ще  ничего,  нарушающего
гармонию  наряда.  Юноша  носил  свою  одежду  с   привычным   небрежным
изяществом. Он молча любовался городом, а князь любовался и  городом,  и
незнакомцем. Он хотел было незаметно уйти, но тут незнакомец  обернулся,
и Юкайгин с несказанным изумлением узнал в нем наместника.
   - В жизни не видел ничего прекраснее, - тихо сказал Акейро. - Великий
родоначальник нынешней династии попросту идиот. Как можно было от  такой
красоты перенести столицу в это гиблое место!
   Юкайгин молчал, потрясенный. Он чувствовал:  Акейро  говорит,  что  и
думает. Его лицо сияло самой неподдельной искренностью.
   Акейро пристально взглянул в лицо  князя  Юкайгина  и  чуть  примкнул
веки.
   - Красивый город, - так же тихо произнес он. - Здесь хорошо будет…  -
Он замолчал и, помедлив немного, неожиданно добавил:
   - Умирать.
   Князь Юкайгин растерялся  окончательно.  Он  не  знал,  что  сказать.
Никакие слова не шли ему на  ум.  Молчание  затягивалось.  Акейро  стоял
прямо и неподвижно.
   - Вашей светлости не понравился пир? - неожиданно спросил он.
   - Все уже перепились, - с облегчением заметил князь. - Скучно. А  вы,
ваша светлость, тоже изволили уйти?
   - Грудь болит, - с внезапной тоской ответил Акейро. - Устал я.
   Да он же болен, вдруг понял Юкайгин. Это бледное  лицо  с  прозрачным
румянцем, эта слабая грудь, худые  руки.  Он  болен,  и  болен  давно  и
тяжело. Вот почему он никого и ничего не боится. Он давно  считает  себя
приговоренным, и год-другой жизни для него разницы не составляет.
   - Вы ошибаетесь, ваша светлость,  -  негромко,  но  властно  произнес
Юкайгин. - Может, умереть в этом городе и неплохо. Но смею вас заверить,
жить в нем еще лучше.
   Акейро недоверчиво приподнял брови.
   - Но ведь вы убивать меня пришли? - спросил он без  тени  сомнения  в
голосе.
   - Уже нет, - усмехнулся Юкайгин.
   В ту ночь уста Акейро разомкнула лишь  уверенность,  что  через  пять
минут он будет убит. Акейро в  обращении  оставался  сух  и  сдержан,  в
откровенности не пускался, чувств своих не выдавал, и историю его  князь
Юкайгин узнал не скоро.
   Мать Акейро в юности слыла девушкой не  только  большого  ума,  но  и
сильной воли. Именно за эти качества, а также за  несокрушимое  здоровье
приглянулась она слугам великого черного мага Инсанны, рыскавшим по всей
империи в поисках новых жертв. Великий маг постоянно нуждался в  притоке
новых жизненных сил.
   Совсем еще  юная  девушка  умом  обижена  не  была.  Она  знала,  что
случается с теми, кого Инсанна кладет в свою  постель,  а  попав  в  его
замок, собственными глазами увидела, как по утрам  из  опочивальни  мага
выносят мертвые тела. Она  решила,  что,  когда  придет  ее  черед,  она
притворится мертвой. Лучше притвориться, чем стать.
   Когда ее черед и в самом деле настал, она  едва  не  упустила  нужный
момент: жизненная сила уже почти покинула ее. Она собрала всю свою волю,
сдержала почти  неслышное  дыхание  и  откинулась  на  подушки  рядом  с
Инсанной. Обман ей удался: Инсанна  никогда  не  приглядывался  к  своим
наложницам, тем более - к мертвым наложницам. А жизни он  из  нее  выпил
столько, что мысль о притворстве ему и в голову не пришла. До полусмерти
обессиленную и перепуганную девушку выбросили за ворота,  как  и  многих
других до нее, чтобы родственники жертвы могли забрать тело и похоронить
его: великий Инсанна был милостив.
   Девушка выжила, но от некогда веселой,  пышущей  здоровьем  красавицы
остался бледный изможденный  призрак.  Впрочем,  былой  красоты  она  не
утратила,  хотя  красота  эта  изменилась,   став   скорбной   и   почти
отталкивающей. Однако  же  не  оттолкнула  ее  новая  внешность  некоего
пылкого юношу. Его ничто не испугало: ни ее кровавый кашель по ночам, ни
ворчание родни, недовольной тем, что берет он за себя девицу  больную  -
да и не девицу уже, если разобраться. Раньше он о подобном браке не  мог
и мечтать, будучи гораздо беднее своей невесты, а теперь ее  семья  была
рада-радешенька, что  нашелся  хоть  один  дурак,  готовый  на  подобную
женитьбу. Казалось, только  его  любовь  и  дает  силы  жить  безнадежно
больной женщине.
