это?  -  шепотом  спросил  Кенет  стоящего  рядом  огромного
трамбовщика, потом  повторил  вопрос  уже  вполголоса,  потом  еще  раз,
громко.
   - Деревня, - сплюнул трамбовщик, не отрывая взгляда от дороги. -  Это
же проверка едет. Проверяют дорогу на прочность. Погоди, это еще не все.
   За колесницами следовало несколько человек. Они то и дело  нагибались
к дороге, а один так и полз на карачках.
   - Что, деревня, глазища повылупил? - выдохнул  трамбовщик.  -  Сейчас
еще интереснее будет.
   Снова раздался дробный рокот, на сей раз  мягкий  и  нестройный.  Ему
вторил многоголосый мальчишеский визг. На дороге вновь появились кони  -
на сей раз неоседланные. На передних конях, пригнувшись к  самой  холке,
сидели  мальчишки-пастухи  и  молотили  пятками  бока  своих   скакунов,
отчаянно вопя и завывая, размахивая  в  воздухе  пастушескими  бичами  и
просто длинными ветками.
   Трамбовщик,  к  изумлению  Кенета,  вперил  в  это  веселое   зрелище
тоскливый взор, беззвучно шевеля губами - видимо, читал молитву.
   После звона подков, грохота колесниц и стука  копыт  некованых  коней
топот сотни босых ног казался особенно тихим. До смешного тихим - словно
лягушки шлепают по  мокрой  траве.  Молодые  воины  и  мальчишки-ученики
бежали медленно. Лица их были суровы и сосредоточенны, словно у дорожной
развилки их ждал если и не смертный бой, то уж  серьезная  выволочка  от
начальства - несомненно.
   - Теперь - все, - тоскливо  произнес  трамбовщик;  провожая  взглядом
босых бегунов. - Теперь все прошли.  Сейчас  им  только  ноги  и  копыта
осмотрят, тогда нам все и скажут.
   Кенет сообразил, зачем нужны были на дороге  вольные  табунные  кони,
чьи копыта не знали подков и  ступали  лишь  по  мягкой  луговой  траве;
понял, зачем бежали босиком воины. Если тяжелая  конница  с  колесницами
испытывала дорогу на прочность,  то  бегуны  и  вольные  кони  проверяли
качество дороги: не собьются ли копыта, не поранит ли бегун босые ноги?
   Молчание длилось недолго.  Проверяющие  вернулись  на  дорогу.  Толпа
сначала затаила дыхание, а потом разразилась приветственными криками еще
раньше, чем проверяющие успели сказать хоть слово: по выражению  их  лиц
люди отлично поняли, что это будет за слово.
   Мучительно  бледный   трясущийся   распорядитель   выступил   вперед.
Проверяющие  подошли  к  нему  и  остановились.  А  потом  медленно,  не
пренебрегая ни одним  движением,  что  предписывал  обычай,  отдали  ему
глубокий земной  поклон.  Распорядитель  ответил  им  поясным  поклоном,
пошатнулся и свалился на руки двух каменотесов.
   Трамбовщик издал могучее ликующее мычание, подпрыгнул  и  заключил  в
объятия четырех человек разом, в том числе и Кенета.
   Земной поклон означал наивысшее возможное качество дорожных работ. Ни
единой щербинки, ни одного отлетевшего камешка,  ни  одной  поцарапанной
ноги. Шелковый путь - вот как это называется.  За  такую  работу  платят
втрое да еще выставляют бесплатное угощение, и не  по  обычным  каэнским
меркам, а со всей возможной щедростью. Что останется после пира,  сожгут
назавтра на походных жертвенниках и  пеплом  осыплют  дорогу,  чтоб  она
насытилась перед тем, как начнет свою службу.
   Памятуя о предстоящей ему встрече с драконом, Кенет не воспользовался
даровым угощением. Он наскоро ополоснулся  из  ведра,  оделся,  расчесал
свои влажные темные волосы, скрепил их заколкой, взял котомку  и  меч  и
отправился за расчетом.
   Пока он собирался, вечер сменился ночью. Вокруг замелькали  факелы  и
костры. Кенет шагал из света в тьму, из тьмы на свет, то и дело заслоняя
глаза ладонью. Не он один бродил вдоль дороги в  поисках  распорядителя,
но Кенету повезло больше других - он столкнулся  с  распорядителем,  что
называется, нос к носу.
   - Расчет хотите получить, господин воин? - блаженно улыбаясь, спросил
распорядитель. - Извольте. Сейчас вот и сосчитаем.
   Он повлек Кенета за собой. Кенет шел и посмеивался в душе: вот он уже
опять и "господин воин".
