и.
   Дом у  старика  оказался  небольшой,  но  уютный  и  чистый,  хотя  и
обставленный крайне скудно. Старик не лгал: все, что возможно, было  уже
втихомолку распродано. Кенет с сожалением  оглядывал  пол  и  стены  без
единой украшавшей их некогда цветной ниточки. Цветной… тут-то  Кенета  и
посетило счастливое озарение. Он подошел к груде лозняка,  сваленного  в
углу, и внимательно осмотрел его. Обработан не совсем  хорошо…  впрочем,
это еще можно поправить. Пожалуй, все получится.
   - Ложитесь спать, мастер, -  весело  тряхнул  головой  Кенет.  -  Все
устроится.
   Старик хотел было выспросить у молодого мастера,  какая  ему  корысть
помогать беспомощному старику, но гость уже исчез за дверью. В  ожидании
его старик ворочался полночи и заснул засветло, так и не дождавшись.
   Наутро старик проснулся от веселого бульканья. Молодой гость, судя по
всему, не бездельничал: каша томно булькала в горшке, выговаривая тихое:
"п-плюхх". Но каша кипела только в  одном  горшке.  В  другие  окутанный
паром Кенет сыпал собранные за ночь травы.
   - Садитесь завтракать, мастер, - выныривая из  облаков  пара,  весело
произнес Кенет, - мне сейчас некогда.
   Потом настал черед прутьев. Кенет прокрашивал их насквозь, опуская  в
кипящее варево, просушивал, вновь красил, снова сушил, пробовал  окраску
на прочность, каким-то чудом умудряясь поспевать и с  домашней  работой.
Старик не очень понимал, что затеял вчерашний знакомец,  но  приходилось
ждать и терпеть: другого выхода у него не было. Он  пробовал  продолжить
расспросы, но гость то отнекивался  шутливо,  а  то  и  вовсе  настолько
уходил в работу, что вопросов вроде даже и не слышал.
   Еще через день-другой Кенет поставил перед стариком  новые  корзинки,
совершенно  невиданные:  полосатые,  клетчатые,  оплетенные   риковинным
цветным узором. Ни одна сельская модница не откажется от новой  корзины,
пусть и лишней в хозяйстве, но  такой  красивой,  так  подходящей  к  ее
праздничному наряду.
   - Как думаете, мастер, - купят? - лукаво улыбнулся Кенет.
   Корзины не просто покупали - их брали нарасхват. Таких нигде не было.
Кенет сам придумал красить прутья. К тому же на площади он подглядел,  в
какие цвета разодеты здешние красавицы, и подобрал краску в тон.
   Теперь в горшке кипело мясо. Под потолком  появились  связки  колбас.
Днем Кенет часто ходил по грибы, и весь дом украсился  снизками  сушеных
грибов. У старика Кенет прожил немногим более недели и охотно остался бы
еще на время, но он опасался подолгу  задерживаться  на  одном  месте  -
устав не велит. В последние два дня Кенет  работал  не  разгибая  спины,
чтобы оставить старику побольше корзин.
   -  Уходить  мне  надо,  мастер,  -  однажды  вечером  сказал  он.   -
Рассчитаемся, и поутру я пойду.
   - Да кто тебя гонит? - удивился старик. - Живи у меня сколько хочешь.
   - И рад бы, да не могу, - вздохнул Кенет.
   - Что же, - сдержанно произнес старик. - Давай расчет сделаем.
   И он выложил деньги на стол.
   Кенет быстро отсчитал положенную ученику по закону пятую часть.
   - Не много будет? - осведомился он у старика.
   - Да ты что, парень! Ученическая доля… да ведь ты один и  работал!  И
какой  из  тебя  ученик?  Нет,  я  не  согласен.  Это  мне  пятая  часть
причитается, да и того много будет, если по совести.
   - Нет, так уже я не согласен! - упорствовал Кенет.
   - Да тебе в том какая корысть? - с прежней  цепкой  подозрительностью
спросил старик. - Помогать мне за  сущие  гроши!  Ты  и  сам  заработать
можешь. На кой я тебе сдался?
   Кенет понял, что в бескорыстную помощь старый корзинщик не поверит, а
и поверит, так не примет ее. Чтобы  старик  не  артачился,  Кенет  решил
сказать правду.
   - Не могу я сам лозу резать, мастер. Обет у  меня  такой,  -  немного
рисуясь и важничая, произнес Кенет. - Живого ножом не касаться. Не мог я
сам заработать. Лоза-то твоя.
