подходила уже к
концу, пища появлялась все реже и все хуже приготовленная, и все чаще я замечал
несколько кусочков, упавших на пол возле блюд, как если бы приготовление и
принесение пищи требовало все более мучительного усилия. В последние два дня не
было уже ничего.
     Когда мой труд был завершен, я, забывшись, долгое время любовался им, охваченный
вдруг бесконечной усталостью и почти безжизненным спокойствием при виде этого
исхода, не оставлявшего после себя никакой надежды и обещавшего в будущем лишь
пустоту абсолютного одиночества.
     В одну из гробниц я положил высохшие останки Артура. Затем, пренебрегши
запретом, все же отправился в замок, вернее, в то, что от него оставалось, в
поисках Морганы. Я вошел в богато убраные покои. В глубине, на ложе неподвижно
лежал человек. Я подошел ближе. Тело лежащего было длинным, и тонкая и богатая
ткань платья только подчеркивала его изящную и болезненную хрупкость. Лицо его -
будто ссохшийся череп Медузы - было ужасно. Ввалившееся, изборожденное временем,
опустошенное ненавистью, невыносимым страданием и чрезмерными наслаждениями, в
обрамлении тяжелых вьющихся прядей, похожих на белоснежных шелковистых змей. И
когда я смотрел на эту чудовищную печать, которую время наложило на лицо
красивейшей женщины запада, мне вдруг почудилось, что я увидел обнажившуюся душу
Морганы. Она открыла глаза, и я узнал их яркий зеленый свет - такой же, как
всегда. Она чуть слышно прошептала:
     - Я не хотела, чтобы ты видел меня такой.
Я поднял ее на руки и прижал к своей груди, как делал, когда она была маленькой
девочкой. Она снова заговорила:
     - Я не знаю больше ничего о добре и зле, о любви и ненависти, о мечте и о
небытии. Я знаю только, что я умираю. Но с тобой, Мерлин, мне не страшно.
И как когда-то в Кардуэльском лесу, она заснула у меня на руках, теперь уже
навсегда. И внезапно - сраженный временем, усталостью и скорбью - я заплакал
второй раз в своей жизни.

        "29"

     Я прожил сто лет.
     Во мраке усыпальницы Моргана покоится возле короля - своего брата, своего
возлюбленного и врага. Они наконец примирились, окруженные каменными призраками,
бывшими некогда светлой зарей, ясным днем и закатом Логриса и Круглого Стола.
В опустевшем Озерном замке, в большой зале, на хладном камне лежит тело. Я стер
слова, начертанные на стене моей пещеры. Напрасный труд - они навсегда
запечатлены в моей памяти: "Ланселот мертв, а ты исчез. Огмий оказался бессилен.
Если ты вернешься, мой любимый обманщик, то знай, что я сама положила конец
своим дням - пустым и постылым. Оставь меня там, где найдешь. Пусть весь этот
замок будет моей отверстой могилой. Я жила свободной, и после смерти я хочу
оставаться свободной. Даже там, в пустыне одиночества, я боюсь заточения".
Я прожил сто лет.
     Я живу в мире, придуманном Морганой, в мире ее мечты - одинокий, на блуждающей
планете, бессмысленно и бесцельно греющейся в лучах безжизненного светила.
Я живу в одном из миллионов возможных миров.
А Моргана живет во мне, в мире моих грез - необыкновенная маленькая девочка,
негодующая и мятежная, рассуждающая под высоким деревом, маленькая девочка,
мирно спящая у меня на руках по дороге в Кардуэл..
Это, в конечном счете, все - что у меня есть.
Я смотрю на Дольний Лес, замок на Озере Дианы, на крепостные стены Треб, на
Авалон, на небо и на море. И я не вижу ничего, кроме трех гробниц и смерти
человека - и торжествующей силы лета.