из  этих  подвесок-колечек-побрякушек
всю компанию гостей можно не только в драгоценную парчу и шелка укутать,
а еще и похоронить во всем этом убранстве в мраморных гробах!
   Может, я и не прав. Неоткуда мне в драгоценностях уметь  разбираться.
На свалку самоцветы обычно не выбрасывают, а я где и рос! Может, камни и
вовсе  ненастоящие.  Но  тогда...   тогда   дело   и   вовсе   непонятно
оборачивается.  Чтобы  взаправдашний  аристократ,  пусть  даже  младший,
побочный,  провинциальный  и  вообще  какой  угодно  на  себя  стекляшек
понацепил? И куда - на поминальную трапезу? У кого - у Майонов  в  доме?
Вот уж где граненым стеклом форс пускать самое место!
   И все-таки камни, наверное, поддельные. Слишком уж  они  большие  для
настоящих.
   Странные гости. Очень странные.
   А манеры у них и того загадочней.
   Один за одним - будто сговорились они меж  собой,  честное  слово!  -
гости вставали и заводили одну и  ту  же  короткую,  но  занудную  речь.
Высказывали соболезнования. Оплакивали бесценную утрату в лице покойного
- тоже мне, сокровище выискали! Заверяли в своем безмерном  сострадании.
И все это - вот провалиться мне на месте - если и не слово в  слово,  то
почти.
   Рехнуться можно. Что ж это господа почтенные гости  -  одну  речь  на
всех впопыхах придумали, а теперь излагают, кто как запомнил? А от  себя
никто ничего прибавить так-таки и не в  силах?  Хотя...  а  если  нельзя
прибавлять? Вдруг так и полагается? Ритуал  у  них,  у  вельмож,  такой.
Церемония. И нарушать не моги. Я ведь об этих церемониях  вельможных  не
до конца все знаю. Может, у них  так  и  надо.  Гиблое  дело:  сидеть  и
выслушивать из конца в конец одно и то  же.  Сколько  гостей  понаехало,
столько раз и выслушивать. Правда, когда меня в  клан  Шенно  принимали,
каждый гость меня своими словами приветствовал,  а  не  по  зазубренному
шпарил. Да, но меня и не поминали. Я ведь не умирал, а рождался, если на
то пошло. Почем я знаю, как  у  вельмож  на  поминках  речи  произносить
принято?
   А не знаешь, Дайр Кинтар, так и не вмешивайся. Сиди и слушай. Ничего,
бывали в твоей жизни передряги и пострашнее.
   Хотя гостей много.  И  произнести  потребную  по  ритуалу  тягомотину
успели далеко не все. Едва ли половина.
   А, проваль - пить хочу!
   Когда же это кончится?
   Я уже не слушал. Не мог слушать. Да и зачем, собственно, если ни одна
из речей ничем существенным от других не  отличается?  Ну  ни  на  волос
разнообразия.
   А ведь я ошибся.
   Следующая речь отличалась от остальных.
   И сильно.
   Это спервоначалу изощрялись в занудстве  люди  все  больше  солидные,
положительные.  Оно  и  правильно:  старших   надо   уважать.   Кому   и
предоставить право первыми заморочить голову юному  наследнику,  как  не
им? А вот следующим речь  держал  долговязый  недокормыш,  только-только
успевший избыть юношеские прыщи. Первым из молодых произнести речь после
старших! Такой почет  оказался  юнцу  явно  не  по  плечу.  Он  запнулся
несколько  раз,  постоянно  начиная  с  самого   начала,   да   вдобавок
беспрерывно крутил на пальце огромный перстень. Люди,  когда  волнуются,
часто не могут успокоить руки. Да будь он неладен со своим кольцом! Я от
этой побрякушки треклятой глаз не мог отвести. Бывает же -  кто-то  один
кашлянул, и все остальные следом, пусть и не особо хотелось. Или  кто-то
начнет пальцами по столу мотивчик выстукивать, и ты вдруг ловишь себя на
том, что и твои пальцы подергиваются в такт. Заразная это штука -  чужие
безотчетные движения. Липучая. Если поймаешься, нипочем не отцепишь. Вот
и я на перстень поймался. Смотрю и смотрю, будто мне больше смотреть  не
на что. Вертит его костлявый обалдуй туда-сюда - не то от  волнения,  не
то мешает ему кольцо с мыслями собраться.  Мне  бы  наверняка  помешало.
