ерно, местом  собрания командирам нокэмов, -  когда
Аммон вошел  в крепость, множество  трупов лежало именно там. Теперь на этом
месте  была открытая горным ветрам площадка да сохранилась часть стены в две
трети человеческого роста, слишком мощной - восемь локтей толщиной,  - чтобы
разрушиться  полностью. На  ней сидела молодая  женщина в  простом  холщовом
платье и распахнутом плаще, сложив на коленях поблескивающие металлом руки.
     Омри Га-Ход остановился. Посмотрел на Брана, на Мавет. И расхохотался.
     Он смеялся долго, на глазах у него выступили слезы,  однако он  не  мог
вытереть их из-за связанных рук.
     - Вы  хорошо  поиграли  со мной,  - произнес  он, переводя дыхание. - И
всего двое! Безумная женщина и дикарь, вообразившие себя нокэмами...
     Он легко, насколько  позволяли  путы,  отошел  и  сел на  каменный пол,
прислонясь к стене. Примоститься  на  самой стене ему бы не удалось, та была
достаточно высока,  а  возможности подтянуться  он  был  лишен.  И  все.  же
движения его были так непринужденны, словно он просто вольготно расположился
отдохнуть.
     -  Тебе  не  позволяли...  -  начал Бран.  n Но  сколько бы ты, -  Омри
обращался к Мавет, в которой безошибочно распознал соплеменницу, - ты и твой
мужчина... n  - Я ей не муж, - сказал Бран. Ему померещилось, что он  уловил
тень  удовольствия  от  его  оправдания  на  лице   Омри,  и  с  невыразимым
наслаждением закончил: - Я ее раб.
     - Сколько бы ты ни воображала себя нокэмом...
     - Я из нокэмов Наамы, - сказала Мавет. - Единственная выжившая.
     Голос ее был тише посвиста ветра. Но Омри услышал.
     Какое-то время он молчал. Потом что-то произнес по-нептарски.
     И Мавет впервые посмотрела на него. Просто посмотрела. И он смолк.
     Бран понял: произошло что-то  важное,  но он  не знал, что именно. Омри
Га-Ход, человек образованный, попытался заговорить с Мавет на древнем языке,
языке нокэмов. И это не было ему позволено."
     В дальнейшем он говорил на  новом,  которого Бран  тоже  не понимал.  И
вообще это  дурь - Омри расселся, а он стоит перед  ним, как слуга. И Бран с
демонстративной неуклюжестью устроился в противоположном углу площадки.
     - Я  тебя понимаю,  -  сказал  министр.  -  Отомстить  предателю  Омри,
погубившему родную  страну, изменившему своему народу. Так тебе  должно было
это  видеться  из-за стен Наамы  и  детским  взором.  Но  я-то не был  тогда
младенцем. Я не был даже молод. Я многое видел и еще больше знал...
     - Знаешь, пора нам подумать, как его кончать, - сказал Бран. - Сжечь на
костре или колесовать его мы не можем -  не на чем. В  империи принята казнь
четвертованием. По- моему, это работа  для мясника, а не воина, да и меч мой
для этого плохо годится. Но если ты решишь, я это сделаю.
     -  ...В  сущности, сдача  Малкута лишь ускорила неминуемое  и уменьшила
количество жертв.  Это  случайность,  что Малкут  и Наама  оказались в руках
разных партий, но уединенность вашей  крепости  усугубила свойства, присущие
нокэмам. Запершись здесь, вы ничего не хотели знать о тираническом правлении
князя, который  трясся от  страха  перед  собственными подданными  и  оттого
заигрывал с  империей, не  думая о том, что нельзя вечно размахивать  жирным
куском  перед  мордой  хищника.  Вы не  желали  видеть  борьбы  политических
группировок,  раздиравших  Шемеш в клочья,  причинивших ему  больше зла, чем
вражеские  войска.   Вы  устранились   от  интриг   бездарных   полководцев,
предпочитавших  подсылать  друг к  другу  наемных убийц,  чем  сражаться. Вы
закрывали глаза  на  то,  что  Нептару погубили не князь,  не Омри и даже не
империя.  Нептара изжила себя как государство. Люди, от века твердившие, что
не были и не будут рабами  никогда и никому, стали рабами собственных грехов
и страстей.
