ую одежду, какую только смог найти. Потом
поднял ее и положил на постель. Я сел возле нее и оставался там, не отводя от
нее глаз и неустанно вполголоса призывая ее, с чувством страстной любви, чистой
и беззаконной, словно желая вернуть ее из холодной страны смерти в этот еще
более холодный мир, где она оставила меня одного.
Вдруг я заметил, что почти уже не вижу ее, потому что настала ночь. И эта
слепота, словно последний знак смерти, навсегда разлучившей нас, наконец вселила
в меня ужас. Та необычайная решимость, которая прежде заставляла меня
действовать и мыслить как бы отдельно от самого себя и притупляла осознание
всего происходившего, или, вернее, его истинного значения, избавляя меня от
самых невыносимых страданий, теперь оставила меня. Я разом почувствовал всю
звериную жестокость жизни и погрузился в ад. Я бросился на тело матери и
судорожно сжал его в своих объятиях, я безутешно плакал и безнадежно кричал, как
может кричать и плакать лишь тот, кто на пороге своей жизни познал горечь утрат.
Так мир рухнул в первый раз. Мне было девять лет. Я чувствовал себя ребенком и
стариком.

        "7"

     Утер, соединившаяся кровь Уэльса и Логриса сплотила их не браком, не любовью и
не общим потомством, но убийством, войной и смертью. И мы с тобой - единственные
оставшиеся в живых дети смешанной крови от этого мрачного союза. Мы - дважды
наследники двух родов: одних и тех же людей, связанных между собой двойственными
узами - в зависимости от того, идет ли речь о кровном или духовном родстве.
Потому что ты, брат Пендрагона, по своему характеру и уму - продолжение моего
деда, а я, потомок этого грозного короля, - ближе к Пендрагону, разделявшему
вместе с моей матерью и в соответствии с учением Блэза ту мысль, что истинная
власть в большей степени основывается на знании, чем на силе. Между тем знание
без силы бесплодно, а сила без знания в конечном счете разрушает сама себя. Я не
воин. Я не гожусь для этого ни по своему возрасту, ни по своим наклонностям. А
ты - величайший из воинов западного мира после смерти короля - не
государственный муж, потому что можно завоевать мир, но не быть способным его
построить. Поэтому мы и должны быть, следуя в этом мудрому совету Пендрагона,
королем о двух головах. Но поскольку в глазах народа государь должен быть только
один - им будешь ты. Я отдаю тебе Уэльс. Логрис, раздвинув свои границы,
омываемый двумя морями - Ирландским и Галльским, - не имеющий себе равных среди
бриттских королевств, сможет и дальше расширять свои владения, осуществляя тем
самым мечту короля об объединении, а также и мою мечту, отличную от его.
     - Но, Мерлин, коль скоро король, Пендрагон и я назначили тебя нашим общим
наследником, почему бы тебе теперь же не вступить в свои права? Я буду твоим
военачальником. Я буду воевать, а ты станешь строить, и вместе мы будем
