- Мне кажется, что ты за последнее время немного нервничаешь.
     Дон Хосе проворчал что-то. Затем  вытащил  большой  шелковый  носовой
платок и вытер им пот со лба



                                8. НЕГР-БОКСЕР

     Перуанская столица Лима является  живописным  типом  старо-испанского
города.
     Поистине достойно удивления, что несколько капель кастильянской крови
в жилах местного населения могли  сообщить  городу  своеобразный  оттенок,
которого, впрочем, достаточно, чтобы придать современному  городу  и  свой
собственный характер и настроение.
     Так обстоит дело в Лиме. Современная  "бизнес-культура"  ни  в  каком
отношении не получила перевеса  в  этом  городе,  корни  которого  глубоко
нисходят  к  тому  времени,  когда  испанские   авантюристы   узурпировали
могущественное царство инков.
     Ни в одном городе Перу история  так  тесно  не  связана  с  испанским
завоеванием. Памятником его служит римская католическая церковь,  которая,
подобно старинной крепости, все еще медлит сдаваться в Южной Америке.  Те,
что хотят ознакомиться ближе с историей гордых и умных  инков,  наложивших
некогда свою печать на эту страну, должны прежде всего отправиться в Лиму,
чтобы там найти прочную базу для своих исследований...
     Лима, впрочем, построена по образцу всех испанских городов с  большой
центральной Plaza [Площадь (исп.)]. Одну  сторону  этой  площади  занимает
собор,   а   на   другой   находится   национальный   дворец,   то    есть
правительственные    здания.    Остальное    пространство    предоставлено
фешенебельным клубам и лучшим магазинам.
     Более современен огромный  парк,  со  знаменитым  Поско,  -  лимскими
Елисейскими полями, - где стоит памятник Христофору Колумбу.
     Йунас Фьельд бесцельно бродил по  сверкающему  городу  и  наслаждался
строгой, великолепной гордостью испанцев и веселой,  экспансивной  улыбкой
испанок.
     Ему случилось пройти мимо редакции "Комерсио", оказавшейся громадным,
величественным дворцом. Он знал, что эта богатая газета была для Перу  тем
же, чем была некогда газета "Таймс" для Англии. В свое  время,  много  лет
тому  назад,  она  была  рупором   боровшихся   за   освобождение   черных
невольников, - а теперь это был лишь орган крупной буржуазии и биржевиков.
     После долгого странствования в  этом  современном  лабиринте  прессы,
Фьельд наконец нашел частную контору Ла Фуэнте. Маленький редактор  принял
его словно старого друга.  Он  отложил  в  сторону  свою  работу,  засыпал
Фьельда всевозможными сведениями и советами и в конце концов пригласил его
отобедать с ним во французском клубе.
     - Там вы, наверное, встретите адвоката Мартинеса, - сказал он ему.  -
Он был ближайшим другом Сен-Клэра и, конечно, может оказаться  чрезвычайно
полезным для вас. Я вчера звонил ему по телефону, но он,  оказывается,  не
имеет никаких новых известий о судьбе Сен-Клэра. Для меня  не  может  быть
сомнений, что он погиб в горах.
     После минутного раздумья, Фьельд принял это дружелюбное  приглашение.
Встретиться с Мартинесом как будто совершенно случайно - как раз входило в
его намерения. Он еще не совсем ясно отдавал себе  отчет  в  том,  как  он
примется за все это дело. Единственное, что он знал твердо,  это  то,  что
нечего спешить с сообщением находящихся в его руках документов о последних
минутах  Сен-Клэра.  Какое-то  инстинктивное  чувство,  что   тут   что-то
неладное, удерживало его.  После  разговора  с  Ла  Фуэнте  в  нем  смутно
возникло убеждение, что в трагедии Раймона Сен-Клэра было два акта. Первый
завершился в огромной  травяной  пустыне  Мату-Гросу,  второй  только  что
развертывается здесь, в столице Перу.
     И таким образом газете "Комерсио" не пришлось напечатать на следующий
день касающиеся Сен-Клэра сенсационные новости, которые  Фьельд  привез  с
собой  в  Лиму.  И  завещание  профессора  осталось  лежать  нетронутое  и
неиспользованное в самом недоступном кармане норвежца.