   - Странный обет, - немного смягчился старик. Однако на своем он стоял
упорно и долго. В конце концов поладили на том,  что  Кенет  берет  себе
половину заработка,  а  старому  корзинщику  оставляет  состав  красящих
снадобий. Вернувшись, сын его сможет сам плести  полосатые  и  клетчатые
корзинки, и никто не посмеет ославить старика:  мол,  нажился  на  чужой
беде и выбросил человека за дверь, а сам ничего толком и не умеет. Никто
не  скажет,  что  попользовался  он  чужим   мастерством:   теперь   оно
принадлежит ему, оно его собственное.
   Наутро старик разбудил Кенета еще до рассвета.
   - Я тут всю ночь думал,  -  суровым,  не  терпящим  возражений  тоном
произнес  старый  корзинщик.  -  Парень  ты  молодой,  деньги  с  толком
истратить не сумеешь, поиздержишь на всякую ерунду, а самого  нужного  и
не купишь. Вот, держи, пригодится. И в руки Кенета легла простая крепкая
дорожная куртка.
   Куртка оказалась Кенету великовата, но если запахнуться  поплотнее  и
подогнуть рукава, совсем незаметно. Во всяком случае, выглядела она куда
приличнее его старого кафтана. Кафтан Кенет выбрасывать не стал:  может,
еще и пригодится. Поразмыслив,  он  истратил  часть  денег  на  красивый
дубовый посох, в котором совершенно не нуждался. Его молодое гибкое тело
не требовало подпоры.
   Но он слышал где-то, что  у  всякого  мага  есть  посох.  Добровольно
принятое им на себя ученичество хотело проявить себя каким-то хоть малым
знаком, и  мальчишеское  тщеславие  вынудило  Кенета  приобрести  посох.
Магической силы он придать посоху не мог, а посему ограничился тем,  что
вырезал на его поверхности знак "исполнение". Получилось красиво.
   Перебиваясь на случайные заработки, Кенет все дальше и дальше  уходил
от дома, то сворачивая с большой дороги, то вновь  возвращаясь  на  нее.
Большая дорога вела к городу. Какое-то название у него,  конечно,  было,
но уже несколько веков даже и в официальных документах город  именовался
так, как называли его жители - Сад Мостов.

Глава 2
САД МОСТОВ

   Кенет довольно долго шел  предместьями.  Сначала  он  с  любопытством
оглядывал  поселения  под  названием  Кротовые  норы,  где   приходилось
внимательно  смотреть  под  ноги,  чтобы  не  провалиться  в   одну   из
бесчисленных землянок. Кенет даже и представить себе раньше не мог,  что
человеческое жилище может выглядеть подобным образом. Затем настал черед
Ласточкиных гнезд, где крохотные мазанки лепились к  городской  стене  и
друг к другу.  И  только  потом  ошеломленный  увиденным  Кенет  отыскал
наконец ворота в опоясывающей город стене.
   Он едва ли заметил, что его кафтан и почти все деньги перекочевали  в
руки стражников: въездная пошлина была  по  городским  меркам  не  особо
высока, но и денег у Кенета было по тем же меркам очень и очень немного.
Он уплатил без единого слова возражения, жадно вглядываясь в невероятное
зрелище, видное в проеме ворот. Конечно, городской шум и толчея способны
сильно подействовать на воображение вчерашнего сельского жителя, но  все
же  не  настолько.  Нет,  картина,  открывшаяся  взору   Кенета,   могла
заворожить любого. Сад Мостов был городом единственным в своем роде.
   Дорога, по которой Кенет пришел в  Сад  Мостов,  в  свое  время  была
руслом  одного  из  бесчисленных  небольших  рукавов  протекавшей  здесь
могучей реки. Город подымался из  воды,  как  камыш.  Его  улицами  были
мосты, мостики, мосточки. Иногда их наводили не прямо над водой, а между
краями крыш. Потом, после Великого Землетрясения, оставившего  в  руинах
полстраны и чудом не  затронувшего  Сад  Мостов,  путь  реке  преградили
обломки гор. Не в силах ни обойти, ни перепрыгнуть  гигантский  каменный
порог, река размыла мягкий лесс и покатила свои помутневшие воды  совсем
в другую сторону. Тут бы и научиться  жителям  города  ходить  по  суше.
