когда
император обычно пребывает в настолько  дурном  расположении  духа,  что
охотно подмахнет самый свирепый указ и печать к нему приложит с живейшим
удовольствием. Вот после малого приема  Инсанна  к  нему  и  наведается.
Обычным  людям  взять  мага  живьем  не   так-то   просто,   тут   нужны
предосторожности сугубые, а для жертвы  весьма  болезненные.  При  любых
других обстоятельствах император непременно пустился бы в расспросы - да
что, да как, да зачем? - а после малого приема он будет  с  наслаждением
смаковать подробности распоряжений  о  поимке.  И  указ  напишет  именно
такой, как нужно Инсанне. И тогда он получит наконец мальчишку Кенета.
   Инсанна нахмурился. Слишком часто он называет его Кенетом и все  реже
- сопляком и мальчишкой. Конечно, Кенет уже  не  мальчишка.  Как  и  все
маги, он  благополучно  минует  юность,  переходя  от  детства  сразу  к
зрелости. Конечно, до этой самой зрелости ему уже рукой подать.  Но  все
равно - то, что Инсанна перестал называть Кенета мальчишкой, не к добру.
Нужно поскорей выудить у императора  желанный  указ.  Лишь  тогда  можно
будет перестать тревожиться.

***

   Массаоне, конечно, рассказать пришлось - если  и  не  все,  то  очень
многое. Уж очень он обалдел,  увидев  на  молодых  воинах  свежие  шрамы
годовой давности. О своем магическом участии Кенет умолчал,  как  сумел,
разрешив Наоки поведать лишь о битве во сне, никоим образом не  упоминая
имени Инсанны. Наоки, впрочем, особо  и  не  рвался  называть  по  имени
своего противника. Слишком уж зловещая слава ореолом окружала  это  имя.
Не  стоит  называть  его  массаоне.  И  так  уже  он  крепко   расстроен
случившимся. Кенет был восхищен умением Наоки обходить в своем  рассказе
подводные  камни.  А  когда  Наоки  закончил  свое   полное   недомолвок
признание, Кенет имел случай  в  полной  мере  оценить  грубоватый  такт
массаоны. Рокай, конечно, заметил, что в ткани повествования то  и  дело
зияют прорехи, но виду не подал и упрекать Наоки не стал. Не стал  он  и
извиняться перед молодым воином, узнав предысторию его прошения  должным
образом, чтобы не воскрешать тем самым  горькие  воспоминания.  Зато  он
немедленно погнал обоих воинов к гарнизонному врачу. В  ответ  на  слова
Кенета,  что  раны  эти,  мол,  давно  зарубцевались,  массаона  ядовито
ответил, что старые раны имеют  обыкновение  доставлять  беспокойство  -
например, ноют к перемене погоды; а значит, в посещении  врача  Кенет  и
Наоки, безусловно, нуждаются. И вообще, если  шестнадцатилетний  сопляк,
ни разу в жизни не побывавший в настоящей схватке, считает, что в старых
ранах разбирается лучше старого воина, пускай так и скажет прямо.
   - Если бы я и имел глупость так считать,  -  улыбнулся  Кенет,  -  то
приказа вашего все равно бы не ослушался. Такому  меня  мой  учитель  не
учил.
   Массаона благожелательно улыбнулся молодому хитрецу  и  сообщил,  где
проживает гарнизонный врач.
   Гарнизонный лекарь Хассэй был в своем роде  знаменитостью.  Лечил  он
всех, кто к нему приходил, а в ответ на смущенные расспросы о  плате  за
лечение  заявлял  неизменно:  "Сколько  тебе  совесть  велит  и  кошелек
дозволяет". Зачастую он и вовсе не брал денег. Будь его бескорыстие хоть
самую чуточку наигранным, умереть бы ему  с  голоду.  Но  он  был  самым
настоящим  бессребреником,  и  его  несомненная  доброта  и   редкостное
мастерство заставляли людей прощать ему и строптивость,  и  стариковские
причуды. В быту он был крайне неприхотлив. Благодарные каэнцы  выстроили
старому лекарю дом и уговорили в нем поселиться - иначе он,  поглощенный
исключительно своими больными и своими учениками, так и  ночевал  бы  на
парапете набережной. Кенет даже и не представлял себе, что подобные люди
существуют на свете - особенно после недолгой  своей  работы  больничным
служителем. Кстати, во время  оно  Акейро  мечтал  заполучить  каэнского
чудака  в  свою  новую  больницу  и  приглашение  ему   прислал   крайне
почтительное. Старик Хассэй ответил его светлости в несколько  сварливом
тоне: мол, дескать, он своих больных лечит там, где находит, а  в  Каэне
он нашел их во множестве и не собирается  их  бросать  даже  ради  сколь
угодно большого жалованья и несусветных почестей. Если же его  светлость
готов удовлетвориться тем, что Хассэй пошлет к  нему  одного-двух  своих
учеников, то на это старый  врач  готов  согласиться.  Будучи  человеком
неглупым, Акейро не настаивал, а ответил, что почтет за  честь  и  будет
господину лекарю весьма благодарен. Смягчившийся Хассэй  отослал  в  Сад
Мостов троих учеников и наилучшие пожелания.