     Следующие дни Фьельд провел на улицах и в ресторанах,  где  оживленно
пульсировала  народная  жизнь.  Он  в   полной   мере   наслаждался   этим
своеобразным чувством,  знакомым  каждому  путешественнику  по  призванию:
наблюдать в новом для него народе многообразные  проявления  темперамента,
брызжущего ему навстречу в свете и в тени. Все здесь говорило на новом для
него языке: все, от старых домов, в  которых  еще  сидели  пули  последней
революции, до новых  дворцов,  дерзко  и  самоуверенно  возвышавшихся  над
красивыми развалинами старинного города Франсиско Писарро.
     Наконец жара принудила его укрыться в маленьком,  лежащем  в  стороне
трактире. Он был не особенно элегантен, но зато  прохладен  и  старомоден.
Хозяин, старый метис,  принес  ему  пенящуюся  кружку  пива  на  маленькую
веранду, до которой не достигало еще  солнце.  Когда  прохладный  напиток,
лучше которого, сказать кстати, не могло бы найтись  в  знаменитых  пивных
Мюнхена, был осушен, Фьельд вдруг заметил человека,  понуро  сидевшего  за
номером газеты "Пренса".
     К своему удивлению, Фьельд узнал в нем боксера-негра, ехавшего с  ним
на пароходе "Киту-Мару".
     Тяжелый огромный детина с  невероятно  добродушным  лицом,  вероятно,
переживал какое-нибудь несчастье. Он оперся головой на руки, и по временам
из его груди вырывались жалобные возгласы.
     Встретив взгляд Фьельда, он узнал его и дружелюбно улыбнулся. День  и
ночь быстро сменяются в душе у чернокожего, и когда светловолосый  исполин
кивнул  ему  головой,  он  подсел  к  нему  с  бесконечными   извинениями.
По-видимому, что-то было у него на сердце, от чего он хотел облегчиться.
     - Ужасный город, - сказал негр по-английски и положил свой  увесистый
кулак на мраморный столик.
     Фьельд не был с ним совсем согласен. Но негр не дал  ему  ответить  и
разразился потоком слов.
     - Мое имя Карсон, - сказал он, - Кид Карсон из Штатов... Я тренировал
Демпси, и я победил Гарри Вильса... Мне принадлежит  рекорд  тяжести.  Мне
пишут из Лимы, что перуанский маэстро желает со мной сразиться. Я  получаю
вызов. Я ставлю мои условия. Дорога и две  тысячи  долларов.  Мои  условия
приняты. Я еду. Я приезжаю сюда и являюсь. Здесь я -  Кид  Карсон,  говорю
председателю местного клуба бокса, который послал  мне  путевые  деньги  и
составил контракт.
     Он посмотрел мне пристально в глаза.
     - Ты проклятый негр, - сказал он и плюнул.
     - Джек Джонсон и сам Лангфорд тоже были негры, - сказал я,  -  а  что
касается силы, то...
     - Мы не деремся с неграми, - сказал он и повернул мне спину.
     - А  контракт!  -  завопил  я,  и  заметил,  что  мои  кулаки  начали
сжиматься.
     - К черту контракт! - сказал он и вытащил из кармана револьвер...
     Что мне было делать? Я бью хорошо - но револьвер бьет лучше. Тогда  я
пошел к адвокату, очень важному господину, который  говорил  по-английски.
Прежде всего он потребовал от меня пять долларов за совет. Затем  он  взял
деньги и посоветовал уехать отсюда с первым пароходом. И когда я  взглянул
на него с легким удивлением, то он уже на этот раз задаром обругал меня  и
попросил убраться немедленно. Я страшно  рассердился,  но  это  ничему  не
помогло. Когда я хотел наброситься с кулаками на  этого  малого,  он  тоже
начал играть с револьвером. Тогда я ушел. И  теперь  я  сижу  здесь,  и  в
кармане у меня столько денег, что едва хватит, чтобы добраться до Кальяо.
     Негр уныло смотрел  перед  собой.  Этот,  по-видимому,  добрый  малый
чувствовал себя бесконечно оскорбленным и униженным жителями Лимы.
     - Хотите воспользоваться случаем? - спросил  Фьельд  после  минутного
размышления.
     - Каким угодно! - радостно воскликнул негр.
     - Случалось ли вам путешествовать по горам?
     - Мне?.. Кид Карсон -  не  самый  обыкновенный  негр.  Мой  отец  был
школьный учитель. Бедный, но грамотный человек из Невады. Летом я пас скот
в горах. Благодаря этому я приобрел силу и выносливость.
