ли свои мечи, выкрикивая имя Артура, - их примеру немедленно последовали
вожди, а затем и все остальные. И это имя прокатилось по равнине - казалось, что
его эхо должно было быть услышано по всей стране, перенестись через море и
зазвучать на всем западе. В эту минуту здесь родилось что-то такое, о чем мир не
забудет никогда.
     И было это в первый день года четыреста семьдесят шестого от Рождества Христова,
года окончательного крушения Римской империи под нахлынувшими ордами варваров,
года падения Вечного Города, осажденного Герулом Одоакром.
Тогда Артур впервые явился перед всем миром - в тот самый час, когда померк Рим.

        "15"

     На следующий же день, не заезжая в Кардуэл, где его в радости и скорби ждала вся
семья, Артур сразу отправился в Дурноварию, что в земле дуротригов, а затем на
южный берег Логриса, где стояла на якоре часть его боевых кораблей. Он взял с
собой ровно половину своей армии и вождей, остальных же послал в провинции.
Поскольку я решил быть рядом с ним в его первом походе, он поручил управление
всеми делами Лоту Орканийскому, мужу своей сводной сестры Моргаузы, старшей
дочери Игрейны, жившему в ту пору в Кардуэле вместе с женой и их первенцем Гавейном,
которому было тогда еще несколько месяцев. Леодеган должен был
вернуться в свою столицу Изуриум, чтобы вновь принять командование над всеми
армиями Севера, стоявшими на страже логрских границ вдоль древней стены Адриана.
Леодегану было шестьдесят три года, когда у него незадолго до этого от второго
брака также родился ребенок. Это была девочка, и он дал ей имя Гвиневера.
Война длилась два года. Вскоре после высадки логрской армии на северный берег
земли гонов вожди двух бриттских племен, переселившихся туда более тридцати лет
назад из южного Логриса, - в те времена, когда на остров пришли саксы, вступив в
позорный сговор с Вортигерном, - собрали всех своих воинов и присягнули Артуру,
признав тем самым над собой власть рода Констана. Они были братья, оба ровесники
Артура, и звали их Бан и Богорт. Но было много других - выходцев из Думнонии,
откуда они бежали после вторжения Утера, - ненавидевших само имя Логриса и
потому заключивших союз с местными племенами, чтобы остановить продвижение
логрской армии. Артур одержал множество побед и окончательно разбил их на
востоке страны в земле редонов, где они собрали свои последние силы. Во всех
этих испытаниях молодой король показал себя отличным стратегом и грозным воином.
Он сочетал в себе все воинские доблести Пендрагона и Утера, а соединение в нем
самой безумной отваги и трезвого расчета, личного бесстрашия и осмотрительности
искусного военачальника не могло не напомнить мне моего деда, с той лишь
разницей, что Артур убивал без удовольствия и ему было ведомо сострадание. За
короткое время он снискал благоговейную любовь своих солдат, все они боготворили
его.
     Потом он упрочил свои завоевания. Страну гонов на западе он отдал во владение
Богорту, а более обширную срединную область Беноик - Бану, совершившему много
славных подвигов на полях сражений. Во главе редонов он по моему совету поставил
вождя по имени Кардевк, бывшего скорее мудрецом, нежели воином, ученого мужа,
соединявшего в себе ученость греков и римлян с тайной мудростью древних друидов.
Артур дал Логрису законы, стремясь в то же время - как я его учил - уважать
обычаи покоренных народов; в каждой стране он оставил своих наместников и
войско, возглавляемое верными ему людьми.
     Таким образом, он уже в самом начале своего царствия смог совершить все те вели
кие дела, к которым я готовил его, обретя в них случай показать свой талант
вождя и законодателя, непоколебимую целеустремленность и великодушие - словно в
предвосхищение своей великой судьбы. Он с легкостью вышел из всех испытаний. Я
ждал от него неизбежной неловкости, свойственной начинающим. У него ее не было.
Моя мечта воплощалась.
     В конце четыреста семьдесят седьмого года мы вернулись в Логрис, и Артур впервые
в своей жизни въехал в Кардуэл, свою столицу.

