ь  одно:  изловить  негодного  мальчишку.
Первый отряд наемников позволил себе угодить под  лавину  и  задания  не
выполнил. Волей-неволей Селти пришлось самому  возглавить  оставшихся  у
него людей. Иначе  эти  остолопы  снова  прохлопают  намеченную  жертву.
Отребье паскудное. Они только  деньги  брать  горазды,  а  как  до  дела
дойдет, так и оказывается, что  ни  на  что  путное,  ни  тем  более  на
беспутное эти олухи просто неспособны. Вот и приходится Селти торчать на
перевале вместо того, чтобы сидеть в столице и расточать улыбки  направо
и налево, вербуя сторонников и делая вид, что он ко всей  этой  заварухе
ну никакого отношения не имеет.
   Ну и пес с ними и их глупостью. Лучше уж и в  самом  деле  приглядеть
лично, не доверяя слюняво-радостным  докладам  -  как  будто  Селти  так
наивен, чтобы доверять чему бы то  ни  было,  а  уж  тем  более  депешам
наемников. Все, ну абсолютно все приходится делать самому. Зато  и  дело
наконец-то  будет  сделано.  Теперь,  когда  он  решил   все   совершить
своеручно, никакой ошибки и быть не может.
   - Никакой ошибки нет  и  быть  не  может,  -  произнес  Селти  вслух,
надменно  приопустив  веки.  -  После  того,  как  мальчишка  разоблачил
вывертня, они с эльфом поехали к левой седловине, никуда не  сворачивая.
Значит, они уже в Долине.
   Мятые от недосыпания лица наемников выражали недоверчивую  опаску.  В
виде   исключения   Селти   готов   был   признать,   что   чувства   их
небезосновательны. Неугомонная парочка приятелей  действительно  опасна.
Селти полтора года нынешнюю кашу заваривал, а эти двое шутя  справились.
Причем опаснее из них именно Лерметт. Несравнимо опаснее. О да, конечно,
мага подстрелил тот, другой... ну так и что? Конечно, волшебник не  чета
простому смертному, он и заклятиями отбиться может, если  он  и  вправду
маг, а не бестолочь. В последнее Селти не верил. Он никогда  не  нанимал
дюжинных исполнителей, и вывертень исключением из общего правила не был.
Да, убить мага нелегко - но кто сказал,  что  "нелегко"  и  "невозможно"
суть одно и то же? Если застать мага врасплох, подловить, когда внимание
его чем-то отвлечено... хоть и непростое это  дело,  а  все  же  невелик
подвиг. Подумаешь, мага пристрелить! Сделать живое мертвым и  вообще  не
штука,  с  этим  даже  безрукое  и  безмозглое  время  справляется  -  а
искушенный лучник и подавно. А вот разгадать  вывертня,  не  сбросившего
облик даже посмертно, прилюдно его разоблачить... ну как проклятый щенок
догадался? Мальчишка умен, спору нет... он действительно умен, и  именно
это смущает наемников. Они хоть и молчат, а каждый  втихаря  думает:  "А
вдруг этот умник какую-нибудь каверзу про запас держит?"
   - Они уже в Долине, - с нажимом повторил Селти. - Переговоры  Лерметт
обычно проводит быстро. Значит, ждать его можно со дня на день. А может,
с минуты на минуту. У него нет оснований медлить, и он уедет домой,  как
только управится. Ясно?
   Наемники хмуро кивнули.
   - Когда он поравняется вон с теми кустами, в дело вступают арканщики.
Все четверо.
   - А зачем?  -  поинтересовался  один  из  арканщиков,  бессознательно
поглаживая кончиками пальцев свое излюбленное оружие, свившееся кольцами
на его левом боку. - И одного хватит.
   Речь его была прозрачна в своей наивной алчности,  как  стакан  воды.
Под тем единственным, которым можно обойтись по такому  случаю,  наемник
явно подразумевал себя самого. Зачем ему какие-то подельники,  когда  он
мог бы в одиночку заграбастать плату, предназначенную для четверых.
   - А затем, - процедил сквозь зубы Селти, еле сдерживая  гнев,  -  что
этот проклятый щенок с  четырнадцати  лет  в  степь  наезжать  начал.  И
ухваткам тамошним обучился лихо, уж будь уверен. Тебе его в одиночку  не
взять.
   Что верно, то верно. Именно столько лет и было  ненавистному  принцу,
когда отец впервые отправил его в степь  с  посольством.  Люди  опытные,
знающие, и те рады бы от подобной чести отвертеться, когда бы  не  долг.
