ропитанные
какой-то черной пакостью -  не смолой, хотя и похожей на нее (Мавет называла
это "зажигательной смесью",  впрочем,  смола вроде бы  входила в ее состав),
сворачивала какие-то комья из пеньки  и  тряпок, увязывала их.  Помощь Брана
отвергала без грубости, говоря: "Здесь нужна привычка".
     Наверное, привычка у нее была. Наверное,  в  Нааме этому обучали  детей
раньше,  чем  обучить их письменности или врачеванию.  Руки ее  работали,  а
Мавет повторяла Брану свой план, повторяла, чтоб он  запомнил в  точности, а
он не  обладал исключительной памятью  Мавет и не мог ничего записать, о чем
впервые в жизни пожалел.
     Наконец все  было  готово.  Кремни и  кресала,  веревочная  перевязь  с
петлями, в которых закреплялись  зажигательные шары, - все  было скрыто  под
бесформенным  балахоном.  И  "кокон" на что-то  сгодился. Переметные сумки с
факелами свисали через плечо.
     У Брана под одеждой тоже был мешок - пустой и свернутая веревка.  И меч
на своем месте  - на перевязи. Мавет ждала его у выхода из комнаты. Комнаты,
в которую они уже более не вернутся. При любом исходе событий.
     - И не жаль тебе своего города? n Это не мой город. Это Малый Империум,
-  отрезала  она. n  Они вышли  на улицу.  Остановились друг  против  друга.
Смеркалось. Лицо Мавет было скрыто, но Брану не нужно было ее видеть. И если
она  хоть ненамного ошиблась в своих расчетах или он сам не сумеет исполнить
свою  задачу - он  не увидит ее никогда. Никогда. И в этом случае -  Бран не
мог  себе  лгать - он боялся  не  за нее. Нокэмы  не сдаются  в плен,  а она
вооружена - значит, все кончится быстро. Он боялся остаться один.
     - Я хотел бы пойти с тобой, - сказал он.
     - Тебе будет труднее, чем мне.
     Возможно, она была права.
     После некоторого молчания Мавет добавила:
     - Да хранит тебя Бог, брат.
     - Я тебе не брат, а раб.
     Она ответила по-нептарски. И  Бран хоть и  не понял, но угадал - потому
что уже слышал от нее эти слова.
     ...И  когда  личная  охрана министра, громыхая  доспехами, вылетела  из
внутреннего  двора.  Бран  почувствовал,  что   время  его  пришло.  Солдаты
городской  стражи уже  отбыли к месту, и пожарная команда тоже,  но вестовые
докладывали, что пламя вспыхивает все  в новых местах  и паника в городе  не
унимается.  При подобных обстоятельствах - скопление разноплеменного народа,
беспорядочное возникновение трущоб - пожар мог начаться  и случайно, но ведь
все   ждали   вооруженных    беспорядков,   и   полагали,   что   дождались.
Предполагалось,  что мятеж  придется подавлять войсками. Бран  знал, что сам
Омри туда не явится, - они достаточно изучили его привычки, - но людей своих
пошлет. Он знал также,  что не  должен сейчас думать о Мавет, что бы там  не
творилось при  пожаре, и сколько  бы солдат, стражников и осведомителей туда
ни бросили. У него другая задача. Конечно, охрана во дворце остается. Но это
уже не важно.
     Среди всеобщей беготни и толкотни он  сумел пересечь  двор и проникнуть
внутрь.  Он  не  слишком  опасался,  что сейчас  его кто-нибудь увидит.  Они
выяснили, что среди охранников Омри  не было  коренных  имперцев - это  были
наемники-провинциалы,  по большей части из Алауды или Септимы, люди рослые и
светловолосые либо рыжие,  и в  полумраке  он  мог сойти за одного из них. А
потом через лес черных колонн, по переходам, многажды  описанным, рисованным
ему Мавет, - вперед.
     На  последней  колонне,  рядом  с  нужной ему  дверью,  каким-то  чудом
сохранилось  изображение  льва, поднявшегося на дыбы. Омри не  мог не видеть
его, однако и не приказал уничтожить. Бран  укрылся за колонной, наблюдая за
двумя телохранителями, стоявшими у дверей опираясь на копья.
     Не существует благородного-или неблагородного оружия...
     Не существует благородного или неблагородного ведения войны...
     Подкравшись  к одному  из них сзади,  Бран накинул удавку ему  на шею и
стянул  что  есть мочи. Копье выпало из рук стражника прежде, чем Бран успел
подхватить его. Второй телохранитель обернулся на стук, но копье  уже было в
руках Брана...