        "16"

     Ночь была ясной, в безоблачной черной глубине зимнего неба полная луна лила на
землю свой холодный белый свет. Темное море, зажатое между берегами страны
силуров и землей думнонейцев, вздувалось огромными могучими валами, которые
явились из неведомых далей вольного океана и, гонимые свежим и сильным западным
ветром, разбивались у берега, на прибрежных отмелях, светлыми пенистыми
брызгами. От коней шел молочно-белый пар, который сразу же растворялся в
ветреном воздухе. Тяжелая ночная роса легла на высокие травы, и равнина, точно
зеркальная гладь, засверкала тысячами серебристых огней. Там, на севере,
сожженные некогда деметами и заново отстроенные Морганой поднимались высокие
каменные и деревянные стены Иски.
     Моргана не явилась торжественно встречать победителя.
Мы были одни, молодой король и я; остановившись на дороге, идущей берегом из
Кардуэла в Иску, мы дали отдых коням. Какой-то всадник направлялся к нам шагом.
Мы молча смотрели, как он приближается. Длинные темные волосы наполовину
скрывали его лицо, развеваясь черными змейками на морском ветру. Он подъехал
совсем близко и спешился. Это была Моргана. На ней была простая мужская туника и
плащ, и в этой грубой одежде она была необыкновенно прекрасна; ее удивительная,
неизъяснимая красота поражала ум и сердце подобно внезапно открывшейся нам
частице вселенной, торжествующей, чудесной, неведомой.
     - Ты не забыл меня, Мерлин? Это я, Моргана. Твоя маленькая Моргана.
Она подошла, обняла меня и положила голову мне на плечо, как обычно делала,
когда была ребенком. Потом отстранилась и повернулась к Артуру.
     - Вот - король Логриса, - сказал я ей, - твой брат.
Они внимательно смотрели друг на друга. Они были как день и ночь, соединенные
вместе, и сияние дня тускнело перед сверкающим величием ночи. Моргана улыбалась.
Но в зеленом блеске ее глаз я увидел что-то холодное и рассудочное, как будто
затаенную мысль или трезвый расчет. И я сказал себе, глядя на этих двоих детей
моего разума, что и Господь Бог, создавая человека, не знал, что его ожидает.

        "17"

     Камелот.
В память о годах своего детства, проведенных невдалеке отсюда, в доме Эктора,
Артур построил второй Круглый Стол в крепости дуротригов. Приняв решение
разослать своих наместников в разные концы государства, с тем чтобы не быть
застигнутым врасплох и в силу необходимости утверждать повсюду свое присутствие,
он в то же самое время решил установить Круглый Стол в каком-нибудь новом месте,
связанном только с его именем, - месте суровом и ненаселенном, которое стало бы
символом и воплощением нового идеала.
     Второй Стол был больше первого, и за ним заседало еще больше достойных мужей.
Там были не только старые вожди, служившие еще Утеру, но и их старшие сыновья, а
также молодые вожди, избранные взамен погибших. Среди них было пять королей:
Артур, Леодеган, Лот, Бан из Беноика и Богорт из страны гонов. Кроме того,
сидеть за Круглым Столом Артур назначил еще нескольких человек, которые не были
ни королями, ни вождями, но которым он хотел оказать этим честь; среди них был
Кэй, сын Эктора.
     Собрав их впервые в Камелоте, в моем присутствии, Артур сказал им:
     - Это собрание является королевской особой во многих лицах. Я - лишь часть вас.
Вы - настоящий Артур Логрский. Так разделил я свое тело за этим Круглым Столом,
как это сделал Христос за столом Его Последней Вечери. Вы - смертные члены
бессмертного тела. И это тело через насилие и любовь оплодотворит землю. Вы
должны будете вспахать ее мечом, бросить в отверзтые раны ее семена вашей души и
оросить их кровью вашей. И будет у вас два врага и две ночи, ибо поведете войну
не токмо против мрака и невежества варварских народов, но и против той тьмы, что
внутри вас. Осветит же пути ваши огонь страстной любви, зажженный пятьсот лет
назад на Востоке и горящий теперь в Камелоте. И говорю я вам, что огонь этот
станет пожаром, пожар - зарей, а заря - ярким светом нового дня, который
воссияет над миром. И так - смертные - победите вы смерть. Но если вы
отступитесь и предадите, то умрете, мы все умрем навеки, и неразгаданный
бездушный мир сотрет наши следы.

