меялся и смеялся  -  и  над
своей прежней жизнью, так бездарно растраченной, и  над  своим  недавним
непониманием - подумать только, ведь он считал, что это Вайоку ничего не
понимает!
   А вслед за освобождением пришла сила - сила его магии. Не  успел  еще
отзвучать хохот Кэссина, как его единение с собственной магической силой
завершилось. И Кэссин, едва отдышавшись, вновь захохотал: как же он  мог
не видеть, не замечать, не понимать, что она всегда была с ним! Так  вот
где его место средоточия -  на  окраине  Ремесленки,  в  жилище  старого
чудака лекаря, в ветхом домике со  скрипучими  половицами!  Вот  как  он
обрел свою магию - накрывая на  стол,  пропалывая  огород  и  бесконечно
сортируя целебные травки. Ну не смешно ли?
   Кенет оказался прав: до обретения магии Кэссину  было  рукой  подать,
только вот сам он этого не знал.
   А Кенет, к слову сказать, был таким же чудом  простосердечия,  как  и
старенький лекарь, - достаточно вспомнить, как он вел себя в  темнице  у
Гобэя и  что  говорил.  Но  для  окончательного  исцеления  Кэссина  его
естественность была слишком близка  и  постоянно  доступна.  К  тому  же
Кенет, хоть и маг, приходился Кэссину сверстником, а потому  его  пример
не произвел должного впечатления.
   Вспомнив Кенета, Кэссин вспомнил заодно и о его  прощальном  подарке.
Обняв от избытка чувств старичка Вайоку, Кэссин усадил его на  лавку,  а
сам подбежал к подвесной полке, приподнялся на  цыпочки  и  снял  с  нее
почти позабытую им шкатулку.
   Ему не пришлось долго  гадать,  сумеет  ли  он  на  сей  раз  открыть
шкатулку и как это сделать. Шкатулка отворилась сама, словно только того
и ждала, когда же Кэссин соблаговолит о ней вспомнить.
   Кэссин нетерпеливо откинул крышку да так  и  замер.  Потом  рука  его
благоговейно  коснулась  лежащей  в  шкатулке  рукояти  меча,  помедлила
немного - и сомкнулась вокруг нее крепко-накрепко.

Глоссарий

   Арго  воровское  -  в  родных   краях   Кэссина   отличается   редким
своеобразием. Это язык поэзии со всеми ее метафорами и  гиперболами,  со
всеми  аллегориями,  иносказаниями  и  прочими  хитростями  поэтического
ремесла -  разумеется,  приобретающими  в  устах  вора  совершенно  иное
значение. Пример подобного переосмысления (любование луной) приводится в
тексте.  В  силу  необходимости  переговариваться   иносказательно   при
посторонних все воры - поэты выше среднего  уровня.  Человек,  абсолютно
неспособный к стихосложению, едва ли может стать членом воровской  шайки
- и в любом случае никогда не займет в ней сколько-нибудь  значительного
положения. Представители органов правопорядка, разумеется, владеют  этим
странным языком хотя бы настолько, чтобы понять, о  чем  идет  речь,  но
пользы им это приносит немного, ибо при толковании стихотворного  текста
иной раз возможны самые дикие совпадения. Известен случай,  когда  сыщик
арестовал придворного поэта, ибо его ода -  неведомо  для  сочинителя  -
содержала подробный план ограбления  королевской  сокровищницы.  Легенда
гласит, что, когда поэта отпустили и принесли соответствующие извинения,
разъяснив  ему  его  собственный   текст,   разъяренный   несправедливым
подозрением стихотворец забрался в казну - взять  он  оттуда  ничего  не
взял,  но  расписал  все  стены   сокровищницы   стихами   непристойного
содержания, да так, что смыть или закрасить их не удалось (вероятно,  он
прибег к помощи мага).

   Брат по хлебу -  обращение,  принятое  в  Лихогорье  по  отношению  к
принятым в клан гостям. Если горцы решили не выставлять гостя за  порог,
а предоставить ему кров, ему предлагают хлеб родства  -  особым  образом
приготовленную лепешку.  Половину  ее  гость  оставляет  себе,  половину
предлагает одному из членов клана. После того, как оба вкусили от  хлеба
родства, гость  считается  родичем  по  хлебу.  Считается  вежливым  при
разламывании оставлять себе меньшую половину.  В  зависимости  от  того,
кому предложено разделить хлеб - сверстнику, старшему  или  младшему,  -
гость нарекается братом, сыном или отцом по  хлебу.  Впрочем,  последнее
случается крайне редко, ибо подобный выбор свидетельствует  о  том,  что
гость ставит себя выше хозяев. Кенет предложил хлеб родства  старшему  и
таким образом нарек себя сыном по хлебу (см. события, описанные в романе
"Деревянный Меч".). Но обращаясь к Бантику как к брату по  хлебу,  Кенет
абсолютно  прав:  ведь   Бантик,   лишившийся   всей   своей   родни   и
переселившийся на равнину, в известном смысле такой же  гость  в  Горах,
как и он сам.

