са...
тому самому Лерметту, которого отправили прочь одного, когда ему  грозит
опасность... во всяком случае, Арьен в этом неколебимо уверен!
   Довольно.
   Пусть даже хрустальные двери и  разбиты  настежь,  пусть  былая  боль
вырвалась на волю... все равно. Так дальше продолжаться не может. С этим
надо покончить. И  не  только  во  имя  чести  или  благодарности.  Ради
Ренгана. Нужно исправить хотя бы то, что еще возможно. Потому  что  боль
позволяет дышать, а позор - нет. И  если  нужно  совершить  невозможное,
если нужно причинить Ренгану боль, чтобы избавить  его  от  мучительного
стыда... что ж, пусть будет боль.
   Иннерите встала и медленно  пошла  к  дому,  не  стряхивая  с  платья
лепестки жасмина. Она их просто не замечала.
   Где искать мужа, королева даже не сомневалась. Долгие  годы  взаимной
любви не оставляют  места  для  таких  сомнений.  Конечно  же,  в  доме.
Конечно, в самой ими обоими любимой комнате - той, что  с  огромным,  от
пола до потолка окном, выходящим  на  восток,  на  заросли  жасмина,  по
которым каждое утро струится розовое золото рассвета. Той, куда  сейчас,
хотя солнце еще не склонилось к закату, уже вошли спасительные  сумерки.
Именно там она и найдет Ренгана.
   И Ренган действительно был там. Он сидел на краю постели, уронив лицо
в ладони. И при виде изломанной линии его плеч у королевы мигом вылетели
из головы все тщательно продуманные,  старательно  заготовленные  слова.
Она порывисто шагнула к нему - неслышно, совершенно неслышно, она готова
была двадцать раз в том поклясться! - но Ренган услышал ее,  как  слышал
всегда, будь она хоть на другом краю света. Он  отнял  ладони  от  лица,
посмотрел на жену, словно бы не вполне веря собственным глазам, а  потом
поднялся ей навстречу - и Иннерите  обняла  его,  обняла  без  малейшего
намека на нежность, крепко до боли, обхватив ладонями его плечи,  словно
рукоять меча в последнем бою.  Лицо  Ренгана  потерялось  в  темноте  ее
волос, и это было правильно. И то,  что  руки  его  сжимали  ее  так  же
больно, так же крепко, тоже было  правильно.  Держи  меня,  любовь  моя,
сжимай меня крепче, сердце моего сердца, душа моей души, держи меня,  не
отпускай, крепче обними, еще крепче - как берега обнимают реку... потому
что не будет иначе ни реки, ни берегов... потому  что  река  без  берега
расточится и иссохнет в своем бесплодном разливе  -  а  берег  без  реки
мертв... так разомкни же губы и пей,  пей  утренние  туманы  и  вечерние
росы, и держи меня, мой берег, я твоя река, я  теку  сквозь  тебя,  я  в
тебе, со всеми своими омутами и перекатами, держи  меня,  крепче  держи,
тогда я смогу сделать то, что должна,  крепче  держи,  чтобы  прохладные
ладони течения могли упереться и вывернуть вот этот валун,  под  которым
исподтишка завелась промоина, выпяленный торчком валун, грозящий обвалом
- а вот не будет обвала, не будет! -  ты  только  доверься  течению,  ты
только держи меня, берег, держи, сжимай сильнее, еще сильнее, до боли  в
побелевших пальцах - держи меня, берег мой желанный, любовь моя...
   Не разжимая объятий, королева подняла лицо навстречу взгляду мужа.
   - Ты должен отменить запрет, -  бесстрашно  произнесла  она  то,  что
боялась сказать бесконечно долгие  годы.  -  И...  ты  должен  попросить
прощения.
   - Да, - ответил Ренган. И прохладные пальцы реки коснулись,  исцеляя,
окровавленной пустоты на том месте, где еще мгновением назад был  валун,
скрывающий потайную промоину.

***

   Попросить прощения! Это, знаете ли, легче сказать, чем сделать. И  не
потому, что так трудно склонить  голову  и  вымолвить  покаянные  слова.
Напротив, когда Ренган принял решение, казавшееся ему таким  немыслимым,
на душе у него сразу же прояснилась. Вовсе нет, просто  невозможно  ведь
попросить прощения у отсутствующего - а Эннеари  словно  в  воду  канул.