        "18"

     - Моргана - это хаос, - сказал мне Артур - Хаос, в котором исчезает всякий
смысл, в котором с наслаждением тонет кропотливый и ревностный строитель,
извечно и настойчиво стремящийся к цели. Моргана - это наваждение чувств,
убивающее в человеке одержимость мечтой. Она - абсолютное настоящее, убивающее
хрупкое будущее. Ее ум - опустошение и гибель всего живого, и я ненавижу его - и
боготворю каждую частицу ее тела, малейшее его движение, подобное нескончаемому
танцу очарования и смерти. И при этом я не могу не понимать, что ее тело - лишь
нежнейшее и чудеснейшее воплощение ее ума, что оба они составляют единое и
неразрывное целое и что обольстительность внешней оболочки, с которой ничто в
природе не может сравниться, - лишь точное соответствие в тысячу раз более
сильного соблазна, таящегося в коварном великолепии гениального и извращенного
ума. И пока я в изнеможении пью из источника моей радости и страдания, пока я
обретаю власть над ее сладостным и чувственным телом, я чувствую, как она
обретает такую же власть над моей душой. Потому моя ненависть - всего лишь
любовь, исполненная ужаса. И вот теперь я, Артур Логрский, государь Круглого
Стола, дерзко взявшийся преподать хаосу урок войны, хаосу, в котором я не видел
ничего, кроме чудовищной жестокости и всепожирающей ненависти, получил от хаоса
в ответ проповедь любви. И это - другая война, в которой я чувствую себя
беспомощным и безоружным. Слова любви теряют привычный смысл, мистическое
откровение обретает вдруг плоть и кровь, бездна наслаждения сливается с бездной
небытия. Моргана - это нежная река, которая уносит меня, тонущего и счастливого
пловца, в никуда, в бессловесный простор морских волн. Я люблю Моргану, как
любят женщину и как можно любить только Бога. Кто сможет разбить оковы из
неразрывного слияния светлого тела и темной души?
     - Сама Моргана, сколько я ее знаю.

        "19"

     Окровавленный ребенок выходил из прекрасного материнского тела. Его
высвободившиеся ручки зашевелились, и я вложил в его ладошки два пальца, которые
они цепко обхватили. Я потянул. Он крепко держался за меня. Так он и родился, с
натужным криком, словно сам вырывался из материнской утробы в этот мир,
схватившись за руки своего злейшего врага. Я принял его и, перерезав пуповину,
поднял на свет и поднеск своему лицу. Он был тяжелый, хорошо сложенный, полный
жизненной силы. В задумчивости я смотрел на сына Артура и Морганы.
Как только она узнала, что беременна, Моргана закрыла для короля двери своего
дворца. И Артур в отчаянии бродил ночи напролет по равнине и по песчаным берегам
близ Иски. Опасаясь, как бы его безрассудство не обнаружило этой преступной
связи, покрыв позором его самого, а через него и Круглый Стол, я пришел к
Моргане и сказал:
     - Теперь, когда ты осуществила свой замысел, породив дитя мрака из самого света,
предназначенное затмить его, ты хочешь довести своего брата до безумия и
обесчестить его. Но я увезу тебя далеко от Артура, за море - тебя и тот позор,
что ты носишь во чреве. Ты оставишь здесь все, что ты знала и чем владела. Мы
уедем одни, без провожатых.
     И мы пересекли море и высадились на побережье Арморики. Я навестил короля Бана в
его столице Беноике и попросил его предоставить в мое распоряжение богатый
уединенный замок посреди его страны, в лесу Броселианд, называвшийся Дольним
замком, а также сотню воинов и слуг, выбранных из самых надежных и преданных.
Что он немедленно и исполнил. И я провел там подле Морганы все время, пока она
не разрешилась от бремени.
     Я смотрел на ребенка. Вот уже много месяцев я не раз думал о том, что должен
буду убить его, как только он появится на свет. Но теперь я не мог на это
решиться. Я держал его на руках и был неспособен причинить ему зло: он был
сильнее меня - той силой, что нагие и беззащитные черпают в самой своей наготе и
беззащитности. Я протянул его Моргане, и она прижала его к груди. Она была вся в
крови и в поту, но никогда еще не казалась мне такой красивой. Я обтер ее тело
влажным полотенцем. И продолжал в задумчивости, как зачарованный, смотреть на
нее, не говоря ни слова.
     - Почему ты не убил его? - спросила она у меня.
     - Не существует неотвратимого и злого рока. Я - живое тому подтверждение, и к
тому же чувствую какое-то родство с этим ребенком, как будто - общность
происхождения. Так же, как я не могу быть полностью уверенным в том, что мне
подвластна судьба Артура, так и ты не можешь надеяться окончательно
предопределить будущее твоего сына. Таким образом, нет ничего неотвратимого ни в
творении, ни в разрушении, поскольку на свете существуют две вещи, не
поддающиеся самым тщательным расчетам предусмотрительного ума: душа и случай. И
Даже если тебе удастся сделать из этого существа совершенное орудие, служащее
твоей ненависти к человеческому роду, оно сможет причинить вред только в том
случае, если Артур и пэры Круглого Стола проявят безумие или слабость. А если
они станут безумными или слабыми - так не все ли равно, в чем будет причина их
гибели, потому что виновной тогда будешь не ты и не твой сын, но они сами.
     - Сколько хитрых уловок, для того чтобы просто сказать, что ты не способен убить
младенца.
     - И уловка, и действительность могут в равной степени быть признаны истинными.
Она улыбнулась мне.
     - Разве ты больше не испытываешь ко мне ненависти, Мерлин?
     - Я буду всегда любить тебя, Моргана. Сильнее всего на свете. Ты мое дитя, а
также и другая сторона меня самого. Но я сильнее тебя.
Так в году четыреста семьдесят девятом в Дольнем замке, который вскоре, из-за
злодеяний Морганы, должен был получить печальное имя Замка В Долине Откуда Нет
Возврата, родился Мордред.

