прикрыл  их
ладонью. Этой мгновенной остановки ему хватило, чтобы сообразить  что  к
чему.
   Тропа  спускалась  с  горы,  шла  через  небольшую  долину  и   вновь
поднималась вверх по косогору. Толай клялся-божился, что тропа с горы на
гору проходит прямо. На самом же деле, как  и  во  снах  кузнеца,  тропа
загибала круто в сторону. Прямым ходом от одной горы до другой не  более
часа. Путь по тропе занимает  не  меньше  четырех.  И  все  горцы  свято
уверены, что путь по тропе - наикратчайший.
   Кенет свернул с тропы и зашагал по нетронутому снегу. К  тому  самому
месту, которое Толаю и во сне-то было видеть страшно. Которое даже и  во
сне никто другой увидеть не мог. Туда, где посреди снега лежал  огромный
черный камень, имеющий власть искажать сны.
   Кенет ожидал увидеть нечто очень древнее, иссеченное ветрами, дождями
и снегами. Но,  приблизившись,  он  с  удивлением  обнаружил,  что  годы
пощадили черный  камень.  Он  выглядел  так,  словно  земля  только  что
выплюнула его из своего огненного нутра. Каждый его излом был  острым  и
резким, не сточенным, не смягченным за минувшие тысячелетия. Он был чужд
этому миру, этим горам. Хоть он и лежал на их земле, но не  соприкасался
с горами ничем и ни в чем -  и  горы  не  могли  с  ним  соприкоснуться.
Природа не тронула его.
   Кенет глядел как завороженный. Чуждость черного камня потрясала  его.
Камень принадлежал какому-то совсем иному, не этому  миру…  и,  будто  в
ответ  на  мимолетную  мысль  Кенета  об  этом   другом   мире,   камень
распахнулся, словно дверь. И мир, о котором Кенет едва  успел  подумать,
предстал  перед  ним  въяве…  …У  отца,  конечно,   седины   в   волосах
прибавилось, но он был жив. И мачеха ласково  улыбалась  Кенету,  глядя,
как весело играет со сводным братом малыш Бикки. И старый  волшебник  не
отказал ему - наоборот, он был только рад принять его в  ученики.  Да  и
фехтуя с Аканэ, Кенет вовсе  не  выглядел  несмышленым  увальнем;  Аканэ
хвалил его то и дело. И многое, многое другое…
   Он был прекрасен, этот мир сбывшихся желаний. Оставалось только войти
и захлопнуть дверь за собой. И тогда  то,  что  только  видится,  станет
живым, теплым и настоящим. Отец останется жив… и вскоре подымет на  руки
своего внука: ведь в этом мире своенравная барышня  Тама  тоже  обладает
магической силой, и Кенету не придется  выбирать.  Он  сможет  позволить
себе полюбить и жениться. И что главное - никакого Инсанны. И  ведь  для
этого ничего делать не надо - просто войти. Не больно,  не  страшно,  не
мучительно. Так легко и просто -  войти  в  мир,  сияющий  таким  мягким
ласковым разноцветьем, что  пред  ним  меркнет  синева  небес  и  чистый
нетронутый снег под выцветшим небом кажется грязно-серым, почти черным…
   Сны Кенета были свободны - пока он пребывал вдали  от  камня.  Но  он
подошел слишком близко  и  вдобавок  не  остерегся.  Он  спал  наяву,  с
открытыми глазами. Спал - и не спал. Сон и явь смешались, он вновь видел
их одновременно - и сон был неизмеримо прекраснее.
   Завороженный сном, Кенет сделал шаг. Потом еще один. Потом его правая
рука достала из-за пазухи фишку со знаком "камень" и метнула ее точно  в
цель.
   Разум Кенета не мог бы устоять перед иллюзией. Но  Аканэ  никогда  не
полагался на один только разум, и Кенета  полагаться  не  учил.  Опытный
боец, Аканэ отлично знал, что в бою тело зачастую поумнее головы  будет,
да и соображает оно быстрее. Выучка у Аканэ вновь спасла  Кенету  жизнь:
когда его сознание уже проигрывало битву, хорошо тренированное  тело  не
подвело. Оно сделало то, что было  нужно.  Кенет  не  сознавал,  что  за
предмет он кидает и куда, но рука его не промахнулась.
   Разноцветная ложь померкла. Кенета  обдало  такой  лютой,  обжигающей
ненавистью, таким невыразимым предсмертным страхом, что у него в  глазах
потемнело. А когда зрение его вновь прояснилось, черного камня больше не
было. Только проталина в снегу и горстка серого праха посреди проталины.
