покрыто
багровыми,  синими  и  черными  вздувшимися  рубцами  и  кровоподтеками.
Ужасно... хотя никак уж не непоправимо. Кожа местами рассечена до живого
мяса - но вот именно что до живого. Оно еще не  приобрело  цвет  гнилого
персика.
   - Не верю, - хрипло повторил Хэйтан. - Он не смотрит в нашу  сторону,
и я не могу видеть,  двигаются  ли  его  губы,  а  голос  через  зеркало
услышать невозможно.
   - И опять вы  правы,  -  усмехнулся  маг.  -  Вот  только  зеркало  я
установил в этой камере  для  своего  удобства  совсем  недавно,  а  для
подслушивания она была оборудована  с  самого  начала.  Раз  уж  вы  так
недоверчивы,  что  не  верите  глазам  своим,  так,  может,  хоть   ушам
поверите?
   С гнусненькой ухмылочкой маг неспешно поднялся с места  и  подошел  к
зеркалу. Он помедлил самое малое время, глядя на Хэйтана в  упор,  снова
усмехнулся, коснулся рукой  стены  возле  зеркала  и  извлек  затычку  -
небольшой темный шарик.
   Палач в зеркале размахнулся и неторопливо  вытянул  Хэсситая  плеткой
поперек спины. Звук удара был слышен совершенно отчетливо, как  если  бы
палач стоял в двух шагах от Хэйтана.
   - Что замолк? - с угрозой в голосе промолвил палач. - Продолжай.
   И Хэсситай продолжил. Да как еще продолжил! Не будь Хэйтан скован, он
вцепился бы себе в горло от ужаса, едва заслышав этот знакомый голос.
   - ... и все-таки с первым Посвящением не все  ладно.  Клан  тщательно
скрывает это, как свой самый большой секрет... так ведь нос на  лице  не
спрячешь. Не сегодня-завтра об этом кто-нибудь да сведает.
   Ах ты мразь! Не выдержал,  сломался,  заговорил...  пересчитали  тебе
ребра умельцы своего дела разок-другой, и ты  заговорил...  заговорил  о
том страшном, о чем Хэйтан сам себе сказать не смеет...
   - ... раньше случалось, что  кое-кто  не  выдерживал  самого  первого
круга. - Голос Хэсситая звучал на удивление бесстрастно. - А  на  втором
круге первого Посвящения осечек не бывало. Если кто-то сошел  с  первого
круга - беда невелика: мускулы - дело наживное. А  вот  если  кто-то  не
встретил своего боевого зверя, а попросту солгал, это пострашней будет.
   Мразь! Чужак! Пришелец! Как ты смеешь говорить о том, что тайно мучит
меня вот уже столько лет?! Размышлять о проблемах клана по  праву  могут
только те, кому клан небезразличен. А что для тебя клан, раз ты с  такой
готовностью повествуешь его боль первому же встречному мучителю  -  знай
только уши подставляй!
   - ... а страшнее всего даже не то, что они лгут, - все равно во время
второго Посвящения все выяснится...
   Какие еще таинства ты намерен упомянуть, приемыш? И зачем только я не
удавил тебя в тот злополучный день, когда ты  появился  у  нас  впервые?
Зачем отнял тебя у безымянных, зачем не  позволил  бить,  зачем  помешал
забить тебя до смерти?
   - ...хуже всего то, что солгавших  так  много.  С  каждым  годом  все
больше и больше. Теперь с первого круга  первого  Посвящения  не  сходит
почитай что, ни один... зато на втором круге все  больше  тех,  кто  сам
второго Посвящения не пройдет...
   Нет, но как ты узнал? Как сведал? И как ты смеешь  говорить  об  этом
так спокойно? Как смеешь говорить прямо-таки моими собственными словами,
словно любимый ученик, повторяющий за учителем  урок  новым  безымянным,
невольно копируя его манеру? Как ты посмел говорить заемными  словами  о
чужой боли?
   - Убедились? - Хасами вернул затычку на место, потом коснулся зеркала
кончиком пальца, и изображение погасло.  Опустевшее  зеркало  маслянисто
лоснилось, словно глаз сытого чудовища.
   - Ах ты мразь, -  прошептал  Хэйтан,  не  в  силах  глаз  отвести  от
зеркала. - Ну погоди же. Клан тебе этого так не оставит.
   - Клан, - усмехнулся маг одними кончиками  губ.  -  Как  видите,  его
величество отчего-то весьма заинтересован в секретах клана...  этих  или
каких-либо  иных...  так   стоит   ли   упорствовать?   Вашему   ученику
разговорчивость уже ничем не поможет... он все равно что труп...  а  вот
вы могли бы сохранить себе жизнь.