     - Мне нужен помощник и спутник, - прервал его Фьельд. -  Преданный  и
сильный человек, который мог бы сопровождать меня в утомительное и опасное
путешествие в Кордильеры...
     Боксер вскочил и заплясал, как сумасшедший.
     - Это как раз то, о чем я мечтал! - воскликнул он. - Бокс  уже  давно
осточертел мне...
     - Ну, там уж, наверно, найдется  случай  для  проявления  ловкости  и
силы.
     - Чем больше, тем лучше.
     - All right, - сказал Фьельд. - Ступайте за вашим багажом и приходите
ко мне через час в гостиницу "Делигенсия", мы поговорим  об  условиях.  Мы
поедем на днях.
     Так-то вот случилось, что Карсон, тяжелый  боксер,  победивший  Гарри
Вильса и в пятнадцать приемов сразивший Джека Виланда, отказался от своего
ремесла  и  сделался  верным  спутником  Йунаса  Фьельда  на   путях   его
приключений в голубых горах.



                             9. "CIRCLE FRANCAIS"

     Фьельд ощутил какое-то неприятное чувство, входя в холл  французского
клуба.
     Все  устройство  и  обстановка  были,  впрочем,  прямо   из   Парижа.
Английский клуб существовал для людей, которые давно изменили эстетике для
комфорта. Но во французском клубе не думают прежде всего о членах, которых
безжалостное время наградило толстыми животами и ревматизмами. Вообще,  не
заботятся о тех земных существах, которым стул нужен затем,  чтобы  сидеть
на нем, а не затем, чтобы им любоваться. Французы охотно стоят  и  садятся
осторожно и заботливо на причудливо-изогнутые стулья в стиле  рококо,  меж
тем как мы, люди грешные,  укладываем  наши  пуды  в  практичный  аппарат,
приспособленный для отдыха и оказывающий должное внимание весу и размерам.
     Слабость  перуанцев  ко  всему  галльскому  особенно  проявлялась   в
обстановке клуба. Все было изящно, неудобно и приятно  только  для  глаза.
Но, когда позднее Фьельд в сопровождении своего хозяина  вошел  в  большую
столовую,  где  все  сверкало  серебром  и  белизной,  он  познакомился  с
французской кухней и с французскими винами, которые  напомнили  ему  такие
современные храмы обжорства, как "Four d'argent" или "La Perousse" в самом
сердце Парижа. Тон общества был тоже  насквозь  французский.  И,  что  еще
подчеркивало сходство с французским клубом, тут было  немало  офицеров,  в
столь блестящих парадных мундирах этой страны, что  им  не  поздоровилось,
если бы они вдруг очутились на берегах Рейна. Это явление подтверждало тот
факт, что вся армия в Перу была организована в духе генерала Фоша.
     Ла Фуэнте был очень гостеприимным хозяином. Маленький перуанец пустил
в ход все свои интернациональные качества. Он провел годы своей  молодости
в  больших  культурных  центрах  Европы  и   говорил   безукоризненно   на
большинстве живых языков великих держав.
     Но во всем его существе горела любовь к этому Перу,  где  уже  веками
жили и страдали его предки. Несмотря на старую кастильскую кровь,  которая
текла в его жилах, он все же  чувствовал  себя  в  родстве  с  первобытным
народом,  который  был  побежден  жестокой  волей  его  отцов.  Это  может
показаться странным, но история инков была его святыней. В этом  отношении
он сумел оградить "Комерсио" от постороннего  влияния,  и  его  статьи  об
индейцах, их быте, их  освобождении  всегда  блистали  огнем  неподдельной
любви и вдохновения.
     - Я бы очень хотел представить вас друзьям  Сен-Клэра,  -  сказал  Ла
Фуэнте, когда они после обеда взялись за гаванские сигары. - Профессор был
почетным членом клуба, и в Лиме нет ни  одного  человека,  который  бы  не
сожалел и не грустил о его потере...  Ну...  он  был,  правда,  уже  очень
старый человек. Но он был еще удивительно крепкий и сильный. И, когда мы с
ним прощались, никто из нас не мог подумать, что мы видим его в  последний
раз. Он сиял радостью исследователя, который отправляется в  страну  своей
научной мечты.
     - Но какое обстоятельство было причиною последней поездки  Сен-Клэра?
- спросил Фьельд.