Арьена не было ни в одном из его излюбленных мест. Его не было дома.  Он
не сидел возле умирающих. Его не было ни в компании Аркье, ни с Ниестом,
ни с Лэккеаном, ни даже в обществе Илери. Даже возле чудом им найденного
Лоайре, и то Арьена не оказалось. Все, что удалось обрести королю взамен
невесть где запропавшего сына, так это  смутные  заверения  в  том,  что
Арьен "вот только что был здесь". И что теперь делать прикажете?  Не  по
следу же его искать - здесь, в Долине, где тысячи тысяч следов дрожат  и
переливаются в воздухе, словно радуги над утренней росой!
   Заглянув домой на всякий случай в третий уже  раз  по  счету,  Ренган
снова не нашел Арьена - однако его присутствие  там,  по  крайней  мере,
обозначилось. Со стены исчез новый колчан с полным  запасом  стрел  (так
вот оно что!) и, как ни странно, оружейный пояс.  Странным  это  Ренгану
показалось, ибо Эннеари прежде всегда предпочитал пояса узкие, почти как
веревка - а на сей раз он отчего-то  остановил  свой  выбор  на  широком
наборном ремне из тех, какие отродясь не нашивал... где-то Ренган  видел
похожий пояс, и совсем недавно... что значит - где-то?  У  Лерметта  был
почти такой же, только пряжка другая... другая,  непохожая  на  ту,  что
поблескивает, брошенная в угол  торопливой  рукой...  вот,  значит,  оно
как...
   Выбор Арьена говорил сам за себя. Колчан и оружейный  пояс  не  могут
понадобиться мальчику в Долине. Значит,  он  собрался  Долину  покинуть,
причем в  самое  ближайшее  время.  И  если  не  поторопиться,  если  не
перехватить его, пока еще не поздно...  А  где  перехватить,  догадаться
несложно. Все излюбленные уголки Арьена король обыскал, повсюду заглянул
- и только в одном он не был. Не посчитал нужным. Он ведь не  знал,  что
Арьен уехать хочет. А раз так, искать его следует  там,  где  он  привык
седлать коня в тех случаях, когда собирался куда-то верхом.  Искать  его
нужно возле зарослей ив у верхнего течения ручья.
   Арьен и в самом деле оказался там. Коротко и резко насвистывая в такт
собственным мыслям, он заканчивал седлать Черного Ветра. Заслышав  шаги,
он обернулся, гневно дернул плечом, но прервал собственное  движение  на
середине, с видимым трудом отвернулся и поправил стремя.
   Ренган не стал окликать его  издали.  Он  подошел  вплотную.  Эннеари
обернулся  снова,  и  у  короля  заныло  в  груди  при  виде  того,  как
напряглась, закаменела спина Арьена, хотя мальчик  и  смолчал  -  может,
именно оттого, что смолчал?
   - Прости, - выдохнул Ренган, глядя сыну прямо в глаза. - Прости, если
можешь.
   Каменная спина медленно обмякла.
   - По-настоящему, - хмыкнул Арьен, забрасывая поводья на луку седла, -
тебе не у меня прощения бы просить надо.  Но  ты  не  волнуйся,  я  твою
просьбу отвезу.
   Значит, все-таки...
   -  И  далеко  ты  собрался?  -  король   постарался   принять   самый
непонимающий вид, на какой только был способен. Может, все-таки  удастся
удержать...
   - За перевал, - невозмутимо ответил Арьен.
   - Так ведь он все еще завален, - возразил Ренган. - Ты не пройдешь.
   - Правая седловина завалена, - уточнил Арьен. - Да и то  по  ней  уже
можно пробраться... пешком, само собой. Но мне ведь правая седловина  не
нужна.
   - Ну как же, - согласился король. - Тебе нужна  левая  -  на  которой
можно хоть десяток вооруженных засад разместить!
   - Я пройду через перевал, - нетерпеливо произнес Арьен - и, повинуясь
его нетерпению, жеребец переступил передними ногами. - Ничего со мной не
случится. Теперь уже некому меня подкарауливать.
   А если все-таки случится, подумал король, если все же подкараулят, то
спасать тебя на сей раз тоже будет некому. Подумал - но  вслух  говорить
не стал. Потому что о чем же и речь шла.
   Ива колыхнула веткой. Синяя вечерняя тень перечеркнула глаза  Арьена,
и у короля тоскливо заныло в груди.
   - Я пройду, - сказал Арьен.
   - Не пройдешь, - отрезал король. - Потому что никуда я тебя не пущу.
   Арьен улыбнулся.
   - Или ты собрался меня ослушаться? - тихо спросил король.
   - Нет, - ответил Эннеари. - Нет, отец. Просто ты  меня  отпустишь.  И
сейчас, и впредь. И не только меня. Сам  ведь  видишь,  что  получается,
если не отпускать. Ты же понимаешь...