     - Или камнями  его забить? Спустим в  один из пустых колодцев и камнями
закидаем. Уж камней-то здесь предостаточно.
     - А сами нокэмы? Я знаю, что навлеку на себя  еще большую ярость, когда
скажу правду, но ты обязана ее услышать.  Обычай дозволяет нептарам лгать  и
льстить   врагам,   но   не   соплеменникам.   Тебе-то  они   представляются
возрожденными древними героями, воинами Бога,  и это понятно и естественно в
твоих  обстоятельствах,  однако  большинство народа  считало нокэмов  просто
разбойниками, головорезами, в грош не  ставящими человеческую жизнь и потому
не жалеющими ни своей, ни чужой...
     -  А вот  еще хорошая казнь  - распятие.  От южан слышал. Мне нравится.
Отрубить голову или повесить - это слишком быстро, а так,  говорят, распятый
дня три  дохнет.  Вообще, еще  говорят,  для  полного  порядка еще  бичевать
полагается,  но, пожалуй, мы  без этого обойдемся. Здесь, на стене, как  раз
хватит места, чтобы вбить клинья, солнце жаркое, а уж вид какой...
     Двое  мужчин сидели друг  против друга,  и каждый обращался к молчавшей
женщине, поместившейся наверху, умышленно минуя  противника. Правда, Омри не
снисходил  до того, чтобы считать  Брана противником.  Он  унижал северянина
тем, что говорил так, будто того  здесь  вообще  нет, и чтобы тот не мог его
понять, на что Бран отвечал тем же, но так, чтобы Омри его отлично понимал.
     - Но  главное -  не  в этом.  Мы так привыкли гордиться  своей  древней
мудростью, неустанно повторяя, что мы писали книги и создавали законы, когда
на  месте  империи еще  бродили орды  дикарей  в  козьих  шкурах.  И  каждый
нептарский рыбак или плотник почитал себя выше императора... не замечая, что
мудрость  эта одряхлела.  Мы  стали  слишком  стары  и слишком  мудры, чтобы
выжить. Нептара, такая, какой она была и какой никогда  не будет впредь, уже
не  могла  существовать.  Кичась  почитанием закона и  права,  она  забыла о
древнейшем нерушимом  законе, известном даже диким зверям, - победа  за тем,
кто сильнее, и законы  устанавливает оружие. Сила империи обрушилась на нас,
и что стало с нашей мудростью, нашими книгами, нашими науками?
     - А  вот что я еще придумал. Можно его не убивать, можно сделать лучше.
Обрить ему  голову, выжечь клеймо, урезать  язык и  продать южным царькам. У
них на Юге  охотно берут немых рабов. Неплохо после министерской  должности,
а?
     - И я сдал Малкут, хотя знал, что люди пойдут в  рабство и  в изгнание.
Но  они при этом  останутся живы, живы,  нравится  тебе это или  нет. И  это
рабство  станет  для  них  освобождением.  Чтобы  возвыситься,  надо  сперва
унизиться.  Пора  освободиться от  представления,  что  Нептара  -  это  пуп
мироздания. Ей  предстоит  обрести новую  форму,  новое значение, вылиться в
новые мехи. Непредвзятому  человеку ясно,  что Нептара -  это  не каменистая
земля  под  раскаленным  солнцем. Нептара  - это  царство  духа, которому не
должно быть границ.
     -  Но  если  тебе это не нравится, то  можно и убить. У меня  на родине
преступникам вспарывают  животы  это нетрудно сделать. Или можно привязать к
хвосту лошади и прогнать по горе, хотя лошадь, конечно, жалко...
