыне  от  горячего  ветра  достаточно
неприятностей, а хуже песчаной бури уже ничего не придумаешь.
     - Лучше нам найти какое-нибудь убежище, вроде стены в оазисе...  -  я
покачал головой, отгораживаясь от солнца и песка ладонью.  -  Мы  отъехали
слишком далеко. Может найдем какие-нибудь деревья...
     - Я помню самум... - Дел поежилась и не стала продолжать.
     Я тоже его не забыл. Тогда мы только встретились и  Дел  была  совсем
недоступной...
     Я  криво  улыбнулся,  вспоминая  те  дни.  И  длинные   темные   ночи
разочарований.
     Дел ткнула меня в спину.
     - Мы едем дальше? Или остаемся здесь?
     - Кто-то поедет, а кто-то пойдет. Жеребец устал, ему нужен отдых.
     Дел изобразила задумчивость и наконец приняла решение:
     - Ну так уж и быть, пусть тем, кто пойдет буду я, - она  соскользнула
по гнедому крупу и пошла к  голове  жеребца.  -  По-моему  впереди  что-то
растет.
     Я пожал плечами.
     - Замечательно, тогда вперед. Не хотелось бы останавливаться, в любой
момент ожидая появления новых гончих аид... - я  повернулся,  прищурившись
осмотрел горизонт в той стороне, откуда мы пришли. - Если Незбет не соврал
и они действительно так близко, долго гнаться за нами им не  придется.  По
крайней  мере  некоторым  из  них.  Мы  постоянно   по   разным   причинам
задерживаемся и теряем слишком много времени.
     - И чем больше мы будем задерживаться, тем больше их  будет  догонять
нас.
     - Это точно, - согласился я.  -  Давай  надеяться,  что  если  вскоре
кто-то и появится, то это будут  выскочки  вроде  Незбета,  пожертвовавшие
собственным благополучием ради славы и вырвавшиеся намного вперед.
     - Мне не нравится, что так много танцоров  согласились  охотиться  за
своими, - мрачно сообщила Дел.
     Я обернулся.
     - С танцорами мечей мы справимся. Мы двое из лучших, помнишь? Если не
самые лучшие, - я сказал "мы" понимая, что она заслужила это.  -  И  кроме
того, всей толпой они не нападут.  Это  против  правил  круга.  Они  будут
танцевать один за другим. Я больше волнуюсь из-за племен.
     Но Дел не могла успокоиться из-за танцоров мечей.
     - И сколько танцев ты сумеешь выиграть, в твоем состоянии?
     - Я? Аиды, баска... я могу ссылаться на больное колено очень долго, -
я усмехнулся. - Может, в конце концов они устанут ждать и сдадутся.
     - А ты когда-нибудь сдавался, если тебя нанимали на работу?
     - Один раз. Тот  человек  действительно  заболел...  он  умирал  и  я
отпустил его. Но между прочим,  могу  сообщить  тебе,  что  я  ограничился
гонораром, может это возродит хотя бы часть твоей веры в меня.
     - Часть возродит, - согласилась она. - Но тебе нужно было  вернуть  и
гонорар, поскольку ты не выполнил задание.
     - Ну... да, - и я снова прищурился,  защищаясь  от  укусов  песка.  -
Давай к тем кустам. Надеюсь, ему это надоест до того, как он превратится в
самум.


     Немного позже, когда мы съежившись лежали среди кустов, Дел  сообщила
то, что и без слов было ясно.
     - Он не прекращается.
     - Нет.
     - И даже становится сильнее.
     - Да.
     - Значит будет самум.
     - Похоже на то, - я по привычке попытался согнуть колено, выругался и
сел.
     Возразить было нечего. Он не прекращался. Он становился сильнее. И он
почти превратился в самум.
     Нет, он уже превратился.
     - Аиды, - пробормотал я.
     Дел, сжавшаяся среди корявых кустов, повернулась и  увидела  то,  что
обнаружил я: через горизонт перекатывалось охряно-темное  облако  песка  и
грязи.
     Жеребец беспокойно заржал и начал рыть песок, добавляя в воздух пыли.
Я поднялся, прохромал два шага к нему, успокаивающе провел рукой по шее.
     - Легче, старина. Ты  знаешь  правила  этого  танца.  Приляг,  закрой
глаза... - я положил руку на оголовье уздечки, собираясь заставить жеребца
лечь.
     И тут меня осенило.
     Я мрачно посмотрел на клубы песка, катившиеся из-за  горизонта.  Там,
где мы находились, был пока еще самиэль, а не самум,  но  через  несколько
минут истинная сила и ярость песчаной бури поглотит нас. Положение было не
совсем безнадежным: у нас были одеяла, вода и еда, так что даже если самум
продлится несколько дней...