   И тогда Кенет рухнул лицом  в  снег  и  заплакал  -  давясь  слезами,
зажимая рот ладонями, содрогаясь от рыданий. Долго, горько и безутешно.

***

   Проснулся Инсанна в исключительно приятном расположении духа. И ни на
мгновение ведь не пришло ему  в  голову,  что  радостью  пробуждения  от
послеобеденного сна он обязан злейшему своему врагу.
   Доведись Кенету уничтожить черный камень собственной силой, и Инсанна
бы его непременно почуял. Но Кенет в обычном  магическом  смысле  слова,
строго говоря, не работал. Он не совершал ничего волшебного. Хоть и была
игральная фишка брошена его рукой, из игры черный камень вывел вовсе  не
Кенет - само мироздание исторгло из себя чуждый предмет. Не своей  волей
Кенет размахнулся и бросил игральную фишку: воля слишком покорна разуму,
а разуму Кенета в тот момент нельзя было доверить даже  его  собственную
жизнь. Зато тело подчиняется естеству. Вот естество вселенское и двигало
рукой Кенета, а тело его всего лишь  исполняло  веления.  Черный  камень
рассыпался в прах, а сила его вернулась туда, откуда была явлена в  мир.
Туда, откуда черпал свою мощь Инсанна.
   Инсанна впервые обрел силу очень давно - так давно, что привык  к  ее
неизменному присутствию и уже считал  ее  своей.  Слишком  долго  он  ее
черпал, заимствовал, впитывал, вбирал в себя,  чтобы  отделять  себя  от
нее, изначально ему не присущей, хотя бы мысленно. Когда-то он  как  раз
очень  даже  остро  ощущал  отдельность  силы  от  себя,  ее   чуждость,
несхожесть. Но как проглоченная пища, становясь  частицей  нашего  тела,
изменяется полностью, так же до неузнаваемости  менялась  и  поглощенная
сила. Войдя в Инсанну, она во мгновение  ока  становилась  не  той,  что
была.  Только   незаживающая   рана   на   лбу   напоминала   о   первом
соприкосновении вполне еще приличного колдуна Инсанны с  великой  мощью.
Так ведь рана невелика - ссадина, не больше. И не  болит  совсем.  Давно
уже не болит. С тех пор, как чужая сила без остатка пожрала собственную.
Дурные шутки играет с людьми заемная мощь: Инсанна и не подозревал,  что
от него, кроме оболочки, почти ничего не  осталось.  Всякий  раз,  когда
источник силы пересыхал, Инсанна винил в том одного себя. В такие минуты
к нему опасно было подходить даже самым  преданным  слугам:  если  и  не
магическую, то жизненную силу  Инсанна  выпивал  из  всего  живого,  что
попадалось ему на глаза. Именно в такие дни и рыскали его прислужники  в
поисках не совсем обычных жертв, и  в  подвалах  Замка  Пленного  Сокола
корчились в предсмертных муках маги и певцы. Кстати говоря,  в  один  из
таких дней Санэ и подвернулся под руку приспешникам Инсанны.
   Зато уж  если  сила  изливалась  на  Инсанну  щедрее  обычного,  свое
возросшее могущество Инсанна ставил в заслугу только себе. В  такие  дни
он бывал необыкновенно милостив. В эти дни  в  Замке  не  умирал  никто,
кроме пленных наложниц, ну а эти не в счет.
   Но сегодня… даже маги на службе у Инсанны, живущие уже не одну  сотню
лет, и те не упомнят своего господина в таком лучезарном настроении!
   Инсанна редко отдыхал после обеда - тем  более  что  и  обедал-то  он
редко, предпочитая получать необходимую для жизни энергию другим  путем.
И уж вовсе не  собирался  он  отдыхать  именно  сегодня:  слишком  много
скопилось неотложных дел. Сон сморил его  прямо  за  письменным  столом.
Пальцы левой руки разжались, и кисть покатилась по неоконченному письму,
оставляя за собой длинную черную полосу. Правая рука Инсанны  так  и  не
выпустила кисть и даже успела еще начертать поверх императорского  указа
знак "запрещаю".
   За всю свою жизнь Инсанна лишь дважды или трижды засыпал от усталости
и всякий раз просыпался в отменно гнусном расположении духа оттого,  что
позволил ничтожному естеству взять над собой власть. А на  этот  раз  он
ощутил радость еще до пробуждения. Он и проснулся-то от испытанной им во
сне радости - радости возрастания своей мощи. И мощь  его  действительно
возросла. Одним движением ресниц, едва  открыв  глаза,  он  сотряс  свой
замок до основания. Казалось, не кровь, а само могущество струится в его
жилах! И неудивительно: вся сила  уничтоженного  Кенетом  черного  камня
влилась в Инсанну.
