Кенету припомнился свадебный подарок, сделанный женой  его  побратима
Акейро его жене Аритэйни. Платье с вышивкой изумительной  красоты.  Дочь
князя-короля Юкайгина вышила это платье сама. И вышивала она его не день
и не два. Вышито оно было  так  называемым  терпеливым,  или  медленным,
крестом. Его величество усадил  дочь  за  вышивание,  чтобы  научить  ее
владеть собой и обуздать нетерпение. Лучшего способа и придумать нельзя:
при  вышивании  медленным  крестом  игла  захватывает  одно-единственное
перекрестие нитей утка и основы. Сколько раз скрещиваются нити  полотна,
столько и  крохотных  крестиков  должна  сделать  игла  вышивальщицы.  И
достаточно один раз нетерпеливо захватить не одно  перекрестие,  а  хоть
пару  нитей,  и  на  вышивке  появится  отвратительный  бугор.  Придется
распарывать часть вышивки и начинать все сначала. Времени  это  отнимает
уйму - не будет излишним упомянуть, что супруга его  побратима  села  за
свою вышивку еще девочкой, а закончила ее уже  после  свадьбы,  -  да  и
терпения требует незаурядного. Кенет вспомнил это платье, потому что  от
него  сейчас  требовалось  ничуть  не  меньшее   терпение.   Стоит   ему
поторопиться, сделать хоть один неверный стежок, и пропала вся  вышивка.
Достаточно поспешить, соблазниться легким решением  -  похитить  Кэссина
или уйти сейчас без него, чтобы потом вернуться, - и он все загубит.
   Нет, торопиться  нельзя.  Хотя  и  медлить  особо  не  следует.  Если
терпения у Кенета вдоволь, то неограниченным запасом времени он  все  же
не располагает. Да и неизвестно, какой узор ему предстоит вышить…
   Кенет едва не рассмеялся. Надо же, до чего  глупое  сравнение  пришло
ему в голову. Может, сам он и должен обладать терпением вышивальщицы… Да
ведь Кэссин - не платье и не покрывало.
   Он человек. Это на полотне можно вышить все, что заблагорассудится, а
человеку можно внушить многое, очень многое, но все-таки не что  угодно.
Так может думать разве что Гобэй… кстати, скорей всего именно так  он  и
думает. До сих пор ему это удавалось -  умертвить  рассудок,  превратить
какую-то  его  часть  в  гладкое  полотно  и  вышивать  на  нем   всякие
загогулины. Но рано или  поздно  вышивальщик  воткнет  свою  иглу  не  в
мертвое полотно, а в живой разум. Вот если бы  Гобэй  допустил  подобную
ошибку с Кэссином! Тогда и Кенету не пришлось бы раздумывать, как помочь
бедному парню. Все совершилось бы само собой.
   Приятно помечтать о несбыточном.  А  теперь,  Кенет  Деревянный  Меч,
перестань предаваться мечтаниям и как следует подумай: что же ты  можешь
такого сделать или сказать, чтобы вырвать краденую рукоять из рук  Гобэя
и освободить Кэссина?

***

   - Ну и почему же ты тут сидишь, раз ты такой умный, а мы здесь все  -
такие дураки? - сердито спросил Кэссин.
   - Да потому и сижу, что умный, - усмехнулся Кенет, кончиками  пальцев
двигая нити, привязанные к лапкам Лопоуши. - От лишнего  ума.  Да  и  от
лишних знаний, пожалуй, тоже.
   - Так не бывает, - не согласился Кэссин.
   - Еще как бывает, - вздохнул Кенет. - Я ведь здесь. А хозяин  твой  -
дурак.
   - Прекрати говорить "хозяин", - рассвирепел Кэссин.
   - Не  обещаю,  но  постараюсь,  -  подозрительно  покладисто  ответил
пленный маг, наблюдая за пляской своей смешной тряпичной зверюшки.