     Нет, об этом лучше не думать.
     Думай о чем-нибудь другом. О магии.
     Незбет сказал: я вызвал огонь с неба своим мечом. И я  сделал  стекло
день или два назад. Дважды я создал  что-то  из  ничего,  используя  магию
Самиэля и подчиняя ее своей воле. В  Искандаре  я  вызвал  песчаную  бурю,
чтобы облегчить нам побег, и держал  ее  под  контролем.  Стеклянный  круг
получился случайно, я смутно помнил как это произошло, но все  равно,  это
означало, что с помощью Самиэля, если обстоятельства вынуждали меня, я мог
совершать чудеса.
     И не выпускать из-под контроля магию.
     Племена верили,  что  джихади  может  сделать  невозможное,  например
превратить песок в траву. Так почему же они не  поверили,  что  я  джихади
после того, как я вызвал огонь с неба?
     Потому что Песчаный Тигр был всего лишь танцором меча, который провел
детство чулы. А рядом с ним стоял  Аджани.  Аджани  -  огромный,  могучий,
умный, который по выражению Кота Беллина горел очень ярко  -  заставил  их
поверить в себя. Он потратил на это много слов и времени.
     Теперь я мог доказать им, что Оракул показал на меня,  только  сделав
то, на что способен один джихади.
     А для этого мне нужна была магия.
     Жеребец невесело кивнул, потом повернул голову, ткнулся  лбом  мне  в
грудь и сильно потерся,  что  лишило  меня  с  таким  трудом  сохраняемого
равновесия. Я устоял только  потому  что  успел  ухватиться  за  седло,  и
выругался, когда больное колено напомнило о моем неделикатном отношении  к
нему.
     Песня ветра изменилась.
     - Тигр...
     Я перестал ругаться и осмотрелся. День превращался в ночь.
     Времени уже не было.
     Я отвязал жеребца от куста, который  он  легко  мог  выдрать,  но  не
выдирал потому что ему и в голову не приходило, что он явно  сильнее  -  и
умнее - сидящего в песке растения. Все лошади таковы. Повод я закинул  ему
на шею и привязал к седлу. Если жеребец вздумает спасаться бегством - чего
я опасался - лучше предусмотрительно избавить его  от  травм.  Болтающийся
повод обычно рвется, когда на него наступают. Но однажды я видел как  нога
убегавшей лошади попала в петлю болтавшегося  повода,  и,  споткнувшись  и
неудачно упав, лошадь сломала себе шею.
     - Не поднимайся, - посоветовал я Дел, - а лучше ложись.  Можешь  даже
закрыть глаза или спрятаться под одеяло. Я сам не представляю,  что  может
произойти.
     Дел сидела прямо.
     - Что ты... Тигр!
     Я вынул из ножен меч.
     - Эта штука у меня уже давно, а я так и не выяснил, что я могу с  ней
сделать.
     - Или он с тобой!
     - Ну... и такое может  быть,  -  я  прищурился,  спасаясь  от  песка,
выплюнул грязь изо рта и пожал плечами. - Придется рискнуть. И к тому  же,
баска... может удастся задержать идущих за нами гончих.
     - Это может убить тебя!
     - Нет, - усмехнулся я. - Убить меня придется тебе, если Чоса  слишком
разойдется.
     Она тут же замолчала.
     На это я и  рассчитывал;  размышления  о  предстоящем  меня  тоже  не
радовали.
     И рисковал я гораздо больше, чем она.
     Я так думаю.
     Аиды, как же я ненавижу магию.



                                   13

     Я подумал о песне, просто о глупой песенке. Я не мастер в пении  (Дел
сказала бы совсем не мастер) и поэтому всегда чувствую себя втройне глупо,
когда приходится петь. Я стоял в окружении песков и сочинял песенку,  даже
напевал вслух, потому что из прошлого опыта знал, что без  этого  было  не
обойтись. По крайней мере раньше каждый раз я пел.
     Северяне Стаал-Уста  мне  все  подробно  объясняли:  пение  позволяло
оживить меч, вложить в него сознание,  вызвать  силу,  скрытую  в  яватме,
омытой тщательно продуманными ритуалами и рунами. Согласно  привычным  мне
представлениям о танце, пение только мешало сосредоточиться. Готовиться  к
вступлению в круг нужно было совсем иначе: замкнуться в себе, оживить свою
душу, успокоить свои чувства...
     Аиды, если задуматься, все это  звучит  странно,  а  если  попытаться
объяснить вслух, то получается просто ерунда. Так что  попробую  проще:  я
воспринимал себя как оружие, а меч как свое  продолжение,  поэтому  стоило
мне только подумать о движении, меч тут же совершал его  как  неотъемлемая
часть моего тела.
