анием,  прежде  чем
умереть. Он подозревал многое, но ничего не знал... Я пощадил его жизнь  и
заставил его уйти на восток, где, я знал, смерть подстерегает  его  из  за
каждого куста. Его люди, наоборот...
     - Я знаю.
     Карлик прищурил глаза.
     - Если ты все знаешь, то к чему мне тогда говорить?  Но  ты  молод  и
нетерпелив. Когда я был в твоем возрасте, мне тоже некогда было ждать.  Но
с тех пор  прошло  очень  много  времени.  Я  оглядываюсь  иногда  на  мою
молодость. Она так же далека, как и  те  горы,  которые  мы  покинули.  Ты
должен знать об этом... Я был некогда жрецом  и  врачом  при  дворе  Уайна
Капака. Я  видел,  как  росли  Уаскар  и  Атауальпа  [Уаскар  -  правитель
государства инков в 1525 - 1532 гг., Атауальпа - то  же,  в  1532  -  1533
гг.]. И тогда уже в мозгу моем брезжила  мысль  даровать  бессмертие  этим
детям солнца.
     - Это было много веков тому назад?!
     - Вероятно, но твои годы  не  похожи  на  мои  годы...  Тогда  пришли
железные люди из неведомых  стран.  Они  сеяли  тревогу  и  братоубийства.
Уаскар пал от руки своего  собственного  брата.  То  было  начало  падения
инков. Я был  одним  из  тех,  которые  сопровождали  Атауальпу  в  лагерь
Франсиско Писарро. Я был свидетелем предательства Филипило и  Вальвердеса.
Я видел, как горы золота росли в тюремной камере Атауальпы. Я  слышал  его
последние стоны, когда он был задушен на площади руками Писарро и Альмагро
[Диего де Альмагро (ок. 1470 - 1538) - испанский  конкистадор.  Сподвижник
Ф. Писарро,  участник  завоевания  Панамы,  Перу,  разрушения  государства
инков. Открыл озеро Титикака. В  результате  междоусобиц  казнен  братьями
Писарро.]. Если бы камни Кайамарки могли говорить, то они  поведали  бы  о
бессмертнейшем изо всех злодеяний. Я остался в плену.  Священники  взялись
за мое воспитание и научили меня своему языку...  Это  было  единственное,
чему я у них научился. Я видел, как повсюду текла кровь  инков.  Они  были
загнаны в леса и рассеяны на все четыре стороны. Наш  великолепный  народ,
родившийся от самого солнца, был изгнан в проклятие тьмы.
     Я предался горю и плакал от жажды мести. Но Пачакамак взял сам в свои
руки орудие мести. Я был в доме Писарро, когда в него  ворвались  люди  из
Чили с оружием в руках. Я видел, как старый лев вступил в  свою  последнюю
гигантскую борьбу, пока удар меча по горлу не положил предела  его  жизни.
Во время этих волнений мои намерения осуществились. Я собрал  всех  инков,
которые  еще  жили,  и,  как  преследуемые  собаки,   убежали   мы   через
неприступные горы к великой реке. Мы взяли с собою всех  пленных,  которых
только могли захватить, и вся наша  душа  пылала  жаждою  мести  и  только
мести.
     И тогда выросло намерение, созревшее в моем уме и в  уме  лучшего  из
наших мудрецов из храма Виракоча, - намерение сохранить жизнь людей нашего
великого племени, победить самую смерть. Мне удалось это. Мы утолили жажду
мести.  Наши  враги  доставляли  нам  свою  кровь.  Мы  всасывали  в  себя
молодость, наши тела ссыхались,  и  старость  сгибала  наши  спины,  нашею
единственной целью было: жить и питаться нашею ненавистью.
     Но мы еще надеялись обратить в  бегство  наших  убийц.  Несколько  из
сыновей инка Манко еще жили в Вилькабамба,  Сайри  Тупак  [Сайри  Тупак  -
временный  правитель   государства   инков   после   вторжения   испанских
конкистадоров] был старейший из них. Я посетил его и пытался  разбудить  в
нем ненависть. Но великая печаль охватила сына солнца. Он  умер  от  горя,
тоскуя о своем падении.