следовать каждый своему предназначению. Мне кажется, что раз власть ничего не
стоит без вечности, она должна принадлежать скорее терпеливому строителю, чем
завоевателю, чьи победы призрачны и недолговечны.
     - Нет. Мой дед был прав. Король сам должен быть своим военачальником. Да и
потом, люди могут подчиняться только одному из себе подобных. В сознании народа
я инородец. Они боятся меня. Это не того рода страх, что вызывает преданность,
но тот, что порождает недоверие и ненависть.
     - Если ты откажешься от престола, то кто будет править после меня?
     - Новый человек. Воин, достаточно сильный и грозный, чтобы водворить наконец мир
и остановить эту резню, идущую с тех пор, как стоит мир. Государственный муж,
достаточно рассудительный, чтобы быть философом, достаточно искусный, чтобы
убедить других в том, что они думают то, чего в действительности не думают и
хотят того, чего в действительности не хотят, достаточно прямодушный и
справедливый чтобы внушить уважение даже самым заклятым врагам. Мудрец с
познаниями достаточно всеобъемлющими, для того чтобы наилучшим образом
воспользоваться точными знаниями тех, кто не обладает необходимой широтой ума, и
с их помощью из маленьких отдельных камешков выстроить огромное и стройное
здание. Судья, достаточно милосердный, чтобы быть любимым. Человек, который
сможет наконец примирить Бога с дьяволом, то есть разум с самим собой. Человек,
которого я должен создать одновременно с миром, так как в противном случае этот
мир погибнет, не родившись, ибо будет пуст. То будет твой сын, Утер. Но для того
чтобы мечта воплотилась наяву, ты должен теперь же поклясться мне, что отдашь
его мне с самого его рождения и что передашь мне все права родительства, все
обязанности по его воспитанию, все преимущества отцовской любви.
     - Почему ты не воспитаешь таким своего сына?
     - Потому что у меня не будет детей. Неужели ты думаешь, что люди будут больше
любить внука дьявола, чем его сына? Так принесешь ли ты мне клятву, которую я
требую от тебя?
     - Я клянусь тебе в этом, Мерлин, душой моего брата Пендрагона. И пусть моя душа
будет проклята, если я нарушу эту клятву.
     Я велел похоронить свою мать, деда и Пендрагона на том месте, которое саксы
называют Стангендж - Каменные Столбы, что к северу от равнины, где оба короля
нашли свою смерть. В древности люди воздвигли там круги из огромных камней, а
теперь гигантское сооружение, превращенное мной в усыпальницу, должно было
навсегда сохранить в людях память об этих троих мертвецах. Блэза предали земле в
стране деметов.
     Перед собравшимися войсками Утер был провозглашен королем Логриса и Уэльса. В
мою честь он перенес столицу из Лондона в Кардуэл, а в память своего брата
принял имя Утер-Пендрагон.
     Не медля нимало отправился он в завоевательные походы против своих соседей. Я
был рядом с ним. Так вступил на царство Утер, а вместе с ним и я.

