еменным  признаком  возвышенного
или  самозабвенного  характера.  Это  -  инстинкт,  который  дан  людям  и
некоторым зверям самой природой, создавшей первородное существо.
     Фьельд увидел своего  врага,  который  стремился  лишить  его  жизни,
лежавшего теперь беспомощно, как дитя, и медленно  терявшего  выкачиваемую
из него кровь. То был предатель, разбойник, убийца самого  низкого  сорта.
Он заслуживал смерти, и Фьельд никогда бы не постеснялся в открытой борьбе
всадить ему пулю в лоб.
     Но его возмущало  зрелище  этих  двух  вампиров,  упивавшихся  кровью
сильного и здорового человека. Вмешательство Фьельда,  быть  может,  будет
стоит жизни ему самому и его обоим спутникам. Но будь  что  будет!  Черный
Антонио будет спасен. Несмотря даже  на  то,  что  бандит  был,  очевидно,
захвачен в ту минуту,  когда  он  сам  хотел  запустить  когти  во  внучку
Сен-Клэра. Наемник Мартинеса,  значит,  последовал  тайно  за  экспедицией
вверх по реке Таничи, где Немезида настигла его вместе с  его  спутниками.
Теперь  он  лежал  в  качестве  жертвы  для  замечательнейшей   трансфузии
[Трансфузия - перекачивание крови] крови, которую только знала история.
     Первой  мыслью  Фьельда  было  подстрелить  обоих  карликов.  Но  тут
случилось нечто, что  заставило  его  переменить  тактику.  Золотой  обруч
вокруг шеи боксера был расширен при помощи какого-то механизма,  и  Фьельд
заметил, что один из карликов также как и пленник,  имел  на  шее  золотой
обруч, и тонкая трубочка с упругими  шарами  соединяла  оба  обруча.  Этот
прибор походил на насос. Подробности его  нельзя  было  различить  в  этом
скользящем полусвете. Но принцип его  был  ясен.  К  обручу,  надетому  на
пленника, был прикреплен один конец тонкой  трубки,  оканчивающейся  полой
иглой, которая вводилась в сонную артерию; посредством нажимания одного из
шаров кровь выкачивалась из артерии в трубку, а вторым шаром  накачивалась
в шейные артерии карлика. Таким образом, кровь  не  подвергалась  действию
воздуха, а общее нагревание всей трубки препятствовало  ее  свертыванию  и
застыванию.
     Фьельд  никогда  не  получил  впоследствии   возможности   ближайшего
исследования этого удивительного аппарата, но не было  никакого  сомнения,
что он действовал так же верно, как и знаменитый прибор  ученого  Элекера.
Один из карликов управлял  переливанием  крови,  меж  тем  как  другой  со
слабым, словно кошачьим мурлыканьем наслаждался крепительной,  животворной
жидкостью, струящейся из исполинского тела Антонио.
     Тут Фьельд, отодвинувшийся назад в тень, увидел  в  первый  раз  лицо
того карлика, который при этой операции играл роль врача. И,  несмотря  на
всю серьезность положения, он невольно улыбнулся.
     В то время, когда карлик вертелся  и  суетился  между  своих  золотых
приборов и  тряс  своей  большой  головой,  сплошь  покрытой  морщинами  и
складками, он был поразительно похож  на  дряхлого,  рассеянного  ученого,
миниатюрного профессора, расхаживающего в своей лаборатории  и  крякающего
от тайной гордости по поводу своих  исключительных  знаний.  Не  доставало
только круглых очков в  роговой  оправе  -  и  стиль  получился  бы  самый
современный.
     Другой карлик был  не  менее  замечателен.  Когда  маленькое  бледное
существо уселось на какое-то подобие стула, Фьельд  к  своему  величайшему
удивлению узнал в нем женщину. Груди иссохли, живот выдавался,  ноги  были
кривые. Но на лбу, низком и покатом, она носила знак своей  принадлежности
к  полу  Евы:  диадему  с  неотшлифованным   изумрудом   редкой   красоты.
По-видимому, она чувствовала себя прекрасно - закрыв свои  красные  глаза,
она наслаждалась трансфузией, как обжора тонким обедом.
     В то же время Фьельд заметил еще  нечто,  что  заставило  его  широко
раскрыть  глаза.  В  глубине  красного  помещения,  которое,  как   видно,
составляло святая святых, находилось  множество  шнурков,  свисающих  друг
подле друга длинным рядом со сводов потолка. Они напоминали  столь  модные
еще недавно портьеры из бус и пестрели узлами и нитями различной  окраски.