     Остался один лишь красавец Тупак Амару [Тупак Амару (ок. 1544 - 1572)
- один из вождей инков в борьбе против испанских завоевателей]. Мы  хотели
вырвать его из рук испанцев. Но вице-король Толедо казнил его  на  большой
площади в Куско, и его голова была насажена на высокий кол. Я  никогда  не
забуду  той  ночи.  Светила  полная  луна,  и   тысячи   индейцев   стояли
коленопреклоненные на площади и взирали на голову с  юношескими  локонами,
которая была их последнею надеждой. В эту ночь немало было связано шнуров;
и я сохранил мой... В течение веков мы были тайным ужасом  Монтаньи.  Было
время, когда я поверил в нашу вечную месть. Но оно прошло. Последний  инка
из роду Манко Капак покоится там под скалами. То была женщина.  Ее  жилище
стало ее могилой. В  этих  пещерах  мы  бы  могли  еще  долго  бороться  с
вечностью, но теперь сам дух земли  указал  нам,  что  все  проходит,  все
должно умереть. Огонь,  который  дремлет  в  недрах  земли,  прорвал  свою
оболочку.  Мы  очутились  во  власти  своих  врагов  и  будем  скоро   все
уничтожены.
     Фьельд с волнением поднялся.
     - Очень может быть, что мы все скоро умрем, - сказал он. - Но  теперь
я спрашиваю тебя во имя Раймона  Сен-Клэра,  каким  образом  удалось  тебе
прожить в течение стольких веков?
     Карлик усмехнулся.
     - Все тот же нетерпеливый вопрос, - проворчал он. - В моей  молодости
у нас были иные цели: жить коротко, но достойно.
     Фьельд покачал головой.
     - Ты не понял меня, - сказал он. -  Я  спрашиваю  тебя  не  для  меня
самого, но во имя науки. Человек, к счастью, существо смертное,  но  мысль
его живет вечно. Ты, конечно, можешь  мне  ответить,  что  вы  жили  новою
кровью, накачиваемой в ваши артерии. Но этот ответ не может  удовлетворить
меня... Переливание крови - операция старая, как  и  сама  земля.  Римский
император, который мечтал подобным средством продолжить свою  жизнь,  умер
так же, как и все остальные.
     Глаза карлика сверкнули.
     - Ты прав, - прошептал он и завязал узел на шнуре, который он  держал
в руке. - Кровь - источник жизни. Если она свежа, то человек  молод,  если
она больна, человек стареет. Мы нуждаемся в  молодой  крови,  чтобы  жить.
Поэтому мы и употребляли ее, не только из жажды к жизни, но также из жажды
беспрерывной мести за убийство великого и жизнеспособного народа. Мы стали
вампирами. Наши тела старели медленно. Наши жизненные органы  сокращались.
Мы сплошь превратились в одни  только  кровеносные  сосуды.  Наши  радости
исчезли. Мы больше не размножались. Мы больше не могли радоваться на наших
детей. Солнце, бывшее  некогда  нашим  божеством,  превратилось  в  нашего
врага, и тьма стала другом наших полуслепых  глаз.  Мы  радовались  только
крови и мести.
     Маленький карлик невольно вздохнул.  Он  как  будто  повторял  веками
заученную лекцию, но без особого вдохновения.
     - Жалкая жизнь, - сказал Фьельд.
     Карлик встал и прислушался.
     - Тебе надо торопиться, - сказал он, - земля опять начала ворчать.
     - Но бессмертие?
     - Тайна скрыта в этих кипу, - сказал он.  -  Позднее  наступит  время
говорить об этом. Смотри за твоими  людьми,  и  старайтесь  держаться  как
можно дальше от  кратера.  Для  тебя  нет  опасности,  пока  благословение
Пачакамака висит на твоей груди. Но  остерегайся  мудрости  бессмертия.  И
радуйся, что ты можешь умереть.
     Фьельд смотрел на крошечное существо,  которое  теперь  склонилось  к
земле над своей мертвой королевой и бормотало молитву на вымирающем  языке
кечуа и аймара. На миг Фьельд задумался, но слабый подземный гром заставил
его  поспешить  к  искусственной  лестнице,  по  которой  Инеса  и  Паквай
выбрались на поверхность.
     Через  несколько  минут  он  нашел  своих  друзей,  которые   стояли,
пораженные ужасом, на краю кратера и смотрели  на  озеро  в  его  глубине,
ревевшее и кипевшее, словно котел ведьмы, полный расплавленного свинца.



                             35. ОГНЕННЫЙ КОТЕЛ

     С величайшими трудностями удалось  Фьельду  протиснуть  свои  широкие
плечи сквозь узкие проходы, ведущие к свету. Тут  и  там  ему  приходилось
пережидать,  чтобы  не  попасть  под  обрушившиеся  обломки  скал.   Земля
колебалась под его ногами, и вся гора словно разваливалась на  куски.  Ему
ежеминутно грозило быть погребенному заживо. Но счастье сопутствовало ему.