Тяжкая это участь - ехать послом к великому  аргину.  Все  равно  что  с
раскаленным железом управляться - голыми руками не  возьмешь,  к  жаркой
груди не прижмешь. Селти был уверен, что принц  откажется,  ссылаясь  на
свое малолетство, а тот так и рассиялся. И отлично, щенок, туда  тебе  и
дорога. Каждое известие о ходе тех  переговоров  Селти  ловил  с  жадным
вниманием, нимало не  сомневаясь,  что  наглый  недоросль  всенепременно
сложит в степи свою дурную голову и назад живым не вернется. Ведь как он
себя держал, обалдуй? Нет  бы  ему  подольститься,  приврать  для  пущей
убедительности, как умные люди делают! Ничего подобного. Лерметт  и  тут
остался верен себе. Резкий, дерзкий, неуступчивый,  строптивый...  да  в
степи и за меньшее с перебитым хребтом живьем в землю закапывали, кто бы
ты ни был. Посол там или не посол, а степь таких шуток  не  понимает.  И
что же? Хоть бы волосок упал с ненавистной головы!  Скудоумные  степняки
мальчишку готовы были, словно освященное яблоко,  на  расписной  тарелке
носить. И чем он их взял?  Единственной  расплатой  за  несгибаемую  его
дерзость оказались прозвища, на которые жители степи куда как  щедры.  К
принцу намертво прицепилось прозвание "нерги"  -  так  в  степи  именуют
дурную колючку - растение непокорное, шипастое, с ядовитыми семенами, из
которых по весне давят масло,  чтобы  лечить  хворых  сердцем.  Воистину
дурная колючка, а не человек. Как есть  нерги.  Это  прозвание  пристало
Лерметту куда больше, чем другое, на взгляд Селти и вовсе  несуразное  -
"Конь Истины". Есть у степняков  легенда  о  волшебном  говорящем  коне,
который сам никогда не врет и другим не дает, а взнуздать и уж тем более
оседлать его ни одной живой душе не под силу. Вот еще. И на Коня  Истины
управа найдется. Хоть и обучили его в степи всевозможным уверткам. И  за
что, спрашивается? А ведь наперерыв вызывались обучить мальчишку  всяким
разностям. И как вывернуться, когда смертоносная петля аркана,  казалось
бы, уже захлестнула шею. И как резким движением плеч  заставить  лопнуть
любой охвативший их  аркан,  хоть  сыромятный,  хоть  волосяной.  И  как
правильно дернуть аркан, чтобы вырвать его из  вражеских  рук,  а  то  и
выудить самого арканщика. Нет, ну чем пленил, обормот несуразный? Чем?!
   - Положим, вам его  и  вчетвером  его,  скорей  всего,  не  взять,  -
недовольно заключил Селти. - Сумеете поймать его - ваше счастье,  уплачу
вдвое, но мне в такое верится  с  трудом.  Задача  ваша  не  поймать,  а
задержать его. Остановить. Заставить промедлить. Поняли?
   Самонадеянный арканщик сокрушенно кивнул.
   - А вот тогда в дело вступаю я и вон те пятеро,  -  Селти  выпяченным
подбородком указал на вооруженных мечами наемников.
   - Осмелюсь спросить, господин, - подал голос один из лучников, - а мы
для чего?
   - А вы, - раздельно и четко произнес Селти, - нужны  на  тот  случай,
если ему все же удастся увернуться от нас  и  попробовать  прорваться  и
ускакать.
   Изумление  на  лице  лучника  граничило  с  преступным  сомнением   в
собственном повелителе. Селти вновь сжал зубы.
   - Вы его еще не знаете, - нехотя промолвил он. - Мальчишка  увертлив,
как целый десяток угрей зараз.
   Не надо, ох, не надо было ему этого говорить.  Нет  хуже,  как  перед
боем  противника  расхваливать.  Особенно  перед  наемниками.   Конечно,
переметнуться эти  трусливые  твари  не  смогут,  за  ними  такой  хвост
тянется, что  сменить  сторону  им  попросту  никак  невозможно...  нет,
отступать им некуда - а вот удрать втихаря могут и попытаться.
   - Дозвольте обратиться, господин, - не отставал настырный лучник.
   - Что еще? - Селти полоснул нахала холодным взглядом.
   - Да я вот все думаю, не во гнев вам будь сказано - а что, если эльфы
ему сопровожатых дадут?