Направо,  отдельно  от  других,  висел  длинный  шнур,   который   казался
окруженным особым почтением и заботливостью.
     Эти узловатые толстые шнуры подали Фьельду повод  к  размышлению.  Не
могло быть сомнения, что то были знаменитые кипу, имеющие  такое  огромное
значение для наших убогих знаний об истории племени инков.
     Древнее культурное племя не знало ни одной из письменных систем.  Его
история не была запечатлена  на  камне,  подобно  истории  многих  древних
народов.
     Но своеобразные кипу были их собственным архивом.  Связки  шнурков  с
узелками различного цвета и величины образуют  совместно  ту  удивительную
мнемотехническую систему,  которая  целыми  столетиями  хранила  память  о
вождях  инков.  Каждое  волокно,  каждый  узел,  каждый  цвет  имеют  свое
значение. То были страницы книги, легко читаемой теми, кто был  приучен  к
исследованиям подобного рода.
     Фьельду не пришлось долго раздумывать.  Старый  ученый  вдруг  раздул
ноздри,  словно  вдыхая  по  воздуху  какой-то  запах.  Он  был  похож  на
сказочного тролля, который чует крещеную кровь. Но  взгляд,  брошенный  на
тело боксера, успокоил его.
     Этот маленький эпизод напомнил Фьельду о том, что  пора  действовать.
Он  достал   из   хирургической   сумки   небольшой   тонкий   шприц,   не
употреблявшийся в течение долгих лет. То было изобретение Ильмари Эркоса -
темный период в жизни Фьельда. Его умерший друг, погибший в мировой войне,
открыл еще до того, как стали употребляться ядовитые газы, некую жидкость,
которая, если ее распылить в воздухе, вызывала у тех, против кого она была
направлена, глубокий обморок, но не убивала. Но было еще большим вопросом,
могла ли эта жидкость подействовать на двух  карликов,  живучесть  которых
казалась другого рода, чем у обыкновенных людей. То, что они не умирали от
выстрелов, было  достаточно  доказано.  Впрочем,  выстрелы  в  этих  узких
подземельях призвали бы сюда все карликовое племя...
     Фьельд поднял маленький  опасный  инструмент  на  уровень  с  головой
карлика и нажал поршень. Тонкая желтая струя,  которая  не  смешивалась  с
окружающим воздухом, брызнула прямо  в  глаза  маленькому  мудрецу.  Он  с
минуту боролся с ядовитым туманом, проникавшим в поры его тела. Он  открыл
рот. Но крик, который был готов вырваться  из  его  груди,  замер,  и  его
глаза, горевшие несколько секунд дикой яростью, закрылись. Он опустился на
землю. Этот старый хирург был чертовски крепкий  малый.  Он  долго  дрыгал
ногами и чуть слышно хрипел. Но  ядовитая  газовая  волна  Ильмари  Эркоса
наконец поборола его.
     Древняя дама с зеленым алмазом, напротив, тотчас же поникла на уютном
стуле, как только  желтый  туман  окутал  ее  голову.  Она  погрузилась  в
глубокий  сон,  меж  тем  как  раздувшийся,  отвратительный  живот   мерно
поднимался и опускался в такт спокойному дыханию.
     Фьельд тихонько рассмеялся, в то время  как  обе  желтые  волны  газа
отыскали расщелину в скале, словно  две  змеи,  удалившиеся  после  удачно
совершенного укуса.
     Тогда он на всякий случай закурил свою трубку.  Эта  мера,  вероятно,
спасла ему жизнь, ибо в ту же секунду, когда  карлик  терял  сознание,  он
поступил подобно вонючке Северной Америки, с той  разницей,  что  ядовитый
запах был опаснее и сильнее. Фьельду так и не удалось открыть тайну  этого
снотворного средства, которое, по-видимому,  являлось  сильнейшим  оружием
нападения и зашиты карликов.
     Но скоро выяснилось, что опытный фармацевт в Осло нашел  великолепную
формулу  смеси  для  обезвреживания  этого  сильнодействующего  одуряющего
средства, о котором  дневник  Сен-Клэра  содержал  некоторые  данные.  Дым
трубки Фьельда буквально испугал своеобразный запах,  исчезнувший  так  же
быстро, как он появился, по-видимому, тем же путем, что и волны Эркоса.
