о лесной опушки
он  добежал,  даже  не  запыхавшись.  На  опушке  Хэсситай  остановился,
вздохнул глубоко, поднял голову,  посмотрел  в  ночное  небо,  осыпанное
нечастыми звездами, и неудержимо расхохотался.
   Он хохотал, пока не обессилел, пока не  подломились  враз  ослабевшие
колени,  пока  слезы  не  потекли  по  щекам  -  и  все  равно  не   мог
остановиться.
   -  Котеночек...  -  стонал  Хэсситай,  сотрясаясь  смехом,  -  глупый
котеночек... глупый... а лаять я больше не стану, не дождетесь... а  вот
мяу вам, господа собаки! Мяу вам всем!
   Он вскочил на ноги  одним  прыжком,  тряхнул  головой  -  и  по  лесу
прокатилось   грозное,   как   вызов   на   смертный   бой,    громовое:
"Мя-я-а-а-ау-у!" И новый взрыв хохота.
 
Глава 2 
 
   - Хасами! Хасами!
   Маг не спешил откликнуться на призыв разъяренного  короля,  и  ничего
странного в том не было. Принц Югита подумал, что маг  был  бы  и  вовсе
дураком, вздумай он поторопиться на зов: его величество король Сакуран и
трезвый-то способен свернуть голову любому, кто под  руку  попадется,  -
просто так, забавы ради. А уж пьяного Сакурана  следовало  бояться,  как
землетрясения. Югита знал по опыту: не так  страшно  в  подобном  случае
промедлить,  как  явиться  на  зов  вовремя.  Только  уж  медлить   надо
по-настоящему. За минутное опоздание незадачливого  слугу  могли,  самое
малое, вздернуть на кол. Нет, ждать надо не минуту и не две. Ждать надо,
покуда король охрипнет, изойдет  пьяным  криком,  суля  ослушнику  такую
жуткую  расправу,  что  и  вчуже  содрогнешься.  Ждать,   пока   король,
оторавшись, попросту  ляжет  и  уснет  внезапно,  завернувшись  в  шитую
золотом  шелковую  занавесь  или  в  драгоценный  старинный  гобелен.  А
протрезвев, забудет, кого он давеча звал и чем грозился.
   Правда,  в  последнее  время  избегать   мучений   подобным   образом
становилось все трудней. С тех самых пор, как при нем завелся  маг,  вот
этот Хасами. Во-первых, в отличие от короля Хасами всегда бывал трезв  и
ничего не забывал. А во-вторых, со времени его  появления  короля  почти
никто не видел трезвым. Теперь подобным образом  спасался  от  монаршего
гнева только сам придворный маг, его светлость господин Хасами.
   А спасаться ему стоило. Пьяного Сакурана лучше не гневить. Между  тем
король был снова пьян. Пьяней вина, мрачно подумал  Югита,  наблюдая  за
отцом сквозь щелочку в занавеси. Лицо короля было  густо  набелено:  под
белилами не так заметны синюшно-красные пятна,  обычно  проступающие  на
королевском лике после двух-трех часов обильных возлияний. Но эта стадия
опьянения миновала вскоре после полудня. Сейчас, когда где-то за стенами
дворцового сада ночной сторож стуком деревянной колотушки оповещал  всех
добропорядочных  горожан  о  своем   присутствии,   лицо   короля   было
мертвенно-бледным. Свинцовая бледность сквозила даже через толстый  слой
белил. К тому же наложены  белила  неровными  пластами,  кое-где  краска
попросту осыпалась с  лица,  кое-где  ее  от  пота  повело  причудливыми
разводами.
   - Хасами! Где ты там, кишка сушеная?! Хасами!
   Югита  прикусил  губу,  чтоб  не  разрыдаться.  Он  все  еще  не  мог
привыкнуть, хоть и созерцал подобные сцены почти ежедневно. Ну, пристало
ли королю белить лицо, как изнеженному придворному щеголю - да не затем,
чтоб   покорить   сердце   неуступчивой   красавицы    своей    деланной
утонченностью, а чтоб скрыть свою пьяную харю?