     Раньше у меня был Разящий. Я  считал  его  совершенством,  но  в  бою
против Северного танцора меча, повторно напоившего  свою  яватму,  он  был
разбит. Вместе с Разящим я много лет бродил по  Югу  и  каждый  домейн,  в
котором мы находились, принадлежал нам, хотя об этом не знал владевший  им
танзир; а среди танцоров  мечей,  которые  правят  Югом  своим  искусством
владения оружием и готовностью убивать за деньги, мы с  Разящим  считались
лучшими.
     Конечно Аббу Бенсир мог бы возразить и заявить, что это он лучший, но
до сих пор не делал этого, потому что наши дороги долго не пересекались. У
Аббу была своя часть Юга, у меня своя. Мы уважали друг друга.
     Уважал ли он меня до сих пор, я не знал. Возможно. Тот, факт, что  он
согласился выследить нас, не означал что он потерял к нам уважение, скорее
мы просто стоили обещанных денег. В конце концов, ведь именно Аббу  бросил
мне свой меч в разгар суматохи в Искандаре, когда я лишился своего.
     Конечно тогда платить за мою голову никто еще не собирался.
     Теперь он бы не бросил мне свой  меч,  он  бы  забрал  мой,  если  бы
смог... и это заставило меня вспомнить о Самиэле - и Чоса Деи.
     Ветер и песок забивали уши. Я слышал низкое рычание, жалобу  песчаной
бури, отчаявшейся утолить свой страшный голод. Я и раньше слышал эти стоны
и чувствовал силу. Если я и дальше буду  так  стоять,  существует  большая
вероятность, что  больше  я  в  своей  жизни  ничего  не  услышу  -  и  не
почувствую.
     Мне  удалось  повернуть  голову  и  через  плечо  увидеть  Дел.   Она
скорчилась за песчаным заносом, натянув на голову капюшон и завернувшись в
одеяло. Контуры тела терялись в многочисленных складках, но  я  видел  ее:
длинные  ноги,  переплетенные  с  моими,   аромат   бело-шелковых   волос,
щекотавших мне лицо. Я не мог отдать это тело - и дух, скрывавшийся в  нем
- на расправу самуму.
     Или необузданной магии.
     Аиды.
     Значит ничего не остается, как только доказать, что я сильнее.
     - Ладно, - прошептал я ветру, -  давай  обсудим,  только  мы  вдвоем,
стоит ли дуть в этой части пустыни...  или  лучше  перебраться  туда,  где
собралась толпа танцоров мечей, мечтающих получить наши шкуры... и конечно
деньги, которые им за нас обещали.
     Самум зарычал громче, визжа, шипя и подвывая. Песок  и  грязь  жалили
даже прищуренные, почти закрытые глаза. Ресницы отяжелели от песка, ноздри
были наполовину забиты, губы спеклись. Песок  скрипел  на  зубах,  обдирал
язык и горло. Но я знал,  что  повернувшись  спиной  к  ветру,  я  признаю
превосходство самума.
     Где-то позади меня возмущенно фыркнул жеребец. Я слабо удивился,  что
он еще не убежал. Наверное он думал, что все еще  привязан...  нужно  было
хлопнуть его по крупу и отослать.
     Я сжал рукоять двумя руками и  поднял  меч  высоко  в  воздух.  Ветер
взвизгнул и застонал, порезавшись об острие.  Весь  мир  вокруг  меня  был
наполнен воем. Волосы срывало с лица и отбрасывало назад, едва не  вырывая
их из кожи. Я расставил ноги пошире, чтобы не мешало больное колено, зарыл
их по лодыжки в песок для устойчивости, и потянулся  в  воздух  за  мечом,
вертикально разрезая бурю.
     Я стоял как настоящий завоеватель, как варвар  с  мечом,  празднующий
победу или воспевающий свои подвиги так,  что  поза  говорила  больше  чем
слова: "Я повелитель. Я  властелин.  И  вы,  желающие  занять  мое  место,
попытайтесь вначале заставить меня подвинуться."
     Я подумал, что в моей ситуации это то, что нужно.
     - Мое, - громко объявил я.
     Буря не унималась.
     - Мое, - сказал я увереннее.
     Самум продолжал петь, хватая меня за голые руки и ноги.  А  потом  он
взялся за одежду; он стащил с меня бурнус и хитон, разорвав их как  гнилой
шелк, и оставил меня в одной набедренной повязке. Когти песчаного тигра на
груди тихо постукивали, ремешки Южных  сандалий,  перевязанные  до  колен,
впивались в ноги, Северная перевязь сжимала ребра, спину и плечи.
     Конечно варвар.
     - МОЕ, - проревел я и песня в моей голове поднялась до  таких  высот,
что едва не оглушила меня.