     - Счастье  сопровождает  меня,  -  подумал  Фьельд,  вкладывая  шприц
обратно в футляр.  -  Тут  происходит  настоящая  современная  война.  Обе
стороны борются ядовитыми газами. Но теперь надо спешить...
     Он зажег карманный фонарь, чтобы лучше видеть. Его план был  намечен.
Оба карлика, очевидно, имели большое значение в племени. Надо  было  взять
их заложниками.
     Он сорвал мягкий, тонко вытканный покров со стула, на котором дремала
карлица. Затем он бережно завернул в него обоих карликов  и,  так  как  не
нашел другой веревки, то схватил несколько кипу, висящих с потолка, и,  не
задумываясь, сделал, таким образом, пробел в интересной истории карликов.
     Этими  "хрониками"  он  крепко  обвязал  своих  пленников,   дополняя
исторические узлы новыми, которые не каждый сумел бы развязать. Покончив с
этим, Фьельд обернулся к распростертой в углу подземелья фигуре  исполина.
Он перерезал веревки, связывавшие Черного Антонио, и  вынул  кляп  из  его
рта. Но золотой обруч на шее он  не  осмелился  удалить  сразу,  чтобы  не
разбудить других карликов и не привлечь их запахом крови.
     - Ну, как вы чувствуете себя,  Антонио  Веласко?  -  спросил  Фьельд,
покрывая обнаженное тело боксера чем-то вроде импровизированной мантии.
     Что-то промелькнуло в темных глазах Антонио, что  привело  Фьельда  в
изумление. То был не страх, не ужас,  а  также  и  не  радость  по  поводу
неожиданной помощи, а только удивление.
     - Я пришел сюда, чтобы  убить  вас,  -  промолвил  он,  наконец,  под
испытующим оком.
     - Я знаю.
     - И несмотря на это?..
     - Об этом мы поговорим в другой раз. Очень вы ослабели?
     - Да. Но все же эти проклятые бестии не все еще выкачали.
     Он поднялся, пошатываясь. Золотой обруч звякнул.
     Вдруг он без сознания грохнулся оземь.
     Фьельд нахмурился. Он задумался на мгновение. Но только на мгновение.
Он сильной рукой сорвал шнур, с  почетом  висящий  отдельно,  поднял  тело
боксера на  свои  плечи  и  крепко  привязал  его,  чтобы  сохранить  руки
свободными. Затем он взял под мышку сверток с  карликами  и  вскоре  после
того нашел свою путеводную нить.



                            33. ЗЕМЛЯ РАССТУПАЕТСЯ

     Без дальнейших приключений Фьельд совершил обратный утомительный путь
по лабиринту. Но для него оказалось бы невозможным добраться  назад,  если
бы не  было  у  него  путеводной  нити,  так  как  повсюду  навстречу  ему
открывались новые проходы различных цветных оттенков.
     После долгого плутания он достиг зеленого света, где  впервые  слышал
взволнованные  голоса  карликов.  Их  красноречие   еще   не   истощилось:
по-видимому, они до сих пор обсуждали землетрясение, которое  по  какой-то
причине дало повод к опасениям.
     Фьельд  не  решился  остановиться,   чтобы   подслушать   болтливость
стариков. Кроме того, он заметил к своему удивлению, что человек, которого
он нес, был тяжелее, чем он думал. Пот буквально лился с него градом, и он
чувствовал большое искушение отдохнуть. Но он скоро открыл  причину  своей
усталости. Воздух,  который  был  прежде  свеж  и  прохладен,  стал  вдруг
тяжелым, сырым и жгучим. И в слабом свете виднелись кое-где  клубы  белого
пара, проникавшие сквозь почти невидимые трещины скалистых стен.
     Тут Фьельд внезапно понял, почему карлики подняли  такое  кудахтанье.
Простое чувство страха  вызвало  такое  своеобразное  красноречие.  Старый
потухший кратер, который дремал  в  течение,  может  быть,  столетий,  это
убежище подземной идиллии, тосковал по  новой  битве  с  водой,  землей  и
огнем.
     Фьельд ускорил шаги. Чувство, что он находится в  паровой  бане,  все
сильнее охватывало его. Слабое и пестрое  освещение  извилистых  коридоров
исчезло в сплошном густом белом тумане.
     Наконец он добрался до маленького  коридора-тупика,  где  он  оставил
Инесу и Паквая. К своему  удивлению  он  заметил,  что  воздух  здесь  был
несколько чище. Даже слабая приятная прохлада повеяла ему навстречу, когда
он повернулся в тупик.