Велико ведь оно парню, сразу видать. А он все едино перстень  нацепил  -
нет, чтобы сперва по руке подогнать. Или фамильные ценности переделывать
нельзя?
   И  тут  кольцо  наконец-то  слетело  с  пальца  своего  незадачливого
обладателя.
   Ничего удивительного.  Если  что  такими  трясучими  руками  вертеть,
обязательно упадет. Перстень соскочил с пальца и плюхнулся прямехонько в
блюдо.
   И началось...
   Вообще-то я хоть и не вельможа, но выуживать колечко из соуса посреди
поминальной речи даже и я бы не стал. А вот  этот  обалдуй  -  стал.  Он
поперхнулся фразой и ринулся искать перстень в блюде. Несколько  раз  он
черпанул соус ложкой, а потом  -  я  не  мог  поверить  своим  глазам  -
отшвырнул ложку и запустил руки в блюдо. Ложка влетела куму-то в лоб, но
неудавшийся речедержатель и внимания не  обратил  на  разъяренный  вопль
жертвы. Он шарил по блюду, как сумасшедший, а потом...  потом  взял  это
самое блюдо и вывернул!
   Четверо гостей, равных ему  по  рангу,  а  потому  имевших  несчастье
оказаться с ним за одним столом, ринулись во все  стороны,  спасаясь  от
потоков соуса.  Столик  накренился.  Облепленный  приправами  до  полной
неузнаваемости  перстень   показался-таки   на   мгновение,   покатился,
заскользил  по  столику  вниз.  Владелец  ястребом  кинулся  на  кольцо,
запнулся ногой о столик и с грохотом рухнул, увлекая злополучный стол за
собой.
   Воцарилась нехорошая тишина. И только Тхиа рядом со мной издал долгий
еле слышный  изумленный  выдох.  Еще  бы  не  изумленный!  Интересно,  в
вельможных домах такие представления часто устраивают или как? Я  ничего
подобного даже в дешевых трактирах не видывал, честное слово. И кто  это
всего несколько минут назад решил, что никаких  занимательных  сюрпризов
ожидать  не  стоит?  Ошибся   ты,   Кинтар.   Оказывается,   поминки   в
великокняжеском доме - штука очень и очень занятная.
   Гости меж тем мало-помалу оправлялись от неожиданности. Кто как  мог,
конечно. Одни бранились сквозь зубы - ну,  это  вполне  понятно.  Другие
придирчиво осматривали свои  ничуть  не  пострадавшие  одеяния.  Кое-кто
горячо и сбивчиво приносил Тхиа всяческие извинения, хотя  набезобразили
вроде и не они.
   Виновником переполоха всецело завладел дядюшка Кадеи.
   - Такое горе! - веско восклицал он, покуда слуги сноровисто  подымали
и обтирали совершенно уже обалдевшего кольцевладельца. - Такое горе!  Но
ведь и в руках себя держать надобно! Уж  коль  скоро  голова  от  скорби
закружилась... ну, бывает, надо  о  стол  опереться...  но  разве  можно
совсем уж не глядеть, обо что опираетесь, друг мой!
   Обеспамятевший друг даже кивнуть дядюшке не смог...  хотя,  по-моему,
все же попытался.
   - Вам следовало  предупредить,  -  вещал  Кадеи,  наматывая  на  руку
салфетку, - что вы не в силах совладать со своим горем. Разве кто посмел
бы принудить вас говорить, когда у вас такое горе?
