очешь что-то с помощью магии сделать?  -  риторически  вопросил
Юкенна.
   Кенет молча кивнул,  сосредоточенно  оглядывая  то  одно,  то  другое
дерево испытующим взглядом.
   -  Люблю  смотреть,  как  маги  работают,  -   признался   Юкенна   с
мечтательным вздохом.
   - Маги, - фыркнул Кенет. - Да я чаще магию применял,  когда  учеником
был.
   - А это всегда так, - ухмыльнулся Юкенна. -  Когда  я  только  учился
владеть мечом и боевым цепом, я с ними повсюду  таскался.  Разве  только
под подушку перед сном не клал. А уж размахивал  ими  по  поводу  и  без
повода… вспомнить страшно. И все мне, понимаешь, казалось, что  иначе  и
быть не может. А вот когда выучился… на самом-то  деле  обнажать  оружие
приходится ой как нечасто. Чем выше  мастерство,  тем  лучше  понимаешь,
когда можно без него обойтись. Помнишь ведь пословицу: "Меч новичка  раз
в году видит ножны, меч великого воина раз в году видит солнечный свет".
   - Похоже на правду, - признал Кенет. - А все-таки странно. С тех  пор
как Акейро попросил тебя найти, я очень редко пользовался магией… и  все
равно один раз оказался лишним.
   - Это который? - заинтересовался Юкенна.
   - А когда я на постоялом дворе пытался определить,  не  отравлена  ли
еда, - нехотя ответил Кенет. - И все равно угодил в ловушку. А заодно  и
выдал себя с головой. Это я ведь поначалу думал, что Гобэй меня заметил,
когда я границу пересек. Ничего подобного. Я ведь за  этот  шаг  столько
текучей воды перемахнул…
   - А при чем здесь вода? - немного обалдел Юкенна.
   - А при том, что стоит мне перешагнуть через любую  текучую  воду,  и
никакой маг никаким магическим способом меня не  обнаружит,  -  объяснил
Кенет. - До тех пор, пока я не начну  снова  применять  магию.  Ну  я  и
применил. Без нее меня бы на этом постоялом дворе  попросту  раздели  до
нитки и ограбили сонного. И порадовались бы… все они радуются, пока  маг
не проснется. А я сдуру магию применил. Все равно что  гаркнул  Гобэю  в
самое ухо: "Здравствуй, я прибыл". Ну и проснулся я прямехонько у  Гобэя
в темнице.
   - Одна ошибка не в счет, - утешил его Юкенна.
   - Если бы одна, - скривился Кенет.  -  Я  королю  говорить  не  стал…
незачем ему беспокоиться. Все равно он с этим справиться  не  сможет.  А
вот Кэссину на прощание скажу.
   - Что, еще одна магическая неприятность? - догадался Юкенна.
   - Именно что магическая,  -  вздохнул  Кенет.  -  Понимаешь,  не  все
ученики Гобэя сидят у Тагино в поместье и участи своей ожидают. Один  из
них сбежал. И это не совсем ученик.
   - Откуда ты знаешь? - усомнился Юкенна. - Ты же у него в поместье  не
был.
   Кенет коротко усмехнулся одними губами.
   - Я маг, - отрывисто бросил он и, помолчав немного, добавил:
   - Я его учуял.
   - Как Гобэй - тебя?
   - Примерно, - кивнул Кенет.  -  Когда  мы  были  в  Павильоне  Ивовых
Ветвей.
   - А я все гадал, почему ты ни к королю,  ни  ко  мне  не  кинулся,  -
сообразил Юкенна. - Вроде бы и маг, и воин… а стоял столбом и  не  делал
ничего.