   Приноровиться к этой новой силе оказалось не так-то  легко.  Поначалу
Инсанна даже дышать боялся: не разнести бы  замок  по  камешку,  вдохнув
полной грудью. Но мало-помалу половодье силы вошло в берега,  и  Инсанна
медленно улыбнулся, в должной мере наслаждаясь своей новой мощью.
   Теперь ему некого опасаться. Кенет… да что там  Кенет!  Мальчишка  он
еще зеленый против такого! Одним лишь  усилием  мысли  Инсанна  способен
сдавить его горло, простым хотением переломить ему хребет, заставить его
на карачках ползать и вымаливать  себе  пощаду.  Да.  Так  именно  он  и
поступит. С новым императорским указом можно и повременить. Навряд ли он
понадобится. Да нет, куда сопляку деревенскому против Инсанны! Сражалась
пушинка с ветром - оказалась там, где не чаяла.  И  ты,  друг  любезный,
щенок строптивый, тоже окажешься там, где и не  ожидаешь.  Скоро.  Очень
скоро.
   Тем более что теперь нужды нет размениваться на мелочи. Столько силы,
переполняющей все тело - еще хоть капелька, и оно  может  не  выдержать.
Значит, еще  долго  можно  обойтись  без  притока  ее  извне.  Можно  не
взбадривать  себя  трупным  ядом.  Не  выслушивать  какофонию  воплей  в
пыточных подвалах. Не тратить времени на наложниц. Кстати, не забыть  бы
отдать приказ от них избавиться: пленных певцов и магов отпустить, девок
выгнать, а мертвецов выбросить - или  нет,  к  чему  разводить  зловоние
вблизи замка? - не выбросить, отдать родным,  пусть  похоронят.  К  тому
времени, когда все это добро может понадобиться,  оно  будет  безнадежно
испорчено: девицы затоскуют,  пленники  обессилеют,  а  трупы  протухнут
окончательно. Толку от них уже не будет. Нет, избавиться от бесполезного
хлама, избавиться разом, решительно.  Когда  Инсанне  вновь  понадобится
чужая сила, всегда можно наловить и магов, и певцов, и девиц -  было  бы
желание. А уж мертвые тела этот  мир  и  вовсе  поставляет  в  изобилии.
Сейчас они не нужны - так и незачем скупердяйничать, оставляя припасы на
черный день. Он еще долго не наступит. А вот свободного  времени  теперь
хоть отбавляй. "Вот теперь, дружочек Кенет, мы тобой займемся  вплотную.
Покажись только, объявись хоть  на  минуточку  -  а  ведь  не  утерпишь,
появишься, пустишь свою силу в ход. А как только  ты  появишься,  ищейки
императора снова возьмут твой след, только  на  сей  раз  поисками  буду
руководить я сам".
   Отдав приказ об освобождении всех пленников и всех наложниц,  Инсанна
за несколько минут закончил начатую им главу из учебника магии и письмо,
отложил кисть, встал и вышел из комнаты.
   Ноги его мягко и уверенно ступали по яшмовым ступеням. Лестница  была
прекрасна. Инсанна уже почти забыл, как она хороша:  за  приказаниями  в
его кабинет слуги поднимались по другой лестнице, а сам Инсанна,  будучи
магом, не нуждался в столь примитивном способе передвижения,  как  пешее
хождение. За истекшие восемь столетий он от силы раз пять воспользовался
яшмовой лестницей,  и  полированные  ступени  сияли  прежней  нетронутой
красотой.  Все-таки  даже  восемьсот  лет  назад  вкус  у  Инсанны   был
безупречен:  даже  теперь,  столько  времени  спустя,  ему  не  к   чему
придраться.  Яшмовая  лестница  совершенна.  Инсанна  спускался  по  ней
медленно, с удовольствием.