   От  этого  брака  родился  единственный  сын,  названный  Акейро.  Он
появился на свет слабеньким,  хилым.  Довольно  скоро  стало  ясно,  что
мальчик унаследовал болезнь матери.  Черный  маг  выпил  почти  всю  его
жизненную силу задолго до  его  рождения.  Акейро  никогда  не  встречал
Инсанну, но ненавидел его с ледяным бешенством, сколько себя помнил.
   Кроме  слабого  здоровья,  от  матери  он  унаследовал  ясный  ум   и
непреклонную волю, а от отца - пылкий нрав. При дворе его не  любили,  и
едва  освободилась  должность  наместника,  как   император   быстренько
направил юношу в Сад Мостов - в ненавистную провинцию, почти в ссылку  и
наверняка на смерть: тамошний непривычный климат мог подорвать  и  более
крепкое здоровье, а уж Акейро он убьет неминуемо.
   Во всеобщей нелюбви к себе Акейро был отчасти виноват сам. Зная,  что
долгая жизнь ему не суждена, Акейро никому, кроме родителей, не дозволял
себя любить и старался никого не любить сам, чтоб не  вызвать  ответного
чувства ненароком. Однако любой  нормальный  человек  нуждается  хоть  в
какой-то  душевной  привязанности.  Сад  Мостов  потряс   Акейро   своей
неожиданной красотой, и  вся  его  неистраченная  жажда  любить  и  быть
любимым обратилась к этому дивному городу.  Акейро  мог  себе  позволить
любить мосты и дома: ведь, когда он умрет, камни  не  будут  горевать  о
нем, и зубчатая башня не оплачет покойного наместника.
   Эта исступленная всепоглощающая любовь к Саду Мостов и сблизила с ним
старого князя Юкайгина.
   Если еще недавно князь был готов сделать все, чтобы Акейро  умер,  то
теперь он с не меньшим упорством прилагал все  старания  к  тому,  чтобы
Акейро жил. Он начал вывозить Акейро на охоту, приглашал к  нему  лучших
врачей, добывал для него безумно редкие  и  дорогие  целебные  травы.  И
Акейро, к вящему своему удивлению, все еще жил и  даже  чувствовал  себя
неплохо.  Боли  в  груди  мучили  его  реже,   кровавый   кашель   почти
прекратился. Акейро не только принимал просителей у себя, но и сам  стал
выезжать с визитами. Такими, как сегодня…
   - Как самочувствие? - спросил его князь Юкайгин.
   - Сегодня немного лучше, благодарю, - ответил Акейро и  отпил  глоток
вина.
   Юкайгин придирчиво взглянул на него. Да,  пожалуй,  выглядит  сегодня
наместник неплохо. Во всяком случае, лучше, чем в тот памятный им  обоим
предрассветный час. Акейро и вообще сильно изменился за  эти  два  года.
Даже предписанное ему законом официальное одеяние он носит так, что  оно
становится неуловимо похожим на здешние одежды.  В  нем  нет  ничего  от
уроженца новой столицы. Он здешний, хоть и не родился здесь. И князь  не
отдаст его смерти, как бы она ни старалась.
   - Я подумываю, не выписать ли нам сюда  хорошего  мага,  -  предложил
Юкайгин. - Может, магия сумеет вернуть вам здоровье.
   - Бесполезно, - ответил Акейро. - Я благодарен вам от  всего  сердца,
но это совершенно бесполезно. Покуда жив Инсанна, здоровья мне не вернет
никто и ничто.
   - Так вы наняли Аканэ против Инсанны? - удивился Юкайгин.
   - Нет, что вы! Аканэ - великий воин, но и только. Отправлять на битву
с магом воина… нет, нет, это же просто убийство. А я  вовсе  не  намерен
убивать Аканэ. Я нанял его для охоты за слугами Инсанны.  И  меня  очень
беспокоит его исчезновение.
   - Так ведь он уехал, - не понял Юкайгин.
   - Уехал, а потом тайно вернулся. Некоторое  время  он  связывался  со
мной через одного из ваших людей - того, которого вы мне подарили, -  но
вот уже второй день, как от него нет никаких известий.
   - Не такой человек  Аканэ,  чтобы  бесследно  исчезнуть,  -  возразил
Юкайгин.
   - Вот именно. Поэтому он меня и беспокоит. Пожалуй, даже больше,  чем
растреклятая больница.