     Он  не  испытывал  к ним зла и убил  их по возможности  быстро и чисто.
Кроме того, так они не смогли разбудить криком своего господина.
     Но  Омри Га-Ход  не спал. Да и кто  спал бы в  такую ночь?  Он  стоял у
выхода  на балкон и смотрел на  отдаленный отсвет пожара - словно отраженные
огни светильников на письменном  столе. А стол был завален грудами свитков и
кипами вощеных дощечек - министр действительно изучал весь поток документов,
стекавшихся во дворец из контор и от просителей. И Омри, в  отличие от своих
телохранителей, услышал Брана, как бы тихо он ни ступал.
     Он резко повернулся. Взглянул на вошедшего. И странная улыбка появилась
на его тонких губах.
     -  Тебя  послал император?  - спросил  он.  Голос у  него был не  менее
красив, чем лицо, - низкий, богатый интонациями. - Или губернатор?
     Бран не ответил. Он и не собирался отвечать, надвигаясь на министра.
     Омри  не закричал, он  отлично  понимал, что,  раз этот  человек здесь,
никто не придет ему на помощь. Но  и сдаваться  он тоже не хотел.  На спинке
кресла  висела перевязь с  мечом, и  он схватил ее.  ("Предатель, негодяй  и
блудослов",  - сказала  Мавет.  Но  она не сказала:  "Трус".)  Выхватив меч,
перевязи  не бросил. Оружие его  было легким, и перевязью он мог действовать
как плетью, пытаясь попасть противнику по глазам.
     Когда-то он был полководцем, комендантом крупнейшей в Нептаре цитадели.
И  когда- то  он  был недурным  фехтовальщиком. Но  последние  десять лет он
провел  в   покое  и  роскоши  и  вряд  ли  тревожил   свое  тело  воинскими
упражнениями. К тому же сказывался  возраст. Он был не в силах противостоять
натиску  бывшего  федерата.  Но,  вышибая  меч  из рук министра, Бран твердо
помнил - он  не должен  убивать  Омри  Га-Хода. Только  оглушить. А  потом -
мешок, веревка и-с балкона, выходящего в сад, - вниз.
     Паника в городе была так велика,  что Брану удалось вырваться из Малого
Империума,  минуя  заставы.  Город  был  окружен, как было сказано, земляным
валом,  но  в  последние месяцы велась  подготовка к возведению стен. Но  во
время своих блужданий по городу Бран и Мавет углядели место, где насыпь была
уже разрушена, а камни успели подвезти, но не более.  Разумеется, здесь тоже
стояла  охрана, но не такая усиленная, как у ворот, а в нынешнюю ночь, когда
властям понадобились дополнительные силы, охрану отсюда и вовсе сняли. Бран,
правда,  был  готов к схватке.  С мешком, перекинутым через седло украденной
лошади, Брана могли  принять  в  лучшем  случае  за мародера. Что ж  - Мавет
сумела в  одиночку перевернуть весь Малый Империум, он в  силах в третий раз
за ночь схватиться со слугами империи. Но они, видимо, были заняты борьбой с
настоящими мародерами. Итак, он прорвался.
     Солнце  уже  поднялось, когда  он  достиг  знака, указанного ему Мавет.
"Четыре  Камня", - сказала она. В действительности это  были развалины, судя
по  всему,  древние, а  не  времен минувшей войны,  и от  строения,  некогда
высившегося здесь, остались только четыре ушедшие  в почву глыбы. Чем-то они
напоминали Брану стоячие камни, почитавшиеся священными у него на родине.
     Мавет не было. Он не допускал мысли, что ее может и не быть. Спешился -
он  не  мог  позволить себе  роскоши  загнать коня,  неизвестно,  добудет ли
другого. Стащил связанного  Омри на  землю, осмотрелся.  До этого он, сделав
крюк к востоку, выбрался на дорогу. Но эта дорога была несравнимо  хуже той,
по какой они добирались из Намаля в Малый Империум. Видно было, что ею давно
не пользовались. А  дальше начиналась  уже  настоящая пустыня. Но  все равно
торчать здесь, на виду, было глупо. А  "круг камней" - он по привычке назвал
это  место  лоэргским  выражением  - был  слишком  сквозным,  чтобы  служить
убежищем.