        "8"

     Шел снег. Крепость мало-помалу становилась совершенно белой, как и город,
раскинувшийся внизу. Внутри крепостных стен расхаживали вооруженные люди,
чистили лошадей, по нескольку человек собирались погреться вокруг костров. Из
башни, нависшей над главными воротами, я смотрел, как по девственно чистому
полотну, которое суровая работница-зима старательно набросила на окрестные поля
и возвышенности, перекрасив их в один безнадежно-ослепительный белый цвет,
медленно движется длинная и черная вереница всадников.
Вот к всадникам подъехали несколько наших дозоров. Они вступили в переговоры.
Скоро, в окружении воинов Логриса, они продолжали свой путь, в то время как один
из дозорных во весь опор поскакал по направлению к крепости. Я обернулся к Утеру
и сказал:
     - Это посольство бригантов.
Война продолжалась уже четыре года. Утер, одерживая повсюду победы, завоевал
земли корновиев, коритан и икенов, расположенные по северным границам Логриса, а
также далекую страну паризиев, где провел последнюю зиму и восстановил по моему
совету древнюю римскую крепость Эбуракум, откуда он теперь готовился захватить
обширную страну бригантов, простирающуюся до самой стены Адриана.
Солдат вошел, поклонился и сказал:
     - Король бригантов и король оркнейцев просят принять их.
Утер молча кивнул, и солдат вышел. Вскоре два человека переступили порог
комнаты. Один - могучий воин, почти такой же высокий и сильный, как Утер. Другой
был совсем еще молод. Они посмотрели на меня с любопытством. Первый заговорил:
     - Король Утер и ты, дитя, - должно быть, ты тот самый Мерлин, о котором говорит
весь бриттский мир, - я Леодеган, король бригантов, а это принц Лот Орканийский.
Он мой союзник против каледонийцев из Горры и пиктов, которые являются также и
вашими врагами. Мы вместе предлагаем вам мир и союз во избежание кровавой и
бессмысленной войны.
     Утер смерил их долгим взглядом. На его лице нельзя было прочесть, о чем он
думал. Наконец он ответил:
     - Пока отдохните с дороги. Я пошлю за вами и дам свой ответ.
Как только они вышли, Утер с раздражением сказал мне:
     - Что касается союза с Лотом, то я не вижу препятствий. Его владения слишком
далеки и слишком малы, чтобы я захотел их присоединить, тем более что никогда не
помешает заключить союз с врагом пиктов. Но Леодеган владеет большим
королевством на моих границах, которое я мог бы легко подчинить силой, расширив
таким образом Логрис до границ прежней империи. Меня беспокоит, когда возможная
жертва предлагает дружбу; ведь мир, предложенный волку ягненком, не может не
быть подозрительным. Но по-видимому, я не могу заключить раздельный союз. В
конце концов это не имеет значения. Армия Лота немного значит для меня, и потом,
если из-за удаленности и ограниченности его владении его полезнее иметь
союзником, чем вассалом, то и в качестве врага он не доставит мне особых хлопот.
     - Заключай союз, Утер.
     Утер, с трудом сдерживая гнев, принялся раздраженно мерить шагами комнату. Но
мало-помалу он успокоился и, улыбаясь, сказал мне со смесью нежности и
неудовольствия:
     - Я полагаюсь в этом на тебя, Мерлин, хотя ты и лишаешь меня радости сражения, а
также верной победы.
     Он велел позвать обоих королей, и я сказал им:
     - Мы заключим договор на следующих условиях: ты, Леодеган, заручившись с юга
прочным миром, будешь держать против Горры, вдоль стены Адриана, многочисленную
и хорошо вооруженную армию, готовую отразить любое нападение, а также способную
при необходимости ударить первой, когда мы решим разбить наших врагов на севере.
А ты. Лот, со своей стороны будешь беспокоить пиктов, так, чтобы поддерживать в
них постоянное чувство опасности, которое заставило бы их отказаться от их
обычных разбойничьих набегов и подумать о защите своей собственной земли. Мы
дадим тебе новые корабли.
     Леодеган и Лот приняли наши условия, и союз был заключен. Я решил, кроме того,
оставить в Эбуракуме войска кантиаков из Логриса, а также подкрепление из
нескольких отрядов ордовиков из Уэльса, чтобы, по мере необходимости, либо
оказать Леодегану помощь, либо, в случае его измены, подавить его сопротивление.
После этого мы отправились в долгий обратный путь.
Теперь Утер-Пендрагон присоединил или подчинил себе все земли к югу от стены
Адриана, за исключением Думнонии, огромного полуострова, расположенного на
крайнем юго-западе Британии. Он рассчитывал захватить ее после короткого отдыха