   Молоденький слуга уже подбегал к двери, когда Югита вывернулся  из-за
занавеси, незаметно выскочил в коридор и изловил бегущего слугу за ухо.
   - Куда, дурак? - выдохнул Югита в пойманное ухо яростным шепотом.
   - Его светлость господин Хасами изволили  велеть  передать,  что  сей
момент прибудут, - испуганно ответил слуга.
   - Вот сам пускай о себе и докладывает, - прошипел  Югита.  -  А  если
будет  чем  недоволен,  скажи  -  мол,  его  высочество  так  приказали.
Высочество все же рангом повыше какой-то там паршивой светлости.
   Когда Югита отпустил ухо, слуга не  заставил  долго  себя  упрашивать
уйти: он словно бы  в  воздухе  растворился.  Югита  зло  стиснул  губы.
Доложить, значит, велел? Ах ты, стервец, твоя светлость! Ясно же, на что
рассчитывал  господин  Хасами.  На  то,  что  король  сорвет  весь  свой
ужасающий гнев на этом беззащитном мальчишке, а на твою долю почти что и
ничего не достанется? Как бы не так. Сам прогневил, сам и расплачивайся.
А что, неплохой подарочек я тебе преподнес,  господин  Хасами?  Главное,
что неожиданный.
   Неожиданности, впрочем, не получилось. Поспешая по коридору, господин
маг успел заметить принца. Отсутствие слуги от него  тоже  не  укрылось.
Хасами  нахмурился.  Югита  в   ответ   вскинул   голову   и   улыбнулся
обворожительно-дерзкой улыбкой.
   - Хасами! Хаса-ами!
   Придворный маг взглянул искоса на строптивого принца, чуть  помедлил,
словно делая мысленную зарубку на память, и перешагнул порог королевских
покоев.
   Дверь затворилась.
   Югите нужды не было  приникать  к  ней  ухом,  чтобы  разузнать,  что
происходит  там,  внутри.  И  так  все  было  слышно.  Поначалу  никакой
членораздельной речи не раздавалось - только пьяный рык и дикий  грохот:
судя по звукам, Сакуран швырял  в  своего  придворного  мага  различными
предметами домашнего королевского обихода разной степени  тяжести.  Судя
опять же по звукам, не попал он ни разу.
   - Так-то ты мне служишь? - наконец взревел король.
   - Не соблаговолит ли его величество сообщить мне, о чем идет речь?  -
А это уже Хасами говорит. Опытным слухом  Югита  уловил,  что  звук  его
ненавистного голоса идет как бы  сверху  вниз,  уходит  в  пол.  Значит,
говорит он, кланяясь.  Похоже,  его  величество,  пытаясь  расплющить  в
лепешку своего мага, расшибся и сам - а значит,  на  какое-то  время  он
безопасен. Не стал бы Хасами спину гнуть перед королем, если бы тот  был
в состоянии еще хоть что-нибудь кинуть.
   - О чем? - заорал король. - О том докладе, который я сегодня получил!
Почему ублюдок казненного изгнанника Отимэ еще жив? Почему я до сих  пор
об этом не знал? Почему о нем мне сообщают мои люди, а не ты, дармоед?
   - Потому что я не хотел волновать ваше величество попусту, - смиренно
ответил Хасами. - На сей раз я сам намерен заняться этим мальчишкой.
   - Сам! - передразнил король. - Много от тебя толку, когда ты  сам  за
дело берешься!
   Из-за  двери  послышался  грузный  шлепок  и  тоненький  визг.  Югита
ухмыльнулся. Переоценил Хасами королевское опьянение. Давно уже  Сакуран
не утрачивает по пьяному делу ни связности речи, ни былой подвижности  -
только память и остатки совести. Зря Хасами прошел в такой  близости  от
пьяного короля.