   - Милости прошу, господин воин. - Распорядитель  сноровисто  отсчитал
положенную Кенету долю, а  затем  прибавил  еще  столько  же.  -  А  это
господину вашему  родственнику.  Поет  он,  ничего  не  скажешь,  просто
замечательно. Без его песен нам бы в  срок  не  управиться.  Так  уж  вы
передайте ему… как его, кстати, по имени?
   Кенет замялся: он ведь не успел  спросить  драконова  сына,  как  его
зовут.
   - Аори, - ответил распорядителю вместо Кенета человек-дракон.  -  Его
зовут Аори. Премного вам благодарен, господин распорядитель, но плату вы
моему остолопу выделили не по  справедливости  большую.  Ему  полагается
расчет только за полдня работы и ни на грош больше.
   Он взял из второй доли две крупные серебряные монеты и  одну  мелкую,
первую долю пододвинул Кенету.
   - Пойдем, - сказал он.
   Кенет ссыпал свои деньги в кошелек, раскланялся  с  распорядителем  и
пошел за драконом. Вослед  ему  неслось  неистовое:  "Счастливого  пути,
господин во-о-ин!"
   Дракон негромко засмеялся, и  перед  глазами  Кенета  золотые  колеса
засияли ярче факелов.
   - Почему вы… почему? - начал Кенет.
   - Вы? - улыбнулся дракон. -  Какой  между  нами  может  быть  этикет,
Повелитель Молний? Среди равных это не принято.
   Кенет жарко покраснел.
   - Почему вы… ты… заговорил со мной?
   - Ты сделал добро одному из нас, - ответил  дракон.  -  Мы  добра  не
забываем. Собственно говоря, мы вообще ничего не забываем.
   Тропинка свернула к лесу. Позади горели и чадили факелы,  раздавались
восторженные крики. Впереди была влажная спокойная темная тишина.  Ветер
почти не колыхал листья над головой. По мере того как ветви  все  тесней
смыкались,  закрывая  собой  лунный  диск  и  мерцание   звезд,   Кенету
становилось все легче разговаривать  со  своим  собеседником.  Днем,  на
дороге, все чувства говорили ему, что перед ним дракон, а зрение властно
лгало: нет, человек! В обступившей Кенета лесной тьме зрение  больше  не
мешало ему. Он почти не видел своего спутника, но тем более ясно ощущал,
что рядом с ним идет дракон.
   - Разве он тебе рассказывал? - спросил Кенет.
   - Он? Ах, ты о моем сородиче? Нет, я его не встречал.
   - А откуда ты тогда знаешь? - удивился Кенет.
   - Драконий дар просто так не дается, -  прошелестел  в  лесной  траве
невидимый дождь.
   - Но я не получал никакого дара, - еще больше удивился Кенет.
   - Ты его всего лишь не видел, - ответила влажная  темнота,  -  а  это
совсем другое дело. Драконий дар невидим для  людей.  Его  можем  видеть
только мы.  И  маги  -  кроме  тех,  кому  он  предназначен.  Обладатель
драконьего дара не может увидеть его никогда, будь он хоть самым великим
волшебником.
   - А какой у меня дар? - с любопытством спросил Кенет.
   - Тот, который тебе  нужнее  всего,  -  усмехнулся  в  проеме  листвы
звездный свет. - Драконы не делают бесполезных подарков.
   - А все-таки? - упорствовал Кенет.
   Огромное золотое колесо вобрало в себя весь ночной  лес,  дрогнуло  и
угасло.
   - Почаще переступай через текучую воду. Лучше всего по несколько  раз
в день. Пусть это войдет у тебя в привычку. Стоит тебе перешагнуть через
воду, и ты невидим  для  любого  мага,  который  вознамерится  за  тобой
понаблюдать. Я потому и заставил тебя переступить через ручей хитростью,
что за тобой присматривали. Теперь тебя не видят и не слышат, и  я  могу
сказать тебе о твоем даре.
   Присматривали!  Конечно,  Кенет  не  мог   всерьез   надеяться,   что
могущественный маг оставит его в покое. Но  он  и  не  предполагал,  что
слежка окажется столь настойчивой.
   - Инсанна! - невольно воскликнул он.
   - Тебе лучше знать, кто за тобой присматривает, - пожал плечами  лес,
и листья тихо зашелестели.
   - Так, значит, тот волшебник на дороге, - понял Кенет, - это  человек
Инсанны?
   - Вполне возможно.
   - Да… похоже  на  то,  очень  похоже,  -  вслух  размышлял  Кенет.  -
Разговоры у него… странные такие. Вроде он меня обманул… а вроде и  нет.