   - Не до вас мне было, - кивнул Кенет. - Я смотрел, куда  этот  парень
подался. Он ведь куда поопаснее  Гобэя  будет.  Поехал  он  вроде  бы  в
Загорье… потом свернул вдоль Пограничных Гор… сейчас он не работает,  он
просто едет, и я его не чувствую. А  работать  он  не  станет,  пока  не
закопается поглубже. Так что мы еще не скоро узнаем в точности, куда  он
подевался. Но за Садом Мостов и Загорьем я уж  как-нибудь  присмотрю.  А
здешние места пускай Кэссин бережет.
   - Думаешь, он сумеет? - не поверил Юкенна.
   - И очень скоро, - заверил его Кенет. - Потому-то мне и нужно сделать
ему обещанный подарок. Чует мое сердце, скоро он ему понадобится.
   Он замолчал, и Юкенна не осмелился спросить  его  еще  о  чем-нибудь.
Словно незримая стена тишины отгородила  от  него  Кенета.  Молодой  маг
быстрым упругим  шагом  двигался  меж  деревьев.  Время  от  времени  он
останавливался, прикладывал руку к одному из стволов, потом убирал ее  и
шел дальше. Он не произносил ни слова, но  в  мозгу  Юкенны  всякий  раз
словно бы звучал его голос, задающий один и тот же вопрос: "Можно?"
   Потом он услышал еще что-то неясное…  или  нет,  не  услышал…  просто
понял, что Кенет каким-то непонятным ему образом получил ответ.
   На сей раз Кенет не стал убирать руку с могучего ствола. Наоборот, он
прижал ее еще крепче, и дерево как  бы  раздалось  навстречу  его  руке…
пропустило ее в себя… сомкнулось вокруг его руки…  нет,  не  сомкнулось,
оно ведь и не разделялось надвое… а может быть, рука Кенета на  какой-то
краткий миг стала частью дерева?
   А потом Кенет преспокойно вынул руку из ствола,  отступил  на  шаг  и
поклонился  дереву  в  пояс.  Юкенна  мог  бы  поклясться,  что   листва
прошелестела что-то в ответ… а может, все-таки  примерещилось?  Ведь  ни
ветерка, как нарочно!
   Да что там листва! Подумаешь зашелестела. Всего-то и  дел.  Стоит  ли
обращать внимание, шуршат какие-то там листики или не  шуршат,  когда  у
тебя на глазах только что сотворилось самое настоящее чудо!
   Ладонь Кенета крепко сжимала совершенно готовую рукоять меча.  Вот  и
гадай - то ли она давно уже выросла в недрах ствола и только  поджидала,
когда мимохожий волшебник вытащит ее наружу, то ли дерево  вырастило  ее
по просьбе Кенета сию же минуту? Как бы  то  ни  было,  нельзя  сказать,
чтобы у  дерева  был  недовольный  вид.  Впрочем,  и  Кенет  сияет,  как
свеженаточенный клинок.
   - Вот теперь можно и с Кэссином прощаться, - объявил довольный Кенет.
- Посох у него будет отменный. В самый раз для него.
   - Посох? Это?! -  Юкенна  обалдело  указал  на  рукоять  меча.  Кенет
кивнул.
   - Но почему такой? - возопил Юкенна. - Почему,  в  конце  концов,  не
просто посох безо всяких выкрутасов?
   - Это шутка такая, - ухмыльнулся Кенет - на сей  раз  всем  лицом.  -
Маги тоже имеют право пошутить. Да ты не беспокойся, он поймет.
   Пора прощаться наступила весьма скоро. Едва только Кенет отвел бывших
учеников бывшего Гобэя в Лихие Горы  да  попросил  предводителей  горных
кланов присмотреть за  ними  попристальней,  как  сразу  же  заторопился
домой. Однако убедиться  в  том,  что  Кэссин  шутку  понял,  Юкенне  не
довелось: Кенет вручил Кэссину свой подарок в наглухо закрытой шкатулке.
   - И не пробуй даже открывать, - предупредил его  Кенет.  -  Когда  ты
станешь магом, она откроется сама. А до тех пор ничего не получится.