     - Этого никто не знает, - ответил Ла Фуэнте. - Даже  его  внучка.  Он
однажды  шутя  сказал,  что  едет  на  охоту  за  бессмертием...  Да,  да,
воспоминание о Раймоне Сен-Клэре будет бессмертно в этой стране.
     - А его спутники?
     - То были неизвестные здесь личности, но опытные люди, - охотники  из
Пуэрто-Бермудес и один индеец  племени  коло.  Ходили  слухи  о  том,  что
путешествие Сен-Клэра имело какую-то связь со старым  метисом,  умершим  в
госпитале св. Марка.  Я  знаю,  что  наш  друг  очень  интересовался  этим
стариком, изъездившим вдоль и поперек всю Южную Америку. Но  Сен-Клэр  был
во многих отношениях осторожным и скупым на слова  человеком,  и  из  него
трудно было что-нибудь вытянуть, когда он не хотел  говорить.  Как  теперь
обнаружилось, мы не  знали  всей  глубины  его  внутренней  личности.  Он,
например, скрывал свою страсть к  игре  самым  удивительным  образом.  Она
здесь, в Перу, является всеобщим пороком.
     - Вы уже упоминали мне об этом в связи с фирмою "Мартинес".
     - Да, но я не  думаю,  чтобы  хорошо  было  много  говорить  об  этом
обстоятельстве. Старый Мартинес очень хотел бы как можно меньше обнаружить
эту страсть своего покойного друга. В практическом отношении это также  не
имеет значения, так как молодой  Мартинес,  с  которым  я  вас  познакомлю
сегодня, женится на единственной наследнице Сен-Клэра.
     - Какого рода человек этот Мануэль?
     Ла Фуэнте скрылся в облаке сигарного дыма. Он пожал  плечами,  развел
руками и вздохнул.
     - Очень красивый малый, - сказал он.  -  первоклассный  Дон-Жуан.  Не
особенно одаренный. Это -  тип  мужчины,  о  котором  мечтают  большинство
посредственных женщин. Ему бы играть для фильма.
     - Вы, очевидно, не особенно одобряете его?
     - Нет, - ответил Ла Фуэнте. - Он не принадлежит к тому роду мужчин, в
которых нуждается Перу в настоящий момент. Но отец... но не перейти ли нам
в курительную? Мы там, наверное, встретим старого дона Хосе.  С  тех  пор,
как он овдовел, он часто приходит сюда в клуб.
     Большая курительная и  игорная  зала  была  самым  уютным  помещением
клуба, несмотря на то, что она тоже страдала чисто французской  ненавистью
к глубоким креслам. Вокруг карточных  столов  сидело  несколько  компаний,
игравших в бридж. В одном углу сидел пожилой господин и внимательно  читал
"Тан".
     - Это и есть старый Мартинес, - шепнул Ла Фуэнте.
     Фьельд быстро смерил взглядом красивого старика.
     Он отметил мощную голову с еще густыми волосами.  Вся  фигура  дышала
спокойствием и достоинством, которые  казались  признаками  уравновешенной
натуры. Такая наружность  присуща  юристу  старого  типа,  -  неподкупному
человеку, управляющему огромными состояниями, и защитнику "par  exellence"
несовершеннолетних, сирот и вдов. Во всем  сказывалась  прочная,  солидная
честность... И все же... взгляд Фьельда остановился на длинных узких руках
с полированными ногтями. Он невольно улыбнулся.  Потому  что  всякий,  кто
изучил строение человеческой руки, сказал  бы:  это  -  пальцы  карманного
вора. Или, в лучшем случае, руки фокусника или виртуоза фортепианной игры.
Природа так прихотлива, что нередко соединяет в одно признаки  величайшего
совершенства  с  признаками  последней  подлости.  Эти  воровские   пальцы
Мартинеса были словно паразиты на почтенном и буржуазном жизненном дереве.
Этого не бросающегося в глаза признака не заметил бы и один из тысячи.  Но
он заставил Фьельда пораздумать и укрепил его в  решении  ничего  пока  не
сообщать о судьбе Сен-Клэра.
     Ла Фуэнте представил обоих мужчин друг другу. Фьельд  напрасно  искал
следа, хоть намека на беспокойство в карих, почти нежных глазах  адвоката,
когда редактор  назвал  имя  Сен-Клэра  в  связи  с  длинным  путешествием
чужеземного врача.
     Фьельд поспешил разъяснить, что причиной  его  приезда  в  Перу  были
труды и изыскания Сен-Клэра над горной болезнью. Он сам  -  житель  горной
страны, Норвегии. Он намерен предпринять  ту  же  самую  поездку,  которая
стоила жизни его знаменитому коллеге.
