иной, и живым не  дался.  Допросить  его  не
удалось... ну да это беда  небольшая.  Даже  мертвый  Ханран  совсем  не
бесполезен. Живой Ханран честь по чести выложил бы все, что он  знает  о
сыне покойного Отимэ. Но примерное  направление  может  указать  даже  и
мертвый. Конечно, работа это трудная и  кропотливая...  но  вот  сегодня
Хасами наконец-то сумел завершить ее. Снять с мертвого тела  следы  всех
касаний за последние десять  -  двенадцать  лет  его  жизни  может  даже
новичок в магии, и требуется на это от силы полчаса. А вот  ты  попробуй
все эти слипшиеся, сросшиеся, спутанные и переплетенные воедино  касания
расслоить по одному и выбрать  из  них  нужное!  Попробуй  удержать  это
мимолетное  прикосновение  и  определить,  где  оно  произошло  и   куда
направился тот, кому оно принадлежало... попробуй-ка взять след!  Хасами
не раз уже приходил в отчаяние и ругал себя ругательски, что  сам  же  и
уничтожил единственно доступный источник сведений о мальчишке.  Эх,  вот
если бы не арестовывать он тогда надумал господина Ханрана, а вызвал  бы
его в столицу под благовидным предлогом! Ханран был  бы  им  допрошен  и
отправился домой в незыблемой уверенности, что никогда не разговаривал с
придворным магом о мальчишке... какое там  -  даже  в  глаза  Хасами  не
видел! Поторопился Хасами с арестом, ох поторопился...  но  сегодня  все
треволнения остались позади. След взят! Хотя и весьма неточно, но Хасами
все  же  выяснил,  где  прячется  от  монаршего  гнева   сын   опального
придворного. Теперь  осталось  пустить  по  следу  отряд-другой  опытных
ловчих, и  можно  ни  о  чем  не  беспокоиться.  Вне  всякого  сомнения,
мальчишку разыщут.
   Так отчего же беспокойство по-прежнему снедает Хасами, словно бы он и
не вышел на след своего заклятого  врага?  Словно  этот  враг  не  будет
вскорости  уничтожен?  Откуда  это   постоянное,   неотвязное   ощущение
опасности?
   Ответ Хасами знал, но не желал в него  верить.  Очень  уж  мучительно
задевает он чувство собственного  достоинства.  Тяжко  сознаться  самому
себе, что усматриваешь угрозу в самом обыкновенном подростке.  Вчерашний
мальчишка с еще детской кожей на висках. Нескладный юнец, ничем особо не
примечательный. Не маг и даже не воин. Всего-навсего наследный принц при
полусумасшедшем короле. Ненавистный Югита.
   Если бы не малолетний паршивец Югита, власть Хасами была бы незыблема
- ибо природа этой власти такова, что изъятий из  нее  почти  что  и  не
существует. И надо же было Хасами так основательно напороться на едва ли
не единственно возможное исключение из законов естества!
   Ведь это так естественно для человеческого  сообщества  -  испытывать
страх или внушать его, пугать или быть напуганным. Страх -  вот  ключ  к
любой власти! Вот только ключ можно и потерять по небрежности, его может
украсть  какой-нибудь  ловкач...  Нет,  куда  надежнее   воспользоваться
отмычкой. Особенно если посторонний не сообразит, как  ее  применять.  А
еще лучше, если никому и в голову не придет, что сей странный предмет  и
есть отмычка.
   Отмычку  себе  Хасами  соорудил  замечательную.  Никто,  кроме  мага,
воспользоваться ею не сможет... а уж Хасами  позаботится,  чтобы  вблизи
короля других магов не было.
   Нет, в самом деле! Великие маги древности, стремясь заполучить власть
в свои руки, просто не с того начинали - вот ни один из них и  не  успел
покорить весь мир. Они  тратили  прорву  времени  и  сил  на  то,  чтобы
научиться околдовывать людей... а ведь  не  так  это  легко,  как  может
показаться несведущим.
   Мир сопротивляется магическому  вмешательству.  Даже  горный  хребет,
даже прибрежный песок, даже пыль на старой паутине - и те не подчиняются
без сопротивления. Снести с лица земли гору при помощи магии  не  легче,
чем срыть ее вручную без помощи лопаты, одними ногтями. А если магу  так
тяжко  совладать  с  косной  неодушевленной  материей  -  насколько   же
возрастают трудности, когда речь идет о живых людях!