   - Сам ты уже натворил дел, - продолжал король. - Сам ты мне  сообщил,
что Отимэ представляет для меня опасность, и я его изгнал - что ж ты сам
не доглядел, что в ссылке он окажется еще опасней?
   - Я ведь докладывал вашему величеству, что опасен не сам Отимэ, а его
дети, если они у него родятся, - сдержанно ответствовал Хасами. - Кто  ж
мог знать, что  в  ссылке-то  он  и  женится?  За  опального  не  всякая
пойдет...
   Что верно, то верно, подумал Югита.  Покойная  жена  покойного  Отимэ
была женщиной незаурядного мужества. Иначе  побоялась  бы  связать  свою
судьбу с изгнанником.
   - И разве не я советовал вашему величеству, как только сведал, что  у
Отимэ есть сын, покончить со всей их  семейкой  разом?  Дурную  траву  с
корнем вон... И ведь не я упустил мальчишку,  ваше  величество,  а  ваши
люди. Те самые, что теперь имеют наглость винить  меня  в  небрежении  и
доносить на меня.
   - С ними потом разберемся, -  хмыкнул  король,  и  Югита  затрепетал,
представив себе воочию, чем обернется для этих  людей  долгая  и  верная
служба.
   - А где сейчас мальчишка? - как бы невзначай поинтересовался Хасами.
   - Я только знаю, где он был тогда, - огрызнулся король.  -  Знаю  кто
помог ему скрыться. И только.
   - Так ведь и этого довольно, - заметил Хасами. - Дайте мне  только  в
руки человека, который хоть раз виделся с мальчишкой, и я  смогу  учуять
его след. Даже если на допросе этот человек ничего не  скажет.  Конечно,
лучше, чтобы сказал... взять магический след - дело долгое и  хлопотное.
Но на крайний случай я и так обойдусь.
   Югита так сильно сжал кулаки,  что  кровь  едва  не  брызнула  из-под
ногтей. Он и так был готов на многое, лишь бы насолить Хасами. Даже если
бы речь шла о человеке и вовсе ему не знакомом. Но Югита  многое  слышал
от слуг о веселом улыбчивом Отимэ, отправленном в ссылку еще до рождения
Югиты. Отимэ был начальником дворцового караула и оставил по себе добрую
память.  Эта  память  была  Югите  очень  дорога.  Она  не  давала   ему
окончательно извериться в  людях  и  утратить  остатки  мужества.  Когда
принц, бывало,  плакал  втихомолку  под  жестким  парчовым  одеялом,  он
повторял себе россказни слуг и стражников, не забывших еще то  времечко,
когда караулом командовал молодой красавец Отимэ. И мальчик Югита упрямо
твердил себе: раз такие люди даже при дворе случаются, значит, на  свете
их и вовсе не мало. И когда-нибудь рядом с ним будут именно такие  люди.
Для человека, который помог скрыться сыну  ссыльного  Отимэ,  Югита  был
готов не просто на многое - на  все.  Он  бы  жизнью  рискнул,  лишь  бы
предупредить беднягу, что на него объявлена охота. Вот только имя  этого
храбреца не назвали ни король, ни Хасами. И узнать это имя Югита уже  не
успеет. Таких дел  ни  его  величество,  ни  Хасами  в  долгий  ящик  не
откладывают. Можно биться об заклад, что прямо сейчас Хасами  составляет
указ. Еще через минуту король его подпишет. А еще через  пару  мгновений
запечатанный пакет с указом будет вручен кому следует. Охота началась.
 
*** 
 
   - А что нам толку говорить? - возразил Китанай. -  Вы  ведь,  мастер,
все едино нам не верите.