   Великолепное  пренебрежение  старого  лекаря  к  собственной  персоне
привело Кенета в восторг, но и озадачило: от  платы  за  лечение  Хассэй
решительно отказался.
   - Я же ничего не делал, - отмел он все  настояния  Кенета.  -  А  что
осматривал ваши рубцы… эдак я могу  брать  плату  с  каждого  прохожего,
который угодил мне на глаза. Не сердите меня, господин воин.
   Кенет и сам уже понимал, что дальнейшие увещевания бесполезны. Но ему
было неловко оторвать лекаря от дела и ничем  не  отблагодарить  его  за
потерю драгоценного времени. Он поделился своими сомнениями с Наоки.
   - Пустое, - отмахнулся Наоки, знавший старика Хассэя не первый год. -
Денег  он  не  возьмет,  раз  уж  сказал.  Но  от  подарка  к  празднику
отказываться не станет -  не  захочет  обижать  дарителя.  Через  неделю
начнутся гербовые торжества. День основания Каэна и освящения его герба.
Шуму будет!  Ты  такого  в  жизни  не  видывал.  Вот  и  подари  старику
что-нибудь по такому случаю. Я тоже так сделаю. Только  подарок  выбирай
не особенно дорогой и роскошный.  Хассэй  такой  человек,  что  может  и
обидеться.
   Поиски подходящего подарка и привели Кенета после долгих блужданий  в
письменный  ряд  дневного  рынка.  Тушь,  бумага,   красиво   выделанный
пергамент… Пожалуй, вряд ли старого  врача  обидит  красивая  кисть  для
письма.  Тем  более  что  она  ему  нужна:  его  собственная  облезла  и
истрепалась, Кенет сам видел.
   Кенет сразу обошел своим вниманием роскошные и безумно дорогие  кисти
с ручками из яшмы, агата и нефрита. Не стал он смотреть и на серебро  со
сканью, эмалью, искусно вставленными  драгоценными  камнями  и  бог  еще
весть чем. И не только потому, что  не  по  карману.  Памятуя  о  словах
Наоки, Кенет выбирал нечто такое, что Хассэй не посовестился бы принять:
кисть красивую, удобную и, безусловно, годную в дело. Торговец и сам был
отменным каллиграфом, оттого и недолюбливал дорогие  безделушки,  только
притворяющиеся кистью. Увидев, что покупатель ему  попался  серьезный  и
вдумчивый, торговец возликовал и выложил на прилавок перед Кенетом такое
изобилие  кистей,  что  у  того  в  глазах  зарябило.  Смущенный   своей
неспособностью выбрать что-либо определенное,  Кенет  спросил  совета  у
торговца, объяснив, кому предназначается подарок.
   Хассэя действительно знал весь Каэн.  Торговец  возликовал  вторично.
Сначала он  с  восхищением  помянул  господина  лекаря  Хассэя,  который
совершенно исцелил  его  внучатую  племянницу,  когда  уже  никто  и  не
надеялся,  а  потом  с  жаром  приступил  к   обсуждению   сравнительных
достоинств своего товара и восхвалению оного оптом,  мелким  оптом  и  в
розницу.
   - Да  вы  только  посмотрите,  господин  воин!  -  восхищенно  кричал
торговец, вкладывая в уже порядком онемевшую руку  Кенета  все  новые  и
новые кисти.
   Кенет послушно испытывал их в деле на бумаге и пергаменте тушью самых
разных сортов,  прикидывал  их  вес,  сомневался  относительно  длины  и
толщины каждой кисти, отлично зная, что самому ему выбирать не придется.
Когда торговец окончательно охрипнет и  изойдет  восторгом,  он  сделает
выбор лично - и куда лучше, чем смог бы Кенет.
   - Поглядите, какая красота! - выдохнул торговец, благоговейно  вручая
Кенету  простую  кисть  с  довольно  толстой  рукоятью.  -  А  до   чего
прикладиста!