   Человек по самой своей природе защищен от всех и всяческих магических
воздействий. И если бы никто и ничто  не  нарушало  этой  защиты,  то  и
величайший из магов, и даже все они скопом не  смогли  бы  распоследнего
оборвыша  золотушного  околдовать.  По  счастью  для  магов,  люди  сами
неустанно разрушают собственную природную защиту. А самый действенный из
разрушителей - страх.
   Тот, кто боится, тем самым уже уязвим.  Это  знали  все  тираны  всех
времен. Их ключом к власти был страх,  который  они  сеяли  среди  своих
подданных. Вот только никто  из  них  не  удосужился  понять,  насколько
уязвим он сам - и не потому, что боится покушений  на  свою  драгоценную
жизнь. Вовсе нет. Не потому, что боится, а именно потому, что заставляет
трястись от страха других.
   Ибо тот, кого боятся, присутствует в мыслях  напуганного  если  и  не
совсем неотвязно, то все же напоминает о себе достаточно часто:  неровен
час, его забудут - а забудут, так и бояться перестанут. О нем думают  то
и дело - со страхом и ненавистью, с ужасом  и  бессильным  негодованием.
Вселяющий страх считает, что преуспел, а между тем чужой страх разъедает
его  природную  защиту  подобно  кислоте.  Направленный  на  него   ужас
истончает  тот  покров,  что  хранит  его  от  магического  воздействия.
Несчастный слепец, он мнит себя закованным в  броню  попирателем  жалких
перепуганных людишек! И ведать  не  ведает,  что  на  самом-то  деле  он
голенький. Что он полностью открыт, уязвим для  любого  колдовства,  для
любой магии - да для  самого  плюгавого  знахарства,  для  обыкновенного
сглаза, наконец! История знает не так-то много околдованных плотников  и
сапожников, а вот среди великих воителей и властителей жертв  колдовства
полным-полно. И не только потому, что налагать чары на воинов и  королей
выгоднее, чем на судомоек, но и потому, что это несоизмеримо легче.
   Страх, который внушал  одним  своим  существованием  король  Сакуран,
оказался ключом к власти для него - и отмычкой от той  же  самой  власти
для Хасами. Он околдовал короля без малейших затруднений, подчинил  его,
прибрал к рукам полностью и оставил его в приятном самообольщении мнимым
самовластием. А уж через Сакурана Хасами управлял всем его королевством,
всеми его подданными... за одним-единственным исключением.
   Хасами уже и счет потерял, сколько  раз  он  пытался  так  или  иначе
спровоцировать Сакурана испугать Югиту, чтобы управлять им через короля,
как и всеми остальными. Бесполезно. А уж как часто  Хасами  провоцировал
Югиту испугать кого-нибудь, чтобы завладеть им  непосредственно!  Пустой
номер. Мальчишка не желал ни пугать, ни пугаться. Он словно бы даже и не
понимал, чего от него добиваются, - и все же, словно  назло  Хасами,  он
намеренно добивался того, чтобы ни одна живая тварь во дворце не боялась
его. Каждый придворный, каждый слуга знает,  что,  если  его  величество
совсем уж разбушеваться изволил, бежать за подмогой нужно  к  Югите.  Он
укроет, он не выдаст, он вовремя посоветует и отведет в сторону карающую
монаршую длань... и сам при этом не подставится, вот ведь  что  скверно.
Чертов сопляк родился  и  вырос  во  дворце,  он  слишком  хорошо  умеет
избегать, уклоняться, отсутствовать, быть незаметным. А даже если ему  и
случается изредка навлечь на себя отцовский  гнев  -  что  толку?  Югита
может испытывать ярость, отвращение, ненависть, сожаление - но не страх.
И не то чтобы у него ума недоставало испугаться. Он как мало кто  другой
понимает, что такое смертный приговор. Он  знает,  что  люди  во  дворце
живут не дольше, чем кролики в клетке удава - то есть только до тех пор,
пока удав не проголодался. Он видел отца в белой горячке - и трупы  тех,
кто имел несчастье подвернуться королю под руку в подобные минуты. И  он
не хочет стать очередной жертвой. Он осторожен, он очень осторожен, этот
высокомерный недоросль. Но  он  слишком  молод,  чтобы  испугаться,  как
должно. Разве может молодость поверить в собственную смерть - настоящую,
окончательную и навсегда? Молодость  безжалостна  к  себе  из-за  своего
бесстрашия.  Любой  другой  на  месте  Югиты  боялся  бы  до  рвоты,  до
нервических судорог... а он не боится. И  его  бесстрашие,  вместо  того
чтобы погубить его, его же и спасает. Оно изымает принца  из-под  власти
Хасами. Оно делает его неуязвимым.  Мальчишка,  который  по  малолетству
своему не боится - да притом настолько не боится, что смеет не пугать!