Я так и не понял, где же он сказал не правду.
   Дракон ответил не сразу.
   - Собственно, нигде, - вздохнула листва. - В его словах не было  лжи.
Но ты прав, Повелитель Молний. Он тебя действительно обманул.
   - Каким образом?
   Лес шумно пригнулся и выпрямился.
   - Самая гнусная ложь - это ложь с помощью правды. Ложь была не в том,
что он сказал, а в том, как он это сказал, кому, а главное - зачем.
   - Не понимаю, - признался Кенет.
   - Потом поймешь.
   Некоторое время они шли молча. Кенет не слышал шагов своего  спутника
- да и можно ли расслышать, как движется туча? - но постоянно ощущал его
присутствие. Шум листвы становился все явственней, все громче.
   - Куда ты теперь собираешься направиться? -  после  долгого  молчания
спросил дракон.
   - Не знаю, - ответил Кенет. - В столицу мне  идти  неохота.  В  горы,
наверное, подамся.
   - В горы, - задумчиво промурлыкал гром. - Послушайся старого дракона,
Повелитель Молний. Не ходи в горы. Не время еще. Иди в  Каэн.  Тебя  там
ждут.
   - Кто? - изумился Кенет. - Я же там никого не знаю.
   - Понятия не имею, - ответил дракон. -  Новые  друзья.  Неприятности.
Добрые дела. Ты там нужен.
   - Но кому? - не отставал Кенет.
   - Точнее сказать не могу, -  отрезала  короткая  сизая  молния.  -  Я
дракон, а не гадальщик.
   - Не обижайся, - засмеялся Кенет. - Я  ведь  так,  к  слову  спросил.
Ладно. Каэн - так Каэн.
   - Хорошо, - прошелестела трава. - Тогда идем. В  Каэн  ты  войдешь  с
другой стороны. Сначала я тебе хочу кое-что показать.
   Кенет покладисто последовал за драконом. Шум  листвы  становился  все
громче и громче.
   - Ночи сейчас короткие, - невпопад сказал дракон. - Это хорошо.
   Кенет не  стал  спрашивать,  что  такого  хорошего  увидел  дракон  в
коротких ночах. Он шел, смутно начиная различать темные стволы  на  фоне
светлеющего неба и тропинку под ногами. А потом, разом,  лес  оборвался.
Но шелест листвы не затих. Он заполнил собой все  небо  -  или  то,  что
представилось Кенету небом.
   Сначала Кенету показалось, что рассвет начинается у  самых  его  ног.
Огромный  рассвет  -  синий,   яблочно-зеленый,   белесый,   розовый   и
бледно-золотой, и больше ничего, кроме рассвета.  Потом  Кенет  различил
линию, рассекавшую  рассвет  пополам.  Потом  понял,  что  линия  эта  -
горизонт, и ниже горизонта - не небо, а вода.  Кенет  никогда  не  видел
столько воды сразу и вдобавок без берегов. Ему показалось, что  вся  эта
чудовищная масса воды стоит стеной, даже нависает над ним, и он невольно
отшатнулся и вскинул руки,  чтобы  защитить  голову,  когда  стена  воды
обрушится на него. Но тут среди синевы мелькнула темным пятном лодка,  и
наваждение рассеялось. С беззвучным грохотом водяная стена легла  наземь
и растянулась до горизонта.
   - Вот это и называется море, -  довольно  засмеялся  дракон.  Золотые
колеса дрогнули и обрушились в рассвет. Кенет прерывисто вздохнул.
   - Тебе понравился рассвет на дюнах? -  улыбнулся  дракон  и  поправил
складки на шелковом рукаве.
   - Ты тут живешь? - хрипло спросил  Кенет.  Глаза  юноши  сияли,  щеки
пылали от восторга.
   - Нет. Только когда хочу вспомнить юность, - снова улыбнулся  дракон.
- Люди не могут жить в воде, а я ведь женат. У меня и имя  есть,  как  у
человека, - Хараи. Пойдем ко мне. Отдохнешь, переночуешь.  А  уже  потом
можно и в Каэн.
   - Странное дело, - сказал  Кенет,  спускаясь  вслед  за  драконом  по
мягкому песку, - в уставе для магов  сказано,  что  зверь-дракон  -  это
что-то очень нехорошее…
   - Так ведь не дракон, Повелитель Молний, - ответил  ему  Хараи,  -  а
"зверь-дракон". Это не одно и то же.
   - А какая разница?
   - Зверь-дракон - это тот, кто перестал быть  драконом.  Так  же,  как
Инсанна перестал быть человеком.