   Мастер-наставник Хэйтан даже не усмехнулся в ответ на его слова.  Это
ведь он нарочно упирается, вид  только  делает,  будто  ни  словечка  не
скажет, а у самого губы так и трясутся - вот-вот  слово  сронят  раньше,
чем голова подумает. Полагает, болван этакий, что если впрямую  сказать,
так мастер то ли станет слушать, то ли  нет.  А  вот  если  раззадорить,
растравить любопытство, заставить себя упрашивать, то уж тайне, взятой с
бою, мастер поверит непременно. Как ему только  в  голову  взбрело,  что
мастер-наставник попадется на такую немудреную приманку? Ну не  наглость
ли - пытаться обмануть своего мастера, не умея и соврать толком? Если бы
Китанай и впрямь случайно обмолвился о том, что хочет утаить,  не  стоял
бы сейчас, как за пятки к  полу  приколоченный.  Давно  бы  уже  сказал:
"Дозвольте идти, мастер". Еще и теперь сообразить не поздно. Поклониться
мастеру, испросить прошения за дерзость - и за дверь. Глядишь, и поверил
бы Хэйтан, заинтересовался бы... Нет, стоит как стоял и ответа  ждет  на
выходку свою дурацкую. Так мастера глазами и ест, даже не смигнет.
   Хэйтан молча взирал на Китаная. Красивый парень, спору нет.  Высокий,
ладный. Губы улыбчивые, глаза ласковые, с  поволокой.  Блудливые,  одним
словом, глаза. Повадливые. Такому незачем  прокрадываться  во  вражеский
стан, рискуя жизнью. Незачем  ему  и  караул  снимать  и  военный  совет
подслушивать.  Такому  любая  женщина  любую  тайну  сама   поверит.   И
упрашивать ее не придется - сама, своей охотой все поведает,  да  еще  и
умолять станет, чтоб выслушал. Китанай уже не раз и не два добывал таким
образом ценные сведения. Вот и привык ломаться, чтоб  разлюбезных  своих
заинтриговать покрепче. Надо будет  парня  в  каком-нибудь  другом  деле
испробовать. Не то истаскается по служанкам  да  придворным  красавицам,
изблудится  совсем,  мастерство  подрастеряет.  Если   разведчик   умеет
обмануть женщину, но не мужчину, жизнь его  недорого  стоит.  А  Китанай
куда как к этому близок. Он уже пытается хитрить на  привычный  лад,  не
дав себе труда подумать, а проймут ли эти  хитрости  намеченную  жертву.
Надо ему дело менять... а то и вовсе на время от всякой работы отрешить.
Иначе добром его оплошки не кончатся.
   - Иди, Китанай, - промолвил наконец Хэйтан. - Я и так  вижу,  что  ты
наладился мне очередную байку скормить.
   - Никакую не байку, - запротестовал Китанай. - Это все знают,  только
вам сказать боятся.
   - Ну, если все знают  и  никто  не  проговорился  даже  ненароком,  -
скучающим голосом произнес Хэйтан, - то никакая это не тайна. Что-нибудь
важное уж непременно бы сболтнули. Одно из двух: либо я твой секрет  уже
знаю, либо он  и  вовсе  пустяковый.  Так  что  ступай  прочь,  Китанай.
Дозволяю.
   Если Китанай воображал по молодости лет, что ведет  тонкую  игру,  то
Хэйтан даже и не старался оплести ученика особо хитроумным образом.  Все
его подначки были на виду, он дразнил Китаная, провоцировал его примерно
на тот же манер, что и сам Китанай - его. Хэйтан был почти  уверен,  что
Китанай учует подначку. Может, и  обидится  в  душе,  что  его  пытаются
провести за нос таким  нехитрым  приемом,  словно  он  не  воин  второго
Посвящения, а новичок первоучебный. Однако Китанай в  запале  ничего  не
почуял. Да, от работы его надо отлучить, и немедля. Не  то  натворит  он
дел...
   - Не гоните меня, мастер. -  Раззадоренный  должным  образом  Китанай
даже притворство отбросил. - Если я сейчас не скажу, потом ни у  кого  и
подавно смелости недостанет.