     Самиэлю ответил самум. Я почувствовал ответ прежде чем услышал: дрожь
возникла в животе, прошла по костям и  обрела  такую  силу,  что  едва  не
сломала мне запястья, но напряжением мускулов я подавил ее. Сила,  которую
я почувствовал, была сладкой, соблазнительной и такой влекущей. Она  знала
меня. Она понимала мою песню. Однажды  я  напоил  ее,  потом  позволил  ей
напиться повторно. Мы были вдвойне связаны, Самиэль и я.
     А потом песня изменилась. Душа Самиэля скрылась как искра захваченная
вихрем, и я почувствовал, как что-то  другое  поднимается  во  мне,  чтобы
занять ее место. Что-то очень сильное, Что-то очень злое.
     Оно шло от меча,  усиливаясь  как  жар,  опалявший  горизонт  Пенджи.
Черный свет. ЧЕРНЫЙ свет. Не настоящее сияние, вроде  света  солнца,  луны
или огня. Он был совершенно черным. И все же светился.
     По телу заструились ручейки пота,  к  ним  сразу  прилип  песок,  все
складки кожи, все шрамы тут же начали чесаться.
     Аиды, опять за старое.
     Черный свет, сияние. Оно стекало по клинку, для пробы легонько хлопая
меня по рукам, сжимавшим клинок, потом спустилось пониже, наполняя пальцы,
ладони, запястья.
     Я выругался. Я сказал что-то очень грубое. Потому что в этот момент я
испугался больше чем когда-либо в жизни.
     Свет КАСАЛСЯ меня...
     Черный, сияющий свет покрывал плоть темным слоем.
     - Аиды, - выдавил я.
     Это была не магия. Точно не магия, я бы ее узнал. Что-то хуже. Что-то
гораздо сильнее и гораздо опаснее.
     Часть меча была черной. Чернота  то  увеличивалась,  то  уменьшалась,
подчиняясь Чоса Деи, реагируя на мои попытки собрать все силы тела и души,
чтобы загнать волшебника обратно.
     Потом почернел весь клинок. Потом рукоять.  Потом  пальцы,  сжимавшие
ее.
     Черные кандалы обхватили запястья.
     Он так долго ждал этого.
     Я  закричал.  Попытался   разжать   пальцы,   чтобы   избавиться   от
почерневшего меча, забросить его в ветер, где он растворится в самуме.  Но
я не мог отпустить оружие, в котором томился в плену Чоса Деи.
     Который теперь пленил меня.
     И тогда я впервые почувствовал  это.  Нежное  касание.  Поглаживание.
Легчайший шепот дыхания в моей душе. Чернота пошла дальше.
     - Дел, - прохрипел я. - Дел, ну давай, сделай что должна СЕЙЧАС...
     Но Дел не слушала - или не слышала - меня.
     Я подумал, а что если повернуть острие на себя  -  уничтожит  ли  моя
смерть Чоса Деи; но лишив себя жизни, я отдам ему тело. Чоса уже  доказал,
что он может переделать все, что подходит ему для  исполнения  его  целей.
Вряд ли умирающее тело его остановит. Даже мое.
     Самум взвыл. Он  забивал  глаза  и  уши,  забирался  мне  в  душу.  Я
почувствовал, как палец Чоса - или не знаю, что уж там  -  коснулся  моего
правого предплечья. Потом левого. Чернота поднималась  застенчиво,  словно
заигрывала, а потом заглатывала все больше и больше плоти.
     Все волоски на теле встали дыбом. Желудок сжимался и переворачивался.
Мне хотелось выплюнуть все, что наполняло его.
     Аиды, что же я наделал?
     Чернота.
     Так много черноты.
     Пожирающей меня дюйм за дюймом.
     Заболели кости рук.
     Может он начал переделывать их?
     От страха и песка во рту стало сухо.  Я  болезненно  сглотнул  комок,
мечтая о глотке воды, вина. О силе и мужестве, которых мне так отчаянно не
хватало.
     Я сжал меч сильнее, сдавив кожаную ленту на рукояти так,  что  заныли
суставы. Пальцы ног с треском подогнулись. Заболело даже здоровое  колено.
Я весь собрался, силы у меня еще оставались.
     Последняя попытка.
     - Мое, - беззвучно произнес я. - Этот меч, это тело, эта душа...
     И внезапно мои глаза открылись. Тупо глядя в бурю, не замечая  песка,
пыли и ветра, я понял. Я ЗНАЛ.
     Чоса многого не понимал. О духе.  Он  был  хорошо  знаком  с  магией,
плотью и костями. Он НИЧЕГО не знал о духе.
     Ничего об одержимости молодого Южного чулы,  приговоренного  к  жизни
животного... и однажды получившего то, о чем не знал никто. Что-то тайное.
Что-то, что он мог хранить, чего он мог к