   Он распахнул  дверь,  выглянул  наружу  и  жестом  подозвал  замерших
навытяжку возле входа стражников.
   - Подумайте покуда у себя в камере. - Маг приподнял брови и  помолчал
немного. - Хотя... нет. Не в своей. В соседней. Чтобы лучше думалось.
 
*** 
 
   Хэсситай ничего не понимал. Сначала его впихнули в камеру пыток,  где
за работой палачей  наблюдал  какой-то  багроворожий  толстяк,  настырно
повторяющий слово "поковырять" во всех возможных грамматических  формах.
Потом Хэсситая поспешно вызволили из лап палачей и препроводили в другую
камеру - тоже не особо уютную, зато явно предназначенную только для него
одного: еще  и  палача  камера  бы  просто  не  вместила.  Не  успел  он
пересчитать, все ли зубы во рту целы, как ему принесли еду - но едва  он
принялся хлебать мутное варево, как за узником снова явились  тюремщики,
извлекли его из камеры и снова отдали допросных дел мастерам. На сей раз
обрабатывали его недолго, причем скорей эффектно, нежели эффективно. Ему
даже не было нужды прибегать к помощи того самого  транса,  который  так
славно выручил его во время первой обработки. Покуда он  гадал,  что  бы
все это значило, его подняли со скамьи, завязали ему глаза и  сноровисто
куда-то потащили. Не прошло и получаса, как изумление Хэсситая  достигло
всяких мыслимых пределов, ибо глаза ему завязали вовсе не за тем,  чтобы
скрыть от него тайны тюремных или дворцовых входов-выходов.  Вовсе  нет!
Какими бы замысловатыми путями его ни  водили,  а  Хэсситай  был  твердо
убежден, что возвращается он к той самой допросной  камере,  из  которой
его так недавно вывели. Что за притча? Полно, да не ошибся ли  он?  Нет,
не ошибся... и длина пройденного пути, и слабое  дуновение  из  открытых
там и сям дверей, и запахи, и именно такой, а не иной отзвук шагов - все
подтверждает эту несомненную истину: сколько он ни  петлял,  а  вернулся
все к той же камере... зачем?
   Зачем, зачем... к той же, да  не  в  ту  же.  Хэсситая  провели  мимо
пыточной камеры, втолкнули в соседнюю, приковали к стене крепко-накрепко
- у Хэсситая мигом лопатки замерзли от соприкосновения  со  стеной  -  и
только тут сдернули с глаз повязку.
   Хэсситай огляделся по сторонам. Напротив матово поблескивало большое,
во  всю  стену,  темное  зеркало.  Возле  зеркала  на  удобном  сиденье,
устеленном чистыми новыми  циновками,  обретался  разодетый  в  парчу  и
паутинный шелк человек.
   - Придворный маг Хасами, - коротко кивнул человек,  небрежным  жестом
левой руки отпуская стражу.
   Хэсситай  насторожился.  Будь  он  мастером-наставником,  он  бы   не
усомнился ни на минуту,  не  усмотрел  никакого  подвоха:  мастер  может
отослать стражу, чтобы побеседовать с другим мастером  наедине.  Да  что
там может - попросту обязан. Тут и говорить не о чем... но  Хэсситай  не
мастер, а придворный маг Хасами - не ученик. А стражу отослал... с  чего
бы ему  оказывать  Хэсситаю  такую  любезность?  Беседовать  с  учеником
наедине, как равный с равным... а Хэсситай не мастер, он всего лишь воин
из клана Ночных Теней, пыточное мясо, расхожая фишка, которой  жертвуют,
чтобы выиграть партию... хорошо бы еще  знать,  что  за  партию  намерен
разыграть этот сухопарый маг с чопорно поджатыми губами...
   - Не далее как вчера  вечером  я  вызволил  вас  из  рук  королевских
палачей, - произнес маг, любуясь своими ногтями. - Я  думаю,  вы  успели
уяснить себе, что король настроен весьма серьезно.
   Так эта  пьяная  до  изумления  копченая  рожа  и  есть  король?  Да,
Хэсситай, плохи тогда твои дела.
   - Ему что-то от вас нужно, а  вы  молчите,  -  укорил  пленника  маг.
Хэсситай хотел было возразить, что он знать не знает, что королю от него
понадобилось, а и знал бы, все  равно  не  сказал...  но  маг  заговорил
снова.
   - Король может  получить  эти  сведения  от  кого-нибудь  другого,  -
произнес маг скучающим голосом. - И не говорите мне, что это невозможно.