   Упоминание о городской больнице для бедняков заставило старого  князя
нахмуриться. С больницей он безуспешно боролся вот уже битых девять лет,
пытаясь призвать ее к порядку. Теперь настал черед Акейро сражаться.
   - За последний год мои люди дважды пытались разобрать денежные отчеты
этого мерзкого заведения, - вздохнул Юкайгин. - Они  так  запутаны,  что
никаких концов не сыскать.
   - Я тоже читал эти опусы, - скривился Акейро.
   - И как? - искренне заинтересовался Юкайгин.
   - Я пообещал этим  мерзавцам,  что  если  я  не  получу  через  месяц
нормальный отчет о  затраченных  средствах,  то  авторов  нового  отчета
повешу прямо у входа в больницу, - хладнокровно сообщил Акейро. - Неделя
уже прошла.
   Покуда Акейро и Юкайгин обсуждали проблемы бюджета городской больницы
и исчезновение великого воина Аканэ, незнакомый им  деревенский  паренек
Кенет осматривал город. Под вечер ноги и голова его  налились  свинцовой
тяжестью. Кенет даже начал опираться на посох.  Когда  вечерние  сумерки
потеряли прозрачность,  Кенет  решил  отдохнуть.  Но  постоялого  двора,
гостиницы или какого-либо иного пристанища поблизости не было. К тому же
он слишком поздно вспомнил,  что  проел  последние  деньги  в  трактире.
Ничего не  поделаешь,  придется  переночевать  на  вольном  воздухе.  Не
впервой. Правда, на каменной мостовой  спать  не  в  пример  холоднее  и
жестче, нежели на лесном мху.
   Кенет  выбрал  себе  укромное  местечко   под   невысоким   мостиком.
Распрямившись, он  почти  касался  мостика  головой.  Нависающий  пролет
создавал иллюзию крыши над головой: хоть и без стен, а все  же  комната.
Кенет небрежно положил наземь свой посох и уже собирался прилечь  с  ним
рядом.
   Тут-то из ночной тьмы и вынырнули эти трое.
   - Здесь пьяный дракон не пробегал? - тревожно  осведомился  тот,  что
держал фонарь, сухопарый верзила с длинным носом.
   - Д-да вроде нет, - растерянно выдавил Кенет. Мгновение растерянности
дорого обошлось ему: за этот миг незнакомцы  подошли  вплотную  и  почти
притиснули Кенета к стене.
   - Тогда гони деньги! - предложил  другой  грабитель,  пониже  ростом,
отягощенный изрядным пузиком.
   - А то в глаз! - мрачно сообщил третий, стоявший поодаль. Облика  его
Кенет различить не смог: тьма скрадывала его черты.
   - Деньги давай, слышишь? - настаивал толстяк.
   - Спасибо, - дружелюбно произнес Кенет.
   - За что? - не понял толстяк.
   - За комплимент. По-вашему, я похож на человека,  у  которого  деньги
водятся?
   - А это мы сейчас посмотрим, - заявил высокий. - Син, обыщи его.
   Кенет и не подумал сопротивляться обыску. Терять ему было нечего.  Да
и сопротивляться тоже особо нечем: посох лежал  на  земле  в  нескольких
шагах от него.
   - Щекотно, -  предупредил  он,  когда  пальцы  толстяка  полезли  под
куртку. Покупку рубашки Кенет отложил до лучших времен, и  теперь  ничто
не защищало его кожу от прикосновения толстяка.
   - Действительно, - разочарованно протянул  толстяк,  наткнувшись  под
курткой на голое тело. Верзила поднес фонарь поближе к Кенету  и  в  его
тусклом свете осмотрел юношу со всех сторон.
   - Деревня, - безжалостно изрек свой приговор верзила. - Что ты  здесь
делаешь, чудо огородное?
   - Спать ложусь, - искренне ответил Кенет. Верзила и  толстяк  онемели
от подобной наивности.
   - В глаз ему, - предложил из темноты третий. -  Чтобы  спать  светлее
было.
   - Значит, спать, - с непонятной интонацией протянул верзила. - И  что
же собирается делать твое морковное величество, когда проснется?
   - Работу искать, - так же искренне и охотно ответил Кенет.
   - Работу? - переспросил верзила. - Выходит, ты в гильдии состоишь?
   - А что это такое? - спросил Кенет.
   Толстяк неприлично заржал. Верзила сначала высказал  свое  мнение  об
умственных способностях Кенета и лишь  потом  объяснил  ему,  что  такое
гильдия. Выслушав его, Кенет немного приуныл. Работать  в  городе  имели
право только  члены  гильдии.  Чтобы  зарабатывать  деньги,  нужно  было
вступить в гильдию. Но чтобы уплатить  вступительный  взнос,  надо  было
сначала заработать деньги.