     Адвокат, с оттенком  прекрасной  грусти  в  звучном  голосе,  выразил
сожаление, что его лучший друг и светоч  университета  св.  Марка  угас  в
зените своей славы. Раймон  Сен-Клэр  был  мучеником  науки  -  украшением
Франции, украшением Перу.
     Фьельд внимательно  прислушивался  к  этим  красивым  и  благозвучным
словам. Голос адвоката был одновременно мужествен и мягок, как бархат,  но
с каким-то оттенком, характер которого было не  так-то  легко  определить.
Может быть, следы долгого пребывания  в  судебных  залах.  У  людей  этого
ремесла часто появляется склонность к искусственной декламации  в  обычных
разговорах, в особенности, если они защищают  положение,  против  которого
восстает их внутреннее убеждение и совесть.
     Но, как бы то ни было, в уме Фьельда пробудилось  легкое  подозрение,
что благородные речи Мартинеса не были совсем искренни. И еще  -  что  его
дружба к Сен-Клэру не была так особенно глубока, как он утверждал.
     История о тайной страсти старого  профессора  к  биржевой  игре  была
совершенно невероятна. Ни его завещание, составленное как раз перед  самым
отъездом,  ни  его  дневник  не  упоминали  о  чем-нибудь  подобном.  Этот
красноречивый и сладкоречивый юрист, наверное, таил за внешностью честного
человека низкие и подлые инстинкты, которые не выносили дневного света.
     Когда Фьельду все это стало  ясно,  он  решился  установить  связь  с
внучкой Сен-Клэра, которая, по-видимому, была соломинкой в  глазу  старого
Мартинеса... Случай помог этому намерению.
     А именно, в поле зрения показался вдруг юный Мартинес. Он  был  похож
на грозовое облако, и его черные глаза метали молнии, когда он отвел  отца
к соседнему столику и голосом то хриплым, то звонким стал рассказывать ему
что-то, что, очевидно, произвело на него глубокое впечатление.  Ла  Фуэнте
был также привлечен для совета.
     Вскоре после этого Мартинес и его сын быстро распрощались.
     Ла Фуэнте долго сидел и размышлял об услышанном. Он старался побороть
свойственное южанину  стремление  разболтать  об  этом  собеседнику  -  но
безуспешно.
     Наконец он обернулся к норвежцу, осторожно огляделся кругом и  шепнул
своему вчерашнему знакомому:
     - Это прямо невероятно. Внучка Раймона Сен-Клэра, Инеса,  убежала  из
дома Мартинеса со своею девушкою. Она оставила письмо, в котором  заявила,
что попытается сама распутать свои денежные  дела.  Но  это  не  все.  Она
сообщает дальше, что желает уехать. И как вы  думаете,  куда?  Она  поедет
искать своего дедушку!
     Ла Фуэнте торжественно огляделся кругом.
     - Это можно назвать материалом для газеты, - сказал он. - Но я обещал
молчать. Ни одно слово об этом не должно появиться в  "Комерсио".  Что  вы
скажете обо всем этом?
     Фьельд взглянул на него с улыбкой.
     - Я должен поздравить  Перу  с  тем,  что  оно  еще  обладает  такими
отважными женщинами, - сказал он.



                             10. ИНЕСА СЕН-КЛЭР

     Директору большой международной гостиницы  "Делигенсия"  было  не  по
себе. Он был опытным и ловким хозяином в делах своей гостиницы,  и  теперь
от него требовали еще вдобавок, чтобы он сделался дипломатом.
     Дело в том, что в комнате 158,  одной  из  самых  лучших  комнат  для
двоих, поселилась молодая девушка со спутницей-индианкой. По этому  поводу
возражений  быть  не  могло,  хотя  испанские  девушки   и   не   привыкли
пользоваться особенной свободой.
     Но директора только  что  призывали  к  начальнику  полиции,  где  он
получил различные директивы, касающиеся молодой девушки.
     Нет на свете ничего более ненавистного для каждого хозяина гостиницы,
чем скандалы. Но не те блестящие светские скандалы, которые от времени  до
времени при всеобщем шумном одобрении расцветают  повсюду  в  Европе  и  в
Америке, а те небольшие происшествия  с  невысокопоставленными  смертными,
материала о которых едва хватает разве