        "20"

     - Государь, - поклонившись Артуру, сказал гонец, - вот что король Бан из
Беноика, которому ты повелел следить за продвижением саксов, поручил сообщить
тебе. Их военный флот, войдя в залив, разделяющий Уэльс и Думнонию, и
продвинувшись до самого его конца, бросил якорь у пустынных южных берегов, в
стране белгов, оставив без внимания противоположный берег силуров и богатый
Кардуэл. Район высадки огромен - никогда в Логрисе не видали еще такой
саксонской морской мощи, даже в правление их союзника Вортигерна. Флот состоит
из пятисот судов. На каждом из них, нагруженном до предела, умещается сорок
воинов. Из чего следует, что вся вражеская армия насчитывает двадцать тысяч
человек. Они не взяли с собой коней, даже для своих вождей, - несомненно, для
того, чтобы оставить больше места людям, и потому еще, что они, по-видимому,
надеются найти их здесь в предстоящих сражениях и набегах. Они поставили
временный лагерь, но он слабо укреплен, что говорит о том, что они не замедлят
двинуться дальше - может быть, уже завтра.
     - Хорошо. Скажи Бану, пусть не обнаруживает своего присутствия перед саксами.
Сегодня ночью я присоединюсь к нему с моим войском. Пусть он найдет скрытное
место для армии и вышлет мне навстречу проводника. Я подойду с юго-запада, со
стороны моря.
     Артур обернулся к тем, кто слушал сообщение гонца. В зале крепости Камелота
собрались все члены Круглого Стола и все военные вожди Логриса, среди прочих
король Леодеган, несгибаемый старик семидесяти восьми лет. Лот Орканийский и его
старший сын Гавейн, которому тогда едва сравнялось пятнадцать лет и для которого
это было первое сражение, Богорт Гонский, брат Бана, и Кэй, сын Эктора и товарищ
детских игр Артура. Все это были грозные бойцы, цвет бриттского воинства, но
Артур превосходил их всех ростом и телесной мощью. Он слыл непобедимым. Ему шел
тогда тридцатый год. Он был все так же красив лицом, хотя черты его несколько
посуровели под бременем государственных забот и какой-то тайной печали. Он
утратил ту юношескую гибкость, что была у него в начале царствия, и теперь его
более тяжелые и спокойные движения рождали ощущение огромной и укрощенной силы.
Лицо его выражало смесь властности и задумчивой грусти. Он был добр и милостив с
простыми людьми, сдержан со знатью. Народ боготворил его, вельможи - боялись, но
не переставали любить. К тому времени он стал уже легендой.
Войска выстроились у крепостных стен и ждали приказа. Они состояли из постоянной
королевской армии, насчитывавшей десять тысяч человек, и резервов, взятых из
гарнизонов, размещавшихся в соседних городах: Моридунуме, Кардуэле, Кориниуме,
Каллеве, Новиомагусе, Венте Белгарум, Дурноварии и Тинтагеле - и поспешно
собранных, как только саксонский флот был замечен вблизи логрских берегов. В
более удаленные города были посланы гонцы, чтобы, не оголяя чрезмерно крепостные
гарнизоны и не забирая ни одного человека из армии бригантов, стоявшей на страже
северных границ, собрать войско, которое должно было ускоренным маршем