   А, вот мы и добрались до сути. Не проговорился ты ненароком, Китанай.
Ты сказал то, что и собирался. И не сам ты затеял голову  мне  морочить.
Тебя прислали.
   - Ну что ж, выкладывай, покуда я не передумал, - поморщился Хэйтан.
   На душе у Хэйтана было скверно. Он уже знал, о ком заговорит Китанай.
Сам ли этот юнец вызвался пойти к мастеру с доносом, жребий ли ему такой
выпал, или его избрали после долгих препирательств...  какое  это  имеет
значение. Любые неполадки с любым из обычных учеников давно дошли бы  до
сведения мастера. Но если несколько человек вместо того, чтобы прийти  к
Наставнику со своими сомнениями, стряпают донос и тем или  иным  образом
выбирают доносчика... речь могла идти только об одном ученике.  О  любом
другом Китанай все бы давно выложил, не  чинясь.  Ишь,  как  он  мнется.
Прикидывает, с чего бы половчей начать.
   - Так что  же  на  сей  раз  натворил  Хэсситай?  -  скучающим  тоном
поинтересовался Хэйтан.
   Китанай вытаращил глаза.
   - С наветом на кого другого ты бы  так  не  осторожничал,  -  пояснил
Хэйтан.
   - Это не навет! - возразил Китанай. -  Это  чистая  правда.  Хэсситай
каждый день ходит на сторону. Давно уже.
   Нет, положительно, и Китаная, и  всех  прочих  его  сотаинников  надо
приструнить, не откладывая.  Уж  если  собрались  наушничать,  так  хоть
измыслили бы что-то путное!
   - Давно, говоришь? - язвительно переспросил Хэйтан. - Так  что  ж  вы
мне об этом только теперь говорите?
   - А мы хотели сведать сначала, куда он ходит, - ответил Китанай.
   - И куда же?
   - Не знаю, - тихо произнес Китанай, опустив голову. - Никто так и  не
уследил.
   Лицо его передернулось такой злобой, что Хэйтан внезапно усомнился  -
а так уж ли лжив очередной навет? Китанай, как и прочие его  сотаинники,
ненавидит Хэсситая так давно, что уже свыкся со  своей  ненавистью.  Она
перестала быть чувством, сделавшись привычкой. И вдруг новый, совершенно
неожиданный взрыв ярости... должна же тому быть какая-то  причина.  Если
же Хэсситай и впрямь неоднократно ускользал из-под  бдительного  надзора
своих одногодков-сотаинников... да, тут в пору  взбеситься.  Опять  этот
несносный Хэсситай  оказался  хитрее,  сильнее,  сообразительней.  Снова
доказал,  что  по  праву  может  именоваться  любимым  учеником  мастера
Хэйтана. Шею бы ему свернуть, этому любимчику, вот что!
   - Иди, - сухо велел Хэйтан.
   - Да... но Хэсситай как же?
   - Иди,  -  совершенно  ровным  голосом  повторил  Хэйтан,  и  Китанай
опрометью вылетел за дверь.
   Хэйтан подошел к окну. Не стоит посылать Китаная за тем, на  кого  он
донес. Если только в доносе есть хоть тень правды, Хэсситай мигом  учует
неладное. А если Хэсситай ни в чем не повинен, тем  более  -  все  равно
ведь почует, что Китанай затеял против него какую-то игру.  А  уж  когда
прознает, какую... конечно, поделом будет  незадачливому  доносчику,  да
ведь он еще для дела  нужен.  Хотя  препятствовать  Хэсситаю  Хэйтан  не
станет. Срам какой - на сотаинника доносить. Даже если он и в самом деле
виновен. За мелкий проступок он перед мастером не ответчик, а  серьезную
вину сотаинники должны разбирать своим судом - или  кишка  у  них  тонка
призвать Хэсситая к ответу?