Вас не заинтересовало, как и почему вы здесь очутились? А  зря,  молодой
человек. Зря.
   Намек, по мнению мага, тонкий до невидимости. Нашел, на что намекать.
Будто Хэсситай и сам не знает, что его предали. Его и  мастера  Хэйтана.
Будто он сам при этом не присутствовал.
   - А чем тут интересоваться? Предали меня, и все тут, - угрюмо ответил
Хэсситай.
   Маг такого ответа явно не ожидал - но от неожиданности  оправился  на
удивление скоро.
   - И продолжают предавать, - кивнул он. - Да вот,  взгляните...  -  Он
простер руку к зеркалу - и Хэсситай горестно  застонал,  увидев  мастера
Хэйтана на той самой скамье, с которой  еще  не  смыта  его  собственная
кровь.
   - К сожалению,  лица  вашего  наставника  вы  не  видите,  -  слащаво
посочувствовал маг, - а значит, не можете полюбоваться,  как  он  губами
двигает... говорят, Ночные Тени хорошо обучены читать по губам... Но это
совершенно не обязательно. Вы можете послушать, что он  говорит.  Просто
послушать.
   Он подошел к стене и выдернул  из  нее  затычку  -  маленький  темный
шарик.
   - Слушайте, юноша, - прошептал Хасами. - Внимательно слушайте.
   - А мальчики спрятаны надежно, - донесся до Хэсситая спокойный  голос
мастера Хэйтана. - Не всякая Ночная Тень даже с подсказкой сыщет...  что
уж говорить о людях короля...
   О Боги всемилостивые и всеправедные!
   - Домик в зарослях волнистых яблонь... маленький такой домик, обычней
обычного... ищите хоть всю жизнь... не видать вам ни  Тэйри,  ни  Аканэ,
как ушей своих... хоть вы себе  поперек  лба  третий  глаз  просверлите,
чтобы лучше видеть...
   Боги, а это еще что? Откуда  Хэйтан  знает,  что  младшенького  Тэйри
кличут? Я ведь его ни разу по имени не называл... неужели мастер побывал
в домике без меня? Но тогда он должен, непременно должен был знать,  что
как раз сейчас Аканэ там нет, что я услал его в город на время...  знать
- и упомянуть... невозможно ведь предавать только отчасти, наполовину...
а Хэйтан о домике соловьем заливается, а об  отсутствии  Аканэ  хоть  бы
полсловечка молвил... невозможно предавать наполовину...  да  еще  таким
странным тоном: слова  явно  торжествующие,  а  голос  спокойный,  почти
отрешенный... чему он радуется, если сам же  и  называет  точное  место:
заросли волнистых яблонь неподалеку от клана... очень даже странно... да
и слова, если разобраться, куда как странные... так мог бы  говорить  я,
но не он... только голос его, а слова, злые, торжествующие, - слова мои,
те самые, что я тысячу раз повторял себе перед тем, как уснуть.
   Неудивительно, что Хэсситая насторожило то, о чем и не подумал мастер
Хэйтан. Учитель не склонен  бить  тревогу,  если  ученик  изъясняется  в
точности как он сам, его любимыми словами, даже если и  заметит.  Он  не
будет  встревожен  или  обеспокоен:  ведь  сколько  трудов  он  положил,
вдалбливая ученику именно эти слова.  А  вот  если  учитель  вздумает  у
ученика манеру разговора позаимствовать...  такая  несуразица  не  может
сойти за правду. Не станет учитель дивиться и тому, что ученик повторяет
его  невысказанные  слова:  это  же  так  естественно  для   ученика   -
проникаться мыслями наставника. Но учитель,  повторяющий  мысль  ученика
дословно...
   Хэсситай какую-то долю мгновения сомневался в  своей  догадке  -  но,
словно чтобы избавить его от сомнений, мастер Хэйтан продолжил говорить:
   - И пусть ваши ищейки след вынюхивают, пока нюхло о камни напрочь  не
сотрут. А вот мяу вам, господа собаки! Мяу вам всем!
   - Ну что, убедились? - Маг воткнул стенную затычку на прежнее  место,
погасил изображение в зеркале и испытующе воззрился на Хэсситая.
   Так вот что за партия  тут  разыгрывается!  Вот  как  ты  хотел  меня
провести! Нет, ну до чего жалкая, до чего смехотворная затея!
   Хэсситай и засмеялся. Он не мог сдержать смеха, даже если бы и хотел.