   Вещий сон - в жизни обитателей Лихогорья играет весьма  важную  роль.
Вещие сны ниспосланы  самими  Горами.  Не  всегда  человек  в  состоянии
вспомнить и самостоятельно истолковать свой  сон.  В  таких  случаях  на
помощь приходят кузнецы. (О роли кузнецов в иерархии Лихогорских  кланов
также см. "Деревянный Меч".) Вспоминающий свой сон должен  выпить  отвар
из особых трав, проясняющий его память. Секретом снадобья владеют только
кузнецы; они же толкуют рассказанный им сомнительный сон.

   "Встреча в облаках" - стратегическая игра высокой степени  сложности.
Первоначально игрой не являлась: происхождение свое "Встреча в  облаках"
ведет  от  магического  ритуала,  требующего  участия   четырех   магов.
Впоследствии   утратила   всякое   магическое    значение.    (Некоторые
подробности, касающиеся этой игры, более детально были изложены в романе
"Деревянный Меч".)

   Гадание - Принято считать, что  индивидуальную  судьбу  человека  при
помощи  гадания,  равно  как  и  любым   другим   способом,   определить
невозможно: она слишком подвержена  изменениям  под  влиянием  таких  же
индивидуальных судеб других людей. Гадать принято на сочетание судеб, на
их взаимовлияние. Тезки или люди, имеющие хотя бы один общий слог (знак)
в их именах, гадают по именам. Процесс такого гадания  описан  в  тексте
достаточно подробно. Люди, чьи имена знаком  судьбы  никак  не  связаны,
гадают по знакам дня и часа встречи (не рождения!). Гадание производится
аналогичным образом, только символический цвет определяется для гадающих
на знак встречи, а не на слог имени. По знакам дня и  часа  рождения  не
гадают никогда: знак дня и часа рождения связаны только с индивидуальной
судьбой самого  человека  -  той  самой,  определить  которую  считается
невозможным.

   Китобои - очень опасная банда. Названием своим, по всей  вероятности,
она обязана тому факту, что состоит она по большей части не  из  местных
жителей, а из потомков морских пиратов, решивших осесть на суше. Китобои
брезгуют "мелочевкой" вроде карманных или квартирных краж.  Их  операции
отличаются крупным размахом - нападение на караваны с золотом (реже -  с
самоцветами), дерзкие налеты и крупные  взломы.  В  отличие  от  обычных
воров эти бандиты вовсю пользуются оружием и  оставляют  за  собой  горы
трупов,  за  что  и   пользуются   заслуженной   нелюбовью   не   только
законопослушного населения, но и воровского мира. Если бы  не  поддержка
собственного мага, китобои были  бы  давно  пойманы  и  уничтожены,  ибо
местные жители - даже и  те,  которые  охотно  укроют  беглого  вора  от
карающей длани правосудия, - китобоев ненавидят и были  бы  только  рады
выдать их властям, а то и лично участвовать в поимке.

   Массаона. Весьма высокое воинское звание. Его обладатель носит хайю с
черной каймой по вороту и подолу и меч с рукоятью священного для  воинов
синего цвета. Помимо обычных обязанностей военачальника, массаона  имеет
также и иные. Он обязан не просто строго следить за исполнением  устава,
но  и  не  допускать  ни  малейшего  нарушения  заветов  воинской  чести
вверенными ему  воинами.  Собственно,  само  слово  "массаона"  означает
"хранитель воинской чести".

   Медленный  крест  -  особая  техника  вышивания.  Напоминает  обычное
вышивание крестиком, но игла при этом  захватывает  не  несколько  нитей
основы в высоту и ширину, а  только  одно  перекрестие  утка  и  основы.
Маленьких крестиков в вышивке столько, сколько раз перекрещиваются  нити
на вышиваемой ткани. Таким  образом  удается  получить  изумительную  по
красоте и точности передачи деталей вышивку, но скорость  ее  выполнения
крайне низкая, откуда и название - "медленный крест".