   - Не тяжела? - с сомнением произнес  Кенет,  разглядывая  кисть.  Она
была действительно хороша.  Поверхность  гладко  отполированной  рукояти
украшали странные тягучие узоры самой древесины.
   - И то! - с сожалением кивнул торговец. - Как-никак  мореное  дерево.
Для вас, господин воин, в самый бы раз, а  господину  лекарю,  известное
дело, не по руке. Но красота-то какая, а?
   Кенет еще разок полюбовался темной узорчатой древесиной и уже  совсем
было собрался отложить кисть  на  прилавок,  как  за  его  спиной  вдруг
раздались крики. Женский голос сначала закричал: "Держите  вора!"  -  но
едва был поддержан воплями  остальных  посетителей  лавки,  как  тут  же
захлебнулся, перешел на  пронзительный  визг  и  вновь  оборвался.  Зато
послышался другой голос - мужской, хриплый:
   - Стоять! Убью! Всем стоять!
   Крики прервались разом. Наступившее молчание было красноречивее слов,
и Кенет не стал оборачиваться. Он лишь слегка повернул голову  и  скосил
глаза.
   Высоченный парень держал за волосы молоденькую богато одетую  девушку
и размахивал ножом в ужасающей близости от ее горла.  Очевидно,  девушка
случайно схватила его за руку, когда он полез за ее  кошельком.  Девушка
не сопротивлялась. Ее била мелкая дрожь, на коже от страха выступил пот.
Голова ее была сильно запрокинута  назад,  открывая  беззащитную  влажно
мерцающую белизну тонкой шеи.
   Торговец шумно выдохнул и невольно переступил с ноги на ногу.
   - Стоя-ать! - вскинулся вор. - Прирежу!
   В его голосе отчетливо слышались нотки истерического ужаса:  слепого,
животного, нутряного. Торговец  замер  на  одной  ноге,  боясь  опустить
другую.
   "Прирежет, - подумал Кенет. - Точно прирежет. Потому что  ему  самому
страшно до полной потери рассудка. Совсем ошалел. Если бы он не  боялся…
но он боится и поэтому прирежет. Даже если никто из нас не шелохнется, и
мы дадим ему уйти… все равно".
   С Кенетом и раньше случалось, что время как бы  замедляло  свой  ход,
когда он собирался нанести удар. Вот и  сейчас  оно  еле  ползло,  почти
остановилось, и для того, чтобы выбрать подходящий момент, его было  так
много - целая вечность. Бесконечно долгие часы вор пробирался  бочком  к
выходу, волоча за волосы безмолвную  девушку.  И  когда  он  оказался  в
нужном положении, Кенет, по-прежнему  не  оборачиваясь,  метнул  тяжелую
кисть с рукоятью мореного дерева.
   Когда-то Аканэ учил его, как делать деревянные дротики и куда  метать
их - судя по тому, какой меч он вручил Кенету, учил не случайно. Он  уже
тогда догадался. Кенет накрепко запомнил, куда  именно  должно  ткнуться
деревянное острие, чтобы частично или  полностью  обездвижить  человека.
Практиковался он в этом искусстве хотя и нечасто, но был уверен, что  не
промахнется. Не имеет права.
   Он и не промахнулся.
   Парень с ножом застыл, как изваяние. Из его уст исторгались  какие-то
отрывочные звуки, но ничего членораздельного он не мог произнести:  тело
его закаменело, и даже  собственный  язык  вору  не  повиновался.  Самым
разборчивым  звуком  было  бесконечно  повторяющееся,  жуткое,   жалкое,
булькающее "…а-а… а…".
   Кенет подошел к парню и  осторожно  высвободил  из  его  руки  волосы
перепуганной девушки. Девушка прерывисто вздохнула, глаза ее закатились,
она обмякла, и Кенет едва успел ее подхватить.
   Она  была,   несомненно,   очень   хороша   собой,   и   одеяние   ее
свидетельствовало не только о богатстве, но и  о  хорошем  вкусе.  Кенет
никогда еще не видел подобных женщин вблизи и уж тем более не держал  их
в объятиях. Он смотрел на спасенную им девушку, не отрывая глаз.