   - Я - понимаю, - перебил его король. - А вот ты - нет.
   Синяя тень мешала говорить, мешала сосредоточиться - тень  от  ивовой
ветки, узкая полоска цвета зажившего шрама.
   - Мальчишки... - Король со  свистом  втянул  воздух  сквозь  зубы.  -
Мальчишки, щенки... да что вы знаете... что вы можете знать!
   Черный  Ветер  слегка  всхрапнул  и  замотал  головой.  Эннеари,   не
оборачиваясь, потрепал его по лоснящейся вороной шее.
   - У меня самого друг был из людей...  давно,  до  того  еще,  как  ты
родился.
   Эннеари показалось, что он понял - и мнимое это  понимание  наполнило
его гневом.
   - И что же? Ты  теперь  всех  людей  грязью  поливать  станешь?  Если
один-единственный человек оказался...
   - Не смей! - оборвал сына король с  яростью  хоть  и  сдержанной,  но
бешеной настолько, что листва, словно вода, подернулась рябью. -  Ничего
ты не понял, ясно? Он был лучшим другом, какого только можно пожелать  -
эльфу ли, человеку... да хоть кому. Отважным, великодушным, прямым,  как
стрела...
   - И как же звали этого славного рыцаря? - спросил ошеломленный Арьен.
   - Рыцаря? - усмехнулся король. - Рыцаря, вот еще. Шутом он был.
   - Ка... каким еще шутом?
   - Очень талантливым. Думаю, одним из лучших. -  Король  на  мгновение
примолк, погрузившись в воспоминания. - Студент... не делай такие глаза,
сынок. Студент он был - а шутом подрабатывал. Чтобы было чем  за  учение
платить. Среди людей, знаешь ли, такое случается. А  только  таких,  как
он, я никогда не встречал... среди  людей  -  тем  более.  Люди,  сынок,
странные  создания.  Обидчивые.  И  ведь  никогда  не  поймешь,  на  что
обижаются. От самой невинной шутки пузырями идут. А если держишь себя  с
ними крепко и лишних слов не говоришь - опять обижаются. Или, мол, эльфы
- насмешники, или чванные холодные мерзавцы,  которые  на  всех  свысока
смотрят... что так, что этак, а все обида. А он  совсем  другой  был.  К
чужой  надменности  шуту,  сам  понимаешь,  не  привыкать,  а  по  части
насмешек... он меня ведь чем купил... ох! На том королевском пиру,  куда
меня нелегкая занесла, столько рыцарей было -  и  все  такие  обиженные,
даже и не скажешь, который  тут  самый  обиженный.  Вот-вот  дело  могло
скверно обернуться. Все им казалось, что я над  ними  смеюсь.  Я  и  сам
понимал, что единственный выход - это  если  они  надо  мной  посмеются.
Тогда их спесь надутая успокоится.
   - Люди обычно не смеются над эльфами, - отрывисто произнес Эннеари. -
Хотел бы я знать, почему.
   - Обычно,  -  кивнул  король.  -  А  он  посмеялся.  Он,  знаешь  ли,
изобразил, как пьяный до бессознательности эльф поет  любовную  балладу.
Теперь ты понял?
   Арьен тихо присвистнул.
   - Понял, - коротко усмехнулся король. - Вижу, что понял. Ты себе хоть
представить можешь, чтобы человек не просто  эльфа  пересмешничал,  а  -
похоже?
   Арьен покачал головой.
   - Очень похоже... а вот уж кто ну никак не эльф  с  виду.  Маленький,
мосластый, походка, как у цапли. И нос... хотел бы я знать, сколько  раз
ему этот нос ломали. С таким кривым  носом  даже  человек  уродиться  не
может. А похоже  вышло.  И  очень  смешно.  Рыцари  со  смеху  напополам
рвались. А я с ним после пира в кабак утянулся.
   Эннеари с трудом удержал вздох изумления. Представить себе мосластого
шута похожим на эльфа он еще мог - но вот представить себе  своего  отца
сидящим с этим шутом в кабаке...
   - С ним легко было, с Лавеллем, - мучительно произнес король.  -  Так
легко... ни с кем на свете... ни  с  кем!  И  такое  понимание...  не  с
полуслова даже, а... не знаю, не могу сказать. Столько ума, сердечности,
отваги... я такого величия души ни в одном короле не  встречал.  Никогда
больше у меня  такого  друга  не  будет.  Никогда.  Я  ведь  клятву  эту
злополучную в свое время для того и придумал, чтобы его  злейшего  врага
следом за ним в Долниу не допустить... а потом и вовсе позабыл о ней.