     - Мы должны были  войти в  империю,  но не  как вассалы, как данники, а
проникнуть внутрь  и  видимо  раствориться  в  ней.  И это было бы  для  нас
равносильно  выходу  в  широкий  мир,  ибо  нынешний  мир  и  есть  империя,
освобождению от всего устарелого, косного, что сковывает нас. Но  что важнее
- наше  проникновение в империю должно изменить весь смысл ее существования.
Преосуществление нашей древней мудрости на основе имперской силы,  освящение
грубой силы высокой  мудростью  - вот достойная цель,  вот  истинное поприще
битвы - область духа. Только так Нептара может одержать победу над империей.
Только...
     - Хватит, - сказала Мавет по-имперски. И Брану: - Выведи его, развяжи и
отпусти.
     Он  медленно  встал,  ошеломленный.  Но   -  странное  дело   -  вместо
негодования он испытал радость.
     -  В том, что ты сказал, есть  правда, - продолжала  Мавет, обращаясь к
Омри,  по-  прежнему  на том  же языке. - Для тебя.  И для многих людей. Для
очень многих, готовых и способных последовать за тобой.  Но не для  нокэмов.
Ты  это  знаешь. И  знал всегда. И  эти годы ты  жил,  утешаясь мыслью,  что
нокэмов больше нет и некому судить тебя и думать, каково будет царство духа,
возросшее на  крови. Но теперь тебе  известно, что  нокэмы существуют. И все
твои поступки  тебе  поневоле  придется соразмерять  с  их трудом. А я  хочу
посмотреть, как ты будешь это делать. И что ты будешь делать - в Нептаре ли,
в империи - кого будешь преследовать, кого миловать, кому раздавать землю...
эту каменистую землю под  раскаленным  солнцем.  Потому что никто  из нас, я
думаю, не  доживет до времени, когда Нептара победит  империю, какое бы  имя
эта империя  ни  носила - на  поле  битвы и ни на  каком  ином. Если  же  ты
захочешь добраться до меня... по законам силы и оружия...  помни, я уже  раз
выбралась  из  могилы  и смогу сделать  это снова.  И тогда... - Она бросила
короткий и вполне определенный взгляд на Брана.
     Теперь он знал  причину  радости. Она была из того  же источника, что и
страх,  испытанный  им у  Четырех Камней, когда он сообщил  Мавет,  что Омри
захвачен. Он боялся, что она скажет: "Благодарю тебя. Теперь ты свободен". А
он  не умеет быть  свободным  без нее. И не  имеет собственной  цели. Теперь
же...
     Омри Га-Ход  молчал.  Лицо его  было  старым, измученным  и  бесконечно
усталым. Точно  изуродованная  душа его покинула  тело  и,  вочеловечившись,
смотрела на него со стены разными глазами.
     Бран вывел Омри из развалин  Последней  Крепости, проводил  до  осадной
насыпи. Там развязал его веревки. Ни воды, ни лошадей не дал. Местность Омри
знает - выкарабкается. А чем позже он доберется до Шемеша, тем лучше. Потому
что им снова предстоит жить, а значит, думать о выживании.
     Он вернулся  на площадку башни. Мавет все  так  же  сидела  неподвижно,
глаза ее  были  прикрыты  и  казались  одинаковыми.  Вероятно, она не хотела
видеть, как уходит Омри. Бран тоже не хотел. Пойдет ли Омри по  горной тропе
или выберет дорогу вдоль Горьких Вод - какая разница?
     Отставив показную неуклюжесть, Бран прыжком вскочил на стену и привычно
встал позади Мавет.  Только  одно тревожило его. Он  испытал радость,  когда
столь долго вынашиваемая и тщательно подготовленная месть была отменена либо
отложена.  Но сама Мавет... что испытала она?  Она  жила своей целью... и не
стало ли ей ожидание дороже свершения?  Или  она тоже не  хотела терять этой
цели?
     - Ты вправду сказала все, что думала? - спросил он.
     Мавет не ответила.