   Селти словно бы холодной водой окатило. Он и  сам  думал  о  подобной
возможности, хоть и старался что есть мочи забыть о ней. Увы, забыть  не
получилось. Оно конечно, эльфы хоть и не степняки, да ведь с  проклятого
мальчишки станется так обаять остроухих, что  они  ему  почетный  эскорт
выделят. Да еще и состязаться между собой станут за  право  сопровождать
посла королевства Найлисс.
   - А вот именно на этот случай, - произнес Селти,  -  вы  и  укрыты  в
засаде. Если Лерметт поедет из Долины не  один,  вам  надлежит  выждать,
пока мальчишка приблизится на оговоренное расстояние -  и  только  тогда
снять стрелами весь его эскорт. Только тогда - и ни минутой раньше.
   - Раньше и не получится, - сплюнул настырный лучник. - Эльфы нас  еще
прежде того положат. Всех до единого.
   - Ну, почему же именно эльфы? - приятно улыбнулся Селти. -  Это  я  и
сам могу. Гораздо менее быстро и гораздо менее безболезненно. Эльфы, они
далеко, а я - вот он. Уяснили?
   Сдавленная воркотня лучников убедила  Селти,  что  -  да,  уяснили  и
больше рыпаться не станут. Ну и морока с этими наемниками.
   -  Да  ладно  тебе.  -  Остролицый  арканщик  примирительно   хлопнул
приунывшего лучника по спине. - Нашел кого бояться  -  остроухих.  Эльфы
там или не эльфы, а  с  Тяжелоруким  и  без  них  шутки  плохи,  хоть  с
вооруженным, хоть с безоружным.
   Тошнотворный  мрак  комом  застрял  у  Селти  в  горле.   Когда   все
закончится,  он  напоит   этого   арканщика   допьяна   и   удавит   его
собственноручно. Вот этими вот десятью  пальцами.  Чтобы  услышать,  как
хрустнут позвонки. Даже если именно этому мерзавцу  он  и  будет  обязан
поимкой Лерметта. Даже и в этом случае.  Человека,  посмевшего  при  нем
вслух произнести прозвание "Тяжелорукий" он не простит  никогда.  Ни  за
какие заслуги.
   После Битвы Береговых Огней Селти  не  показывался  на  турнирах  без
малого десяток лет - и уж в особенности в Ланне. Лучший меч  королевства
словно позабыл о былой славе. И правильно. И нечего  опальному  вельможе
лезь на глаза лишний раз.  Ох,  и  тяжко  же  далась  Селти  вынужденная
безвестность - кто бы знал! Однако ничто в  этом  мире  не  вечно,  даже
память. Черная тварь сдохла - а значит,  и  память  о  ней  тоже  должна
последовать за ней в могилу. Пусть не сразу, пусть понемногу, но должна.
А уж память о бывшем канцлере Селти и вовсе  поблекла  и  выцвела  -  за
десять-то лет любая слава окажется так молью трачена, что одни дырья  от
нее и останутся. Селти был укрыт  неизбежным  забвением.  Значит,  самая
пора о себе напомнить.
   В победе своей Селти не сомневался - но, как всякий разумный человек,
постарался обезопасить себя от всех и всяческих  неожиданностей.  Вот  и
достарался. И кой черт дернул его соблазниться новомодными  доспехами  с
кучей завитушек, побрякушек и накладок? Болван оружейник уверял,  что  в
этих  побрякушках  неминуемо  застрянет  любой  меч,  давая  тем   самым
обладателю доспехов преимущество во  времени.  А  Селти  и  соблазнился.
Ничего не скажешь,  завитушки  свое  дело  сделали,  застрял  в  них  на
славу... да вот только не меч.
   Селти ушам своим не поверил, когда оказалось,  что  за  золотой  пояс
победителя турнира ему остается сразиться только с Лерметтом.  Надо  же,
какая удача! Да что сможет этот щуплый молокосос  против  могучей  силы,
способной жонглировать двумя двуручными мечами?
   Оказалось, очень даже многое.
   Лерметт и впрямь мог похвалиться не столько мощью, сколько  гибкостью
сложения - но для того,  чтобы  носить  тяжелые  турнирные  латы,  одной
только гибкости  недостаточно.  Вот  он  их  и  не  носил.  На  Ланнское
ристалище принц выехал в обычном своем боевом доспехе  -  в  том  самом,
облегченном. А что тут такого? Правилами  не  возбраняется.  Хоть  ты  и
вовсе нагишом сражайся - это твое личное дело.