     Убежище он нашел шагах  в пятистах отсюда. Может быть, до войны,  когда
дорога  была  еще  оживленной,  там  была  стоянка  караванщиков,  теперь  -
рассохшийся сарай и засыпанный песком колодец. Туда Бран отвел коня и стащил
мешок с  министром. Последним и занялся. Не  хватало  еще, чтобы Омри Га-Ход
задохнулся и тем испортил весь замысел.
     Омри был жив и в сознании, хотя жадно  хватал ртом воздух. Отдышавшись,
он взглянул на Брана холодно и с презрением - истинно нептарским.
     -  Если ты не  убил  меня сразу, -  заметил он, -  значит,  украл  ради
выкупа. Что ж, это можно понять. Вряд ли ты сам до этого додумался, остается
вопрос - кто?
     Держался  он  удивительно свободно,  как  бы  дико  это  ни  звучало по
отношению к человеку в таком положении.
     - Возможно,  обычные разбойники... это проще всего,  а потому  наиболее
вероятно...  но  скучно,  - размышлял Омри без дрожи в звучном голосе. - Вот
если это затеял губернатор Региса, это  уже интереснее. Он  обязан расценить
мой приезд как посягательство  на свои полномочия. Тогда и выкуп должен быть
не денежным. Игры власти... Или, - он бросил взгляд на Брана, - ты, пожалуй,
похож  на  алауда. Заговор в Западной  провинции? В  таком случае  ты и твои
хозяева напрасно старались. Император не настолько меня ценит. Что бы вы  со
мной ни делали, привилегий  в обмен на мою  голову он вам не вернет. Так кто
же? Или ты не понимаешь по-имперски?
     Бран  промолчал.  Одному  его  Мавет точно научила  -  не  отвечать  на
вопросы, подумал он и машинально принялся тихо насвистывать мелодию, которую
всегда свистела она.
     И тогда впервые он увидел в  лице Омри Га-Хода, человека,  не боящегося
ни  убийства, ни унижения, презиравшего  все  и вся, - страх. Смертный  ужас
исказил это безупречно красивое лицо.
     - Откуда? -  прошептал-прошипел он. - Ты  же чужой, ты не  можешь этого
знать...
     Так же  молча Бран  заткнул ему кляпом рот, проверил прочность узлов на
руках и ногах. И направился к дороге.
     Ждать у Четырех Камней ему пришлось не так уж долго, но ему показалось,
что прошла вечность, прежде чем вдалеке появился всадник с вьючной лошадью в
поводу. "Если ты увидишь в Нептаре всадника верхом на лошади..." Это была не
Мавет... нет, Мавет, только не та, что в городе. На плечах у нее был  старый
нептарский плащ, которого он не видел на  ней со времен  Столицы, а лицо она
обмотала  платком, так что  были  видны  одни  глаза.  Так  делали  нептары,
отправляясь в путь, - Бран знал это с войны - не затем, чтобы скрыть лицо, а
для того лишь, чтобы защитить  рот и нос от  горячего ветра, песка пустыни и
дорожной пыли.
     Бран вышел из-за камня и, когда она подъехала, поймал поводья.
     Мавет спрыгнула наземь. Немой вопрос читался в ее разных глазах.
     -  Да, -  сказал Бран.  -  Он  там. - И  указал в  сторону  заброшенной
стоянки.
     Мавет  стояла  и  молчала.  И  внезапно  Брану стало страшно.  Особенно
потому, что он не мог понять природу этого томительного, сосущего страха - и
причину  его.  Потом Мавет вздохнула и освободила узел  платка,  скрывавшего
рот.
     - Идем.
     И стиснувший  сердце страх ушел, испарился. Стало легко и радостно, как
никогда. Нет - как всегда.
     Они взяли лошадей - на второй были бурдюки с водой и еще какие-то сумки
- когда  она успела?  - и пошли к стоянке. Все  еще не отойдя душой от этого
приступа  радости.  Бран подробно и  многословно рассказывал  обо всем,  что
произошло,  и  как держал себя Омри.  Не скрыл он и  как повел себя министр,
когда Бран засвистел, - уж очень странно это было.
     Она поморщилась.
     - Это ты зря, пожалуй...
     - А почему он так испугался? Что  это  такое? Ты же говорила, что  этой
песни никто не помнит.
     - Это  боевая  песня  нокэмов.  Так  что ее и вправду  мало кто помнит.
