нне не поддался - а  этого  Кэссина  с  легкостью
заморочил его ничтожный  прислужник.  Инсанна  был  поистине  велик,  он
передвигал реки и сокрушал горы.  Гобэю  такое  не  под  силу.  Зато  он
передвигает  самые  естественные  понятия  и  сокрушает  способность   к
здравому суждению. И тот, кто сумел  противостоять  великому  злодею,  с
легкостью дался в обман ничтожному фигляру.
   До сих пор Кенету встречались лишь те, кого смерть  Инсанны  избавила
от худшей судьбы. И это казалось ему само собой разумеющимся - а как  же
иначе? Вот он и увидел, как иначе. Кэссин, такой прямой, чистосердечный,
храбрый, несгибаемый, исполненный великолепной юношеской дерзости, такой
умный и проницательный… Кэссин - не пленник даже  черного  мага,  а  его
ученик! И виноват в этой перемене не кто иной, как Кенет.
   И  ведь  не  скажешь,  что  Кэссин  особенно  изменился.  Разве   что
проницательности заметно поубавилось. Прежний Кэссин был сыном вельможи,
любимцем отца и старшего брата. А вельможа, лишенный проницательности, в
море столичных интриг камнем пойдет ко дну. Конечно, любящие брат и отец
делали все, чтобы добавить  это  необходимое  свойство  к  его  дерзкому
мужеству и достойной изумления искренности. А этот  Кэссин  высокородным
происхождением похвалиться не может. Как ни школил его Гобэй, а манеры у
Кэссина - как у небогатого горожанина. Сколько бы он ни пыжился, пытаясь
корчить из себя будущего великого мага, но все его обхождение обличает в
нем сына мелкого торговца или ремесленника так же  явно,  как  в  Кенете
сквозит деревенский простак, привычный грядки вскапывать, а не  заклятия
творить.
   Да, но если Кэссин по сути своей почти не переменился, если  перемены
в нем затрагивают только воспитание, а характер его остался  прежним…  а
судя по всему, так оно и есть… может, Кенету  еще  не  поздно  исправить
ошибку? Во всяком случае, попытаться стоит. Он должен это сделать.  Ведь
именно он, уничтожив Инсанну  в  настоящем  и  прошлом,  сделал  Кэссина
таким. Значит, он и должен исправить то, что  натворил.  Как  он  сможет
предаться со спокойной душой поискам Юкенны, зная, что теперь  на  свете
существует по его оплошности вот такой вот Кэссин?
   Поиски Юкенны… ох как же все неладно получается! Ну да ничего. Если с
ним до сих пор ничего не случилось - а Кенет от всей души надеялся,  что
это так, иначе вся его миссия окончена, даже не начавшись, - то с ним  и
еще недельку-другую ничего не случится. Наверное. Во всяком разе  Юкенна
может и сам о себе позаботиться. А вот Кэссин не может. Еще немного -  и
то, что с ним стряслось, станет непоправимым. Так почему бы Кенету и  не
задержаться ненадолго? Если он и  не  сможет  исправить  ошибку  за  это
время, то уж понять, как это сделать, он сумеет наверняка. Решено  -  он
побудет здесь еще некоторое время. Уйти-то он отсюда всегда сумеет.
   Приняв решение, Кенет стал устраиваться на  ночлег.  Он  с  сомнением
оглядел  постель  -  нет,  она  его  не  выдержит,  растает   под   ним,
растворится, и задолго до утра он окажется на полу.  Эх,  вот  будь  это
подземелье не таким обширным, он попросту прошел  бы  сквозь  него,  как
капля расплавленного металла проходит сквозь воск. Он и есть  эта  капля
металла - вот только угораздило его попасть в целую бочку с воском, и он
застрял. Ну и ладно. Он отлично знает, как ему из этой бочки  выбраться,
когда нужда настанет.