   Селти предвкушал дармовую победу -  однако  легкий  доспех  соперника
придавал ему и его коню потрясающую маневренность. Селти и развернуть-то
свою лошадь не успевал - а Лерметт за это время  ухитрялся  оказаться  в
сотне разных мест одновременно. Приходилось отступать, выбирая  наиболее
подходящую минуту - а она, проклятая, все медлила! Селти и  не  заметил,
как Лерметт почти оттеснил его прочь с поля, почти к самым столбам  -  а
когда заметил, освирепел. Его уже не заботило, признают  ли  судьи  удар
дозволенным. Прикончить наглого щенка - вот что было главным... да  нет,
не главным даже - единственно имеющим значение! Шутки  кончились.  Селти
воздел меч, сознавая и не сознавая в  то  же  самое  время,  что  легкий
доспех  ему  не  преграда  и  мальчишку  он  таким  ударом  убьет  почти
наверняка, но его это уже не занимало. Всю  свою  мощь,  всю  силу,  всю
ненависть свою он вложил в этот единственный  удар...  в  удар,  нанести
который ему так и не привелось. Потому что Лерметт хотя  и  увидел,  что
противник его в нарушение всех  и  всяческих  правил  схватился  за  меч
преждевременно, однако  примеру  его  не  последовал,  хотя  и  мог.  Он
по-прежнему сжимал копье -  копьем  он  и  воспользовался...  только  не
ударил им, а метнул.
   Удачный его бросок оказался точен и страшен. Селти так и  вынесло  из
седла. Но если бы только вынесло! Придурочный оружейник оказался прав  -
в  его  завитушках  могло  застрять  что  угодно.  Именно  в   завитушки
наплечника и угодил наконечник  копья,  пригвоздив  бывшего  канцлера  к
пестрополосому столбу.
   Селти помнил сквозь  мутное  марево,  как  врезался  в  тело  ремень,
удерживающий наплечник  -  слишком  уж  придирчиво  великий  боец  перед
турниром осматривал свое снаряжение, и надеяться на  то,  что  проклятый
ремень не выдержит тяжести и лопнет, не приходилось. Селти  помнил,  как
восторженно  свистали  зрители,  когда  злополучную  жертву  собственной
предусмотрительности снимали со столба. Как визжали смазливые девчонки и
стонали участники  турнира,  потрясенные  сказочной  удачей  принца.  За
всякую удачу на Ланнском турнире расплачиваются всерьез - каждому  охота
заполучить хотя бы лоскуток ее. А  на  сей  раз  удача  победителя  была
настолько неимоверна, что Лерметт уехал из Ланна босиком, в одних только
штанах, перепоясанных золотым трофеем, и  вместо  плаща  его  почти  еще
мальчишеские плечи покрывало  лишь  новое,  с  бою  взятое  прозвание  -
Тяжелорукий.
   Вот тогда решение Селти и сделалось окончательным. Он и раньше  знал,
что мальчишку придется прикончить,  он  и  раньше  ненавидел  беспечного
обладателя кольца-ошейника, но теперь... теперь  он  уверился  с  полной
несомненностью, что с человеком, носящим это имя, ему под одним небом не
жить.
   А еще  он  понял,  что  когда  ему  наконец-то  приведется  выплюнуть
мальчишке в лицо все свои бессчетные обиды перед тем, как перерезать ему
глотку, о Ланнском турнире он не промолвит ни слова.  Просто  не  сможет
промолвить.

***

   Отец еще что-то сказал... кажется, спросил о чем-то - но Эннеари  его
уже не слышал. А если бы и слышал, то не ответил. Не сумел бы.  Он  дара
речи лишился от ярости и стыда. Такое с ним случалось редко,  но  именно
так и выглядело у него крайнее исступление гнева или горя -  безмолвное,
беззвучное и бесслезное. Может, оттого, что бессильное? Запоздалое?
   Отец наклонился и слегка встряхнул его  за  плечо.  Эннеари  даже  не
шелохнулся. Потом вновь объявились Аркье, Ниест и Лэккеан - само  собой,
не одни, а с лучшими целителями Долины. Они его, по счастью, ни о чем не
спрашивали... да и что он им, собственно, мог бы такого рассказать, чего
они и сами не знают? Лерметт - да, он мог бы, он хоть какое-то понятие о
вывертнях имеет и в волшебстве их худо-бедно, а  разбирается...  его  бы
целителям расспросить... эх, ну что бы им стоило появиться хоть  чуточку
раньше - может, тогда Эннеари удалось  бы  переломить  ход  разговора...
переломить, изменить,  отменить  предрешенное  -  потому  что  все  было
предрешено с первых же фраз... но Эннеари только теперь это понял.