Некому помнить. Но Омри, когда он был полководцем... он мог ее знать.  n А о
чем  эта песня? Про что  там?  Мавет  остановилась.  Брови  ее  сдвинулись к
переносице: одна  -  ровная дуга, другая -  рассеченная. n -  "Сила  моя  не
умрет..." Нет, не то. "Воля..." - Впервые он увидел, как  она растерялась. В
замешательстве  посмотрела  на  Брана.  -  Я  не могу  перевести.  Слова  не
поддаются. В имперском просто нет таких понятий... - Тряхнула головой.  -  А
может, и хорошо, что ты засвистел. Это мысль.
     Все дорогу, что они везли Омри - связанного, большей частью с мешком на
голове,  - боевая песня нокэмов сопровождала  его. Эта игра развлекала Брана
необыкновенно. Он уже уяснил, что Омри  Га-Ход не испытывает страха ни перед
императором, ни перед  наемными убийцами. Нокэмы - другое дело. К тому  же -
это разъяснила Мавет  - когда человек свистит, не  поет,  нельзя  определить
голос. Пусть Омри не знает, сколько их здесь. Хоть у него и мешок на голове,
но останавливаться все равно приходится, давать отдых лошадям, кормить-поить
Омри и  прочее  -  и мешок надо  снимать.  Они  сменяли друг друга, до  Омри
доносились обрывки разговоров,  но  лицо Мавет было скрыто, а по ее  голосу,
особливо приглушенному, трудно было угадать женщину.
     Первое  время  они  очень  спешили  и передвигались  больше  по  ночам.
Пропавшего министра наверняка  уже искали. Вряд ли  власти Малого  Империума
могли  предположить, что похитители  направляются  в Нааму  (честно  говоря,
после  стольких  перетрясок  нынешние чиновники могли  вообще забыть  об  ее
существовании), но  такой  возможности нельзя  было  исключать.  Но в  таком
случае погоня направилась  по другой дороге,  дальше к северо-востоку, вдоль
Горьких  Вод.  Бран  и  сам когда-то шел  с  армией по этой самой  дороге  и
полагал,  что она единственная. Нет, говорила Мавет, это  была  единственная
дорога, по  которой к Нааме могли  приблизиться  войска,  - обходная. Есть и
другой путь, гораздо хуже и гораздо короче, по нему они и отправятся.
     В пути  они  никого не  встретили. Пустыня  - она пустыня  и есть, счел
Бран, но Мавет говорила, что раньше здесь было не так уж пустынно.  Кочевали
пастухи  со стадами,  ходили особо отчаянные караванщики, не боявшиеся львов
предгорий. Теперь всех этих пастухов и торговцев угнали рабами в империю,  а
львов... львов теперь бояться нечего. За месяцы осады в предгорьях имперские
офицеры  развлекались  охотой  и  перебили  львов начисто.  Надо же  им было
доказывать свою  доблесть. А переселенцы  сюда не рвались. Земля и без  того
неплодородная, а близость развалин Наамы внушала страх.
     Итак, они пересекали пустыню, останавливаясь только для отдыха. Если бы
Мавет заранее не  озаботилась об  еде  и питье,  было  бы хуже.  Правда,  им
приходилось  замечать  бродящих в  поисках редкой травы  одичалых коз,  и  в
случае необходимости Бран  мог бы поймать и заколоть одну из них. Но времени
не было. С водой, сказала Мавет, дальше будет лучше. В горах есть родники.
     Омри, такой разговорчивый вначале, теперь молчал. Он был уроженцем этой
страны, когда ему представлялась возможность, узнавал приметы местности и не
мог  не понимать, куда  его  везут. Можно  было  лишь догадываться,  что  он
чувствовал.
     И что чувствует Мавет.
     На  четвертый  день,  когда  они  достигли   предгорий  и   Бран  ехал,
насвистывая песню нокэмов, Мавет сделала ему знак замолчать.
     На привале он спросил, в чем дело.
     - Пора прекратить игру с песней.
     - Почему?
     - С  этим  нельзя  играть. Я поступила  дурно. Этот приговор  отличному
способу припугнуть  врага поверг Брана в недоумение. Но он знал,  как трудно
спорить с Мавет, и не стал этого делать.
     Впрочем, назавтра стало не  до свиста. То, куда они  ступили,  дорогой,
даже плохой,  счесть  было невозможно.  Ее и тропой-то  можно было назвать с
трудом.  Гадючьим ходом извивалась  она то между сомкнутых  скал, то по краю
отвесной  пропасти,  и всадник  по ней мог проехать только один, да  и  то с
трудом. Немудрено, что  Аммон, даже если  и  был уведомлен  об  этой  тропе,
предпочел воспользоваться обходной дорогой.