   - Ну и как же твой ум привел тебя сюда? - не отступался Кэссин.
   - Да очень просто, -  вздохнул  Кенет,  и  Лопоуша  печально  помотал
головой. - Поесть мне захотелось.
   - Для этого и впрямь нужно  много  ума,  -  фыркнул  Кэссин.  Лопоуша
укоризненно поднял лапку.
   - А ты не перебивай, - посоветовал Кенет,  устраиваясь  поудобнее.  -
Зашел я на постоялый двор - как видно, из тех, где путников  усыпляют  и
грабят до нитки… может, и убивают. Но я ведь умный… остолоп  несчастный!
Я поданную мне еду мигом проверил - нет  ли  в  ней  сонного  зелья,  не
намешано ли какой магии. И ясное дело, ничего не нашел.
   - О великих  познаниях  это  не  свидетельствует,  -  ехидно  заметил
Кэссин. - Раз уж ты не обнаружил, каким сонным зельем тебя опоили…
   - Да никаким, - прервал его Кенет. - В том-то все и дело. Ничего я не
нашел,  потому  что  искать  было  нечего.  И  я  все  это  съел,  умник
безмозглый.
   - Почему это безмозглый, раз там ничего не было?
   - Да потому, что не сонную травку я должен был в еде искать,  а  саму
еду толком распробовать! Тут-то меня лишние знания и подвели. Если бы  я
не знал, как кормят в ваших краях, я бы мигом насторожился.
   - А чем тебе не нравится, как кормят  в  наших  краях?  -  ощетинился
Кэссин: теперь этому привереде пленнику еще  и  местная  еда  чем-то  не
угодила.
   - А тем, что сколько ни гадай, в жизни не догадаешься,  что  тебе  на
стол подали! - парировал Кенет. - У вас ведь если мясо похоже на мясо, а
рыба - на рыбу, так повара никто и поваром не считает. У вас  еда  тогда
приготовлена правильно, когда курица похожа на печеное яблоко, а печеное
яблоко - на жареные щупальца осьминога!
   - Само собой, - кивнул Кэссин.
   - Само собой, - почти по-приятельски передразнил его Кенет. - Ну а  я
родом из тех мест, где суп все-таки можно отличить от вина, а вино -  от
настоя рвотного корня. И не знай я, что у вас  так  принято,  чтобы  еда
была сама на себя не похожа, ни за что бы эту мешанину есть не стал. А у
меня… ну, не важно… скажем, знакомый один - он из ваших краев. И он меня
частенько по-вашему потчевал и даже самого так готовить научил. Вот я  и
съел то, что мне подали. Грибы… то есть я потом уже сообразил,  что  это
грибы… красное вино…
   - А-а, - протянул Кэссин, начиная понимать.
   - Вот именно. Не было в моей еде сонного зелья. Она сама была  сонным
зельем. И заснул я так, что мотыгой не подымешь. А вот  тут  вступает  в
действие дурость твоего… наставника. - Кенет  все  же  не  назвал  Гобэя
хозяином, заметив нехороший огонек в глазах Кэссина.
   - Вот так-то лучше, - кивнул Кэссин. - Ты бы еще  насчет  дурости  не
прохаживался…
   - А как это еще назвать? - Кенет снова пошевелил пальцами, и  Лопоуша
насмешливо взбрыкнул. - Чтобы послать на поимку мага обычных бандитов  -
это ж каким дураком надо быть! Он  ведь  не  знал,  что  я  храплю,  как
гарнизон за час до побудки. А не будь я сонный - только он меня и видел.
Переступил  я  через  текучую  воду  -  и  поминай  как   звали.   Любой
мало-мальски смыслящий  маг  отрядил  бы  за  мной  магов  или  хотя  бы
учеников… ну и не заполучил бы ничего… я бы этих магов даже во сне учуял
точно так же, как он учуял меня самого, еще на расстоянии. А я знай себе
сплю - чуять-то мне нечего. И глаз открыть не успел, как  мне  руки-ноги
перебили, кляп в рот запихали - и в  мешок.  Позорище!  Словом,  будь  я
чуточку поглупее, а господин Гобэй - чуточку поумнее, занимались  бы  мы
все трое сейчас совсем другими делами.