   Морион  -  черный  хрусталь.  В  империи  считается   весьма   ценным
самоцветом, но в ювелирном деле не используется: хотя морион в  качестве
амулета и обладает кое-какими благими свойствами, но он  слишком  сильно
связан с потусторонним миром, чтобы ради столь малого  блага  кто-нибудь
осмелился надеть украшение с морионом - тем более что его  положительные
характеристики неспецифичны, и для достижения тех же целей более разумно
применить любой  другой  камень  со  сходными  свойствами,  но  без  его
недостатков. Используется в основном черными магами. Применяется так же,
как и шерл (см.).

   Орлец розовый -  родонит,  рубиновый  шпат.  Самоцвет  исключительной
красоты. Основной его цвет -  розовый,  вишневый,  малиновый.  По  этому
розово-красному фону тянутся дендриты и прожилки коричневого или черного
цвета, зачастую образующие восхитительный  пейзажный  узор.  Однако  чем
больше этих черных прожилок, тем больше пористость  камня.  Используется
почти исключительно для отделки  внутренних  помещений,  ибо  родонит  -
камень нестойкий: при повышенной влажности под ярким солнцем орлец может
всего за  несколько  месяцев  полностью  покрыться  пленками  соединений
марганца и утратить всякую ценность. В описанном в романе  климате  дом,
облицованный родонитом  снаружи,  попросту  невозможен.  Именно  поэтому
Кэссин и не видел таких домов. Любой более опытный человек на его  месте
насторожился  бы:  орлец,  использованный  при  строительстве   подобным
образом да еще в таком количестве, не может быть настоящим.

   Хайю - воинское одеяние. Состоит из  собственно  хайю  -  просторного
синего кафтана длиной до колен или чуть ниже - и  черного  пояса  особой
формы с именными знаками воина и его учителя. Полевые агенты носят пояса
без именных знаков. Праздничный хайю - черного цвета. Узорная кайма  или
неширокая полоска вышивки по вороту и/или подолу хайю уставом дозволена.
Ношение  хайю  -  исключительное  право  воинов.  Даже   вельможам,   не
являющимся  воинами,  дозволяется  надевать  либо  синие  одежды  любого
другого покроя, либо кафтаны в стиле  хайю,  но  любого  другого  цвета.
Дворцовая стража во время  несения  караульной  службы  всегда  одета  в
черные праздничные хайю.

   Шелк паутинный - продукт  деятельности  паутинных  желез  шелковичных
пауков,  окультуренных  наподобие  тутового  шелкопряда.  В  отличие  от
шелкопряда пауки не утратили вторично  способность  к  передвижению.  Во
время прядения пауков пересаживают  на  специальную  рамку,  пропитанную
особой привадой, после чего паук производит  паутину,  не  испытывая  ни
малейшего  желания  покинуть   рамку.   Таким   образом,   необходимости
разматывать нить  -  в  отличие  опять-таки  от  нити  шелкопряда  -  не
возникает. Нет также и необходимости лишать паука  жизни,  чтобы  добыть
нить, что в свою очередь существенно уменьшает трудности их  разведения.
Паутинный шелк намного прочнее обычного. Крашению он  поддается  так  же
хорошо, как и простой шелк, но в своем естественном виде  он  отличается
настолько красивым нежно-золотистым переливчатым цветом, что  окрашивают
паутинный шелк крайне редко.

   Шерл  -  черный  турмалин.  Не  считается  в  империи  особо   ценным
самоцветом. С ювелирной точки зрения относится к  категории  поделочных.
Для изготовления ювелирных изделий не применяется по  тем  же  причинам,
что и морион. Используется для так называемого "черного  ясновидения"  и
"черного дальновидения". Для белых магов оба  эти  камня  бесполезны,  а
иногда и опасны.



    Элеонора РАТКЕВИЧ 
    ДЕРЕВЯННЫЙ МЕЧ III 
    МЕЧ БЕЗ РУКОЯТИ 
 
    OCR&Spellcheck Alonzo 
 
 
 
 
 