   Ничего, твое паскудное высочество. Не радуйся заранее. Как бы плакать
не пришлось. Думаешь, так уж и нет на тебя управы? Думаешь, раз  тебя  в
своих молитвах поминает каждый слуга, так ты уже и бог-покровитель?  Те,
кто знает  тебя,  и  помыслить  не  могут  убояться  своего  неизменного
защитника... но знают тебя не все. А найти  того,  кто  испугается  тебя
раньше, чем успеет узнать, проще,  чем  ты  думаешь.  Наивный  неопытный
мальчик... ты и половины того не ведаешь, что творится на землях  твоего
отца! Разве кто дозволит тебе изучать науку  правления?  Разве  допустит
твой  отец,  чтобы  ты  возрос  его  соперником?  Разве  кто  озаботится
просветить тебя относительно  обычаев  и  местных  традиций,  поверий  и
предубеждений - всего, что будущий король знать обязан? Что ты знаешь  о
том, как живут те, кто обитает не во дворце? И что они знают о дворце  и
о тебе? Нет, кое-что они,  конечно,  знают...  и  то  немногое,  что  им
известно, пугает их до безъязычия. Стоит привести во дворец постороннего
человека да столкнуть с тобой раньше, чем он успеет наслушаться о  тебе,
и ты обречен на его страх.
   И все же... нет. Не всякого постороннего, не любого.  А  такого,  кто
будет  вынужден  испугаться  тебя,  даже  если  и   успеет   наслушаться
расточаемых  тебе  похвал.   Какого-нибудь   запуганного   батрака   или
затравленную служанку...
   Нет, не служанку!
   Жену!
   Совсем еще молоденькую девочку. Младше тебя...  да,  именно  так.  Ты
ведь и сам еще в этих делах недоумок бессмысленный. Откуда тебе знать  в
свои неполные пятнадцать лет, как следует вести себя с женщиной... а тем
более с девушкой? С девушкой, которая успела  наслушаться  и  россказней
уже замужних подружек, и пьяной похвальбы своих  братцев  о  проявленном
ими постельном молодечестве... девушки,  которая  не  может  не  бояться
того, что тебе предстоит совершить с ней. А если вспомнить, как именно в
вельможных семьях готовят девственницу  к  браку...  да  она  в  обморок
упадет, завидев, что ты к ней приблизился.  Опытный  любовник  на  твоем
месте, может, и сумел бы что-нибудь предпринять... но  на  что  способен
юнец, озабоченный лишь тем, как бы не осрамиться, сосредоточенный только
на себе и собственной мужской силе? Уж если  многие  мужчины  и  женщины
постарше тебя в постели помышляют лишь о собственной персоне, чего ждать
от такого недоросля, как ты?
   Вот так-то, Югита. Женить тебя, поганца, надо. Женить -  и  поскорее.
Пока ты еще настолько молод и неопытен, что в  постели  способен  думать
только  о  себе.  И  не  на  склочнице  неисправимой,  не   на   дурочке
какой-нибудь. Нет, жену мы тебе подберем с тщанием. Красивую, чтоб ты ее
возжелал. Кроткую, чтоб не препятствовала тебе ни  в  чем.  Умную,  чтоб
сразу поняла, куда попала и что за гадючник этот  дворец.  А  главное  -
тонко чувствующую, с душой  нежной  и  ранимой,  чтобы  твоя  неизбежная
торопливая грубость испугала ее наверняка -  девушку,  о  которой  можно
только мечтать. Я найду тебе такую -  ты  ее  получишь.  И  заметь,  без
всяких усилий с твоей стороны, даром... а того, что дается даром,  никто
не ценит.
   Ты испугаешь ее... не сможешь не испугать... и вот тогда я наконец-то
заполучу тебя со всеми потрохами в полную мою власть.
   Хасами  удовлетворенно  усмехнулся  и  прищелкнул  пальцами.   Дурное
настроение  покинуло  его.  Он  опустился  на  постель,  с  наслаждением
потянулся, поправил изголовье - и заснул почти  мгновенно.  Предчувствие
власти - одно  из  самых  сильных  снотворных.  Ему  никакая  бессонница
нипочем.