   Надо заснуть, твердил себе Кэссин, надо заснуть. Иначе  завтра  опять
глаза будут опухшие, и нагоняя от кэйри не избежать. И поделом  -  разве
должна такая мелочь, как бессонница, мешать настоящему магу? Маг  должен
быть властен над любой иллюзией… и над этой - тоже. Маг может  все,  что
только захочет… почему же я не могу уснуть? Или исцелять?
   Уметь исцелять Кэссину давно хотелось. Еще тогда,  в  ту  его  первую
ночь в Крысильне… помнится, весь день  задувал  сухой  жаркий  ветер…  и
откуда в порту взялась  такая  пакостная  погода?  Сухой  жаркий  ветер,
вздымающий мелкую пыль… а потом настала душная жаркая ночь,  и  Покойник
зашелся жутким лающим кашлем… Кэссин такого в жизни не слышал…  а  потом
он держал Покойника за  плечи,  пока  Гвоздь  и  Кастет  в  четыре  руки
растирали его, пытаясь унять приступ… и ему  казалось,  что  вот  сейчас
первый человек, который со дня смерти матери сжалился  над  ним,  умрет…
умрет у него  на  руках…  но  Покойник  не  умер.  Впоследствии  Кэссину
довелось быть свидетелем куда более тяжелых приступов, и каждый  раз  он
жалел, что все целители, будь то маги или лекари, - сплошное барахло. Не
то он ничего бы не пожалел, чтобы наняться к лекарю в ученики, выучиться
и излечить Покойника… потому что если кто и заслужил жить на свете,  так
это Покойник… а мрут пускай  всякие  гады,  их  и  так  много  на  земле
развелось. Кэссин так  часто  об  этом  мечтал,  вслушиваясь  бессонными
ночами в хриплое дыхание Покойника. И  даже  потом,  когда  он  сделался
полноправным учеником мага и стал называть Гобэя  "кэйри"…  да,  даже  и
тогда. Но искусству исцеления кэйри его не обучал, и Кэссин окончательно
уверился, что все целители - обманщики и шарлатаны. Раз Гобэй не обучает
его, как можно исцелить при помощи магии, значит,  такого  искусства  не
существует! И Кэссин расстался со своей мечтой.
   А выходит, существует искусство исцеления! Кэссин  сам,  собственными
глазами видел!  Конечно,  пленный  маг  мог  и  прихвастнуть  для  пущей
важности  -  но  нет,  Кэссин  подробнейшим  образом  расспросил  лысого
стражника, и тот не скупился на похвалы целителю. Он так  восторженно  и
благодарно  отзывался  о  пленнике,  что   Кэссин   на   всякий   случай
распорядился сменить его кем-нибудь другим - желательно здоровым. Не  то
пленник и его исцелит от какой-нибудь застарелой  болячки.  Не  годится,
чтобы страж был в долгу у того, кого он охраняет.
   Казалось бы, сменил стражу - и думать  забудь.  Но  ревматизм  лысого
стражника не выходил у Кэссина из головы.  Поначалу  Кэссин  посмеивался
над собой: дескать, с  костей  стражника  ревматизм  перескочил  на  мои
мысли… хорошо хоть ревматизм, а не геморрой! Но потом ему  стало  не  до
смеха. Днем Кэссина отвлекали всяческие заботы, но вот ночью… стоило ему
сомкнуть глаза, и он вновь видел взмах загорелой руки,  легкое  касание…
вот только на месте стражника Кэссину виделся Покойник.