ONLINE БИБЛИОТЕКА 
 
 
http://www.bestlibrary.ru 
 
Пролог 
 
   - Боги, - обреченно вздохнул Кенет, - зачем вы создали человека таким
глупым?
   - В чем дело? -  Аритэйни  оторвала  взгляд  от  своего  отражения  в
маленьком бронзовом зеркальце с наплавленным на него стеклом.  Зеркальце
было заморской новинкой. Кенет привез его жене из  недавней  поездки,  и
стоило оно недешево - но, по мнению Кенета, ни  одно  зеркало  не  может
быть слишком хорошим или дорогим для  Аритэйни.  Лицо,  которое  зеркало
сподобилось  отражать,  заведомо  прекрасней  любых  самых   дорогих   и
затейливых зеркал. Вот и сейчас на Аритэйни любо-дорого  посмотреть.  Не
то что на него...
   - Боги создали человека, -  досадливо  сообщил  Кенет,  -  а  человек
создал церемониал. Очень глупая выдумка.
   - И чисто человеческая, - усмехнулась Аритэйни.  -  Мне  как  дракону
трудно ее понять.
   - Мне как человеку тоже, - фыркнул Кенет. - Нам через  полчаса  нужно
занять свои места, а я до сих пор не знаю, как мне одеться -  как  воину
или как магу?
   Маги  редко  бывают  воинами,  а  воины  почитай  что  и  никогда  не
становятся магами. Кенет был единственным в своем роде исключением  -  и
всякий  раз  перед  любым  торжественным  событием  ломал  себе  голову,
мучительно пытаясь сообразить, что же ему надеть,  дабы  не  вступить  в
противоречие со всемогущим этикетом: плащ мага или синий воинский кафтан
хайю?
   - Оденься как отец, - после недолгого раздумья посоветовала Аритэйни.
   - Ни за что! - искренне ужаснулся Кенет. - Какой  же  из  меня  отец,
если сынок меня мало не вдвое старше!
   Действительно, положение Кенета  можно  было  почесть  двусмысленным.
Обычай требовал, чтобы  жениха  к  брачному  ложу  сопровождал  отец,  а
невесту - мать... а в их отсутствие -  сват  или  сваха.  Даже  Аритэйни
забавно  смотрелась  на  месте  матери:  на  вид  они  с  невестой  были
ровесницами. Что уж тут говорить о Кенете: жениху - своему наставнику  в
нелегком воинском искусстве - он годился если  и  не  в  сыновья,  то  в
младшие братья, но никак уж не в отцы.
   - И зачем только я их сосватал? - возопил Кенет.
   - Чтобы они жили долго и счастливо, - хладнокровно заметила Аритэйни.
- Надеюсь, у них получится.
   - Наверняка получится, - невольно улыбнулся Кенет.
   - До сих пор не понимаю, что Тайин в нем нашла, - вздохнула Аритэйни.
   - Она говорит, что он самый добрый на свете, - ухмыльнулся Кенет. - И
это чистая правда.
   - Кто добрый - Аканэ? - удивилась Аритэйни.
   - Поверь мне на  слово,  -  заверил  ее  Кенет.  -  Мне  куда  больше
интересно, что Аканэ в ней нашел? Тайин, конечно, добрая девочка, нам ли
с тобой не знать, но...
   - Аканэ мне говорил, - ехидно ответила Аритэйни, -  что  Тайин  самая
умная в мире.
   - Тайин? - слегка удивился Кенет. - Хотя... если она  сумела  понять,
что Аканэ добрый... да, бесспорно. Он прав... ради всех Богов, Аритэйни,
- да придумай же, что мне на себя напялить!
   Когда Кенет занял свое место в свадебной процессии - по  правую  руку
от жениха, - даже самые строгие  ревнители  этикета  могли  вздохнуть  с
облегчением. Сочетать несоединимое Кенету  удалось.  Он  был  облачен  в
воинский кафтан хайю, только не синий, а черный,  праздничный,  и  талию
его вместо положенного по уставу пояса стягивал широкий, как  полотенце,
разноцветный пояс свата... да вместо  праздничной  накидки,  опять-таки,
предписанной строгим воинским уставом, пристегнут - именно пристегнут, а
не наброшен на плечи - белый плащ мага. По мнению Кенета,  он  по  части
внешнего вида вполне мог бы заткнуть за свой  широкий  пояс  всех  пугал
огородных от Сада Мостов до Казна, но мнения  его  никто  не  спрашивал.
Зато этикет соблюден вполне, вот даже и Юкенна, придирчиво оглядев наряд
Кенета, подмигнул ему с деланно-сочувственным одобрением. Эх, вот у кого
Кенету стоило спросить, как и во что  облачиться,  -  у  его  высочества
принца Юкенны,  профессионального  дипломата,  полномочного  посла  Сада