 
Глава 4 
 
   В дни больших королевских торжеств Югите всегда мечталось родиться не
самим собой, а кем-нибудь из прославленных героев древности.  Во-первых,
ритуал в те приснопамятные времена был куда как проще - а  даже  если  и
нет, то у прославленного  героя  хватит  сил  вынести  все  тяготы,  что
накладывает на царственных особ всемогущий этикет. Какой-нибудь  великий
воин мог бы запросто без устали переодеваться с утра до полудня из одних
пышных облачений в другие, еще более пышные, а  потом  стоять  навытяжку
два часа кряду, не имея права даже вспотевший нос почесать. Хотя даже  у
величайшего воителя не хватило бы  выдержки  выслушать  всех  придворных
льстецов без изъятия и не отхолить их  первым  же  попавшимся  под  руку
мечом. А если бы хватило, то через неделю-другую дворцовой  жизни  герой
выполз бы на волю поседевшим и изборожденным  морщинами.  Вот  потому-то
легендарные герои, как правило, добывали корону не для самих себя, а для
кого-нибудь другого: мечом махать - дело  молодое,  а  жизнь  при  дворе
старит до времени. Особенно тех, кто уже надел корону либо наденет ее  в
не  столь  отдаленном  будущем.  Ни  одному  принцу,  успевшему   избыть
младенческое неведение, отродясь не было меньше тридцати лет - даже если
его  сверстникам  еще  и  пятнадцати  не  исполнилось.   В   дни   особо
значительных торжеств Югите казалось, что он и младенцем-то  никогда  не
был, а появился на свет сразу тридцатилетним.
   На сей раз Югита казался  себе  по  меньшей  мере  ровесником  своего
покойного дедушки и мрачно дивился лишь одному: почему его в отличие  от
деда еще не похоронили  в  какой-нибудь  уютной  гробнице?  Почему  отец
предпочел похоронить его заживо?
   Впрочем, не одному принцу  подобные  мысли  лезли  в  голову  в  день
собственной свадьбы.
   О невесте своей  Югита  не  мог  сказать  ничего  -  ни  дурного,  ни
хорошего. Он впервые увидел ее час назад, и то мельком. А мог  и  вообще
не увидеть до начала брачной церемонии, если бы не стоял полдня у окна в
ожидании  той  минуты,   когда   его   нареченная   выйдет   из   богато
разукрашенного свадебного паланкина. Фрейлины столпились вокруг  невесты
так тесно, что Югита едва смог разглядеть бледное  большеглазое  личико.
Зато он прекрасно слышал, как получасом спустя те же самые фрейлины, что
подобострастно склонялись  перед  будущей  супругой  принца,  вполголоса
честили ее провинциалкой, а то и дикаркой неотесанной.  Ничего  особенно
провинциального Югита за несколько кратких  мгновений  в  своей  невесте
заметить не успел, а ее нежное  лицо  и  огромные  глаза,  призатененные
пушистыми ресницами, сделали бы честь любой столичной красавице. Нет, не
стоит верить болтовне фрейлин: женщины куда как ревнивы к чужой красоте.
Ведь невесту принцу  выбирал  не  кто-нибудь,  а  сам  господин  Хасами,
выбирал наверняка с дальним прицелом - и навряд ли он подсунул бы  Югите
невзрачную  провинциалку,  неотесанную  и  невежественную.  Какой  смысл
подсовывать принцу жену, на которую  тот  и  не  взглянет  дважды?  Если
только Хасами не вознамерился просто и  без  затей  отравить  Югите  его
дальнейшее  существование  -  хотя  едва  ли,  на  то  есть  тьма  более
сподручных средств, - или поскорей женить принца  на  ком  попало,  дабы
предотвратить возможность совсем другого брака...  и  тоже  сомнительно:
при всем желании Югита не мог представить себе, что это должна  быть  за
возможность, чтобы Хасами принялся  поспешно  приискивать  принцу  какую
угодно невесту, лишь бы женить его поскорее! Хотя  если  вдуматься  -  а
зачем вообще Хасами вздумал его женить?  Да  еще  наперекор  королевской
воле... небось семь потов  пролил,  уговаривая  короля  поторопиться  со
свадьбой... зачем? Кто эта незнакомая ему девушка - шпионка  придворного
мага, убийца, очередная  жертва?  Или  она  просто  случайно  угодила  в
хитросплетения интриг, и Хасами использует ее с тем, чтобы избавиться от
нее в первую же очередь - подобно тому, ка к на  кон  в  первую  очередь
ставят случайно найденную или недавно выигранную монету?