Он не мог остановиться. Стоило ему только глянуть на придворного мага  -
и новый взрыв хохота сотрясал его. Хэсситай себе от смеха все лопатки  о
стену отбил, но даже боль в отшибленных  лопатках  тоже  отчего-то  была
смешной донельзя.
   - А вот мяу вам  всем!  -  простонал  Хэсситай.  Слезы  смеха  градом
катились по его щекам.
   Лицо мага побелело. Он рывком распахнул дверь,  едва  не  вывалившись
наружу.
   - Увести его! - закричал  маг  таким  жутким  голосом,  что  Хэсситай
разразился еще одним приступом хохота.
 
Глава 7 
 
   Даже вернувшись в камеру, Хэсситай  долго  еще  не  мог  успокоиться,
припоминая перекошенное лицо придворного мага господина Хасами. И  пусть
кто-нибудь  скажет  королевскому  узнику,  что  в  его  положении   смех
неуместен! Хэсситай и сам знал, что еще денек-другой - и ему  станет  не
до смеха. И все  же,  вспоминая  пакостного  мага,  Хэсситай  долго  еще
смеялся. И даже когда он, отсмеявшись, задумался, с его разбитых губ еще
долго-долго не сходила насмешливая улыбка.
   И откуда только берутся на свете такие глупые маги? А заодно и  такие
глупые воины, как сам Хэсситай, если уж на то пошло? Ведь чуть  было  не
поверил, котеночек безмозглый! Чуть-чуть  было  не  попался  в  ловушку,
расставленную крысой... а мог сразу же догадаться, что  дело  нечисто...
ну, почти сразу.
   И не в том даже дело, что мастер Хэйтан, выдающий кого бы то ни  было
кому бы то ни  было,  -  это  полнейший  абсурд.  Конечно,  спервоначалу
Хэсситай растерялся от неожиданности. Но потом при виде маслено-умильной
рожи мага он просто должен был догадаться! Ведь  мастер-наставник  якобы
выдавал не кого попало, а детей опального преступника,  который  защищал
себя и свой дом с оружием в руках. Который не дался людям короля в  руки
живым, потому что хорошо знал: уж придворный-то маг сумеет вызнать,  жив
ли еще Хэсситай и где он прячется. Стоит хоть кому-то сведать, что Тэйри
и Аканэ еще живы, - и за ними начнется такая охота, что и через  десять,
и через двадцать лет ищейки не устанут идти по следу: сопротивление  при
аресте приравнивается к мятежу, а за  мятеж  карают  истреблением  всего
рода. Да если бы Хасами слышал на самом деле те же страшные слова, что и
он, Хэсситай, то не стал бы стоять с благостным видом и головой  кивать.
Едва заслышав  "в  зарослях  волнистых  яблонь",  он  бы  мигом  отрядил
посыльных с наказом отыскать мальчиков и доставить живыми или мертвыми -
да поживей, покуда не опередил кто: ведь награда за  их  головы  обещана
немалая. И даже необходимость допросить Хэсситая  не  отвлекла  бы  его:
пленник и без того в темнице, никуда он не  денется,  может  и  обождать
малость, а вот мальчики могут смыться, их может сыскать  другой  ретивый
служака... тут уж знай поторапливайся!
   А вывод из этого - каким бы  невероятным  он  ни  казался  -  следует
только один: Хасами не слышал  ни  единого  слова  из  того,  что  якобы
говорил мастер Хэйтан. Он даже не знал о существовании мальчиков,  иначе
сумел бы вытрясти сведения о них у того же Хэйтана, а то и  у  Хэсситая.
Но он и не пытался... он не знал...  хвала  Богам,  он  ничегошеньки  не
знал! Он просто напустил на Хэсситая его собственный страх, заставив его
говорить голосом наставника. Интересно, как он это сделал?  Интересно...
но не важно. Важно - зачем? Для чего? Почему  он  так  старался  уверить
Хэсситая в предательстве Хэйтана? И что вообще нужно от  Хэсситая  этому
костистому интригану с тонкогубым ртом и впалыми, бледными,  как  грибы,
щеками? Что такому человеку может быть нужно от жизни?  Чего  он  хочет?
Что замыслил? Для чего он пытается использовать своего пленника?
   А Хэсситай-то по молодости лет полагал, что теперь, когда он угодил в
королевскую темницу, его ничто  не  будет  заботить,  кроме  предстоящих
мучений. Как бы не так! Вот о том, что с  ним  уже  сделали  и  что  еще
собираются сделать, Хэсситай не думал  совершенно,  не  мог  думать.  Он
помышлял лишь о том, что  должен  переиграть  незнакомого  противника  в
незнакомой ему непонятной игре - и права на поражение у него нет, ибо на
кон явно поставлены жизни мастера Хэйтана и обоих мальчиков, жизни самых
дорогих его сердцу людей.