   Девушка была одних с ним лет или на год-полтора моложе. Ее безупречно
ровная кожа отливала тем нежным сиянием, которое  безошибочно  указывает
на юность и здоровье и которое не могут воспроизвести никакие  ухищрения
тридцатилетних  красавиц,  мечтающих  обмануть  природу  и  скрыть  свой
истинный возраст. Густые волосы девушки, мягко  перехваченные  золоченым
шнурком, ниспадали почти до колен. Бледно-зеленая полупрозрачная накидка
из тонкого шелка с вышивкой в  виде  листьев  аира,  наброшенная  поверх
платья того же оттенка, источала едва уловимый аромат духов  -  сложный,
изысканный, затейливый, затаенно приманчивый и  вместе  с  тем  лишенный
откровенного  призыва.  У  Кенета  закружилась  голова.  Он  стоял,  как
обалдуй, схватив девушку в охапку,  и  совершенно  не  представляя,  что
делать дальше.
   Выручила его невысокая крепкая старуха - очевидно, служанка сомлевшей
девушки. Охая и ахая, она извлекла свою госпожу из объятий  растерянного
спасителя и принялась с причитаниями хлопотать над ней. Кенет облегченно
вздохнул, поднял упавшую кисть и вновь обернулся к торговцу.
   - Так насчет кисти… - начал он.
   - Ни слова больше!  -  темпераментно  провозгласил  торговец.  -  Сей
момент! Самую лучшую! Как раз то, что вам нужно! Он нырнул под прилавок,
не переставая восклицать:
   -  Рассыпалось  все!..  Ах,  какой  мерзавец!..   В   моей   лавке!..
Отродясь!.. Какой позор!.. Варвар, просто варвар!.. Хорошо еще,  что  не
переломал все!.. Бедная барышня!.. И никаких денег, господин  воин,  как
можно!.. С вас - ни единого гроша!.. Какой ужас, вы только подумайте!..
   Наконец он вынырнул наружу, держа  в  руках  искомый  предмет.  Кисть
действительно была сделана на славу -  как  раз  то,  что  нужно.  После
долгих препирательств Кенет все же заставил торговца  принять  плату  за
его изделие. Торговец согласился, лишь  всучив  Кенету  как  подарок  на
память ту самую тяжелую кисть мореного дерева, которой Кенет  недавно  с
такой ловкостью распорядился.
   Тем  временем  к  месту  происшествия,  потрясая  пиками,   сбежалась
городская стража и быстренько допросила  всех  свидетелей  и  участников
происшествия. Незадачливого грабителя крепко связали  -  конечно,  после
того, как Кенет коротким тычком вернул ему  способность  двигаться.  Сам
Кенет  рассказал  о  случившемся  кратко,  как  и  подобает  герою  дня.
Спасенная девушка уже пришла в себя. Она  взмахивала  огромными  густыми
ресницами и осыпала своего избавителя похвалами не только горячими, но и
изысканными. При этом она бросала  на  прекрасного  мужественного  юного
воина, храбреца и героя, такие  томно-восторженные  взгляды,  что  Кенет
мучительно запунцовел уже через минуту.
   Все же страдания  его  в  конце  концов  прекратились.  Стража  увела
связанного вора.  Девушка  последовала  за  служанкой,  скромно  потупив
глаза, но на прощание улыбнулась Кенету чарующей  простодушной  улыбкой.
Выждав, пока уймется головокружение, покинул  лавку  и  Кенет,  унося  с
собой две отличные кисти и множество восхитительных воспоминаний.
   Воспоминания не блекли довольно  долго:  дразняще  неуловимый  нежный
аромат шелковой накидки преследовал Кенета неотвязно. Стоило ему закрыть
глаза, и он вновь видел прощальную улыбку, чуть заметный  влажный  блеск
зубов, ямочку на подбородке…  Четверо  суток  Кенет  упоенно  предавался
сладостным мечтаниям, отлично сознавая, что воплощены  они  не  будут  и
быть не могут, да и не должны. В уставе ясно сказано,  почему  у  Кенета
нет  такого  права.  Но  помечтать-то  можно?  Кенет  и  мечтал  в  свое
удовольствие, а потом нехотя велел себе забыть и не вспоминать более.
   А утром пятого дня его навестила давешняя  служанка.  Непонятно,  как
старуха ухитрилась разыскать почти никому не известного в Каэне пришлого
молодого  воина,  не  учиняя  ненужных  расспросов,  способных  привлечь
внимание посторонних. Но так или иначе, она нашла  постоялый  двор,  где
обитал Кенет, и вручила юноше небольшое письмо,  свернутое  в  свиток  и
изящно перевязанное красной шелковой тесьмой, прикрепленной к  ярко-алой
махровой гвоздике.
   Кенет сразу понял, от кого письмо, и догадался - или почти догадался,
- что в нем написано. Предчувствия его не обманули.