   Сегодня он был доволен собой: и собой тогдашним, что построил яшмовую
лестницу, и собой теперешним, наслаждающимся  ее  красотой.  Впервые  за
двести с  лишним  лет  покидая  свои  апартаменты  пешком,  он  даже  не
рассчитывал  на  подобное  удовольствие.  Просто  в  кои-то   веки   ему
захотелось прогуляться. Спуститься по лестнице, выйти в город… пройтись…
поглазеть на уличных акробатов или иную  какую  потеху…  выпить  вина  в
придорожном кабачке… словом, на несколько часов преобразиться в простого
смертного. Простого смертного, которым он уже не был - и именно  поэтому
мог себе позволить поиграть в него. Повеселиться. Приятно  отдохнуть.  В
отличие от этих бессмысленных людишек маги почти не ведают  отдыха  -  а
Инсанна вот уже несколько столетий не знал его и вовсе.
   Спустившись  вниз  и  выйдя  за  ворота,  Инсанна  остановился  перед
изваяниями коней, одно великолепней другого. Их было много - больше, чем
он помнил. Когда-то он видел их чуть ли не ежедневно, но необходимость в
том у него давно отпала. Мудрено ли позабыть,  сколько  их  скопилось  в
замковом дворе? Пожалуй, двор выглядит даже несколько захламленным…  или
нет? Хотя конь - одно из самых красивых созданий природы,  только  дурак
усомнится, что красоты не может быть слишком много. Еще как  может.  Да,
большинству каменных коней придется отправиться на задний двор. Оставить
следует лишь самых красивых… например, вот этого могучего вороного.
   Инсанна  коснулся  вороного  кончиками   пальцев.   Каменные   ноздри
раздулись, по ониксовой черной  коже  скользнул  лиловый  отблеск.  Конь
жарко выдохнул и переступил с ноги на ногу.
   "Все-таки правильно я когда-то поступил", - весело  подумал  Инсанна,
садясь в седло. Каменный конь выглядит еще красивее, чем  живой.  Он  не
заболеет и никуда не сбежит. И кормить его, покуда он каменный, тоже  не
надо - только когда живой. И если в  кои-то  веки  Инсанне  понадобилось
куда-то выехать верхом, стоит ли тратить время на  то,  чтобы  объезжать
каждый раз нового скакуна? Куда  разумнее  обратить  лошадей  в  камень,
чтобы и через двести, и через триста лет, и  через  пятьсот  можно  было
вновь сесть в седло уже укрощенного  коня.  Конюшню  содержать  нелегко,
хороших конюхов найти не так-то просто - словом,  одно  беспокойство.  А
каменные кони никого не беспокоят и очень приятно смотрятся на  замковом
дворе. Правда, лишних придется все же убрать.
   Вороной был все так же покорен седоку, как и  полтораста  лет  назад,
когда Инсанна в первый  и  последний  раз  дал  уговорить  себя  принять
участие в императорском парадном выезде. Неимоверно  скучная  процедура.
Странные все-таки существа эти смертные. Можно иной  раз  додумать,  что
внешние атрибуты власти, всякие бессмысленные побрякушки и  финтифлюшки,
всякие там короны  и  мантии  им  дороже  самой  власти.  Им  бы  только
покрасоваться в блестящих цацках перед народом. Странно,  но  именно  от
этого они и получают истинное наслаждение. Дико и  непонятно.  Власть  и
сама по себе наслаждение, такова ее природа, к чему же подмешивать к ней
что-то еще?
   Все равно что мед сахаром сдабривать.
   Когда  Инсанна  завидел  городскую  стену,   мысли   об   извращенных
предпочтениях императорской фамилии в частности  и  смертных  вообще  не
покинули его. Напротив, они лишь  усугубились.  Каждый  раз,  когда  ему
приходило в голову соизволить почтить столицу  своим  присутствием,  она
вызывала в нем смешанные чувства. С одной  стороны,  он  вновь  и  вновь
ощущал неизмеримое свое превосходство  над  обычными  людьми.  С  другой
стороны, он испытывал брезгливое недоумение и досаду. Стоит ли оказывать
благодеяния,  если  люди  все  равно  не  умеют   ими   воспользоваться?
Как-никак, а не будь его, Инсанны, не было бы и нынешней столицы.  Стоял
бы на ее месте обычный провинциальный городок на пять  улиц  с  могучими
амбарами и непритязательными домишками. Инсанна никаких  сил  не  жалел,
чтобы подсунуть трон под то, чем думал основатель правящей  династии.  А
какова благодарность? Уж за восемь-то столетий можно было выстроить хоть
сколько-нибудь приятный для созерцания город!  Это  для  Инсанны  восемь
веков - срок  невеликий,  но  никак  не  для  смертных.  Хорошо  же  они
распорядились  этим  временем,  нечего  сказать!  До  сих  пор   Инсанну
передергивает при одном виде новой столицы. Всякий раз ему кажется,  что
он привык… но привыкнуть к такому невозможно.