     Инеса еще лежала и спала на импровизированной постели, а Паквай сидел
у ее изголовья, как верный страж. Фьельд скинул  с  плеч  тяжелую  ношу  и
вздохнул с облегчением.
     - Что-то происходит наверху в кратере. Мы должны постараться дойти до
реки прежде, чем это окажется поздно.
     Паквай не был человеком, способным мучиться от любопытства.  Он  умел
себя сдерживать.
     Но когда он увидел в полутьме черного Антонио с  золотым  обручем  на
шее и в состоянии, не способствующем к совершению своих обычных  проделок,
то широко  открыл  глаза  от  глубокого  изумления.  А  когда  Фьельд  без
дальнейших объяснений вытащил из свертка двух противных  карликов,  Паквай
осторожно и немного даже поспешно отскочил на несколько шагов.
     В эту минуту Инеса проснулась. Молодая  девушка  быстро  освоилась  с
положением. Она уже раньше познакомилась с карликами,  и  зрелище  Черного
Антонио не особенно поразило ее. И она подумала про себя, что  отныне  уже
нет на свете ничего для нее страшного, если только Фьельд не далеко.  Даже
если земля расступится.
     Именно  это  и  случилось  через  несколько  секунд.   Могущественный
оглушающий гром прокатился под землей. Как  будто  в  двух  шагах  от  них
выстрелили из чудовищной пушки. Почва заколебалась  под  ногами,  и  стены
маленького коридора дрогнули.  А  там,  в  лабиринте,  все  закружилось  в
страшном, гремящем хаосе. Скалы рычали от страха, ужаса и гнева.
     А потом,  меж  тем,  как  от  коридора  и  подземелий  остались  одни
развалины, наступила вдруг полная тишина. Она  была  страшнее  грома.  Как
будто гиганты земли переводили дух для нового усилия. Они напрягали  плечи
под земной поверхностью.
     В следующее мгновение разразился  новый  взрыв,  скалы  разбились  на
тысячи кусков, словно стеклянные. Пласты лавы отделились и покатились вниз
по склону горы с ревом и грохотом,  а  вдали  слышалось  глухое,  яростное
фырканье, тонувшее в оглушительном грохоте гигантской мортиры кратера.
     - Это смерть, - подумала Инеса и  без  страха  прильнула  к  большому
человеку, стоявшему подле нее.
     И Фьельд склонился над ней, как будто  он  надеялся  защитить  своими
широкими плечами эту хрупкую фигуру от обломков скал.
     Но когда  землетрясение  окончилось  и  наступила  настоящая  тишина,
блестящий солнечный луч нашел дорогу к маленькой группе людей  в  глубокой
пещере. Одна из ее стен обрушилась, и в косвенном отблеске солнечного луча
обозначились очертания узкой лесенки.
     Фьельд высвободился из объятий Инесы. Никогда не  мог  он  забыть,  с
какой счастливой улыбкой открыла она глаза навстречу солнцу.
     Паквай уже стоял на лестнице, и  солнце  ему  светило  ярко  в  лицо.
Выражение его лица было, как всегда, непроницаемо.
     - Путь свободен, - сказал он.
     Фьельд осмотрелся  с  удивлением.  Боковой  проход  к  лабиринту  был
совершенно завален, и крошечные дымящиеся капли воды просачивались  сквозь
песок. Позади себя он услышал глубокий вздох.
     Фьельд быстро обернулся и увидел маленького карлика, нагнувшегося над
обломком  скалы,  который  он  тщетно  пытался  отодвинуть.  Из-под  камня
виднелась старая иссохшая нога и  несколько  густых,  словно  лак,  капель
крови, уже застывших, подобно кораллу,  и  ясно  указывающих  на  то,  что
старая карлица нашла свою свободу.
     Тут же недалеко лежал  Черный  Антонио.  Он  сорвал  с  себя  золотое
ожерелье, зажатое в его правой руке,  которая  была  столько  лет  "Ужасом
Перу". Глаза были широко открыты и  хранили  свойственное  им  невозмутимо
спокойное выражение. Слабая улыбка блуждала на толстых чувственных губах.
     Он как будто лежал на спине и наслаждался  первым  проблеском  солнца
после непогоды. Но Фьельд не сомневался, что Антонио Веласко последовал  в
неизвестность за своим вампиром.  Из  зиявшей  артерии  исчезли  последние
капли крови, оставленные ему женой карлика.