     Узнав,  что  им предстоит миновать  пропасти, Бран  привязал пленника к
лошади.  Омри, конечно, не нокэм, обязанный  убивать  себя,  чтобы  избежать
унижения,  но в отчаянии  люди всякое  способны  над собой  сотворить. И что
скажет Мавет, если Омри бросится в пропасть?
     Пока  что Мавет,  которая всегда точно  помнила  цифры,  сказала,  что,
насколько  ей известно, тропа  насчитывает пятнадцать тысяч шагов. Брану при
таких  обстоятельствах в голову бы не пришло считать  шаги. Мавет  постоянно
ехала  впереди - разведывала дорогу на предмет завалов. Возвращалась пешком,
приносила воду в бурдюке - значит, были  здесь родники и помимо той  пещеры.
Скалы нависали над  ними, и в горах казалось прохладнее, хотя солнце  палило
все так же  немилосердно. И кровь  колотилась в  висках, и  сердце билось  в
диком  возбуждении - от этой жары  ли, от горного воздуха, просто от голода.
Бран  вел  за собой в поводу коня со спеленутым министром. Тот за  все время
произнес только  два слова  по-нептарски. Бран запомнил их и, когда Мавет  в
очередной  раз   вернулась  с  водой,  сообщил  ей.  Тут  она  перевела  без
затруднений. "Фанатики! Безумцы!"
     Что ж, так тому и быть.
     Скалы теснились, тропа змеилась, и не было ей конца. А  потом он увидел
гору с развалинами Наамы на вершине.
     Когда-то  в своем отчаянии он назвал  Нааму "крепостишкой". Может быть,
тогда  она казалась ему меньше из-за  огромного числа облепивших окрестности
войск.  Сейчас  он  отчетливо  видел,  что  Наама  была  большой  крепостью,
рассчитанной  на  многочисленный гарнизон, а не на несколько  сотен человек,
что ее защищали. Была. Потому что нынче от нее мало что осталось.
     Лошади  ступили  на  земляной  холм.  Некогда  это была мощная  насыпь,
которую  Аммон приказал  возвести своим  солдатам,  чтобы установить  на ней
самую большую из осадных башен. За столько лет насыпь сильно  осела, поросла
цепкой  горной  травой, которая  оплела и развалины  стен, но и теперь Брану
казалось,  что  он  замечает   в  земле  колеи,  накатанные  этими  осадными
чудовищами,  а среди травы  виднелись  наконечники  стрел и осколки каменных
снарядов.
     Бран  не снимал мешка с головы пленника, пока они поднимались, и сделал
это, лишь когда пришлось  спешиться.  Стены  Наамы  были разбиты  имперскими
баллистами, но каким-то  чудом часть  арочного проема над прежними  воротами
еще держалась. И буквы на ней...
     Бран стянул министра с седла и  мешок с его лица. И, оттянув его голову
за волосы назад, поставил так, чтобы тот видел над воротами надпись, которую
не могли прочитать гвардейцы. Но Омри Га-Ход мог.
     "Ничьи рабы, кроме Бога".
     А потом, толкнув Омри в спину, повел его в цитадель - в то,  что от нее
осталось. Десять лет Наама была ужасом  его жизни,  но  теперь он  знал, что
имеет право войти  сюда.  И  ничего не боялся.  Тогда,  из-за потрясения, он
смутно  запомнил внутренние строения Наамы. Теперь  взгляд его был зорок, но
он мог лишь  догадываться, что здесь было.  Склады, мастерские,  жилые дома,
мельница,  даже  сады, очевидно,  были  здесь... колодцы...  Вот  колодцы он
помнил.  Колодцы и  распахнутые  зернохранилища. Да, Наама, несомненно, была
большой  крепостью.  И  будь  на  месте  Аммона человек  поумнее, он  бы  не
уничтожил Нааму,  а  сохранил  бы ее для империи.  Однако  что  сделано,  то
сделано. Уцелело лишь основание  главной башни, вырубленной в цельной скале,
- его не брали даже имперские  баллисты. Туда, наверх, по каменным ступеням,
и толкал Бран Омри Га-Хода.
     Верхняя часть башни  была  снесена, но основание  возносилось  над всей
горной грядой. Бран и не подозревал, как высоко завела их  извилистая тропа.
С  башни  было  различимо  даже  озеро  Горькие  Воды,  отливавшее  тем   же
металлическим блеском, что и небеса. Немудрено, что нокэмы были так преданны
своему Богу - с этой вершины он виделся им совсем близко.
     Там,  где скальное основание переходило  в  надстройку  из валунов, был
некогда зал, служивший, в