   А вот как ему в этой бочке воска существовать… Кенет стянул одеяло на
пол, завернулся в него - и невольно поморщился: от одеяла так  и  разило
жасминным и розовым маслом. Даже и обычный человек не смог бы  уснуть  в
этом  удушливом  облаке  благовоний  -  а  Кенет  ведь  не  был  обычным
человеком. Он был  магом-целителем,  и  чутье  на  запахи  у  него  было
поострее, чем у прочих. Не раз случалось, что он  попросту  останавливал
прохожего на улице и мягко говорил ему: "Не хотите ли  посоветоваться  с
целителем по поводу своей болезни, достопочтенный?" И ни разу не ошибся,
ни разу не принял здорового человека за больного. Болезнь пахнет  совсем
иначе, чем здоровье. Пот крестьянина после дня тяжелой работы  -  и  пот
юноши, только что вставшего с ложа любви,  запах  кормящей  матери  -  и
запах старика с больной печенью, запах заигравшегося ребенка -  и  запах
шлюхи, страдающей застарелой дурной болезнью… они  такие  разные.  Кенет
ощущал запахи с почти собачьей остротой. Правда, избежать  своей  участи
ему это на сей раз не помогло…
   А вот в полной мере ощутить неудобства этой самой участи - очень даже
поможет. И добро бы от  одеяла  разило  настоящим  розовым  и  жасминным
маслом! Тяжело, но перетерпеть кое-как можно. Так нет же!  Запах  роз  и
жасмина - такая же подделка, как и все  в  этом  месте.  И  этот  лживый
поддельный аромат может свести с ума. Слишком  уж  остро  он  напоминает
Кенету о другом запахе, неподдельном, незабываемом…
   Аритэйни никогда не  поливала  ароматическими  маслами  ни  себя,  ни
постель. Драконы и вообще недолюбливают благовония. Ведь дракон это  дух
воды, а самая лучшая вода - чистая, без посторонних  примесей  и  всяких
там противоестественных благоуханий. Если вода  пахнет  розовым  маслом,
значит, пить ее нельзя. Супружеская постель Кенета и Аритэйни благоухала
разве что свежестью.  И  еще…  этот  слабый,  но  отчетливый  запах,  не
принадлежащий ни одному из них по отдельности, но им обоим  вместе.  Как
соединяются в постели тела двоих с любовью или ненавистью, -  точно  так
же соединяются, смешиваются их запахи. Стоило Кенету зайти в чей-то дом,
и он мог совершенно точно сказать, счастливы ли те,  что  живут  в  этом
доме, витают ли их запахи раздельно друг  от  друга  или  соединяются  в
общее целое, и чем порождено это целое - взаимной любовью  или  взаимной
неприязнью. И опять же ни разу не ошибся.
   Постель в  его  доме  источала  едва  уловимый  для  посторонних,  но
несомненный запах счастья. Тот самый,  что  приманивает  в  родительскую
постель еще не совсем проснувшегося поутру ребенка, даже  если  родители
уже встали. Достаточно малышу прижаться щекой к одеялу и  вдохнуть  этот
запах - и он снова спокойно заснет со счастливой улыбкой на устах.  Этот
запах лучше всяких слов говорит  ему:  в  твоем  доме  живет  любовь,  а
значит, все на свете хорошо, все просто  замечательно,  можешь  засыпать
спокойно, она убережет тебя от всякого лиха. Когда у Кенета  и  Аритэйни
будут дети, можно смело биться об заклад, что они часто будут  прибегать
по утрам в родительскую постель. Да и сам Кенет, даром что  взрослый,  -
сколько раз он спокойно засыпал в отсутствие  Аритэйни,  вдохнув  запах,
принадлежащий не только ему, и зная, что теперь он в этом  мире  уже  не
один!
   Он мог бы перенести отсутствие  этого  запаха  -  собственно,  он  не
однажды так и делал, ночуя на постоялых  дворах,  если  долг  волшебника
призывал  его  куда-нибудь  далеко  от  дома.  Но  ощущать  вместо  него
поддельный аромат роз и жасмина… до чего же гадкая  насмешка!  Нет,  так
ему заснуть не удастся! Кенет провел рукой по одеялу, и фальшивый аромат
исчез. Только тогда  Кенет  вздохнул,  получше  завернулся  в  одеяло  и
приказал себе заснуть.

Глава 2
ПОПЫТКА ВЫШИВАНИЯ МЕДЛЕННЫМ КРЕСТОМ

   Наутро Кэссин предполагал застать пленного мага утомленным скукой.  К
его удивлению, пленник не скучал. Он весело и оживленно болтал о  чем-то
с давешним лысым стражником. Оба они  чему-то  смеялись,  Кенет  азартно
взмахивал рукой, стражник восторженно хлопал  себя  по  коленке…  Кэссин
просто глазам своим не поверил.  Неслыханно!  Невероятно!  А  между  тем
можно было подумать, что происходит самая естественная вещь на свете.
   При виде Кэссина стражник  мигом  опомнился,  вскочил  и  явно  хотел
что-то сказать в свое  оправдание,  но  смешался  и  замолк.  Кенет  же,
напротив, улыбнулся как ни в чем не бывало и поздоровался.
   - О чем беседуем? - лениво осведомился Кэссин.
   - О ревматизме, - мгновенно отозвался Кенет.
   - О чем?! - выпучил глаза Кэссин.