   Конечно же,  Кэссин  незамедлительно  попытался  открыть  шкатулку  -
разумеется, безрезультатно. Очень уж ему хотелось знать, что спрятано  в
таинственной шкатулке. Кэссин строил самые разнообразные догадки,  но  к
истине  так  и  не  приблизился.  Даже  если  бы  он  услышал,   о   чем
переговаривались Кенет с  Юкенной  перед  тем,  как  отправиться  в  Сад
Мостов, он и то бы вряд ли сумел догадаться.
   - Полагаешь, он поймет твою шутку, когда откроет шкатулку? - негромко
поинтересовался Юкенна.
   - Поймет, - уверенно ответил Кенет. - Сначала поймет, потом откроет.
   - Раз уж я этого не увижу, - язвительно заметил Юкенна, -  может,  ты
мне все же объяснишь, что ты всем этим хочешь сказать.
   - Да изволь, - пожал плечами  Кенет.  -  Помнишь,  чем  заканчивается
воинский канон?
   - "Ибо прежде руки рукоятью владеет  меч",  -  процитировал  наизусть
Юкенна. - Из "Поучения о природе верности". Ну так и что? Самая  что  ни
на есть расхожая премудрость.
   - Для нас с тобой - да, - не согласился Кенет. - Мы-то ведь воины.  А
он - нет. И поучения этого он ни разу не читал и целиком не слышал.
   - Ну и что? - не уступал Юкенна. - Если тебе так уж  охота  объяснить
ему то, чего он еще не знает о верности,  ты  мог  бы  просто  дать  ему
почитать воинский канон.
   - Если бы он собирался стать воином, - покачал головой Кенет, - я  бы
так и сделал. Но он собирается стать магом. Мудрость  веков,  вычитанная
из книги, ему не поможет. Он должен понять это сам.
   Ничего этого, понятное дело, Кэссин не слышал. Да и не до  разговоров
ему было. Навстречу ему из домика старичка лекаря выбежал малыш  Намаэн,
подпрыгнул, с размаху ринулся ему на шею, обхватил  ручонками  и  повис,
энергично молотя воздух пятками. А следом за  Намаэном  поспешал  и  сам
Вайоку.  Так  что  не  получилось  у  Кэссина   душераздирающе-скорбного
расставания со вновь обретенными друзьями - в лучшем  случае  торопливое
прощание с  быстрыми  короткими  поклонами  вперемежку  с  приятельскими
тычками и поспешными обещаниями  писать  длинные  письма  и  наезжать  в
гости, буде свободная минутка  выдастся.  Встреча  совершенно  заслонила
собой разлуку. Кэссин был слишком занят Намаэном и старым лекарем, чтобы
предаваться горю  или  терзаться  любопытством.  Шкатулочку  он  засунул
куда-то наверх, на привесную полку, а потом и вовсе почти позабыл о ней.
И только вечером, когда Намаэн наконец-то угомонился и заснул, а  старый
Вайоку  пожелал  услышать  всю  историю  их  с  Кенетом  приключений   и
злоключений, Кэссин вспомнил и осознал, что  Кенет  простился  с  ним  и
возвратился домой, оставив прощальный подарок. Перед сном Кэссин еще раз
попытался открыть шкатулку - все так же безуспешно.