   - Воистину, дядюшка, -  с  безупречной  доброжелательностью  произнес
Тхиа. - Я едва  сдерживаю  слезы,  созерцая  столь  тяжкую  и  искреннюю
скорбь.  Какая  там  речь!  По-моему,  даже  на  присутствии  так  тяжко
удрученного человека настаивать, и то неловко.
   Ах ты, маленький мерзавец! Нет, но каково самообладание, а? Раскрой я
рот - и вмиг бы зашелся хохотом. Потому и молчу.  А  Тхиа  все  нипочем.
Даже голос не дрогнул. Ни смешка, ни даже натуги. Благородная грусть,  и
ничего более.
   - Конечно, -  подхватил  дядюшка.  -  Безусловно!  Не  следовало  мне
настаивать... ох, не следовало. Если высокое собрание  меня  извинит,  я
хотел бы сопроводить его двоюродную светлость,  дабы  он  мог  предаться
своей скорби вдали от наших нескромных глаз.
   Какую-какую, простите, светлость?!
   Впрочем, какой бы светлость  ни  была,  а  управился  с  ней  дядюшка
отменно. Рукой, обернутой в салфетку, он  ухватил  юнца  под  локоток  и
потащил его к двери, не переставая вполголоса журить.
   Дверь захлопнулась. Спустя мгновение до моего слуха донесся еще  один
хлопок, негромкий, навроде эха. Ай да  дядюшка!  Это  какую  же  оплеуху
отвесить надо, чтоб ее через тяжеленную дверищу слышно было?
   Вернулся дядюшка очень скоро, а слуги навели порядок и  того  скорее.
Что  за  способами  покойный  господин  Майон  Хелойя   сумел   так   не
правдоподобно,   нечеловечески    вышколить    своих    слуг?    М-да...
неудивительно, что Тхиа отсюда сбежал при первой возможности.
   Все еще бледный, но улыбающийся дядюшка воздвигся за своим  столом  с
поднятым кубком.
   Все верно. Самая пора попытаться как-то замять случившееся.  Сгладить
неловкость, одним словом.  Однако  досадное  происшествие  произвело  на
господина Кадеи слишком уж глубокое впечатление.
   - Выпьем за здоровье покойника! - возвестил он, обеими руками  сжимая
свой кубок.
   Гости ахнули, словно по команде.
   За здоровье, значит, покойного. Сильно сказано. Крепко. Я бы  так  не
смог. А за  будущий  счастливый  брак  усопшего  он,  часом,  выпить  не
собирается?
   Обведя взглядом перекошенные рожи гостей, дядюшка явно сообразил, что
стряслось нечто не совсем то. Но вот что именно, уразуметь не  сумел.  А
между тем поминки должны были продолжаться своим чередом, как ни  в  чем
ни бывало. Безобразие следовало прекратить любой ценой.  Однако  дядюшку
откровенно заклинило. Несколько раз он открывал рот - и  вновь  закрывал
его, не в силах произнести ничего остроумного и подобающего случаю. Лицо
его побагровело от натуги.
   - Выпьем за здоровье покойного! - с нажимом повторил он.
   Гости, уставясь в пространство печально  покорным  взором,  похватали
свои кубки и принялись быстро заглатывать их содержимое. Винопитие  если
и не избавляло гостей от срама, то хотя бы позволяло спрятать  глаза,  и
предались ему почтенные  господа  с  таким  пылом,  что  глядя  на  них,
положительно делалось нехорошо.
   - Я сказал "выпьем", а не "напьемся", - тихо скомандовал  Кадеи.  Так
тихо, что я его почти и не расслышал. Скорей уж по губам прочитал.
   Ах, вот даже как?
   Кстати, ведь и верно: до сих пор гости едва пригубливали свое  питье.
Странноватые поминки, если вдуматься.
   Дядюшка с облегчением перевел дух и подошел к нам.