   Впервые в жизни Арьен пожалел, что не  родился  человеком.  Вот  этим
самым шутом Лавеллем. Потому что он бы сумел понять - а  Эннеари  теперь
уже окончательно перестал понимать что бы то ни было.
   - Но тогда почему  же?  -  Арьен  тряхнул  головой,  и  синяя  полоса
соскользнула с его глаз прочь. - Отчего же нам  не  водиться  с  людьми,
если среди них  бывают  такие  достойные  создания?  Отчего  ты  мне  не
велишь...
   - Ах,  отчего?  -  Король  тоже  тряхнул  головой,  не  замечая,  что
повторяет движение своего сына  в  точности.  -  Ты  еще  не  сообразил?
Изволь. Оттого, что познакомился он со мной девятнадцати лет от роду,  а
умер всего шестидесяти восьми. Сорок девять лет - всего-то сорок  девять
- и он ушел навсегда. Только на год свою жену  и  пережил.  Всего  сорок
девять лет, подумай - оглянуться не успеешь, а его не  стало.  А  прежде
того я видел, как он стареет... год от года... быстро, так  быстро!  Его
больше нет. - Голос короля сделался почти по человечески сиплым. - И это
такая боль... они слишком быстро уходят от нас, сынок. И оставляют нас с
нашей болью, с нашей тоской. Этот твой принц, он... я не хочу, чтобы  ты
виделся с ним. Не так  ты  долго  с  ним  и  знаком...  забудешь.  А  не
забудешь, так помнить его станешь молодым  и  сильным  -  и  никогда  не
увидишь его ветхим и дряхлым. Ты  не  знаешь,  что  такое  эта  тоска...
ничего ты не знаешь! Я никогда не презирал людей, только вид делал...  а
парень этот чист, как ручей, и силен, как река - да я  никогда  бы  и  в
мыслях на самом-то деле не  посмел...  но  я  оскорблял  его,  чтобы  он
уехал... потому что я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас изведал  эту
боль... я не хочу, чтобы тебе было так больно, сынок...
   Эннеари шагнул к  отцу  и  крепко  обнял  его.  Король  вздрогнул  от
внезапной надежды: на тот миг, когда щека сына коснулась его  щеки,  ему
показалось... но он тут же понял, что ему всего лишь показалось.
   - Знаешь, - с непонятной  усмешкой  произнес  Арьен,  -  он  ведь  не
обиделся. Он уехал, чтобы ты на меня не гневался.
   Черный Ветер положил морду на  хозяйское  плечо  и  ласково  выдохнул
прямо в лицо королю.
   - Чтобы не причинять мне боли раздором с отцом, - добавил Эннеари.  -
Хотел бы я знать, за что вы оба меня так любите, а?
   - Ты был прав, - помолчав, ответил король. - Я тебя отпущу. Езжай.
   Он снова вскинул голову, прищурился, усмехнулся  и  с  силой  фыркнул
прямо в морду оторопевшему жеребцу.

***

   Я догоню его, думал Эннеари,  сжимая  коленями  бока  Черного  Ветра.
Непременно догоню. Он ведь не на Белогривом  уехал.  А  Мышка...  что  -
Мышка! Далеко на ней не ускачешь. Лерметт ведь не кузнечик, право, чтобы
скачки на мышах затевать.
   Вороной послушно перешел на мощный ровный галоп. Эннеари и этот аллюр
казался недостаточным - однако встречный ветер охлестывал его  по  щекам
так  лихо,  что  эльфу  поневоле  приходилось  признать,  что  двигаться
быстрее, пожалуй, что и невозможно. Днем он еще мог бы попытаться  -  но
сейчас, в темноте почти полной... скорее бы луна взошла!  Нет,  в  самом
деле - и где эту шалую небесную привереду носит?
   Впрочем, нет худа без добра. Лерметт не эльф, а серая скромняга Мышка
- не Белогривый. Навряд ли принц в таких  потемках  погоняет  кобылку...
навряд ли он и вовсе остался  в  седле.  Разве  что  обида  его  слишком
сильна... хотя нет, Лерметт не из тех, кто дает волю собственным обидам.
Даже для человека он не по летам сдержан. Ни разу он не позволил себе  в
присутствии Эннеари вспылить всерьез или  по-настоящему  обидеться.  Так
это в присутствии Эннеари - а наедине с собой?  Что,  если  оскорбленное
достоинство заставляет  Лерметта  гнать  лошадь  все  быстрее,  даже  не
замечая того, покуда усталость не вынудит несчастную Мышку остановиться?