Глава 11
ТРИБУНАЛ

   В Каэн Кенет вступил отдохнувшим, сытым, веселым и полным сил. Сутки,
проведенные им в гостях у Хараи, вспоминались с удовольствием.
   Кто его знает, какой дом держит дракон в своем истинном облике на дне
морском, но в его  человеческом  жилище  хозяйство  было  поставлено  на
широкую ногу. Не будь жена Хараи ведьмой, нипочем бы ей  не  управиться.
Да и то сказать - может ли обычная женщина быть женой дракона?
   У дверей Кенета встретил Аори  и  двое  его  младших  братьев.  Самый
младший сын Хараи туманным облачком парил над колыбелькой.
   - Обычно я не разрешаю детям принимать свой второй облик при  гостях,
- извинился Хараи, заметив изумление  Кенета,  -  но  у  малыша  режутся
зубки. Отчего-то у вас, людей, это происходит очень болезненно.
   Кенет вполне понимал беднягу дракона. Он вспомнил, как  истошно  орал
Бикки, когда у него резались зубы. Мачеха ходила с опухшими  от  слез  и
недосыпания глазами. Кенет бегал по вечерам собирать тягучий млечный сок
беломордника и соцветия мышкиных слезок, варил их с медом и  мазал  этой
смесью десны Бикки. На несколько часов в доме воцарялась тишина,  и  все
его обитатели засыпали мгновенно: если  успел  добраться  до  кровати  -
считай, повезло. Как же хорошо, как мирно жилось тогда Кенету!
   Ему не впервой было вспоминать оставленный им  дом,  но  на  сей  раз
заглушить причиненную воспоминаниями боль оказалось  не  так-то  просто.
Лишь когда дракон и ведьма позвали его к столу, боль начала затихать.  А
потом и вовсе забылась.
   Слишком уж хорошо было в этом доме. Здесь не было места ни  боли,  ни
даже памяти о ней.
   "Когда найду свое место средоточия…  а  все-таки  что  это  за  место
такое?.. - думал Кенет, прихлебывая густой горячий  сладкий  напиток  из
меда и ягод. - Когда я это  самое  место  средоточия  найду,  непременно
выстрою себе такой дом. И женюсь. Нашел ведь Хараи ведьму себе по  силе.
Если уж дракону удалось, у меня тем более получится".
   Еда и застольная беседа настолько подкрепили тело и дух  Кенета,  что
спать ему не хотелось. День он провел в приятнейшем общении с  сыновьями
дракона, дивясь их двойственной природе и  наслаждаясь  ее  созерцанием.
Вечер прошел в неторопливой беседе с драконом.  Потом  Кенета  отвели  в
чудесную жарко натопленную баню. Потом чистенького  разомлевшего  Кенета
отвели в спальную комнату для гостей, и он заснул, едва коснувшись щекой
изголовья.
   Наутро он проснулся таким бодрым и отдохнувшим, что готов был  в  три
прыжка преодолеть расстояние до Каэнских ворот.
   Дракон простился с Кенетом сдержанно. Лишь на  прощание  он  приобнял
юношу за плечи, словно желая оградить его от чего-то.
   - И не забудь побывать у каэнского  массаоны!  -  крикнул  он  Кенету
вслед.
   Как будто об этом можно забыть! Аканэ столько  раз  говорил  об  этом
Кенету, что и счет потерян. Каждый  воин  или  его  ученик,  прибывая  в
город, перво-наперво должен доложить о своем прибытии местному  массаоне
- начальнику имперских воинов. До сих пор у Кенета  такой  необходимости
не возникало: главой имперских воинов Сада Мостов был господин наместник
Акейро собственной персоной. Довольно и того с князя  Юкайгина,  что  он
терпел в своей вотчине какого бы то ни было наместника. Еще одна  важная
особа из столицы переполнила бы чашу его терпения. А когда его отношения
с молодым наместником сложились столь необычно, он разорвал бы на  куски
любого столичного заправилу, вздумай  тот  совать  палки  в  колеса  его
обожаемому Акейро.
   Теперь же Кенету впервые предстояло увидеть массаону,  и  он  немного
робел. Но не идти нельзя. Аканэ ему не единожды втолковывал: "Пренебречь
подобным посещением мог бы я, но не ты. Это даже не дерзость, но  прямое
нарушение воинского устава". Так что робей не робей, а  идти  все  едино
придется.

***

   И снова  Кенет  вступал  в  чужой,  незнакомый  город,  не  глядя  по
сторонам. Только теперь он искал не еду и ночлег -  успеется  еще,  -  а
казармы императорской гвардии.