   - Тхиа, мальчик мой, - с отеческой укоризной  принялся  он  увещевать
хозяина дома, - ты так мало кушаешь...
   - Я вообще не кушаю, дядюшка, - безмятежно напомнил Тхиа.  -  У  меня
пост.
 
*** 
 
   Нечего и говорить, что пиршественную  залу  я  покинул,  невзирая  на
голод, в наилучшем расположении духа, довольный и благодушный. Тхиа был,
скорее, напряжен -  но  не  каменной  судорогой  статуи,  поддерживающей
дворцовый  карниз,  а  веселым  напряжением  туго  скрученной   пружины,
предвкушающей миг освобождения. Что бы ни тревожило его до сей поры - но
тревоге его суждена была недолгая  жизнь:  миг  решающих  действий  явно
близился.
   Я в простоте душевной полагал, что стоит нам  остаться  наедине,  как
Тхиа тут же и посвятит меня в свой тайный замысел. Не тут-то было. Когда
слуга пожелал молодому господину и  его  высокородному  гостю  спокойных
сновидений и отбыл восвояси, Тхиа и словечка не проронил.  Он  распахнул
дверь моей спальни - медленно, с нарочитым скрипом - но входить не  стал
и меня не пустил. Потом он, сделав мне знак  сбросить  обувь,  захлопнул
дверь и зашагал по коридору. Пришлось последовать  за  ним  босиком.  По
каменному полу. Ну почему спальни расположены на нижнем этаже? Не иначе,
чтобы при случае в окошко сигать сподручней было. Зато на верхних этажах
полы не каменные, а деревянные... насколько я успел заметить.
   Ладно, босиком так босиком. Выбора у нас нет.  Уж  коли  Тхиа  взялся
дверью скрипеть, а потом  с  топотом  ломиться  в  собственную  спальню,
заставив   меня   пробираться   тихомолком...   ясно   же,   что   замок
прослушивается сверху донизу. Так что в ближайшее время  на  разъяснения
мне лучше не рассчитывать.
   Хотелось  бы  знать  -  а  где,  в  таком  разе,  Тхиа   рассчитывает
переговорить  со  мной  с  глазу  на  глаз?  Или  мне  так  и  предстоит
действовать вслепую,  постоянно  угадывая  невысказанные  мысли  Тхиа  и
постоянно сомневаясь в верности своей догадки?
   Добравшись до спальни, Тхиа шумно плюхнулся на постель и  громогласно
зевнул. Я молча показал ему кулак: зевота - штука заразительная. А стоит
зевнуть, так и еще разок захочется... а там и не заметишь, как тебя  сон
сморил. А засыпать нельзя... хотя так охота!
   В ответ на мой жест Тхиа ухмыльнулся и снова зевнул, до того  смачно,
что у меня скулы заныли. Затем он уставился на меня - дескать, не  сплю,
и нечего на меня злобиться - вздохнул  глубоко  и  сонно,  выждал  самую
малость и тихонько всхрапнул. Не знаю, долго ли я терпел его мнимый  сон
- сам  едва  не  начал  носом  клевать,  покуда  Тхиа  подражал  дыханию
засыпающего, а затем и спящего человека. Дыханием он своим владел  лучше
всех в школе, не исключая и меня: когда бы не  его  ехидные  ухмылки,  я
готов был поклясться, что он крепко спит, пусть и с  открытыми  глазами.
Вдохи его делались все легче, реже и тише -  а  потом  он  встал  и  без
единого звука вытащил из-под одеяла  наши  дорожные  сумки.  А  я  и  не
приметил, когда это он успел их припрятать во  время  наших  метаний  по
замку. Интересно, сколько еще неожиданностей он держит про запас? У меня
голова шла кругом. Конечно, распоряжаться Майоном Тхиа - тоже занятие не
для слабодушных. Но самому  оказаться  под  его  командованием...  Боги,
пусть это будет последний раз!