Однако из переплетения каменных радуг соткался столь неповторимый  облик
города, что его  жители  не  захотели  от  него  отказаться.  Да  и  кто
поручится, что когда-нибудь река не вернется столь же  внезапно,  как  и
ушла? Мосты переплетались все теснее, под ними царила приятная  прохлада
в самую удушливую летнюю жару. Конечно,  зимой  обитателям  Сада  Мостов
явно недоставало и без того скудного  солнечного  света,  зато  холодные
сумерки не сопровождались обычной для большинства городов духотой.  Даже
в столице на большинстве улиц два экипажа могли разъехаться с трудом,  а
здесь вода раздвинула ряды домов далеко друг от друга, и когда она ушла,
на просторных улицах дышалось легко и свободно.
   Кенет никогда не видел ничего подобного. Каменные радуги, вознесенные
в небеса, отбрасывали на землю синие радуги теней. Мостики врастали один
в другой, переплетались, сцеплялись, словно пальцы рук в нежном пожатии.
Кое-где между окнами верхних этажей были перекинуты не мостики  даже,  а
временные дощатые переходы, и, забегая за парой луковиц к  соседу,  люди
втаскивали  эти  импровизированные  мостики  за  собой  в   гостеприимно
распахнутое окно.
   На улицах дети  играли  в  "чертиков".  Впрочем,  знакомая  Кенету  с
детства игра приобрела в этом городе несколько иной вид. Солнечный  свет
золотил  небольшие  островки  среди  густой  синевы   теней.   Следовало
перепрыгнуть с одного островка на другой. Тот, кому  это  не  удавалось,
становился  "чертиком"  и  начинал  гоняться  за  остальными,  мешая  им
прыгать. Если он успевал помешать кому-нибудь допрыгнуть  до  волшебного
островка, он переставал быть "чертиком", и уже  новый  "чертик"  начинал
бегать, вопить, размахивать руками и толкать играющих.  Кенет  попытался
было спросить у детей, как ему найти  постоялый  двор  или  трактир:  он
ничего не ел  со  вчерашнего  вечера  и  был  бы  не  прочь  перекусить.
Запыхавшийся "чертик" остановился и охотно объяснил незнакомцу: "Выйдете
на улицу Плотников, потом подыметесь по Гончарному мосту,  перейдете  на
мост Полнолуния…"
   Дальше Кенет уже  не  слушал.  Бесполезно.  Он  вежливо  поблагодарил
"чертика" и пошел куда глаза глядят, положась на  удачу.  Удача  дремала
час-другой, потом внезапно пробудилась, и Кенет наткнулся наконец  после
долгих  блужданий   на   вполне   подходящий   трактир   под   названием
"Перевернутый мост". Кормили там сытно, и посетитель  мог  не  опасаться
окончить жизнь, держась за живот над миской какой-нибудь тухлятины. Да и
запрашивали там недорого - то есть по городским понятиям недорого. Кенет
вышел из "Перевернутого моста" сытый, но без единого гроша.
   Относительная дороговизна  объяснялась  очень  просто.  Когда-то  Сад
Мостов  был  столицей.  Когда  из  города  ушла  река,  покинул  его   и
императорский двор. Однако  столичные  замашки  у  жителей  Сада  Мостов
сохранились. Новую  столицу  они  и  в  грош  не  ставили:  ее  казенное
великолепие меркло  перед  неповторимым  своеобразием  столицы  прежней.
Княжеский род, с незапамятных времен властвовавший над Садом Мостов, был
неколебимо  уверен,  что  город  возвратит  себе  былую  славу;  простые
обыватели веровали в это с не меньшей  истовостью,  а  пока  в  ожидании
сладостного часа возрождения жили по-столичному широко. Однако столичный
размах и в столице обходится недешево, а вне ее - и подавно. К  тому  же
пресловутое  своеобразие  обходилось  городу  в  изрядную  сумму:   если
оставленная заботой улица всего  лишь  неприглядна,  то  полуразрушенный
мост опасен для жизни. Город не мог позволить себе прийти в упадок -  ни
в переносном смысле, ни в прямом. Не одно поколение императоров изнывало
от бессильной ненависти  к  Саду  Мостов,  ибо  львиная  доля  собранных
налогов  уходила  на  внутригородское  благоустройство  (благодаря  чему
обитатели города платили  налог  с  охотой),  императору  же  перепадали
жалкие  крохи.  Увеличить  налог   императорам   никак   не   удавалось:
всесокрушающая в столице волна императорского  гнева  отзывалась  в  сем
отдаленном краю жалким  слабеньким  плеском,  а  княжеская  власть  была
сильна и крепка. Преданность князю подогревалась ставшей традиционной за
восемь веков ненавистью к новой  столице.  Императоры  присылали  одного
наместника за другим, но пришельцам быстро указывали, где  их  место  на
самом деле. Не желавшие знать свое место вскоре находили его в роскошном
склепе на городском кладбище, и  император  присылал  нового  чиновника.