Мостов в Дальнем и Срединном Загорье! Тот настолько привык одеваться  не
как душа просит, а как полагается, что ни на мгновение не затруднился бы
дать  приятелю  столь  необходимый  совет.   А   то   еще   можно   было
посоветоваться с Акейро: наследник престола поневоле должен знать толк в
требованиях церемониала.
   Когда жениха и невесту усадили возле свадебного  полотна  и  Кенет  с
Аритэйни подали молодым чарки с вином, самое  тяжелое  осталось  позади.
Можно было не стоять навытяжку, мучительно повторяя себе  мысленно  все,
что обязаны сделать названые отец и мать. Можно украдкой испустить вздох
облегчения. И  пот  со  лба  утереть.  И  на  сияющие  лица  новобрачных
полюбоваться. И на гостей  свадебных.  На  физиономию  своего  побратима
Акейро, такую нестерпимо довольную, словно это  он  женится.  На  принца
Юкенну, которому для полноты радости на свадьбе близкого друга недостает
только своих друзей из Загорья - но они прибудут лишь завтра, на  второй
день свадебных торжеств.
   По счастью, только завтра прибудет из Казна  и  отец  невесты.  Кенет
грустно улыбнулся, вспомнив, как  именно  состоялось  его  знакомство  с
отцом Тайин. А заодно - чего ему  стоило  явиться  сватом  к  надменному
старому вельможе, который  больше  всего  на  свете  ненавидел  сословие
воинов. Не повезло ему, бедняге, - сначала сын в воины подался, а  потом
любимая дочь, свет очей и радость сердца,  влюбилась  в  воина.  Никому,
кроме Кенета, не удалось бы сосватать  Тайин  за  Аканэ...  а  теперь  в
награду  за  мучительные  переговоры  с  ополоумевшим   от   высокомерия
неуступчивым  стариком  Кенету  приходится  маяться,  вырядившись,   как
попугай... ну нет на свете справедливости! Одна надежда, что брат Тайин,
Наоки, сопровождающий  посольство  из  Загорья,  успеет  прибыть  завтра
раньше, нежели припожалует его вельможный отец.
   Однако на свадьбе недоставало еще одного гостя - что выяснилось, лишь
когда он прибыл.
   Едва только успели убрать чарки и  полотно,  едва  только  Акейро  на
правах самой властительной особы  из  всех  присутствующих  провозгласил
Аканэ и Тайин мужем и  женой,  как  толпа  свадебных  гостей  раздалась,
пропуская вперед высокого загорелого  человека  в  пропыленном  дорожном
кафтане. На  лбу  незнакомца  красовалась  новенькая  повязка,  расшитая
пестрыми шариками, какую  носят  бродячие  комедианты  -  киэн.  За  ним
следовал другой киэн, помоложе годами и получше одетый.
   Едва завидев  старшего  киэн,  Аканэ  вскочил;  глаза  его  полыхнули
радостью почти нестерпимой.
   - Шутов звали? - осведомился старший, озорно пришурясь.
   - Хэсситай! - воскликнул Аканэ, бросаясь к  нежданному  гостю.  Имени
этого из уст Аканэ Кенет не слышал ни разу. Однако, судя  по  тому,  что
лицо Тайин озарилось почти такой же радостью, как и лицо ее мужа,  вновь
прибывший был очень дорог сердцу Аканэ - и Тайин  в  отличие  от  Кенета
знала почему.
   Чинная строгость неспешного  свадебного  ритуала  исчезла  бесследно.
Аканэ, сияя, как мальчишка, к которому прибыл, на зависть всем соседским
сорванцам, его дядюшка-моряк, знакомил Хэсситая и его ученика Байхина со
всеми своими друзьями. Когда черед  дошел  до  Кенета,  взгляд  Хэсситая
задержался на его потертых черных ножнах с серебряным узором.
   - Не откажи в любезности, -  попросил  Хэсситай,  и  Кенет  прекрасно
понял его просьбу. Не раз и не два его  просили  показать,  что  за  меч
скрывается в столь великолепном вместилище. Он  выдвинул  наполовину  из
ножен свой деревянный меч - не столько, впрочем, меч, по совести говоря,
сколько магический посох, - помедлил немного и снова вернул меч в ножны.
   - Так вот кому ты передал мой ученический меч, - обернулся Хэсситай к
Аканэ. - Что ж, одобряю.
   Кенет похолодел. Вот и наступил тот миг, которого  он  всегда  втайне
опасался. До сих пор Аканэ каким-то непостижимым образом не замечал, что
ученик его машет его же собственным  ученическим  мечом...  не  замечал,