   И непонятно,  что  теперь  клясть  -  собственную  растерянность  или
деликатность Лерметта... а заодно и его опыт, опыт посла, опыт дипломата
и вельможи! Тот самый опыт, который помогает укладывать слово  к  слову,
ответ к вопросу, словно один тесаный камень к  другому,  возводя  здание
беседы - да так плотно укладывать, что  и  ножа  в  щель  не  просунешь,
потому что щелей нет и быть не может.  И  никакой  посторонний  булыжник
промеж этих камней тем более не вставится...  вот  Эннеари  и  не  сумел
вставить самый главный, самый краеугольный камень -  тот,  без  которого
все рухнуло. Он не сумел улучить момент, когда же сказать хоть  словечко
о том, о чем Лерметт по деликатности своей проклятой умолчал.
   Лерметт явно не хотел упоминать о том, что дважды спас Эннеари  жизнь
- недаром ведь он начал свой рассказ не с их встречи на  перевале,  а  с
располовиненного дома! То ли гордость друга уязвить не  пожелал,  то  ли
посчитал и вовсе нечестным на заслуги  свои  ссылаться...  с  него  ведь
станется в подобную щепетильность удариться. А Эннеари смолчал - смолчал
в полной уверенности, что сейчас всего важнее  покончить  со  всей  этой
омерзительной историей, а уж поведать, как  его  Лерметт  с  того  света
вытаскивал, он и после успеет. Как же! Если  опытный  посол  не  желает,
чтобы нечто было упомянуто в разговоре,  будь  ты  хоть  волшебником,  а
втиснуть это самое нечто в разговор не получится. Нет,  никто  тебе  рта
затыкать не станет, ты будешь исправно его открывать в подобающий момент
и даже изрекать разные разности - опять-таки  вполне  подобающие  -  вот
только говорить ты будешь не о том, все время не о том...  а  под  конец
внезапно окажется, что уже поздно. Сразу надо  было  Лерметта  перебить,
сразу - и пусть бы он попробовал заявить, что все это, дескать,  к  делу
не относится! А вот  и  относится,  господин  посол.  Так  что  извольте
помолчать, покуда о ваших подвигах рассказывать будут! Вот как надо было
разговор начинать - а Эннеари растерялся.
   Долг  благодарности  существует,  и  его  пока  никто   не   отменял.
Предубеждение  -   предубеждением,   а   спасителя   собственного   сына
оскорблениями осыпать невозможно. И гнать прочь прямо от порога -  тоже.
Если бы Эннеари хоть слово молвить удалось, пусть  не  сразу,  пусть  не
поначалу... но потом все рухнуло разом. Легко  ли  тут  не  растеряться?
Легко ли, когда здание рушится, не камни, что падают тебе на голову,  на
лету по одному перехватывать, а хладнокровно, не обращая на них никакого
внимания, укреплять фундамент?
   Именно это Эннеари и чувствовал, когда два самых дорогих  его  сердцу
существа схлестнулись в противоборстве. Он все никак  не  мог  поверить,
что схватка происходит нешуточная, что это всерьез и на самом деле  -  а
когда понял, вмешаться в поединок так и не сумел. Ведь когда  поединщики
сшибаются мечом к мечу,  и  сталь  сыплет  свирепые  искры,  безоружному
обезумевших бойцов не разнять. А Эннеари и был безоружен  -  потому  что
те, кто сражался, были  ему  не  чужими.  Как  легко  и  просто  разнять
сражающихся, когда свару  затеяли  случайные  знакомцы,  а  то  и  вовсе
сторонние - хватаешь меч и разбрасываешь их по сторонам, не  заботясь  о
том, кто из них подвернулся тебе под горячую руку. И как же тяжко, почти
невозможно поднять оружие  против  своих  -  а  что,  если  ранишь  кого
ненароком, желая спасти? А если насмерть? А если вдобавок  выхода  иного
нет, и ранить нужно не случайно,  а  намеренно?  Будь  проклята  минута,
когда взяться за оружие  необходимо  -  и  невозможно!  Когда  сражаться
гибельно,  а  не  сражаться  смертельно.  Когда  две  ослепленные  своей
правотой правды бьются насмерть, и за которую ни встань,  все  едино  ты
низкий подлец. И от меньшего, бывало, сходили с ума. Чего  ждешь?  Давай
же, выбирай между невозможным и немыслимым!
   Нет, в этом поединке Эннеари был непоправимо, безнадежно безоружным -
еще и потому, что он был и  целью  схватки,  и  полем  боя.  И  Лерметт,
отказавшись от сражения,  оказал  ему  единственно  оставшееся,  хоть  и
беспощадное милосердие.
   Вот  только  тяжесть  от  этого