   - Это у тебя что - гильдейская грамота? - спросил  толстяк,  внезапно
выхватывая у Кенета из кармана бесценный устав.
   - Отдай! - возопил Кенет, бросаясь к толстяку.
   -  Э-э,  да  это  чистый   пергамент,   потрепанный   только,   -   с
неудовольствием произнес  толстяк.  -  Держи.  На  кой  он  тебе,  такая
рухлядь? Припарки ставить?
   - В глаз ему! - мстительно повторил третий во мраке. - И припарку!
   - Заткнись! - лениво приказал  верзила.  Деревенский  юнец  позабавил
его, а веселье настраивает на добродушный лад.
   Третий промычал что-то неразборчивое, но послушно затих.
   - Что, парень, некуда тебе податься?  -  почти  сочувственно  спросил
верзила.
   - А присоединяйся к нам!  -  ласково  пропел  толстяк.  -  Правда,  в
гильдию воров тоже вступительный взнос нужен, но мы люди  не  гордые,  у
нас можно и в кредит. Слыхал такое слово? Потом из  твоего  пая  вычтем,
только и всего.
   Кенету совершенно не хотелось идти воровать  и  еще  меньше  хотелось
признавать свое дремучее незнание городской жизни.  Он  уже  забыл,  что
всего минуту назад спросил, что такое гильдия.
   - Да не собираюсь я ни в какую гильдию! - взорвался Кенет. - И в вашу
тоже!
   - В глаз! - с радостной кровожадностью рявкнул из темноты третий.
   - Как сказано! - восхитился верзила. - А зубы-то как  заблестели!  Ах
ты огурец кусачий! И где же ты, позволь спросить,  собираешься  в  таком
случае искать работу?
   Наитие снизошло на Кенета мгновенно. Устав,  который  Кенет  все  еще
судорожно сжимал в руках, подсказал ему решение.
   - В городской больнице, - твердо заявил он. -  Думаю,  для  этого  не
надо быть членом гильдии.
   Внезапное молчание беззвучным эхом  раскатилось  по  мостовой.  Потом
верзила выдохнул сквозь стиснутые  зубы,  а  толстяк  как-то  неуверенно
охнул.
   - Придурок, - убежденно заявил тип  из  темноты.  Оказывается,  кроме
предложения дать в глаз и сопутствующих ему идиом, он знал еще и  другие
слова.
   - Святой, - вздохнул толстяк.
   - Деревня, - отрезал верзила. - Пошли, Син. Может, еще кого поймаем.
   И троица грабителей удалилась, оставив Кенета  в  полном  недоумении.
Когда ночная тьма поглотила их, Кенет вздохнул, сунул устав  за  пазуху,
лег рядом со своим посохом и приготовился ко сну. И только тут до Кенета
дошло, что на бережно им  хранимых  листах  пергамента  толстяк  Син  не
увидел ни единого слова.
   Наутро, едва проснувшись, Кенет первым делом совершил то, чего не мог
ночью: вытащил из-за пазухи книжные листы и взглянул, на месте ли текст.
Текст был на месте, чуть порыжевшие от времени знаки никуда не  сбежали,
не выцвели, не исчезли, не растворились. "Устав поведения магов…"
   Что же это  такое  получается?  Выходит,  толстяк  Син  не  видит  ни
бельмеса на старом  потертом  пергаменте,  а  он,  Кенет,  видит?  Очень
странно. Толстяк ничего не видел. Может, и не должен был видеть?  А  он,
Кенет, - должен? Мысль эта вдохновила Кенета до полного  безъязычия.  Он
оцепенел от восторга, ибо эта мысль ненавязчиво намекала на  присутствие
у Кенета магических способностей и пророчила им славное будущее.  А  как
бы иначе Кенет мог увидеть незримое для  других?  Он  почти  сознательно
гнал от себя некое ехидное соображение: а именно, что толстяк просто  не
разглядел в тусклом свете фонаря слов устава на старом пергаменте.
   С новой верой в себя и в  свои  способности  Кенет  засунул  устав  в
карман и отправился на поиски городской больницы.
   Больницу он нашел  не  сразу,  но  не  из-за  туманных  и  непонятных
объяснений, куда ему идти - за вчерашний день он немного освоился и  уже
не путал мосты с улицами, - а из-за сильного внутреннего  сопротивления.