   В любом случае, враг она или друг, но восстанавливать ее против  себя
не следует... а может, именно на это Хасами и рассчитывает? Если так, то
его благолепие господин маг здорово  прогадал.  Так  бы  и  случилось...
когда бы не та жуткая ночь. Югите частенько  не  спалось  от  неотвязных
дум, но обычно ему удавалось хотя бы за полночь  переломить  мучительный
страх и уснуть. Однако на сей раз Югита не мог отважиться даже  загасить
светильник. Он и сам толком не знал, чего боится, но легче от  этого  не
становилось  -  совсем  даже  напротив.  Когда  Югите  сделалось  совсем
невмочь, он решил кликнуть кого-нибудь из слуг. Не важно, кого и зачем -
вслух ему почитать, сбившуюся постель поправить...  какая,  в  сущности,
разница? Главное, чтобы человек живой рядом был. На его зов откликнулась
одна из служанок, и поправлять постель принца или тем более  читать  ему
вслух она не стала. Она  воспользовалась  положением  совершенно  иначе.
Конечно, старалась  она  и  в  своих  интересах  -  а  где  еще  ей  мог
представиться случай заполучить совершенно неопытного, зато искреннего в
своем порыве и на все готового мальчишку? Так ведь соблюдать свою выгоду
не грех, если это не во вред другим, а принца она  разутешила  наилучшим
образом. Никогда еще Югита не чувствовал  себя  настолько  свободным  от
страха, как в ту ночь. Ни о какой любви - что бы ни значило это слово, -
разумеется, и речи не было. Но крепче любви принца со служанкой  связала
взаимная благодарность.
   Так что просчитался ты крепко, господин маг.  Недогадливый  подросток
мог бы навсегда отвратить  от  себя  неопытную  девочку  -  но  взрослый
мужчина такой ошибки не допустит.
   Право, жаль, что среди фрейлин нет той  единственной,  которой  принц
столь многим обязан. Но они оба понимали,  что  принцу  будет  несколько
неловко, если его бывшая любовница станет прислуживать его  жене.  Югита
был благодарен ей и за это понимание - и сам, в свою очередь,  нашел  не
предлог удалить служанку из дворца, а способ выдать ее за такого жениха,
за которого она не прочь бы замуж. Теперь  она  в  полной  безопасности,
вдали от дворца. И все же  жаль,  что  некому  послать  принцу  украдкой
ободряющий взгляд. Какое там  ободряющий  -  да  все  эти  размалеванные
красотки так смотрят на принца, словно  примериваются,  что  сподручней:
его самого удавить или Юин, жену  его  молодую,  зарезать?  Неужели  они
всерьез могли надеяться стать когда-нибудь супругой принца? Хотя  трудно
сказать, кто и во что при дворе может, и вообще надеяться всерьез...
   Югита отвел взгляд от фрейлин, от их лживых улыбок, от их  изысканных
причесок, от широких рукавов с нацепленными по случаю праздника золотыми
подвесками. По залу, как всегда,  тянуло  сквозняком,  и  хотя  фрейлины
стояли неподвижно, как  того  и  требовал  церемониал,  подвески  на  их
рукавах непрерывно позванивали. И голоса фрейлин точь-в-точь  напоминали
звон золотых украшений - утонченные, высокие и  тяжелые.  Эти  слащавые,
однообразно мелодичные голоса сводили Югиту с ума. Неужели и у его  жены
будет такой голос?
   Покуда Югита предавался  то  раздумьям,  а  то  и  просто  опасениям,
свадебная церемония наконец-то началась.
   Жениха и невесту усадили друг против друга, а потом, как и полагалось
по древнему обычаю, между  ними  расстелили  не  шелковое  или  парчовое
тканье, а  узкое  небеленое  полотно  -  простое,  без  всякой  вышивки.
Расстилали его со  всеми  мыслимыми  и  немыслимыми  предосторожностями:
неровен час, порвется свадебное полотно  -  худшего  предзнаменования  и
вообразить себе невозможно! Югита  затаил  дыхание:  ему  казалось,  что
ветхая  ткань  готова  не  то  что  порваться  от  любого  неосторожного
движения, а и попросту рассыпаться прахом. Едва ли этому  куску  полотна
меньше лет, че