   Шкатулка упорно не желала открываться,  но  Кэссин  столь  же  упорно
пробовал ее отпереть всякий  раз,  когда  ему  случалось  соскучиться  о
Кенете. А скучал он нечасто. Времени у него не было скучать,  а  уж  тем
более тосковать. Гвоздь  и  Покойник  его  не  забывали,  да  и  сам  он
частенько захаживал к ним в гости. С Кастетом и Бантиком  он  встречался
еженедельно, а у Бантика так даже и на  свадьбе  погулял.  Повидался  он
несколько раз и с королем Югитой, причем не только в  том  достопамятном
погребке,  где  король  оделял  наградами  посла  Юкенну  и   всех   его
соратников, но и в большом королевском зале. Кэссин имел  на  то  полное
право. Попробовал бы кто не  пропустить  во  дворец  пусть  даже  самого
распоследнего оборванца, если сам король  соизволил  оделить  его  таким
титулом! "Друг короля" - неплохо звучит? Правда,  к  какому  вельможному
рангу его приравнять - а значит, и как с ним следует  общаться,  с  этим
самым другом, - совершенно непонятно. Но если судить по тому неизменному
благоволению, с которым  король  встречал  Кэссина,  титул  королевского
друга потянет на министерский пост самое малое. К тому  же  дарован  сей
титул не просто так, а за особые  заслуги.  Король  в  своем  указе  все
разъяснил: оный юноша Кэссин, ученик того мага, с которым  самым  тесным
образом сотрудничал покойный Главный  министр  Тагино,  павший  от  руки
коварного убийцы, сделал все, что мог, дабы спасти особу его  величества
от последствий наигнуснейшего заговора.
   Указ Кэссина порядком позабавил: это же надо - нагородить целую  гору
несусветной лжи, ни единым словом не погрешив против правды! Все  именно
так и произошло - однако указ создавал впечатление,  что  Тагино  пал  в
бою, защищая короля. Текст указа достойно венчал  собой  высокое  здание
недомолвок и полуправд, фундаментом  коего  послужили  похороны  Тагино.
Кэссин уже  понимал,  что  указ,  как  и  оказанные  Тагино  королевские
почести,  вынужденно  представлял  собой  причудливую  смесь  обнаженных
подлинных чувств и точного хладнокровного расчета. Узрев Тагино в гробу,
покрытого родовым знаменем, кто усомнится в смерти последнего из  Хадаэ?
И уж если Югита может себе позволить похоронить  последнего  претендента
на трон с королевскими почестями как равного себе,  значит,  власть  его
настолько прочна и крепка, что лучше и не пытаться ее оспаривать. Власть
Югиты демонстрировала свою несокрушимую мощь, словно боец, подрагивающий
напоказ толпе своими огромными страшенными мышцами - легко,  обаятельно,
словно бы и без малейшего напряжения. А и тяжелая же у  королей  работа!
Каждое свое душевное движение изволь обращать  ко  благу  и  процветанию
державы… не диво, что короли сходят с ума чаще,  чем  простые  смертные,
такая ноша не всякому по плечу. А то, что Югита, судя по всему, снес  бы
и вдвое большую, дела не меняет.
   Кенет оказался прав:  дружба  Югиты  уже  ничем  не  могла  повредить
Кэссину. Еще месяц назад от лести придворных  и  благоволения  короля  у
него бы голова пошла кругом. Но теперь он  слишком  хорошо  знал,  какой
ценой платят за право ощущать на своей голове тяжесть короны.  И  короля
Югиту Кэссин навещал, пожалуй, не столько ради себя, сколько  ради  него
самого: все ж таки живой человек, даром что король!
   Одним словом, Кэссин никак не заскучал бы, даже если бы жил  один.  А
ведь он поселился у старика Вайоку  окончательно.  Какая  ж  тут  скука,
когда старый лекарь то и дело толкует неспешно о  житье-бытье,  а  рядом
постоянно мельтешит забавный постреленок, еще  так  недавно  бывший  его
наставником. Ох и странные же иногда жизнь шутки  шутит:  теперь  самому
Кэссину предстояло сделаться наставником маленького Намаэна, и относился
Кэссин к своему долгу наставника куда как серьезно.  Да  и  без  Намаэна
хлопот хватает:  огород  прополоть,  подправить  покосившуюся  изгородь,
собирать и сушить целебные травы и составлять лекарства  под  присмотром
Вайоку - а ведь всему этому еще и выучиться надо.