направиться к Камелоту. За более или менее длительный срок Артур мог набрать
тридцать тысяч солдат, что составляло внушительную силу: такая огромная армия
собиралась прежде лишь один раз - по случаю его восшествия на престол и
погребения Утера. Но теперь в его распоряжении было только четыре тысячи конных
и двенадцать тысяч пеших воинов, которых он решил вести в бой не откладывая,
чтобы не допустить опустошения своих земель.
     - Это не грабительский набег, - сказал он, - а захватническая война. У саксов
нет верховной власти, их отряды действуют независимо друг от друга, каждый
подчиняется своему вождю. Если их шайки смогли договориться между собой и
объединиться, образовав такое многочисленное войско, - за всем этим непременно
стоит далеко идущий план. И если они не высадились, как делали это в прошлом, на
наши восточные или южные берега, следуя наиболее коротким морским путем, но
обогнули их, борясь со встречными ветрами, если они обошли стороной Кардуэл и
пристали к противоположному берегу - так это потому, что оттуда лежит самый
близкий путь к Камелоту, и потому, что они в первую очередь хотят разрушить
Круглый Стол, чтобы получить возможность прочнее закрепиться на теле Логриса,
тем самым обезглавив его и поразив в самое сердце. Потому они придут сюда самой
прямой дорогой так быстро, как только смогут. Они не имеют коней, и чтобы
покрыть расстояние, отделяющее берег от Камелота, им потребуется восемь часов.
Вот что я решил. Между нами и саксами лежат Бадонские холмы. Ты, Леодеган, и ты,
Лот, со всеми моими вождями и двенадцатью тысячами пеших воинов сегодня же ночью
пойдете и станете на этих высотах. Там вы остановите неприятеля. Я же вместе с
Богортом и Кэем во главе четырех тысяч конных воинов пойду на соединение с Баном
к месту высадки, но буду, при всем этом, держаться на достаточном удалении,
чтобы саксы не смогли раскрыть наше присутствие. Стремясь одним ударом разбить
королевскую армию и разрушить Камелот, они оставят как можно меньше воинов
охранять свои корабли. Может быть, тысячу. Самое большее, две. После ухода их
основных сил я выжду три часа. За это время они как раз успеют дойти до Бадона и
вступить в бой с Леодеганом и Лотом. В этот момент я и ударю. Внезапно окружив
их лагерь и перебив охрану, я сожгу их военный флот. Если их войска, втянутые в
сражение у Бадона, заметят дымы пожарища, они не смогут повернуться к вам спиной
и возвратиться к берегу, потому что в таком случае им грозит сокрушительное
поражение. Как только я подожгу корабли, я ни минуты не медля иду к Бадону и
нападаю на них с тыла, замыкая тем самым тиски окружения. До моего подхода не
пытайтесь атаковать сами, берегите свои силы, потому что вы будете в
значительном меньшинстве. Удерживайте холмы и отражайте их удары. Но, едва лишь
завидите меня, смело бросайтесь в бой. Перебейте врагов или умрите сами. Если
саксы все же выскользнут из наших клещей и сумеют добраться до берега, они
найдут на месте своего гор