   Да что за чушь! Столько лет минуло. Помер  уже  Покойник,  сгинул…  а
если и не сгинул, то теперь это уже не тощий костлявый подросток,  каким
он по-прежнему видится Кэссину, а взрослый парень…  и  Кэссин,  пожалуй,
даже не узнал  бы  его,  встретив  случайно  на  улице…  а  Кэссину  все
мерещится пленный маг, исцеляющий мальчишку,  которого  уже  давно  нет…
ерунда какая!
   И вообще - с чего он взял, что Кенет сможет  исцелить  Покойника  или
захочет. Сможет… захочет… маг может все, чего захочет… так почему же  он
все-таки не может уснуть?
   Не может, потому что не самое приятное занятие  -  разрываться  между
долгом и… и долгом. Кэйри Гобэй сделал его магом. В люди  вывел.  Кэссин
ему обязан всем. Кроме жизни. Если бы не Покойник, Кэссина  сейчас  и  в
живых-то  не  было.  И  ведь  это  правильно  -  жизнь  за  жизнь,   это
справедливо. Если только Покойник жив, первейший долг  Кэссина  -  найти
его и показать Кенету. А долг перед кэйри велит  сначала  выполнить  все
его распоряжения, а уж потом беспокоиться о судьбе давнего приятеля.  Да
и позволит ли Гобэй свести бывшего побегайца с пленным магом? Навряд ли.
Кэссин даже и позволения просить не стал.
   Хотя, конечно, совсем уж безвыходных положений не бывает. Если Кэссин
хорошо выполнит данное ему поручение,  он  сумеет  склонить  пленника  к
подчинению. И потом, когда Кенет сделает то, что от него требует  кэйри…
может быть, тогда кэйри позволит найти и исцелить Покойника?
   Кого ты пытаешься обмануть, Кэссин?  Себя?  После  того  как  пленник
подчинится твоему кэйри, разве он сможет исцелять?
   Кэссин беззвучно выругался и в сердцах ударил  раскрытой  ладонью  по
вышитому  покрывалу.  Кэйри  научил  его,  как  создавать   такие   вещи
одним-единственным заклинанием, а у настоящих вышивальщиц,  говорят,  на
одно такое покрывало уходят годы. Не хотел бы Кэссин быть на месте  этих
несчастных. И зачем нужно  так  мучиться,  когда  достаточно  произнести
несколько слов? А ведь если бы не кэйри  Гобэй,  Кэссин  был  бы  вполне
подобен этим беднягам… трудился бы, не разгибая спины,  чтоб  заработать
на хлеб насущный. Или без устали драл бы глотку на  базаре,  до  хрипоты
рассказывая истории за  горстку  медяков.  Бедные  вышивальщицы  -  один
только неверный стежок, и перекривилось все полотно,  и  даже  та  часть
вышивки, что  еще  минуту  назад  могла  называться  безупречной,  будет
безжалостно удалена… бедные глупые вышивальщицы… бедный  глупый  Кэссин…
где же ты сделал неверный стежок? Почему все  полотно  твоей  жизни  так
покосилось, что судьба замерла с иглой в руках, не зная, какой же теперь
сделать стежок… и сам ты понятия не имеешь, что теперь делать?
   Ну и мысли же приходят в голову!
   А все этот  пленник,  все  этот  маг-придурок,  остолоп  деревенский,
целитель незваный, чтоб ему  пусто  было!  До  сих  пор  жизнь  казалась
Кэссину ясной и понятной, и он совершенно точно знал, что должен делать.
Но стоит поговорить хоть немного с треклятым пленником, и в пору  прийти
в отчаяние! Ну почему этот дурацкий  маг  не  может  говорить,  как  все
люди?! Почему ты все время ждешь от него одних слов, а он говорит совсем
другие? Да такие, что начинает казаться, что это не с его речами  что-то
не так, а с тобой, да  и  со  всем  вокруг,  и  что  творится  нечто  не
правильное, а может,  и  постыдное…  ведь  он  ничего  особенного  и  не
говорит, не проповедует, не упрекает! Разве  что  упорно  именует  кэйри
хозяином - так ведь это от недомыслия. От  чего  же  иного,  как  не  от
недомыслия! А что дураком кэйри обозвал - ну, это сгоряча. Кому  приятно
в плен угодить? Вот он и  изощряется…  но  ведь  больше  ничего  такого…
ругательного… пленник не произносил. Так почему же  Кэссину  каждый  раз
чудится после беседы с ним, что Кенет называл его кэйри такими  словами,
какими  разве  что  подвыпивший  матрос  честит  свою   неверную   жену?