   Тхиа меж тем сноровисто скинул свой синий с золотом наряд  -  а  ведь
верно, мы же так и не облачились в траур! - и принялся переодеваться  во
все темное. Я последовал его примеру: и без  слов  понятно,  что  беседа
наша состоится не в спальне... вероятно, и вообще  не  в  замке.  А  для
ночной прогулки по окрестностям и наряд нужен  соответствующий.  Навроде
того, в котором мы с Лиахом по лесу слонялись.
   Мне ночное облачение было привычнее, и  когда  Тхиа  только  завершал
переодевание, я уже был готов. Надо признать, оделся он  правильно.  Все
завязано надежно и затянуто в меру. Ни единой  светлой  ниточки,  сплошь
темное. Только тесьму для подвязки волос  он  тайком  от  меня  -  можно
подумать,  я  не  замечу!  -  выбрал  зеленую,  траурную.   Я   мысленно
усмехнулся: я ведь сделал точно такой же выбор. И ни  один  из  нас  при
этом не лицемерил. Тхиа отца хоть и не любил - во всяком разе, в обычном
смысле слова - но... нет, он и не помыслил бы поступить иначе. А что  до
меня... теперь, когда я задумал вызвать покойного  господина  Хелойя  на
посмертный поединок, он мне всяко не чужой человек. Никогда я  не  видел
его живым, словом не перемолвился -  и  все  же  связь  нашу  чувствовал
крепко. Нечто, полностью внятное моей душе -  и  совершенно  невыразимое
посредством речи. То, что стоит носимого украдкой траура.
   А, да что там долго говорить. Оба мы хороши. Что Тхиа, что я.
   Завершив переодевание, Тхиа подошел к стене и  уверенно  коснулся  ее
пальцами. Часть стены бесшумно поползла в сторону.
   Тхиа повернул ко мне свою нахальную физиономию.
   - Обувку не забудь, - беззвучно вымолвили его смеющиеся губы.
   Ну, погоди ж ты у меня!
   Он слегка пригнулся и вошел в открывшийся лаз. Я  подхватил  обувь  и
последовал за ним.
   Когда проход закрылся, тьма потайного подземелья мгновенно  сменилась
легким полумраком. Эх,  умели  же  когда-то  строить  подобные  ходы!  И
зачаровывать тоже. Заклятье подземельного света давным-давно утрачено за
ненадобностью. Говорят, в те стародавние времена тайные  ходы  умели  не
только освещать, но и волшебством оберегать от прослушивания.
   - Здесь можно говорить? - еле слышным шепотом осведомился я, поспешно
обуваясь.
   - Пока никто не заподозрил, что мы здесь - сколько угодно, -  тем  же
манером ответил Тхиа. - Хоть бы и в голос орать. Но я не  знаю,  удалось
ли нам обмануть подслухов, так что рисковать не стану. Погоди немного, я
тебя выведу в одно подходящее местечко, там и поговорим.  Там  нас  даже
маг подслушать не сможет.
   Мог бы и  сам  догадаться,  Патриарх  тупоголовый.  Для  разговора  в
подземелье Тхиа не стал бы облачаться в темное. А значит, нам  предстоит
не только прогулка по тайным ходам, но и вылазка наружу.
   Оно и хорошо. Надеюсь, снаружи ко мне вернется способность  думать...
или хотя бы подмечать самые простые вещи. Скверно на меня действует  эта
каменная громадина. Всякое соображение отшибает напрочь.
 
*** 
 
   Снаружи мне и впрямь полегчало. Нет, недаром я грешил на замок, а  не
на собственную голову. С нее словно тяжелый давящий обруч сняли. Судя по
тому, как блаженно вдохнул и выдохнул Тхиа, он испытывал то же самое. Уж
не знаю, как он собирается распорядиться своим наследством, но я  бы  на
его месте разнес эту жуткую хоромину в щебенку.
   - Пойдем, - тихонько позвал Тхиа. - Тут уже  недалеко.  Вон  за  теми
кустами тропиночка начинается.