Как будто сам дух горы приходил ему на помощь каждый  раз,  когда  грозила
опасность. В тот момент, когда Фьельд достиг  поверхностного  слоя  и  ему
удалось высунуться на воздух,  где  четыре  руки  тотчас  подхватили  его,
позади послышался мощный грохот, и узкий туннель, по  которому  он  только
что прошел, обрушился до основания.
     Инеса в ужасе заломила руки, а Паквай схватил Фьельда за руки, словно
не веря еще его появлению. Но Фьельд думал о крошечном карлике  в  глубине
горы, который, наверное, был уже погребен там  со  всеми  своими  вековыми
знаниями. Он испытывал какую-то печаль при мысли,  что  больше  не  увидит
старого жреца и придворного врача Атауальпы, - что он  не  услышит  больше
его тонкого голоска, извергающего вековую горесть против тех, что  загнали
племя инков в великую тьму, то племя, которое некогда так страстно  любило
солнце.
     Вампиры?
     А эти конкистадоры XVI и XVII веков, которые с их коварным  и  лживым
духовенством и с их грубейшей вооруженной силой ворвались  в  жизнь  этого
благородного и культурного народа, разве не были они ночными разбойниками,
которые толстыми и жадными губами высосали жизненную силу гордой нации?
     Потому что во всех этих сказаниях об  испанском  завоевании  слышится
единый, однообразный крик: Золота и крови! Крови и золота!
     Но  Фьельду  не  удалось  долго   размышлять   над   этим   печальным
чередованием крови и золота. Когда он освоился с окружающим его светом, то
понял, что какой-то новый удар судьбы  или  природы  обрушился  на  жилище
карликов.
     Они стояли на краю кратера, внизу у  их  ног  расстилалось  маленькое
озеро, бывшее свежей и идиллической радостью  этой  горы.  Но  теперь  оно
кипело и бурлило, меж тем как белый густой  пар  поднимался  над  кратером
огромным голубым столбом в светлом небе.
     - Когда это озеро испарится, - сказал Фьельд, - наступит извержение.
     Жара становилась невыносимой. Скалы  раскалились  под  их  ногами,  и
солнце упорно устремляло на них свои ослепительно белые, жгучие  лучи,  ни
малейшее дыхание ветерка не освежало воздуха.
     Вдруг Инеса схватила Фьельда за руку.
     - Смотрите! - крикнула она и указала в глубь кратера.
     Зрелище,  представшее  перед  ними,   было   из   тех,   что   навеки
запечатлеваются в памяти.
     Желтые, разорванные скалы ожили. Из дыр и трещин  выползло  множество
серо-лиловых существ, которые издали походили на  червей,  выдавленных  из
земли. То были карлики, которые стремились  к  озеру,  бывшему  в  течение
нескольких лет их удовольствием и отрадой. Но на этот раз озеро  не  могло
оказать никакой помощи своим гостям. Оно было в заговоре с огнем, бушующим
в недрах земли. Оно кипело и фыркало, и бросало свои ядовитые пары прямо в
лицо карликов.
     Первые из них невольно остановились у  своих  трещин  и  отодвинулись
назад. Но напор изнутри со стороны тех, которых гнала чудовищная жара, был
слишком силен. Один за другим они были сброшены в кипящее озеро под  крики
и свист, словно отмеченные судьбой и  приговоренные  толпы  рабов,  идущие
навстречу своему уничтожению. Внутри горы  подстерегала  их  смерть,  а  в
раскаленной глубине озера - последнее мучение.  Но  не  было  дороги  мимо
мрачного котла.
     И  в  течение  нескольких  минут  среди  водяных  паров  была   видна
поверхность озера, сплошь покрытая растерзанными телами,  руками,  ногами,
которые колебались вместе с волнами.
     Тут   впервые   путешественники   имели   возможность   убедиться   в
изумительной живучести этих вековых карликов. Кипящая вода одолевала их  с
трудом. Вдруг показались маленькие  фигуры,  ползущие  вверх  по  отвесной
стене жерла. От варки в кипящей воде они стали красными, как раки,  и  все
еще не потеряли  своей  жизнеспособности.  Но  разорванная  стена  кратера
отрясала их с себя,  точно  исполненная  справедливого  гнева.  Все  силы,
которые в течение долгих лет были их поддержкой  и  защитой  в  борьбе  за
вечную жизнь, поднялись против них в неожиданной прихоти.