   Кэссин и учился. И уставал с  непривычки  попервоначалу  безмерно.  И
промахи у него, бывало, случались. Иногда он путал пакетики с травами  -
то-то бед бы натворил без неусыпного надзора Вайоку! -  иногда  сыпал  в
ступку еще не высушенные или, наоборот, пересохшие семена. Особенно худо
ему приходилось, если нужно было не просто заготавливать  впрок  обычные
лекарственные зелья, а срочно составлять  целебное  снадобье  на  заказ.
Старик Вайоку мало-помалу начал подпускать Кэссина к этой  ответственной
работе, и Кэссин старался что было сил. А когда сил и  старания  больше,
чем умения, рано или поздно неприятностей не избежать.
   Неприятность  произошла,  когда  Кэссин  растирал  в  порошок  семена
травки, имеющей какое-то умопомрачительно сложное  ученое  название,  но
самому  Кэссину  известной  под  простонародным  именованием  "поросячье
рыльце". По осени ее тугие желтовато-розовые коробочки  высовывались  из
пожухлой травы, словно бы и впрямь любопытные пятачки маленьких потешных
свинушек.  Семена  поросячьего  рыльца  используются   для   составления
лекарств крайне редко, несмотря на свои несомненные целебные свойства, -
слишком уж трудно их правильно приготовить. Вскрыть коробочку так,  чтоб
не запачкать семена густым млечным соком, - сплошное  мучение.  А  стоит
немного подождать, покуда коробочка окончательно  созреет  и  раскроется
сама, - и семена уже не будут иметь и половину той силы. Значит, сиди  и
вскрывай коробочки, перемазавшись по  локоть  липким,  быстро  чернеющим
соком. А когда отмоешься, нужно кропотливо очистить  каждое  семечко  от
пуха: пушинки пригодятся  при  составлении  совсем  других  снадобий,  а
порошок из семян испортят напрочь. И это еще  не  все.  Далее  наступает
черед семян - крепких и не очень-то сухих. Кэссин  иной  раз  в  сердцах
говаривал, что легче огурец в  порошок  истолочь,  чем  эти  маслянистые
семена.  Их  ведь  даже  подсушить  толком  нельзя:  масло   должно   не
испариться, а пропитать собой целебный порошок. На  пару  щепотей  этого
бесценного зелья уходит день кропотливого труда, а то и не один.
   А Кэссин, как назло, выспался скверно: вчера  до  поздней  ночи  лясы
точил с Намаэном, сказки  ему  рассказывал.  Семена  поросячьего  рыльца
требуют рук внимательных, терпеливых и точных в  каждом  движении,  а  у
Кэссина пальцы дрожат. Но ведь не сваливать же  всю  работу  на  старика
лекаря! Разве можно заставить  человека  в  его  годах  несколько  часов
подряд тереть и толочь в ступке окаянные семена?  И  ведь  действительно
окаянные: Кэссин с ними уже битых два часа возится, а  им  хоть  бы  что
сделалось!
   С досады Кэссин резко двинул пестиком. Усталость и неопытность  плохи
и сами по себе, но в сочетании с силой они просто разрушительны.  Ступка
разлетелась на кусочки. Мелкое крошево осколков перемешалось с  семенами
так основательно, что не оставалось ни малейшей надежды отделить их друг
от друга.
   Старикан Вайоку только мигнул близоруко,  вздохнул  и  отправился  за
веником. Кэссин подскочил к нему,  выхватил  веник  и  принялся  яростно
сметать с пола последствия катастрофы.
   - Вот ведь незадача,  -  промолвил  лекарь.  -  Теперь  все  придется
начинать сначала.
   И снова Кэссин резал ненавистные коробочки, чистил семена и тер их  в
запасной ступке. От помощи он отказался почти злобно:  еще  не  хватало,
чтобы Вайоку делал за него его  работу  после  того,  как  все  пришлось
выбросить по его собственной вине! Кэссин  растирал  злополучные  семена
всю ночь и закончил уже засветло.