Его  разум  отказывался  признать  это  ветхое  и  омерзительно  грязное
строение больницей. Разве можно помещать в такой дом больного  человека?
Здесь и мертвому не место. Кенет прошел мимо больницы раза три, пока  не
уяснил с невольным ужасом, что это она  и  есть.  Кенет  приподнял  ногу
повыше, чтобы не коснуться невзначай заплеванного порога, и, преодолевая
дрожь гадливости, вошел внутрь.
   Наняться на работу в больницу оказалось легко.  Быть  членом  гильдии
для этого действительно не требовалось. Ни один человек, состоящий  хоть
в самой захудалой гильдии, ни за какие деньги  не  стал  бы  работать  в
подобном заведении. В больницу и вообще старались  не  попадать.  Богачи
лечились, разумеется, у себя дома, в  теплой  уютной  постели.  Но  даже
самый распоследний бедняк предпочитал болеть  в  своей  жалкой  каморке,
хотя в больнице кормили даром.  И  все  же  больница  не  пустовала.  Ее
заполняли жертвы моровых поветрий, бездомные бродяги, а  больше  того  -
раненные в уличных стычках. Будь они в сознании,  они  бы  не  позволили
тащить себя в больницу, но больничные служители подбирали их на улице  в
бессознательном состоянии или попросту слишком  ослабевшими,  чтобы  они
могли сопротивляться. А потому  в  больнице  и  даже  вокруг  нее  стоял
тяжелый запах разлагающейся крови. Кенета еще на подходе к больнице едва
не стошнило. Он не понимал, как можно было допустить что-либо  подобное.
После первых же дней работы в больнице он стал понимать еще меньше.
   Больница была гнойной язвой на теле города.  Наместник  Акейро  хотел
было уничтожить ее и выстроить новую, но однажды ночью почти достроенное
здание подожгли. Возобновить стройку  не  удалось.  По  городу  забегали
подозрительные личности с общим вопросом на  устах:  "Во  что  обойдется
городу эта затея наместника и на  какую  сумму  его  светлость  поднимет
налоги?" В городе запахло не то чтобы бунтом, но серьезными  волнениями.
Во  избежание  беспорядков  постройку   новой   больницы   пришлось   на
неопределенное время отложить.  Подстрекателей  искали  усердно,  но  не
нашли.
   Между тем слова смутьянов были ложью вдвойне.  Во-первых,  Акейро  не
собирался повышать налоги. Его финансовый гений изыскивал иные средства.
Повышая  скорость  деньгооборота,  находя  различные   способы   оживить
торговлю,  поощряя  развитие  ремесел  и  тонко  регулируя  въездные   и
таможенные  пошлины,  Акейро  ухитрялся  найти  значительные  суммы  для
пополнения городской казны там, где их раньше не было. А если  денег  на
благоустройство города все же недоставало, Акейро  без  колебаний  щедро
тратил собственные.
   Во-вторых же, именно старая больница и  влетала  городу  в  копеечку.
Огромные  средства  из  городской  казны,   плата   за   лечение   более
состоятельных больных, бесчисленные пожертвования доброхотных  дарителей
- все валилось в какую-то алчущую  прорву,  исчезая  в  никуда.  Сначала
князь Юкайгин пытался разобраться  в  неслыханно  запутанных  больничных
отчетах. Потом за  дело  взялся  Акейро,  и  взялся  всерьез.  Наместник
бледнел от гнева при одном упоминании ненавистной  больницы  и  говорил,
что затраченных денег хватило бы, чтоб  три  такие  больницы  из  золота
отлить. Однако деньги шли больнице не  впрок.  Целебных  трав,  тюфяков,
кружек и прочего, зачастую самого необходимого, в  больнице  недоставало
постоянно. А самое главное - она попросту тонула в липкой жирной грязи.
   Едва получив казенную больничную робу, Кенет взял ее двумя пальцами и
побежал искать чан, воду и мыло. Прежде чем надеть робу, Кенет  два  дня
стирал ее и лишь тогда неохотно признал одежду более или  менее  чистой.
Все это время он разгуливал в одних штанах, припрятав дорожную  куртку.в
захламленной  подсобке,  где  громоздились  дырявые  ведра,   швабры   с
отломанными ручками, ветхие тряпки и старые робы. Кроме Кенета  и  крыс,
туда никто не наведывался, и Кенет мог биться об заклад, что его  куртку
не найдет никто, даже если очень захочет.
   Кенет был приставлен  помогать  трем  больничным  служителям,  всегда
раздраженным и усталым и всегда вполпьяна. На  месте  их,  как  правило,
никогда не было, и  Кенету  обычно  приход