     - Умри! - кричали скалы.
     - Умри! - ревела кипящая вода.
     - Умри! - рычал великий огонь, выплевывая языки своего пламени.  -  Я
начало и конец всего!
     Земля опять стала колебаться, и обломки скал посыпались в озеро, и  с
последним  видением  последней  борьбы  бессмертных  карликов  с   силами,
рожденными хаосом, все трое бросились бежать вниз по склону дрожащей горы.
Они  спотыкались,  падали  и  поднимались  снова.  Наконец,  ушибленные  и
окровавленные, достигли они  старой  пальмы,  которая  своими  упругими  и
жесткими корнями все еще крепко держалась между пластами лавы.
     Здесь они ненадолго остановились, чтобы перевести дух. Скелет старого
церковника насмешливо ухмылялся  им  навстречу.  От  повторных  сотрясений
ствола скелет полуотвязался, и верхняя  его  часть  раскачивалась  во  все
стороны, словно  сотрясаемая  безудержным  хохотом.  Челюсти  были  широко
разинуты, и слиток золота,  выплюнутый  из  его  рта,  лежал  на  земле  и
блестел. Но высоко на одной из верхних  веток  маленькой  и  жалкой  кроны
висела крошечная фигура на длинном шнурке.
     Фьельд схватился за бинокль и быстро вложил его обратно в футляр.
     - Что это? - спросила Инеса с испугом, цепляясь за Фьельда.
     - Это последний инка, - ответил Фьельд.  -  Врач  и  жрец  при  дворе
Атауальпы. Он, должно быть, выполз из этого пепла и спустился по подземной
реке. Затем он вышел в этой местности  на  одной  из  главных  станций  по
подземной реке.
     - И теперь он умер?
     - Да, очевидно, - ответил Фьельд с коротким и горьким смехом.
     Инеса посмотрела на него с удивлением.
     - Да, я действительно смеюсь.  Потому  что  это  какая-то  карикатура
бессмертия. Старик был не без юмора. Он повесился на замечательном  шнуре.
На том самом, обладать которым стремились Раймон Сен-Клэр и я.
     - Я не совсем понимаю...
     - Это кипу. Я мог бы получить его. Этот шнур, на котором старый  инка
болтается теперь в вечности, содержит, так сказать, весь опыт  его  жизни.
Он висит на своем собственном рецепте бессмертия. Разве  это  не  один  из
самых характерных жестов трагикомедии?
     В эту минуту земля под ними сотряслась от страшного  грохота,  и  над
каймой скал появился исполинский, мечущий искры  огня  столб,  поднявшийся
прямо в воздух в сопровождении черных, как уголь,  туч,  которые  потушили
дневной свет вокруг них.
     То был смертный удар  для  старой  пальмы.  Она  поникла  с  жалобным
вздохом и исчезла во мраке с обоими своими мертвецами.
     Это было уже слишком для храброй молодой девушки.  Со  слабым  стоном
смертельно усталого существа она без сознания опустилась на землю.  Фьельд
нагнулся и взял ее на руки.
     - Скорее к реке, - бросил он Пакваю.
     И оба друга поспешили вниз по направлению слабого света на западе,  а
пепельный дождь медленно сыпался на  них,  и  первые  волны  лавы,  словно
гигантские  змеи,  бросились  из  кратера,  пожирая  все  на  пути  своими
огненными пастями.



                              36. МОТОРНАЯ ЛОДКА

     Кид Карсон, владелец гостиницы "Прыгающий  Леопард"  в  Икитосе,  был
тем, что принято называть счастливым человеком.
     Предубеждение против негров было весьма  умеренно  в  этой  маленькой
речной гавани. И личные свойства  Кида  Карсона  могли  поэтому  развиться
свободно и непринужденно. После женитьбы на Конче он понемногу превращался
в благонадежного буржуа. Нельзя сказать, чтобы маленькая индейская девушка
стала набожной и покорной супругой.  Очень  скоро  обнаружилось,  что  она
умела выпускать острые  коготки,  и  в  кругах,  где  Карсон  и  его  жена
пользовались большой популярностью, было давно известно, что боксер плясал
под весьма основательным башмаком.
     Друзья и соседи не могли не заметить, что  добрый  Кид  выказывал  по
временам какое-то печальное беспокойство. По крайней мере, два раза в день
он отправлялся с трубкой во  рту  к  гавани,  чтобы  поболтать  с  людьми,
приехавшими  по  реке.  Там  встречал  он  также  своего   зятя   Хуамото,
променявшего пока ремесло проводника на рыбачью лодку.