   - О ревматизме, - охотно повторил Кенет. -  Можете  идти,  почтенный.
Все в порядке. Эти боли уже не будут вас мучить. Обещаю.
   Он протянул руку и кончиками  пальцев  коснулся  стражника,  помедлил
немного, будто прислушиваясь к чему-то, и утвердительно кивнул.
   Стражник  нагнул  голову,  словно  собираясь  боднуть  дверь,  и   на
негнущихся ногах покинул камеру.
   - Какие боли? - едва не застонал Кэссин. -  Ты  о  чем?  Он  даже  не
сообразил, что не он сам, а Кенет дозволил  стражнику  удалиться,  будто
имел на это какое-то право.
   - Годы берут свое, - объяснил Кенет. - Ну и подземелье опять же. Хоть
здесь сырости особой нет и холода  тоже,  а  все-таки  место  для  жизни
нездоровое.
   Как  будто  кто-то  обязан  заботиться   о   том,   чтобы   тюремщики
располагались с удобствами! Ну что он такое плетет!
   - Вот и стало у  бедняги  поясницу  прихватывать.  Дальше  -  больше.
Совсем по утрам разогнуться не может. А потом и не только поясницу.  Ну,
не беда. Я его исцелил.
   - Как - исцелил? - не сразу понял Кэссин. - Так просто?
   Он вскинул руку, подражая мимолетному касанию Кенета. Кенет кивнул.
   -  Так  просто,  -  подтвердил  он.  -  Болезнь-то  простая,  хоть  и
запущенная.
   - И ты так… можешь? - Снова непроизвольный взмах рукой  в  подражание
увиденному. Очень уж Кэссин удивился: сам  он  исцелять  не  умел  и  не
встречал никого,  кто  умел  бы.  Хоть  он  и  знал,  что  маги-целители
существуют, но сам их никогда не видел. Даже когда восьмилетнего Кэссина
трясла лихорадка, дядюшка пригласил не мага-целителя, а обычного  врача:
его услуги стоили хоть и ненамного, но дешевле. Да и врач  тот  был,  по
правде говоря, не так чтобы очень… Верх над болезнью крепкий по  природе
Кэссин одержал тогда сам и любых целителей, будь то маги  или  врачи,  -
недолюбливал заранее. Поэтому он  так  скептически  относился  к  мечтам
Покойника разжиться суммой денег,  достаточной,  чтобы  оплатить  услуги
мага-целителя.  Но  недоверия  своего  Кэссин   Покойнику   никогда   не
высказывал: если жесточайшая чахотка уже отмерила парню предел  жизни  и
до него осталось совсем недолго, стоит ли  отнимать  у  друга  последнюю
надежду? Кэссин бы и сам на его месте надеялся на волшебство целителя  -
хоть и не верил в подобную возможность. Зря, оказывается, не верил.
   - Было бы о чем  говорить,  -  отмахнулся  Кенет.  -  Я  же  все-таки
маг-целитель. А такую мелочь даже ученик уметь обязан. Бывают  случаи  и
посложнее.
   - Например? - ехидно поинтересовался Кэссин. Все  же  этот  необычный
пленник слишком много на себя берет. Мало  ему  того,  что  он  исцелять
умеет, - он еще и заявляет эдаким небрежным тоном, что все это, дескать,
ерунда, а я еще и не такое проделать могу.
   - Например, - подхватил Кенет, - я мог бы заняться твоей  спиной.  Но
тут уж пришлось бы повозиться.
   Кэссин  ахнул  и  мучительно  побледнел.  Покрывающие   спину   шрамы
мгновенно заныли.
   - Откуда… знаешь? - сдавленно просипел он.
   - Я ведь маг-целитель, - терпеливо, как неразумному дитяти,  объяснил
Кенет. - Должен знать. И, как видишь,  знаю.  И  исцелить  могу.  Но  не
стану.
   - Почему? - Кэссину едва удалось скрыть  вздох  облегчения.  Казалось
бы, он уже достиг полной невозмутимости, которой добивался от него кэйри
Гобэй, - ан нет! Стоило этому придурочному магу объявиться в  подземелье
- и словно не было долгих лет кропотливого обучения. И ведь говорил  ему
кэйри, что при этом пленнике он особенно должен стараться контролировать
свои мысли и чувства, и Кэссин искренне пытается…  только  отчего-то  не
выходит.
   - Потому что ты этого не хочешь, - просто ответил Кенет. - А я против
воли не исцеляю. Странно, конечно, что ты не хочешь. И как только  этому
поганцу удалось так тебя обработать, что твое унижение  тебе  не  просто
дорого - тебе дорога самая память о нем! По-моему, ты даже им гордишься.