Судьба  строптивого  предшественника  служила  ему  хорошим  уроком,  он
смиренно позволял привести себя к покорности, передавал свою номинальную
власть в руки властей реальных  и  мирно  доживал  свой  век  под  сенью
княжеского дома, ни во что не вмешиваясь.
   Ничего этого Кенет пока не знал и знать не мог. Он и  вообще  не  был
осведомлен о существовании князя или наместника, не знал, каких улиц или
мостов в какое время  лучше  избегать.  Поэтому  крик  стражи:  "Дорогу,
дорогу!" - застал его прямо посреди моста.
   - Дорогу, эй, дорогу! Его светлость наместник Ахейро к его  светлости
князю Юкайгину! Дорогу носилкам его светлости господина наместника!
   "Вот ведь незадача! - сокрушенно подумал Кенет. - И куда мне  теперь?
С моста вниз головой?"
   Носильщики с паланкином уже взбегали на узкий мост. Кенет  растерянно
озирался, не в силах сообразить, куда бы ему деться.
   - Сюда! - крикнули откуда-то снизу.
   Кенет перегнулся через перила и посмотрел вниз. Лысый толстяк средних
лет махнул ему рукой.
   Кенет перешагнул через невысокие перила, ухватился руками за решетку,
поболтал ногами в воздухе, отпустил руки  и  спрыгнул  на  нижний  мост,
чудом не промахнувшись. Над его головой дробно простучало "бум… бум…"  -
и затихло в  отдалении.  Паланкин  его  светлости  господина  наместника
миновал мост Весенних Цветов и проследовал на мост Принцев.
   - Что, испугался?  -  сочувственно  спросил  толстяк.  Кенет  немного
поколебался и кивнул.
   - Охотничек!  -  процедил  толстяк,  глядя  вверх,  на  пролет  моста
Весенних Цветов.
   - Кто? - не понял Кенет.
   - Да наместник же! Как у него минутка свободная, так все  охотится  и
охотится. Зверей на него не напасешься!
   Из сказанного Кенет заключил, что если наместник Акейро стреляет,  то
попадает обычно в зверя, а не в ближайшее дерево или собственный  сапог.
Ясное дело, охотиться такой  человек  предпочитает  сам,  не  препоручая
этого  придворным  охотникам.  Решительно  ничего  предосудительного   в
подобном образе действий Кенет не находил.
   Тем временем паланкин наместника Акейро  достиг  середины  Княжеского
моста.
   - Стойте! - нетерпеливо крикнул Акейро. Носильщики  остановились  как
вкопанные. Акейро выскочил из паланкина, небрежным жестом подозвал пеший
эскорт и быстро зашагал по  Княжескому  мосту,  чтобы  хоть  часть  пути
проделать пешком, а не в носилках. Он никогда не любил езду в паланкине,
предпочитая передвигаться верхом или, на худой конец, пешком. Но  ничего
не поделаешь: пешее хождение наместнику категорически возбранялось. Да и
небезопасно сановной особе шляться пешком среди простых смертных. Вот  и
приходится трястись в  закрытой  коробке.  В  дурном  расположении  духа
Акейро  называл  паланкин  катафалком,  и  ему  действительно   начинало
казаться, что его несут куда-то на кладбище, чтобы похоронить заживо.  В
последнее время, когда боли в груди мучили наместника реже, он почти  не
думал о похоронах. И все же чего бы он ни отдал, чтобы наносить  визиты,
сидя в седле! Но лошади использовались обитателями  Сада  Мостов  только
для  загородных   прогулок:   в   черте   города   попросту   невозможно
передвигаться верхом. Паланкин был единственным неудобством,  с  которым
Акейро не мог свыкнуться, хотя по необходимости и терпел его.
   Князь Юкайгин дожидался Акейро с самого  утра.  Он  уже  распорядился
подогреть для гостя красное вино, настоянное на травах, и с  нетерпением
прислушивался, когда же в коридоре зазвучат легкие стремительные шаги.
   Наместник Акейро отпустил стражу у дверей в княжеские  покои,  вошел,
поздоровался с князем, взял из рук слуги кубок с вином,  поднял  в  знак
почтения к хозяину дома и пригубил.