   Ладно, с этими поганцами после разберемся. Сперва нужно  с  Хэсситаем
управиться. Высмотреть  какого-нибудь  мальчишку  из  безымянных  еще  и
велеть ему кликнуть Хэсситая к Наставнику.
   Однако искать гонца не пришлось.  Вот  он,  Хэсситай,  тут  как  тут.
Xэйтан открыл было рот - позвать ученика, - но тут же передумал.  Нельзя
прерывать Пляску. Да и невозможно.
   Есть три степени овладения воинским искусством. Новичок, загоняя себя
до седьмого пота, осыпает воздух бессмысленными ударами, и нет в них  ни
пустоты, ни наполненности - одна только жажда измолотить  невидимку.  На
смену этой пустопорожней суете приходит строгая изысканность  подлинного
воинского канона. Не всякому дано пройти путь  от  потного  ученического
дерганья до точного исполнения канона - одно  отстоит  от  другого,  как
погреб от крыши. Но от канона до Пляски - как  от  крыши  до  звезд.  Не
всякий отважится на прыжок с крыши  -  и  почти  любой,  кто  осмелится,
рухнет с высоты и разобьется. Хэсситай был одним  из  немногих,  кто  не
разбился. Хэйтан наблюдал за его Пляской, забыв  обо  всем.  Не  всякому
мастеру удается вырастить хоть одного ученика, способного Плясать. И  уж
тем более Плясать так часто. Пляска,  великое  единение  воина  с  самим
собой и с мирозданием. Счастлив  тот  воин,  который  смог  увидеть  это
нечеловеческое совершенство. Ибо Пляшущий - не только  человек,  но  еще
и... что? Хэйтан не знал ответа на этот вопрос. Он был воином, мастером,
наставником, кем угодно... но Плясать он не  умел.  Не  пришло  еще  его
время. Обычно Пляшут в более преклонных летах... тем более  удивительно,
что юнец Хэсситай способен плясать - в его-то годы... когда угодно,  где
угодно, сколько угодно.
   Между тем Хэсситай окончил Пляску. Хэйтан дождался, пока он  совершит
поклон, и немедленно окликнул его.
   - Хэсситай, поди сюда, - произнес он и тут же отошел от окна. Незачем
ему смотреть, что именно сделает Хэсситай перед тем, как прийти на  зов.
То же, что и всегда, закончив Пляску. Он сдвинет мышцы груди. И котенок,
изображенный слева, соприкоснется мордочкой с миской, украшающей  правую
сторону груди. Хэсситай после Пляски всегда "поил котенка".
   Каждый раз, когда Хэйтан наблюдал, как его ученик "поит котенка", ему
хотелось залепить парню такую оплеуху, чтоб три дня  в  голове  звенело.
Неужели Хэсситай не понимал,  на  что  нарывается,  когда  избрал  своим
боевым символом этого котенка? И  ведь  как  настаивал!  Даже  от  услуг
татуировщика отказался: не подменили бы рисунок каким-нибудь другим! Сам
же перед зеркалом и накалывал себе котенка собственноручно, глядя шалыми
глазами на собственное отражение. Неужто и вправду не тигр,  не  дракон,
не журавль, не медведь, не какой иной зверь, а котеночек этот  треклятый
снизошел к Хэсситаю во время Посвящения?
   Дверь открылась. Хэсситай вошел,  ступая  спокойно  и  уверенно,  как
человек, не знающий за собой ни малейшей провинности.  Хэйтан  устыдился
собственных  подозрений.  Ему  захотелось  отослать  Хэсситая,  даже  не
расспрашивая. Донос Китаная  в  эту  минуту  казался  мастеру-наставнику
немыслимым бредом.
   - Звали, мастер? - спросил Хэсситай, отдав поклон.
   Хэйтан уже совсем было сказал: "Ступай,  я  передумал"...  но  нет  с
Хэсситаем это не пройдет.