Подумаешь, рассказал Кенет, как он со своим приятелем Наоки рыбу  ловили
- отчего же после этой истории Кэссину  на  свою  комнату  даже  глядеть
противно? Тоже мне рыбаки - Кенет вот даже зацепился удочкой за корягу и
вместе с обвалившимся пластом глинистого берега съехал в реку! Но почему
же так хочется услышать, как хохотал Кенет, выбираясь из реки и  отжимая
свою измазанную глиной и облепленную ряской одежду?
   И почему я так уверен, что он смеялся?

***

   - Боги, - вздохнул Кенет, - какая жалостная чушь! Он протянул руку  к
чашке с вином, поднял ее к губам, но отчего-то пить не стал, а  помедлил
и осторожно поставил ее обратно.
   - Ты просто ничего не понял, - скривился Кэссин.
   - А что тут понимать? С чего ты взял, что для  занятий  магией  нужно
сначала несколько лет насиловать свое естество?
   - Не насиловать, а воспитывать, - с достоинством  ответил  Кэссин.  -
Возвышать до должного уровня.
   - Так ведь из сосны березу не воспитаешь, - возразил Кенет.  -  Да  и
зачем?
   Кэссин яростно потер рукой лоб.
   - С тобой разговаривать… - Он не стал оканчивать фразы, полагая,  что
Кенет и сам поймет по его тону, какая это тяжкая докука -  разговаривать
с магом-полудурком.
   - А ты все-таки объясни, - с подозрительной кротостью попросил Кенет.
- Может, я и уразумею.
   И Кэссин - в который уже раз за нынешний день - сдался.
   - Естеству нельзя  доверять,  -  произнес  он  и  замялся  в  поисках
надлежащей  формулировки.  -  Его  нужно  обуздывать.  Иначе  оно  может
вмешаться в самый неподходящий момент. Например, ты  произносишь  важное
заклинание, а твоему телу вдруг есть захотелось - тогда как?
   - И правильно, что захотелось, - ухмыльнулся Кенет.  -  Если  его  не
кормить, помрет ведь. И кто тогда будет заклинания произносить?
   - Это ты нарочно! - возмутился Кэссин.
   - Нарочно, - признал Кенет. - Самую малость. Не  больше,  чем  ты.  Я
ведь не говорю, что в такой момент я все брошу и побегу обедать.  Но  уж
потом - обязательно. А по-твоему выходит, что твое естество и  потом  не
имеет права пообедать. Чтоб не воображало о себе слишком много.
   - Естество не может воображать. - Кэссин по-детски  обрадовался,  что
подловил Кенета на ошибке.  -  Воображать  может  разум.  Тело  ведь  не
думает. Это он думает. Вот и получается, что разум выше естества.
   - Тут с тобой ни один воин не согласится, - покачал головой Кенет.  -
В бою думает именно тело. Разум слишком медленно пошевеливается.
   Он примолк, будто вспоминая что-то  -  судя  по  выражению  лица,  не
слишком приятное.
   - Откуда ты знаешь, что мне скажет  воин?  -  язвительно  осведомился
Кэссин.
   - Знаю, - коротко и сухо ответил Кенет, и разговор на некоторое время
оборвался.
   - Твои слова имели бы какой-то  смысл,  -  Кэссин  наконец  отважился
продолжить разговор, -  если  бы  воспитание  было  бы  бессильно  перед
естеством. Если бы его было невозможно обуздать. Но это возможно.