   Тропиночка так тропиночка. Хоть  бы  и  полное  бездорожье.  Лишь  бы
подальше от замка.
   Тхиа явно разделял мое мнение: он вновь летел, как на крыльях.  Я  за
ним едва поспевал: мне, в  отличие  от  него,  приходилось  и  под  ноги
смотреть, и по сторонам.
   - Убавь шагу, - попросил я. - Тебе здесь каждая тропинка знакома,  но
мне-то нет.  Могу  и  оступиться  второпях...  упасть...  одним  словом,
нашуметь.
   - Не нашумишь, - уверенно возразил Тхиа, но шагу все же убавил. Самую
малость.
   - Куда мы так торопимся? - поинтересовался я. - Из замка мы выбрались
- так не все ли равно?
   Тхиа мотнул головой.
   - Вот уж нет. Доверься мне, я знаю, куда иду. Здесь неподалеку четыре
яблони растут - я бы их и  с  закрытыми  глазами  нашел.  Очень  старые.
Одичали немного за столько-то лет...
   - Одичали? - переспросил я. Интересное дело: вроде мы не в саду, а  в
лесу, и яблони в нем  растут  лесные,  дикие.  В  каком  же  смысле  они
одичали? На людей бросаются или лают с перепугу?
   - Ну да, - ответил Тхиа. - Они ведь не лесные - садовые. То ли кто их
нарочно в лесу посадил, то ли просто огрызок уронил...  не  знаю.  Давно
это было. Я их всегда любил. Прятался на них часто... сам понимаешь.
   Я кивнул. Еще бы не понять.
   - А чтобы совсем наверняка, я их  зачаровал.  Ну,  не  сам,  конечно.
Заезжему магу заплатил из своих карманных денег. Домашнему волшебнику  и
заикаться о такой просьбе нельзя было: тут же все отцу бы выболтал.
   - Ого, - невольно восхитился я. - Сколько же у тебя денег-то было?
   - Все, что я скопил тайком за четыре года, -  отрезал  Тхиа.  -  Зато
дело верное. Никто меня на дереве не мог ни углядеть, ни услышать.  Даже
с помощью магии. Никто не дознался, куда  я  иногда  деваюсь.  Их  и  не
видит-то никто, кроме меня.
   М-да. То ли Тхиа на сладкие булочки больше денег выдавали, чем  я  во
всю свою жизнь в руках держал, то ли маг попался чувствительный, раз его
удалось настолько разжалобить. Подобные услуги стоят недешево.
   -  Яблони  замечательные,  -  беззаботно  продолжал  Тхиа.   -   Тебе
понравятся.
   Он болтал о яблонях, о том, как лазил на них в  детстве,  обо  всяких
пустяках - будто заставлял слова выстраиваться шеренгами беспечных фраз,
чтобы заградить дорогу совсем другим словам. Опасным,  пахнущим  кровью.
Что-то он уже знал такое, чего не знал я. Что-то он понял... и ему  явно
не терпелось рассказать мне обо все, мучительно не терпелось. Почти  так
же, как мне - услышать. Так не  терпелось,  что  молчать  было  невмочь.
Поневоле приходилось вздор нести: стоит хоть на мгновение  умолкнуть,  и
те, другие слова вырвутся на свободу раньше времени, протолкнутся сквозь
сведенное напряжением горло, раздвинут губы и выпрыгнут  в  дрожащий  от
любопытства воздух.
   Внезапно Тхиа взял меня за руку и провел два-три шага.
   - Пришли, - сообщил он. - Полезай.
   Я невольно смигнул. Яблоня, залитая лунным светом, объявилась  передо
мной так  неожиданно,  словно  пряталась  где-то,  а  потом  передумала,
поднялась в полный рост и вывернулась из-за кустов мне навстречу.
   - Полезай, - повторил Тхиа, и я на заставил просить себя еще раз.
   Ветви у яблони  были  толстен