   - Умаялся? -  сочувственно  спросил  его  Вайоку,  когда  порошок  из
свинячих семян был доведен до не  правдоподобного,  почти  недосягаемого
качества и  осторожно  ссыпан  в  небольшую  банку  с  плотно  притертой
пробкой. - Поди поешь перед сном, сразу полегчает. Я  тебе  в  кухне  на
столе завтрак оставил. Питье остыло немного, ты уж не обессудь. А еду  я
крышкой прикрыл, так она в самый раз горячая будет.
   Кэссин от изумления выдохнул так резко, словно  его  огрели  по  лицу
мокрым полотенцем. Он ведь семена испортил. И ступку дорогую разбил.  Он
провинился. Проштрафился. И за вину свою мог ожидать многого - но  никак
уж не горячего завтрака!
   - Т-так ты меня ругать не будешь? -  запинаясь,  спросил  он.  Вайоку
устремил на него совершенно непонимающий взгляд.
   - А что, от этого ступка склеится? - поинтересовался старик лекарь.
   - Но… я ведь виноват…  -  попытался  объяснить  ему  Кэссин,  сам  не
понимая, отчего все его верные  по  сути  слова,  стоит  их  произнести,
оборачиваются полнейшей чушью. - Я думал, ты меня накажешь…
   - Зачем? - искренне удивился Вайоку.  -  Разве  ты  и  так  уже  мало
наказан?
   От неожиданности у Кэссина разом заломило переносицу.
   - Ты ведь расстроился, когда ступку сломал, -  простодушно  продолжал
тем временем Вайоку. - И ты всю ночь работал. Целая ночь тяжелого  труда
и собственное огорчение. Неужели тебе этого мало?
   Кэссин уставился на старичка лекаря, как на некое  чудо  природы.  Да
нет, не лукавит Вайоку. Для него слова "наказать -  значит  простить"  -
пустой звук, да и только. Если он их и вообще слышал. Он и в самом  деле
не понимает, к чему Кэссин клонит. Хлопает наивно седыми ресницами  -  и
ничегошеньки не понимает! Еще и сочувствует провинившемуся, старый гриб!
Да под каким кустом ты вырос, простофиля?!
   - Ты больше ступок не ломай, - попросил его Вайоку,  -  вот  и  ладно
будет. А сейчас иди поешь, пока не остыло.
   И тут Кэссин захохотал. Он задыхался от  смеха,  по  лицу  его  текли
слезы, но он не мог остановиться.
   Ибо старичку лекарю было совершенно безразлично, кто  тут  главный  и
какому уложению о наказаниях какой проступок соответствует. Он не только
не понимал - не замечал даже всей той мути противоестественных отношений
между людьми, которой так тщательно пичкал когда-то Кэссина Гобэй.  Этот
старый гриб был естественным, как… как старый  гриб!  И  видел  он  лишь
свершившиеся факты, а  не  повод  для  установления  господства:  ступка
разбита, ученик огорчен, работа выполнена, завтрак горячий…
   Кенет в свое время немало потрудился, вышибая  из  Кэссина  дурь.  От
большей части  мысленного  непотребства  Кэссин  освободился,  и  именно
благодаря его усилиям. Опять же  похороны  Тагино  и  закаменевшее  лицо
короля Югиты, молча стоящего возле могилы… но все же где-то в  потаенных
уголках сознания Кэссина еще таилась сладостная  отрава,  еще  пряталось
тление. Простодушие старого лекаря сверкало подобно водопаду  -  и  этот
могучий водопад обрушился в самую сущность Кэссина, низвергся в его душу
и разом промыл ее дочиста.
   Окончательное освобождение настолько потрясло Кэссина,  что  ликующий
хохот сам собой исторгся из его уст. Он все с