   - Прыгнуть в пропасть со скалы тоже возможно, -  парировал  Кенет.  -
Вот только нужно ли? А что  до  того,  можно  ли  обуздать  естество…  -
Внезапно он улыбнулся - какой-то донельзя мальчишеской озорной  улыбкой.
- Я вижу, сказочка про собачку, которая мясо на кухне стащила, у вас  не
в ходу.
   Кэссин сначала не понял - а когда понял, от негодования покраснел  до
корней волос. Он знал сказку про вороватую собачку. Псина стащила  кусок
мяса  и  слопала,  а  потом  испугалась,  что  ее  накажут.  Заметалась,
бедняжка. Вдруг видит -  маг  идет.  Она  его  за  рукав  -  цоп!  И  не
выпускает. Маг ее всяко пытался отогнать - не вышло. Тогда пообещал, что
сделает для нее все, что попросит, только бы отвязалась. Ей бы попросить
его, чтоб  от  наказания  избавил,  так  умишко  собачий  ведь  невелик:
попросила собака, чтоб он ее в человека превратил - тогда-то ее уж точно
не узнают и не накажут. Ну и превратил  ее  маг  в  человека.  В  точное
подобие старшего хозяйского сына.  С  тем  условием,  что,  если  в  ней
все-таки узнают собаку, тут колдовству и конец. А в доме шум, переполох!
Шутка ли - двое хозяйских сыновей объявилось! Собака уж и не рада, а что
поделать - пока ее за человека принимают, собакой ей не стать.  А  самой
объявиться страшно: из-за нее такой кавардак приключился, что  даром  ей
это не пройдет. Лучше уж человека и дальше разыгрывать. Очень это хорошо
собаке удалось: и  за  кошками  не  гонялась,  и  на  луну  не  лаяла  -
крепилась, одним словом. Одно только преодолеть псина не смогла: как  ей
на пути дерево попадется или столб какой - тут  же  ножку  задирает.  По
тому и узнали. Стала собака опять собакой. Простили ее на радостях. Но к
магам она за помощью обращаться с тех пор зареклась.
   Дурацкая сказка. Собаки не разговаривают. А таких глупых магов просто
не бывает.
   - Ты на что это намекаешь? - гневно выпалил Кэссин. -  По-твоему,  я,
как этот глупый маг из  сказки,  пытаюсь  навязать  собаке  человеческий
облик?
   - Да нет, - вздохнул Кенет. - Ты та самая собачка и есть.
   Гобэй  испытал  мимолетный,  но  вполне  законный  прилив   гордости.
Несмотря ни на  что,  его  выдержка  не  подвела.  Он  не  стал  осыпать
проклятиями  пленного  мага  и  недотепу-ученика,  не  отшвырнул   шерл,
позволяющий ему видеть, что происходит в камере. Наоборот, он  аккуратно
завернул шерловую подвеску в кусок некрашеного паутинного шелка и  убрал
на место. Гнев его выразился разве что в одном - он тщательнее  обычного
протер шерл куском шелка, словно в талисмане мог остаться какой-то  след
того, что Гобэй в нем только что увидел.
   Ну нет, голубчики, так дальше не пойдет! Не для того  Гобэй  трудился
столько лет, чтобы какой-то пленник вот так, за здорово  живешь,  пустил
все его труды прахом!
   Мальчишка, нахал! Но если раньше  Гобэй  сомневался,  недоумевал,  то
теперь  он  совершенно  точно  уверен:  этот  недоумок,  чьи  руки  явно
привычнее держат мотыгу, чем волшебный посох,  -  действительно  великий
волшебник. Иначе Гобэй никак не мог объяснить себе происходящее.
   Человек устроен очень просто, а разум его  -  и  того  проще.  Покажи
голодному еду - и у него потекут слюнки. Покажи здоровому молодому парню
голую  девку,  и  у  него…  впрочем,  стоит  ли  перечислять?   Спос