     Когда эти два приятеля и родственника встречали друг друга, они  мало
разговаривали. Их глаза пристально смотрели на реку, и дым трубок  окружал
их  траурным  покровом.  Их  взоры   скользили   по   гавани   и   подолгу
останавливались на горизонте. Но они никогда не находили того, что искали,
несмотря на то, что ни одно судно не избегало их острых глаз.
     И только около шести  часов,  когда  непроницаемый  железный  занавес
тропической ночи внезапно и быстро опускался и тушил каждый признак света,
они, глубоко вздыхая, направлялись в свои жилища.
     И каждый раз, когда Кид Карсон переступал порог  дома,  его  встречал
все тот же вопрос маленькой полненькой жены.
     - Что нового ты слышал?
     Но хозяин "Прыгающего Леопарда" в ответ лишь  меланхолично  покачивал
головой.
     Конечно, он слышал  многое,  но  все  же  это  не  предвещало  ничего
хорошего.
     Например, то, что Черный Антонио отправился вслед за  экспедицией  по
реке Таничи, сопровождаемый каким-то сбродом бандитов. Но он этой вести не
передал жене, у которой и так было достаточно горя. Его все  же  несколько
успокаивало то обстоятельство, что "Ужас Перу" до сих пор еще не показался
в Икитосе.
     Но однажды случилось, что Кид Карсон и Хуамото с  их  наблюдательного
пункта  заметили  на  горизонте  маленькую  точку,  бывшую,   по-видимому,
моторной  лодкой.  Землетрясение  и  речное  наводнение  причинило  немало
убытков правительству и населению,  и  в  газетах  уже  давно  сообщили  о
многочисленных  катастрофах,  происшедших  в  местности,  где   находилась
экспедиция Йунаса Фьельда. У негра было словно предчувствие, что эта точка
вдали, становившаяся понемногу все больше и выросшая, наконец, в  моторную
лодку, имела какое-то отношение к этим катастрофам.
     Он протянул сильный призматический бинокль Хуамото,  который  схватил
его дрожащими руками.
     - Ну, - спросил Карсон с нетерпением, - узнаешь ли ты лодку?
     Индеец долго смотрел, затем отложил в сторону бинокль и протер глаза.
     -  Теперь  я  узнаю,  -  сказал  он  быстро.  -  Это  гоночная  лодка
Апфельбаума.
     Боксер поднялся.  Его  лицо  приняло  тот  серовато-бледный  оттенок,
который у чистокровных негров служит признаком величайшего  волнения.  Его
пальцы судорожно сжимались.
     - Значит, на борту ее находится Черный Антонио, - воскликнул он.
     Хуамото кивнул головой, и  его  правая  рука  медленно  потянулась  к
поясу, где виднелась рукоятка длинного ножа.
     Оба приятеля посмотрели  друг  другу  прямо  в  глаза.  Эти  жаждущие
убийства глаза,  казалось,  заключили  соглашение  и  произнесли  смертный
приговор.  Друзья  медленно  поднялись,   изобразив   на   лицах   ленивое
равнодушие, и так  же  медленно  направились  к  пристани,  чтобы  оказать
гоночной лодке Апфельбаума сердечный и теплый прием.
     Но, по-видимому, команда этой лодки не  особенно  спешила  к  берегу.
Лодка постоянно меняла курс - порой даже казалось, что у  руля  никого  не
было.  Это  несколько  смутило  обоих  приятелей   и   заставило   хозяина
"Прыгающего  Леопарда"  еще  раз  внимательно  посмотреть  в  бинокль   на
загадочное судно.
     - У руля сидит огромный черный человек, - сказал он.
     - Это, наверное, Черный Антонио, - ответил Хуамото, - но разве ты  не
видишь никого другого?
     - Нет, они, очевидно, лежат на дне лодки, но я не совсем понимаю...
     Карсон опустил бинокль с растерянным видом.
     - Ну, в чем дело? - спросил индеец с нетерпением.
     - Что-то обстоит неладно с этой лодкой, - сказал негр.  -  Человек  у
руля, по-видимому, здорово пьян. Он раскачивается во все стороны.  И  если
это сам Черный Антонио,  то  нам,  вероятно,  предстоит  весьма  нетрудная
работа. Если, впрочем, он сам не позаботится о своем погребении.
     Лодка, ускорив ход,  приближалась.