   - Холодненького бы! - вздохнул он.
   - Ваша светлость! - укоризненно воскликнул князь Юкайгин.
   Акейро  посмотрел  на  него  и  негромко  рассмеялся.  Юкайгин   тоже
усмехнулся: старый розыгрыш, а он все равно на него  попадается.  Акейро
отлично знает, что ему нельзя пить холодного.
   Акейро сел, не расправляя своего  официального  одеяния.  Оно  как-то
само расправилось и легло изящными складками.
   Акейро мелкими глотками прихлебывал горячее  вино,  а  князь  Юкайгин
наблюдал за ним с улыбкой. И подумать только, что всего два  года  назад
он подсылал к этому человеку наемных убийц! Теперь  старый  князь  любит
его, как сына.
   Князь прекрасно помнил, как два года  назад  худой  слабогрудый  юнец
явился из столицы в Сад Мостов. "Ну, с этим наместником хлопот не будет.
И не таких окорачивали", -  подумал  тогда  князь  Юкайгин.  Как  же  он
ошибся! Этот слабый болезненный юноша обладал непреклонной волей.  Князь
рассчитывал за месяц-другой поставить  зарвавшегося  сопляка  на  место.
Взамен зарвавшийся сопляк поставил на  место  самого  князя  задолго  до
истечения этих двух месяцев. Князь изнывал от уважительной  ненависти  к
новоявленному сопернику, но поделать не  мог  ничего.  Тихая  властность
Акейро совершенно заглушала  его  собственные  громогласные  требования.
Князь  уже  троих  наместников  на  своем  веку  скрутил  в  праздничный
крендель, но подступиться к Акейро было невозможно.  Мало-помалу  жизнью
города начал распоряжаться тихий чужак с вежливой улыбкой  на  юношеских
губах. Распоряжения его были всегда разумны, но легче от этого князю  не
становилось. Его бесило ведь не  то,  что  власть  приходится  с  кем-то
разделить. Он любил свой город, он знал каждую  трещинку  в  каждом  его
камне, этот город стал его  собственной  плотью.  Он  не  мог  позволить
распоряжаться этой плотью равнодушному пришельцу  из  ненавистной  новой
столицы.
   Тогда он впервые подослал убийц к Акейро. Потом еще раз и еще. Однако
придворная жизнь хорошо обучает умению беречь свою шкуру. Иногда  Акейро
избегал убийц, иногда разделывался с ними. Князь  только  диву  давался:
наместник худ как щепка, в чем только душа держится, - как  ему  удалось
расправиться со здоровенными мастерами убойного дела?
   Узнал об этом князь значительно позже. А тогда доведенный до отчаяния
князь Юкайгин решил самолично устранить  проклятого  наместника.  Случай
представился ему не скоро, но князь Юкайгин был терпелив и ждать умел. И
дождался. На пиру в честь дня рождения императора присутствовать  должны
были оба - и  князь,  и  наместник.  Как  обычно  и  случается,  господа
почетные гости упились до поросячьего визга. На той  стадии,  когда  те,
кто почему-то еще сидит, рассказывают  странные  истории  тем,  кто  уже
удобно расположился под столом, князь Юкайгин с  удивлением  и  радостью
заметил, что кресло наместника пустует. Выждав еще немного для верности,
князь тихо покинул пиршественную залу. Уж  если  присутствия  наместника
никто не заметил, то его ухода не заметят и подавно.
   В личных покоях наместника было пусто и тихо: все слуги  были  заняты
гостями. Князь Юкайгин не раз посещал эти покои при прежних  наместниках
и шел спокойно и уверенно, не опасаясь заблудиться в  лабиринте  комнат,
галерей и переходов. Он тихо толкал двери, и они неслышно распахивались,
пропуская его внутрь.
   В одной из комнат занавеси были раздернуты, балконная дверь  открыта.
У князя дух захватило, когда он увидел крыши  и  мосты  родного  города,
словно  парящие  в  жемчужно-сером  предрассветном   воздухе,   который,
казалось, слабо светится сам собой.
   На балконе спиной к Юкайгину стоял какой-то юноша, одетый по местному
обычаю. Его синее с черным одеяние, широкое в плечах,  мягко  спускалось
до локтей. В талии его крепко стягивал узкий  черный  пояс.  Ниже  пояса
ткань мягко облегала бедра, спускаясь до середины икр. Ни  одной  лишней
складки, ни  одного  ненужного  украшения,  вооб