Да, но тогда ему волей-неволей придется  расположиться  на  привал  -  а
значит, Эннеари его наверняка догонит.
   Внезапно Черный Ветер вздыбился на полном скаку, вновь  опустился  на
все четыре копыта и замер, как врытый в землю - в  то  самое  мгновение,
когда Эннеари уже поднял руку, чтобы натянуть поводья.
   Эльф и сам не мог бы сказать,  что  заставило  его  прервать  бешеную
скачку.  Может,  какой-то  дальний  звук,  неразличимый  для  слуха,  не
достигающий сознания, но все же внятный  для  снедающей  его  тревоги  -
посторонний звук, исподволь вплетенный в топот копыт  по  мягкой  траве,
звук, которого не должно быть, чуждый нерушимой тишине ночного перевала?
Или запах дыма - нет, пока еще только призрак запаха? Или неуловимо иное
колыхание теней - иное, не такое, какое  должна  отбрасывать  восходящая
луна? Человеку даже и представить себе трудно,  сколько  может  увидеть,
услышать и учуять эльф там, где людям или гномам не заметно ничего. А уж
эльф, чьи чувства десятикратно обострены  томительным  беспокойством,  в
котором он и сам себе признаться не хочет...
   Эннеари бесшумно соскользнул с седла.
   - Жди, - приказал он еле слышно.
   Черный Ветер низко склонил голову в знак  согласия.  Эннеари  вдохнул
глубоко, выдохнул и пустился бегом. Порыв его был настолько внезапным  и
безотчетным, что он и сам не сразу понял,  что  заставило  его  покинуть
седло и кинуться опрометью невесть куда. И только на  бегу  уже  Эннеари
сообразил: Черный Ветер поднялся на дыбы -  но  не  заржал!  Вороной  не
издал ни звука. Это плохо. Это очень плохо. Это значит,  что  впереди  -
враг. Впереди тот, кто ни в коем  случае  не  должен  услышать  конского
ржания, топота копыт... кто вообще ничего не должен услышать. Именно эта
мысль и погнала Эннеари бегом прежде даже, чем он успел ее осознать -  а
осознав, он лишь с неимоверным  трудом  подавил  дикое  желание  мчаться
сломя голову, что есть духу. Эннеари не боялся, что его заметят,  но  он
боялся не успеть. Ведь если там,  впереди,  враг...  но  именно  поэтому
Эннеари и не может, не должен бежать на пределе сил! Что толку домчаться
до цели лишь затем,  чтобы  свалиться  в  полном  изнеможении!  Поневоле
приходится смирять собственное  тело,  желающее  не  то,  что  бежать  -
лететь! - сколько бы  ни  подхлестывала  его  неуемная  тревога.  Нельзя
тратить силы попусту - их должно хватить не  только  на  бег,  но  и  на
сражение... а прежде того еще и на поиски.  Эннеари  должен  найти,  где
укрылись враги, где они расположились на постой, где разожгли  костер  -
как  бы  он  ни  был  хитроумно  упрятан,  какие  бы  умельцы   его   ни
раскладывали...
   Нет, костер этот раскладывали определенно не умельцы. Эннеари не смог
бы ответить, что  он  заметил  прежде  -  золотистый  глаз  пламени  или
прозрачный  серый  палец  дыма,  лениво  щекочущий  звездное  небо.   От
изумления эльф даже остановился. Надо же - совсем ведь  не  таятся.  Что
это - полная неспособность делать самые простые  вещи?  Или  предельная,
нерассуждающая наглость  -  торжествующая  наглость  подонков,  нерушимо
уверенных в полной своей безнаказанности?
   К сожалению, второе, мрачно подумал Эннеари. О неумелости тут  нет  и
речи. Неумехи не смогли бы захватить Лерметта... во всяком случае, взять
его живым уж точно не смогли бы. Хотя... о каком умении может идти речь,
если нападают двадцать на одного, безоружного, да притом из засады? Да и
разве ускачешь на уставшей за день приземистой крестьянской кобыленке от
всадников на свежих отборных лошадях? Эх, вот будь у Лерметта под седлом
не серенькая Мышка, а Белогривый  -  только  бы  погоня  его  и  видела!
Конечно, Мышка держалась доблестно - ишь, круп весь в  мыле,  поглядеть,
так и то вчуже жалость  берет.  Но  разве  косолапой  бедолажке  вынести
седока из такой заварухи!
   Эннеари,  укрытый   зарослями   кустарника   и   темнотой,   особенно
непроглядной для тех, кто стоял в круге света возле костра, сам видел их
ясно и отчетливо - и сидевших чуть поодаль, и пустивших флягу с вином по
кругу... а что, после у