   - Тебе не понять, - надменно ответил  Кэссин.  Отзвук  слабой  ноющей
боли в рубцах, еще мгновение назад неприятно  удививший  его,  показался
ему почти восхитительным. То был знак ученичества. Знак его избранности.
   - Где уж мне понять такое, - пожал плечами Кенет. - Надо  мной  сроду
хозяев не было.
   - Надо мной тоже! - возмутился Кэссин.
   - А кто же тебе тогда приказы отдает? - парировал Кенет.
   - Не смей называть кэйри хозяином! - вскипел гневом Кэссин.
   - А как же его тогда называть? - удивился Кенет. Нет, он  определенно
придурок! Самых простых вещей не понимает.
   В камеру просунулась сияющая лысина стражника.
   - Господин Гобэй вас зовет, -  сообщил  стражник  и  снова  исчез  за
дверью.
   Когда Кэссин вышел,  Кенет  долго  смотрел  ему  вслед.  На  холодной
каменной поверхности дверной створки перед его мысленным взором  плясали
весьма соблазнительные видения. До сих пор он даже не  представлял  себе
толком, насколько заморочил  Гобэй  беднягу  Кэссина,  а  теперь,  когда
смутно начал осознавать истинные размеры той беды, которая  стряслась  с
Кэссином,  у  Кенета  появилось  невыносимое  искушение  разом  со  всем
покончить. Расправиться с Гобэем, уйти из его места средоточия и Кэссина
с собой прихватить. Не захочет идти - силой  заставить.  Нельзя  же  его
бросить на милость этого мерзавца Гобэя - уж что-что, а  милосердие  ему
не знакомо. Кенету так и виделось, как он волочит за собой  упирающегося
Кэссина… а ведь упираться он точно будет… нет, это  никуда  не  годится…
нет, лучше уйти в одиночку, а за Кэссином потом  вернуться…  и  тоже  не
годится! И по той же самой причине. Не станет его Кэссин слушать.  Ни  в
том, ни в другом случае.
   Если он силком утащит Кэссина за собой, тот не то что слушать  Кенета
не станет - не услышит даже. Все его мысли  будут  заняты  одним  -  его
кэйри, от которого он был не по своей воле  оторван.  И  при  первой  же
возможности он сбежит к своему драгоценному кэйри.  Хотя  бы  для  того,
чтоб принять смерть в наказание за  тот  чудовищный  проступок,  который
совершил, допустив, чтобы его  похитили.  А  уж  если  Кенета  угораздит
уничтожить Гобэя -  намеренно  или  ненароком,  -  тогда  и  вовсе  пиши
пропало. Разве станет он слушать убийцу своего  ненаглядного  господина?
Хорошо  еще,  если  тут  же  и  на  месте  с  собой  не  покончит,  дабы
воссоединиться с его сиятельной особой - пусть не в жизни,  так  хоть  в
смерти. Тут за ним нужен глаз да глаз,  а  у  Кенета  времени  не  будет
доглядеть за ним как следует.
   Разглядев магическим зрением целителя шрамы на спине  Кэссина,  Кенет
более или менее понял, как Гобэй ухитрился привязать Кэссина к  себе.  В
его родных краях подобных штучек никто не проделывал; этим не  занимался
даже Инсанна - впрочем, тот по своему самомнению просто побрезговал  бы.
Но Аканэ был родом из  здешних  мест,  и  подобная  обработка  была  ему
знакома  по  крайней  мере  по  рассказам  других,  да  и   жертв   этой
отвратительной мнимой дисциплины ему видывать доводилось, и не единожды.
В прежние времена Аканэ редко рассказывал о них Кенету: не до  того  ему
было. Он знал, что вскоре расстанется с учеником, и стремился как  можно
быстрее  сделать  из  него  вовсе  не  воина,  а  всего  лишь  человека,
способного защитить себя, а  при  необходимости  и  других.  Воином  ему
предстояло сделаться самостоятельно -  если  успеет  и  если  ему  очень
повезет. Но теперь у Аканэ времени было предостаточно, и он вознамерился
воспитать из молодого мага толкового воина. Теперь он как следует обучал
Кенета не  только  орудовать  боевым  цепом  или  мечом,  но  и  гораздо
подробнее,  чем  раньше,  пускался  в  разговоры,  пересказывал   старый
воинский канон, наставлял Кенета в кодексе поведения, охотно приводил  в
пример случаи из своего и чужого опыта. И о таких, как Кэссин, Аканэ ему
тоже рассказывал. Правда, они были не магами, а воинами - так  и  что  с
того? Система обработки примерно такая же, и результат получается тот же
самый.