в столице. Но король думнонейцев, предвидя эти намерения и не желая сражаться с
непобедимым противником, ждал его в Кардуэле, куда он прибыл со своим двором и
семейством, чтобы торжественно предложить Утеру союз, подчеркнуто и на все лады
выражая свои добрые чувства и любовь к королю, - с тем, чтобы тот не смог
отвергнуть мир, предложенный с такой верноподданнической любезностью, хотя,
может быть, и не от чистого сердца. Такой поворот дела привел Утера в ярость, и
на этот раз я разделял его чувства, поскольку - кроме того, что здесь, в отличие
от севера, нам не приходилось действовать осмотрительно, заручаясь поддержкой
одних и откладывая завоевательные походы против других, учитывая близость
Кардуэла и Думнонии, а также полное отсутствие в этой части страны враждебных
нам народов - мне не внушал доверия сам этот государь, известный своим
вероломством, интригами и тем еще, как мало он ценил данное им слово, тогда как
Леодеган и Лот показались мне людьми чести.
     - Речи этого пса насквозь лживы, - сказал мне Утер после первого приема короля
думнонейцев. - С самого начала своего царствия он был союзником Вортигерна, что,
впрочем, не помешало ему разорвать союз, когда он понял, что победа будет на
стороне твоего деда, а его медоточивые предложения мира лишают меня законного
мщения и новых земель. Но я не попадусь в его ловушку. Я прилюдно нанесу ему
оскорбление, и он будет вынужден начать войну.
     - Это было бы необдуманно и могло бы показаться самочинством в глазах бриттских
вождей, наших новых вассалов и союзников.
     - Должно ли мне, сильнейшему, прислушиваться к их мнению? Ах, Мерлин! Мир твоего
деда был проще и понятнее мне, чем твой. Как бы там ни было, не требуй от меня,
чтобы я унизился до этого шута и кривил душой в ответ на его притворные
заверения. Это не в моем характере, и я готов скорее разрубить его вот этим
мечом, чем поцеловать в знак примирения.
     - Он должен сам объявить тебе войну - из-за такой причины, которая заставила бы
его забыть про всякое коварство и осторожность.
     - Этот план, - отвечал со смехом Утер, - показался бы мне вздорным и
легковесным, если бы его предложил кто иной, а не ты. Но пока он этого не
сделал, как я должен отвечать?
     - Скажи ему, что ты требуешь отсрочки, необходимой для того, чтобы он представил
тебе неопровержимые доказательства своей преданности, потому что ты не можешь
вдруг слепо доверяться человеку, который так долго был союзником самого
заклятого врага твоего рода.
     - Слава Богу, на это я могу согласиться без унижения. Да будет так. Он
направился к двери.
     - Утер!
     - Что еще?
     - Рассмотри получше его жену, королеву Игрейну.
     - К чему это?
     - Делай, как я говорю.
     - Хорошо, Мерлин, я рассмотрю ее.
     Вечером на улицах и площадях города были устроены празднества, а в самой большой
зале дворца Утер задал пир, на который созвал находившихся в ту пору в Кардуэле
вождей и знатных мужей из разных городов своего королевства, а также иностранных
послов. Короля Думнонии и его свиту он приказал посадить за самый дальний стол,
выражая тем самым свою холодность и свои подозрения. Войдя в залу, король
думнонейцев на мгновение переменился в лице от этого намеренного оскорбления, но
немедленно принял самый любезный вид.
     Когда же в залу вошла королева Игрейна, воцарилась тишина. Она была так
прекрасна и так благородна, что не могла не вызвать всеобщего восхищения и
любви. Утер раз взглянул на нее и не смог отвести глаз.
     - Это союз львицы с шакалом, - сказал он мне.
     - А в тебе, я полагаю, бьется львиное сердце?
     - Как ты и задумал, мой мудрый Мерлин.
     - Как я и задумал, любезный мой Утер.
С этой минуты и в продолжение всего пира Утер открыто ухаживал за Игрейной, от
чего между Логрисом и Думнонией произошла война, которая продолжалась весь
четыреста пятьдесят девятый год. В первом же сражении семья короля была взята в
плен, но ему самому удалось бежать и с остатками своей армии укрыться в
считавшейся неприступной крепости Тинтагель. Утер вошел к Игрейне, и так был
зачат Артур. Осада Тинтагеля была долгой и трудной. Вовремя последнего приступа
Утер убил короля, и гарнизон сложил оружие.
     Страна думнонейцев была присоединена к Логрису. Утер стал приемным отцом обеих
дочерей короля и Игрейны: Моргаузы, которой было тогда три года и которую он
обещал в жены Лоту Оркнейскому для укрепления их союза, и двухлетней Морганы.
Утер женился на Игрейне через пять месяцев после зачатия Артура.