   Обоих мальчиков... и тоже ведь мог догадаться уже по одному тому, что
об отлучке Аканэ не было сказано ни словечка! И немудрено: ведь он и сам
не знает в точности, где сейчас Аканэ, - вот  и  не  смог  лживый  морок
рассказать о том, что неизвестно Хэсситаю. К тому же за  Аканэ  Хэсситай
не очень беспокоится - а голос говорил лишь о том, что тревожит Хэсситая
неотвязно. Голос его собственного страха, собственной тревоги... нет, но
надо же было так оплошать, чтобы сразу не догадаться, в  чем  тут  дело.
Лишь когда голос мастера-наставника произнес: "А вот мяу  вам  всем!"  -
лишь  тогда  ты  сообразил,  недоучка  несчастный!  Уж  не  первый   год
котеночку, а все никак глазки не прорежутся. Балда ты, а не Ночная Тень.
Вот мастер Хэйтан на твоем месте живо скумекал бы что к чему.
   Мастер Хэйтан... то-то он бы  посмеялся  и  дурацкой  затее  мага,  и
недогадливости своего растяпы-ученика... вволю бы похохотал... доведется
ли еще услышать его смех, его голос... подлинный голос, а  не  созданную
магом подделку?
   Собственно, а почему бы и нет? Старая мудрость Ночных  Теней  гласит:
"Никогда не принимай без нужды слабительного даже за минуту до  казни  -
откуда тебе знать, что может случиться за эту минуту?"
 
*** 
 
   Югите было немного не  по  себе.  Предстоящая  авантюра  кружила  ему
голову, в горле  пересохло,  губы  горели  так,  словно  он  только  что
целовался. Кстати, этим он не преминет заняться, как только  вернется  в
свои покои. Вместо того чтобы думать, как ему исхитриться выполнить свой
замысел, думал Югита только о жене. Думал  с  нежностью,  даже  пугающей
немного его самого. Наверное, это и называют словом "любовь" люди  умные
и опытные. Если так, то любовь - это нечто очень замечательное.  Правда,
не совсем понятно,  отчего  же  поэты  в  таком  случае  именуют  любовь
"источником всех горестей"... ну да на то они и поэты. Совсем бедняги  в
жизни не разбираются. Впрочем, им и не надо. Сочинители любовных  стихов
должны знать толк в сочинении стихов, а вот в самой любви...  да  откуда
им знать, что такое любовь? Это ведь не они  женаты  на  Юин,  а  Югита.
Бедные поэты, они все толкуют  о  прелести  томно  полуоткрытых  женских
уст... они не знают, как  прелестны  могут  быть  уста,  когда  они  без
передышки лгут и бранятся, чтобы выручить любимого  мужа.  Самая  умная,
самая хитрая, самая храбрая на свете Юин. Это она придумала, как отвлечь
внимание слуг, сама и вызвалась. Кто заметит  отсутствие  принца  в  его
покоях, когда ее высочество бранится, капризничает, приказывает и тут же
отменяет приказ, требует то вина, то апельсинов, то спину ей  растереть,
то песню спеть, то принести для принца медовый отвар  из  пряного  корня
слезоцвета - нет-нет, не такого, это слишком сладко,  его  высочество  в
жизни не станет пить  подобную  приторную  гнусь,  унесите  эту  гадость
немедленно, да неужели  никто  не  может  сделать  хоть  что-нибудь  как
следует... да слуги головой своей поклянутся, что принц ни на минуту  не
покидал своих апартаментов! А уж министр, которому  Юин  запустила  этим
самым медовым отваром точнехонько в церемониальный воротник,  тем  более
не обратил внимания ни на что, кроме своего  воротника.  Вот  когда  его
благолепие пытался придать липкой мокрой  тряпке  у  себя  на  шее  хоть
какое-то подобие формы, Югита и выскользнул в коридор.
   Действовать приходилось быстро: конечно, воображение у Юин богатое, и
капризов она сможет измыслить великое множество, но даже  и  ей  не  под
силу несколько часов подряд дурь показывать - хотя бы  уже  потому,  что
дури в ней нет. Значит, надо  успеть  все  сделать  и  вернуться  назад,
покуда представление идет полным ходом.
   Самое главное уже сделано: Югита выяснил, в какой  камере  содержится
Хэсситай. Он проследил за  стражей  почти  от  той  камеры,  где  Хасами
беседовал с пленником, и ни разу не попался ником