   Хуже всего, конечно, эти чудовищные триумфальные арки. Проходу от них
нет. Арки воздвигались не только в честь победы  над  врагом,  но  и  по
любому мало-мальски  подходящему  случаю  -  например,  в  ознаменование
исцеления очередного императора от очередного насморка, - а то  и  вовсе
безо всякого случая. Выскочки провинциальные!  Дорвались,  мерзавцы,  до
почестей! Натащили в столицу мастеров заграничных - и добро бы  еще  эти
мастера хоть что-то смыслили. У себя дома они воздвигали  сооружения  из
самых непритязательных камней и покрывали их росписью. Но здесь,  где  и
яшмы, и нефрита, и пусть  не  столь  дорогих,  но  по-своему  прекрасных
камней в изобилии,  они  по-прежнему  покрывают  их  поверхность  густой
росписью, совершенно уродуя неповторимое своеобразие камня.  Под  мелким
густым узором и не разобрать, гранит перед тобой, или мрамор,  или  даже
бесценный малахит, -  все  как  есть  словно  голубями  усижено.  Рябит,
пестрит…
   Но сегодня даже бесчисленные арки  не  омрачали  хорошего  настроения
великого Инсанны. Новая сила вознесла его на  такую  высоту,  с  которой
крикливая роскошь столицы  не  только  не  раздражала  его,  но  даже  и
насмешить не могла. Вот людям, пожалуй, еще под силу хотя бы  позабавить
Инсанну.
   Люди  его  и  позабавили.  Инсанна  глазел  на  уличного  акробата  с
удовольствием, удивившим его самого, и даже кинул в подставленный  бубен
больше, чем  все  остальные  зрители,  вместе  взятые.  Совсем  недурное
представление. А для смертного, лишенного даже малой крупицы  магической
силы, его работа так и вовсе превыше всяких похвал. Давненько Инсанна не
видел ничего подобного.
   Затем Инсанна с не меньшим удовольствием полюбовался на пьяную  драку
-  тоже  представление  в  своем  роде  отменное.  Потом  его  вниманием
завладела  шумная  свадьба  всему  городу  известного  шулера.  Вдосталь
усладив себя  созерцанием  человеческой  глупости,  Инсанна  решил,  что
настала пора и заморить червячка. Он развернулся и медленно пошел  вдоль
шумной торговой улицы,  отыскивая  взглядом  неприметное  заведение  под
названием "Ветка ивы". За последние  три  сотни  лет  былое  великолепие
этого  заведения  изрядно  потускнело,  но   кормили   там   по-прежнему
превосходно. Во всяком случае, когда Инсанна наведался туда лет двадцать
назад, обедом он остался доволен, а это с ним случалось нечасто. Угодить
на его все более изощренные запросы становилось с каждым прожитым  веком
все труднее. Инсанна иногда подумывал не без сожаления, что со  временем
ему придется отказаться от еды - зачем тратить время на то,  что  больше
не доставляет удовольствия? О пользе и речи нет; Инсанна  уже  и  забыл,
когда он действительно подкреплял свои силы посредством пережевывания  и
глотания пищи, как обычные люди. Он продолжал изредка делать это  только
для собственного удовлетворения - вот только довольным он оставался  все
реже и реже. Ничего не поделаешь, ради  наслаждения  властью  приходится
лишать себя мелких радостей.
   Инсанна давно не приходил в "Ветку  ивы"  пешком,  предпочитая  более
обычный для себя способ перемещения, но нашел ее без труда.  Память  его
еще ни разу не подводила, не подвела и на сей раз. Инсанна толкнул дверь
с грубо намалеванной на ней зеленой веткой и вошел внутрь.
   - Что угодно  высокочтимому  гостю?  -  Слуга  возник  возле  Инсанны
мгновенно,  словно  по  волшебству,  и   даже   еще   быстрее.   Инсанна
благосклонно усмехнулся. Нет, не забыли еще в  "Ветке  ивы"  подобающего
обхождения - и это невзирая на внешний упадок.
   - Как обычно, - небрежно отмахнулся Инсанна  и  прошел  к  свободному
столику в самом дальнем углу.
   Покуда озадаченный слуга справлялся у хозяина, что же именно  великий
маг  ел  двадцать  лет  назад,  Инсанна  обводил  помещение   совершенно
ублаготворенным взором. Зал ничуть не изменился за минувшие годы,  разве
только обветшал малость. Если бы не потемневшая  от  времени  деревянная
столешница да не выщербленная штукатурк