        "9"

     Артур родился весной четыреста шестидесятого года, и Утер, верный своей клятве,
отдал его мне на воспитание. Я дал ему кормилицу и поместил его в доме Эктора,
человека простого и добродетельного, всецело мне преданного, - в стороне от
королевского двора, в нескольких часах пути от города, так, чтобы иметь
возможность постоянно видеть его. Эктор жил неподалеку от красивой и мощной
крепости Камелот, в стране дуротригов, западной провинции Логриса, на самом краю
земли, там, где полуостров Думнония присоединяется к Британии. Он был вдов, и у
него был сын по имени Кэй.
     Так в пятнадцать лет мне пришлось стать отцом, чтобы любить сына, воспитывать
короля и создавать Человека.

        "10"

     Круглый Стол занимал целую залу в Кардуэльском дворце. Тяжелый и массивный, он
был сделан из сердцевины дуба. Толстые лощеные доски, так плотно пригнанные друг
к другу, что стыки между ними были едва заметны, опирались на обвязку из
гигантских балок, к которым крепились ножки, похожие на маленькие резные
колонны. Лучшие плотники и столяры Логриса многие месяцы, под моим руководством,
работали на его постройке, собирая стол на том самом месте, где он должен был
стоять, потому что его невозможно было сдвинуть с места - такой он был большой и
громоздкий. Пятьдесят мест было за столом.
     Пятьдесят один человек восседал за Круглым Столом. Среди них было три короля:
Утер, Леодеган и Лот, и сорок семь бриттских вождей - по одному от каждого
племени Логриса. От деметов, ордовиков и силуров с запада - из Уэльса. От
думнонейцев с юго-запада. От дуротригов, белгов и регненсов с юга. От добуннов,
катувеллаунов и атребатов из срединных областей. От корновиев, коритан и
паризиев с севера. От кантиаков, триновантов и икенов с востока, а также от
жителей Лондона, называемого также Августой, бывшего престола римского викария и
первой столицы Лог-риса. Я был пятьдесят первым.
     - Короли и вожди, - сказал я им, - вы избраны сидеть за этим столом, поскольку
облечены властью. Но вы не знаете ничего или почти ничего о том, что такое
власть. Вам известны лишь ее простейшие условия: побеждать или быть побежденным,
и ее первоначальные следствия: господство или порабощение, владение или
отчуждение, радости жизни или смерть. Все это знают и дикие звери, и в этом вы
не отличаетесь от них, потому что данный человеку разум служит вам лишь для
того, чтобы - при помощи сознательного расчета - умножить природную жестокость
этого мира, отчего господство силы, слепая кровожадность, вражда, обман, охота и
убийство - являющиеся естественными законами материи - превращаются в тиранию,
безжалостность, ненависть, коварство, войну и хладнокровную резню. Таковы деяния
разума, порабощенного материей. Но вы избраны еще и потому, что слывете
справедливыми и честными в глазах ваших народов, а также потому, что - хотя в
вас и слились дух и хаос, божественный закон под беззаконием и насилием - вам,
может быть, удастся установить новый закон, новую власть, которая будет служить
уже не одному человеку, ею обладающему, но всему человеческому роду, власть,
которой должен будет подчиниться и сам король, какими бы ни были его добродетели
и пороки. Война только еще началась. Но теперь это уже не война одного
честолюбия против другого. Это война права против силы, света против тьмы,
разума против природы, дьявола против людского невежества и Бога против своего
собственного творения. Вы были орудиями смерти, а я сделаю вас орудиями вечности
Вы были ночной тенью, а будете солнечным днем без конца. Вы были раздором, а
будете законом. Вы были ничем, а будете смыслом и разумом мира. Вы были железным
веком, а приготовите век золотой, которого - я верю - никогда еще не было, но
который - через вас, - может быть, настанет. Вы будете всем этим, ибо отныне вы
     - Круглый Стол.

        "11"

     Артур и Кэй сражались на легких деревянных мечах. Пятилетний Артур, стройный и
ловкий, часто наносил восьмилетнему Кэю точные и быстрые удары, а тот, тяжелый и
неповоротливый, немного медлительный, бил сплеча, не задумываясь, как будто
рубил лес. В Артуре угадывалось уже рослое и могучее тело его отца и красота
Игрейны, от которой он взял правильный овал лица, светлую кожу, голубые глаза и
густые темные волосы. Кэй, раздраженный тем, как легко его побеждает ребенок,
потерял всякое терпение и нанес боковой удар такой силы, что его противник, хотя
и успел подставить меч, не сумел его отбить и сильно ушиб руку. Он не издал ни
звука, но было видно, как трудно ему продолжать бой.
     - Довольно, - сказал Эктор. - Кэй, ты опять злоупотребляешь своей силой; вспышка
твоего уязвленного самолюбия доказывает лишь слабость твоего духа. Потому что
ранний талант Артура - вместо того чтобы вдохновлять - унижает тебя и превращает
честное соревнование в грубую и личную ссору. Уходи вон и не попадайся мне на
глаза до вечера.
     Кэй попросил прощения у Артура, который его с готовностью простил, и,
пристыженный, ушел.
     - Он не злой, - продолжал Эктор, обернувшись ко мне, - просто самолюбивый и
порывистый.
     - Не страшно, Эктор. И даже то, что ты называешь слабостью духа твоего сына,
мож