   Стихотворная часть послания была составлена по всем правилам.  Как  и
положено, в стихах аллегорическими  намеками  сообщалось  о  том,  какие
нежные чувства пробудила в  благородной  барышне  счастливая  встреча  с
героическим  воином.  Но  не   стихи   привели   Кенета   в   наибольшее
замешательство. Далее благородная барышня - для  разнообразия  прозой  -
назначала ему свидание в первый же день гербовых торжеств. В праздничной
суматохе никто ничего не заметит. Уже знакомая восхитительному господину
воину старая служанка будет  ждать  его  с  наступлением  сумерек  возле
лавки, где он и свершил свой подвиг, и  проводит  туда,  где  его  ждут,
томясь нетерпением и надеждой.
   Кенет застонал и едва не выругался вслух. Потом опомнился,  тщательно
спрятал письмо и отправился на поиски Наоки.
   -  Ну  ты  и  счастливчик!  -  радостно  воскликнул  Наоки,  выслушав
сбивчивый рассказ Кенета. - Да ты и мечтать не мог о подобном браке.
   - О каком браке! - возопил несчастный Кенет. - Да с чего ты взял, что
я собираюсь жениться?!
   Наоки взглянул на друга с нескрываемо гадливым любопытством.
   -  Не  собираешься  жениться?  -  переспросил  он,  словно  не   веря
собственным ушам. - Так ты, значит, попросту хочешь…
   - Не хочу! - рявкнул Кенет. - Ничего подобного я как раз и  не  хочу.
Хотел бы, но не хочу.
   - Это как? - не понял сбитый с толку Наоки.
   Кенет не без труда взял себя в руки и постарался доходчиво  объяснить
Наоки, почему именно он как  начинающий  маг  не  может  воспользоваться
наивной доверчивостью спасенной им девушки - ни в  смысле  брака,  ни  в
каком ином.
   - Не понимаю, в чем проблема, - заявил  Наоки  с  прямотой  видавшего
виды горожанина. - Не хочешь ты ее - ну и не хоти себе дальше. Кто  тебя
может заставить?
   - Да не заставить… - Кенет досадливо потер переносицу. - Я  не  знаю,
как бы мне так от нее отделаться, чтоб не обидеть.
   - Ах вот оно что… - Наоки призадумался. - Да, ты прав. Судя по всему,
девушка она порядочная, а таких обижать действительно не стоит. Ты и  не
представляешь, на что способна разъяренная порядочная женщина, стоит  ей
заподозрить, что ее оскорбили и отвергли.
   Наоки  замотал  головой,  не  в  силах   выразить,   какие   страшные
неприятности может обрушить на голову его друга обиженная им  порядочная
девушка.
   - Я не это имел в виду, - запротестовал Кенет.
   - А я - это, - отрезал Наоки.
   - Так что же мне все-таки делать? - взмолился несчастный Кенет.
   - Я бы знал! - искренне сообщил Наоки. - Понятия не имею. Меня всегда
интересовало,  как  привлечь  внимание  женщины,  а  вот  как   от   нее
отделаться…
   - Мне бы твои заботы! - простонал Кенет, хватаясь за голову.
   Между  тем  гербовые  торжества  неумолимо  приближались,  и  решение
следовало принять быстро.  Несколько  часов  Кенет  просидел  у  себя  в
комнате, сжав виски и напряженно думая, у кого бы спросить  совета,  раз
уж Наоки в этом важном деле не в силах ему ничем помочь.
   Спрашивать надо у того, кто в подобных вещах разбирается. Да, но  кто
в них может смыслить?
   К  исходу  дня  Кенета  осенило.  Перебрав  и   отвергнув   множество
вариантов,  он  принял   единственно   возможное   решение.   Оставалось
надеяться, что верное.
   И в сумерках Кенет, смятенный  до  глубины  души,  вступил  под  сень
публичного  дома,  известного  на  весь  Каэн  под  названием  "Парчовые
радости". Впоследствии Кенет ни за что не мог бы рассказать, на что были
похожи изнутри эти самые "радости":  от  смущения  он  едва  видел,  что
творится, и чуть не  упал,  споткнувшись  у  входа  о  пеструю  плетеную
циновку.
   Зато наметанный глаз хозяйки заведения мгновенно  оценил  незнакомого
посетителя. Хозяйка привычно отметила и мужественную стать юного  воина,
и опрятность уставной одежды, и явное смущение гостя.
   "Новичок", - безошибочно  подумала  она,  прикидывая,  сколько  можно
стрясти с неопытного клиента.
   - Всегда к вашим услугам, господин воин, - жеманно произнесла  она  и
повлекла Кенета за собой, в глубь бесчисленных  коридоров  и  к