   Он еще в воротах спросил у взимавшего  пошлину  стражника,  куда  ему
идти. Стражник, спокойный седоусый воин со шрамом через все лицо, не был
удивлен его вопросом и не затруднился с ответом.
   - Направо вдоль городской стены, - сказал он, поправляя рукав  своего
безупречно  чистого  форменного  хайю.  -  Там  и  будет   казарма.   Не
заблудитесь. Если, конечно, пойдете прямиком в казарму, а не  в  веселый
квартал к девицам.
   Кенет вовсе не собирался идти к девицам,  но  покраснел  так,  словно
пожилой стражник угадал его самые заветные чаяния.
   - Вот она, молодость, - вздохнул стражник. - А идите-ка  вы  прямо  в
казармы. Господин массаона сегодня сильно не в духе. И  если  вы  полдня
проваландаетесь по трактирам да девицам, а с докладом явитесь под вечер,
я даже не знаю, что господин массаона с вами сделает.
   Он еще раз вздохнул и удалился, слегка припадая на левую ногу.
   Господин массаона Рокай с самого утра был не то чтобы не в духе,  как
деликатно определил его состояние стражник.  Господин  массаона  рвал  и
метал. Проявлялось это не очень явственно для посторонних, но более  чем
понятно для вверенных ему воинов. Он был спокоен. Он  был  так  спокоен,
что воины, завидев его неподвижное от гнева  лицо,  невольно  прикрывали
руками рот, словно сдерживая вопль ужаса,  и  спешили  убраться  с  глаз
долой.  Особенно  те,  кому   довелось   быть   свидетелями   вчерашнего
происшествия. Ибо прогневил массаону на сей раз  не  кто-нибудь,  а  его
всегдашний любимец.
   Наоки единственный среди имперских гвардейцев  не  был  потомственным
воином. Бытовали слухи, что происходит он из  какого-то  очень  знатного
рода. Настолько знатного, что ни одному его представителю нужды не  было
обременять себя мечом или луком: их знатность была превыше даже воинской
службы. По всей вероятности, в этих  слухах  содержалась  изрядная  доля
правды: замашки юного Наоки  обличали  в  нем  человека,  с  малолетства
привыкшего к  богатству,  холе  и  полному  повиновению.  Служилые  люди
охотнее терпели бы в своей среде сына купца или даже крестьянина.  Глядя
на аккуратного до щегольства тонкостанного изящного Наоки,  каждый  воин
словно спрашивал  себя:  "И  какого  рожна  горячего  ему  здесь  надо?"
Впрочем, службу  Наоки  нес  исправно.  Юношу  в  гарнизоне  не  столько
ненавидели,  сколько  тихо  недолюбливали.  Никто  не  понимал,   отчего
господин массаона так благоволит к нему, и каждый  был  бы  только  рад,
если бы Наоки - ухитрился подать повод для  малейшей  выволочки.  И  вот
Наоки подал долгожданный повод - повод настолько ужасный,  что  ни  одна
живая душа не позлорадствовала. Скорей уж сидящий под арестом в ожидании
трибунала Наоки возбуждал нечто, весьма  похожее  на  сочувствие.  Воины
обсуждали, что же теперь сделает господин массаона  со  своим  любимцем:
поставит его в караул на трое суток без сна и смены,  а  то  и  попросту
позовет  гарнизонного  палача  и  прикажет  всыпать  парню  горячих   до
бесчувствия. Никак уж  не  меньше.  Слишком  уж  благосклонно  относился
массаона Рокай к этому юнцу - и слишком уж тяжким был его проступок.
   А все эти горцы, чтоб им в луже утонуть! Сидели бы в своих  горах  да
резали друг друга, не вмешивая  в  свои  непонятные  склоки  посторонних
людей. Но нет, горцы не  забыли  разгрома,  учиненного  им  в  древности
ордами кочевников. Давно уже осели кочевники у Каэнского  залива,  давно
сменили седло на гребную банку, давно уже их потомки бороздят не  степь,
а моря. Но до сих пор улаживать свои разногласия горцы приходят в  Каэн,
и третейским судьей в их  спорах  выступает  каэнский  массаона.  Такова
традиция.
   Конечно же, массаону должен был  сопровождать  эскорт  -  чем  больше
народу идет за ним, тем больше  почета  треклятым  горцам.  Конечно  же,
Рокай одним из сопровождающих назначил Наоки - а как же иначе? И конечно
же,  Наоки,  впервые  получивший  столь  ответственное  назначение,  был
озабочен, как он выглядит, - опять-таки, а как иначе?  Ему  бы,  дураку,
спросить тихонько у своих товарищей, не сбилась ли на  сторону  головная
повязка с гербом. А он выдер