     - Он умер, - тихо сказал Фьельд и покрыл его лицо одеялом. -  В  свое
время он был бы последним орудием при дворе каких-нибудь Борджиа. Ни  один
порок не был ему чужд. Но он был и мужчиною, который не боится ни  смерти,
ни черта. Теперь, когда он потерял прежние силы, жизнь была  бы  для  него
пыткою. И он был слишком горд, чтобы влачить  жизнь,  подобно  бескровному
трупу.
     - Он был злой человек, -  произнес  ясно  по-испански  чей-то  тонкий
голосок.
     Карлик заговорил. Он  сидел  на  земле  подле  умершего  и  заботливо
собирал шнуры из пещеры, которыми воспользовался Фьельд.
     Ни землетрясение, ни взрыв не могли вызвать большее ошеломление,  чем
эта попытка маленького бесчеловечного старичка вступить в разговор.
     - Он был испанец, - продолжал  невозмутимо  пищать  карлик  и  слегка
поправил узел пришедшего в беспорядок шнурка, - и он созрел  для  великого
переливания крови. Скоро придет наше время.
     Остолбеневшие слушатели невольно приблизились к маленькому человечку,
который уселся, скрестив ноги, словно портной, и завязывал на историческом
шнурке  примечание  к  какому-то  происшествию.  Это  превосходило  всякое
вероятие! Среди этой темной горы находилось маленькое сморщенное существо,
которое  говорило  -  правильнее  сказать,  свистело,   -   на   чистейшем
кастильском наречии.
     Тут  карлик  поднялся,   и   его   красные   глаза   устремились   на
светловолосого исполина, который склонился  над  ним  с  обнаженной  шеей.
Глаза эти сверкнули. Складки кожи на дряхлом исхудалом  лице  собрались  в
сплошное удивление.
     - Что это у тебя на шее, чужой? - спросил он с глубоким волнением.
     Фьельд вытащил амулет.
     Это  произвело  на  старика   необычайное   впечатление.   Его   тело
напряглось, словно он хотел броситься на доктора, но вдруг все его мускулы
ослабели. Он сгорбил спину и горящие красные глаза опустились к земле.
     - Наше  время  прошло,  -  жалобно  пропищал  он.  -  Дух  Пачакамака
удалился. Теперь  наступило  время  детей  Уайна  Капака  [Уайна  Капак  -
правитель Тауантинсуйу, государства инков, в 1493 - 1525 гг.].
     Карлик подошел к Фьельду:
     - Ты стоишь  под  защитою  природных  сил,  -  промолвил  он  не  без
достоинства. - Пошли твоих людей наверх к  солнцу.  Путь  свободен...  Мне
надо поговорить с тобою. Тебе нечего бояться. Ты идешь к  жизни.  Я  держу
бессмертие в моих руках. Но я иду к смерти.



                               34. БЕССМЕРТИЕ

     Карлик нагнул голову и прислушался к шагам удалявшихся  людей.  Тогда
он взял небольшой мешок, висевший у его стана, и высыпал в свою  костлявую
руку какой-то темный порошок. Он был похож на жевательный табак, и то, как
употреблял его карлик, весьма напоминало привычку железнодорожных  рабочих
всего мира.
     После этого незначительного,  мирного  поступка,  который  совершенно
успокоил Фьельда относительно возможностей хитрых  уловок,  карлик  поднес
свою бородавчатую руку к  толстой  складке  кожи,  исполнявшей  назначение
носа. Он был совсем как  рассеянный  профессор,  обдумывающий  свою  речь,
прежде чем начать ее.
     - Ты, должно быть, мудрый человек среди своего  народа,  -  промолвил
карлик после долгого молчания. - И ты не похож на тех, которые  разграбили
нашу страну. Мы стоим на пороге жизни и смерти. Последнее  предостережение
прозвучало в наших ушах. Может быть,  тебе  удастся  ускользнуть  от  него
живым. Я не знаю. Но мы, инки, должны  теперь  умереть...  Выслушай  меня,
юный человек. Я хочу поведать тебе некоторые из наших тайн,  но  не  самую
величайшую. Прошло очень мало времени с тех пор, как там наверху, на  краю
кратера сидел другой человек твоей крови. Но  он  не  боялся  смерти.  Его
сухие губы сжимались от жадности к знанию. Действительно, он  был  великий
ученый, и его изнемогающие глаза просили и молили.
     - Раймон Сен-Клэр! - воскликнул Фьельд.
     - Он не желал продления его собственной жизни, - продолжал карлик,  -
но он хотел наполнить свой дух новым, могущественным зн