   Дикая, слепая, яростная, нерассуждающая верность. Что там сказано  на
эту тему в кодексе воина? "Человек - это клинок, а рукоять его верность.
Человек без верности в сердце - еще не совсем человек,  как  клинок  без
рукояти - еще не совсем меч". Замечательные слова,  что  и  говорить.  И
Кэссин их наверняка знает. Они  давно  вошли  в  пословицу.  Вот  только
дальше кодекс гласит: "Недостойный не заслуживает верности, как палач не
заслуживает меча. Недостойный, добившийся чьей-либо верности, держит меч
за краденую рукоять, и его должно покарать, как воина, запятнавшего себя
воровством". А вот этого Кэссин наверняка не знает.  Эти  фразы  слишком
длинны, чтобы стать пословицей. Да и  размышлять  над  ними  надо  не  в
пример больше, чем над предыдущими. Хорошее качество - верность.  И  вот
мелочный  пакостный  злодей  удерживает  славного   парня   Кэссина   не
приверженностью ко злу, не посредством  его  недостатков,  а  с  помощью
одного из лучших качеств в его  характере.  Он  овладел  его  верностью.
Дурного в Кэссине как раз немного - во всяком случае, не больше,  чем  в
других людях. До чего  же  нелепо  все  складывается:  зло  манипулирует
неплохим человеком  не  посредством  зла,  а  с  помощью  добра.  Оно  и
надежней.  Можно  ли  довериться  подкупленному  тобой?   Другие   могут
заплатить больше. Стоит ли надеяться на шантаж? Запуганный человек может
повести  себя  непредсказуемо.  А  вот  на  такого,  как  Кэссин,  можно
положиться безбоязненно.
   Если Кэссин и впрямь клинок, то Гобэй держит меч за краденую рукоять.
Интересно, что с ними обоими случится, если Кэссин осознает наконец  эту
простую истину?
   А если Кенету хочется, чтобы он ее осознал, ни в коем  случае  нельзя
действовать силком. И уходить, чтобы потом  вернуться,  тоже  не  стоит.
Вернувшись, Кенет  ничего  не  сможет  поделать.  Момент  будет  упущен.
Конечно, не сказано, что сейчас Кенет хоть чего-то добьется, но все  же…
сегодня Кенет, к своему огромному удивлению, увидел, что  броня  ледяной
надменности и высокомерия, окружавшая Кэссина, на миг дала трещину. И от
чего - вот бы никогда не подумал! Кенет ведь не сделал ничего  такого  -
он просто исцелил стражника от ревматизма. Дело несложное и привычное. А
как Кэссин на него смотрел! Уставился, словно деревенский  подросток  на
заезжего фокусника, который вынимает изо рта  настоящую  живую  огненную
лягушку. Да, Кенету, несомненно, удалось поразить  его.  И  сейчас,  вот
именно  сейчас,  пока  удивление  не  схлынуло,   сменившись   привычным
безразличием, Кэссин еще способен хоть что-то услышать. Сейчас -  но  не
потом. Промедли Кенет хоть немного, и Гобэй непременно возьмет  парня  в
обработку. Не может ведь он не заметить, что  с  его  учеником  творится
нечто странное, непредвиденное. Сейчас он на  это  особого  внимания  не
обратит: слишком уж он занят вынашиванием одного-единственного  плана  -
как бы присвоить себе силу Кенета, как бы  добиться  того,  чтобы  Кенет
снял со своей правой руки перстень с рубином и сам  надел  его  на  руку
Гобэя. Эта задача поглощает все силы черного мага,  и  если  даже  он  и
займется сбившимся с пути учеником, то походя, не в полную  силу.  Разве
что устроит ему выволочку - так ведь  к  этому  Кэссин  наверняка  давно
привык. А вот если Кенет сбежит, Гобэй станет искать его, не найдет - не
такой Кенет дурак, чтобы во второй раз угодить в ловушку, - и  рано  или
поздно займется своими обычными делами. И тут уж он наверняка обнаружит,
что с Кэссином творится неладное, и возьмется за него вплотную. И дурь у
него из головы повыбьет. И Кенета изобразит в таком виде… Кенет  даже  и
догадываться не хочет, в каком, но ясно же, что в мерзком. И если сейчас
Кэссин к  Кенету  более  или  менее  равнодушен  с  примесью  некоторого
любопытства, то  после  побега  и  возвращения  Кенет  встретит  уже  не
безразличного наблюдателя, а врага. И тогда справиться с  ним  будет  во
много раз сложнее.