д,  -  помолчав,  сказал  старик.  -  Похоже,
господин воин действительно перезимует.
   К сбору подснежников Кенет едва успел. Надо было закончить очаг, надо
было ущелить мхом стены и крышу. Стрелы с костяными наконечниками старый
знахарь Кенету подарил, но пока  снег  не  стал  слишком  глубоким,  они
лежали без дела: мясо добыть Кенет всегда успеет, а грибы дожидаться  не
станут. Собранные грибы  Кенет  укладывал  рядами,  пересыпал  снегом  и
поливал водой. Теперь, если ему захочется полакомиться, достаточно будет
растопить лед, и грибы будут не хуже свежих.  По  счастью,  год  выдался
грибной до изумления. Даже не имея никакой другой пищи, кроме грибов, на
одних только подснежниках Кенет мог продержаться месяц-полтора. А  скоро
сизянка пойдет, да еще охота, да старый знахарь обещал, что сыновья  его
будут к господину воину наведываться, и  притом  не  с  пустыми  руками.
Возможно, зима Кенета ожидает хлопотная, но  никак  уж  не  голодная.  А
похлопотать ему придется, и не только о пропитании. Кенет твердо  решил,
на что употребить одинокий досуг. Он вплотную займется изучением устава.
До сих пор ему так и не удалось прочесть бесценные  страницы  полностью.
То времени не хватает, то люди кругом… А здесь,  в  его  зимнем  домике,
тепло, уютно и никого нет. Для одинокого жильца даже слишком  просторное
получилось обиталище. Плошку заячьего жира натопить, фитиль  смастерить,
запалить - вот и светильник. И читай  в  тепле  и  спокойствии,  сколько
твоей душе угодно. И можно не беспокоиться,  что,  неловко  потянувшись,
смахнешь с полки посуду. И уж точно  никто  не  помешает.  Кенет  только
нежно жмурился, как сытый кот, при одной мысли о долгих зимних  вечерах,
заполненных чтением устава. Ему не терпелось поскорее вновь приступить к
осуществлению своей заветной мечты - стать магом. Особенно  потому,  что
из этой мечты сама собой вырастала другая, еще более дерзкая.
   После встречи с разбойниками воспоминания  об  Инсанне  вновь  начали
мучить Кенета. Подумать  только,  он  едва  не  поддался  на  улещивания
черного мага!  Память  об  этой  минуте  слабости  угнетала  Кенета.  Он
воспринимал свое минутное увлечение как свой вечный  несмываемый  позор.
Как он мог? Как он только мог?! Поверить,  поддаться  -  пусть  даже  на
самое краткое время! Как он мог не почувствовать  зла,  источаемого  его
речами?  Зла,  которое  одним  своим  присутствием  едва  не  убило  его
побратима - наместника Акейро? Зла, которое пожирало мертвые  тела  -  и
превратило старую больницу  в  тайную  бойню?  Зла,  которое  околдовало
одного из  учеников  Аканэ?  Зла,  ради  прихоти  своей  в  единую  ночь
уничтожившего целую деревню, обрекая на скитания и разбой ее жителей?
   Кенет даже не думал, ненавидит ли он Инсанну. Но в своих мечтаниях он
теперь упивался дивным зрелищем: как  он  становится  невиданно  великим
магом и побеждает мерзкого Инсанну. Даже  в  кружении  снежных  хлопьев,
даже  в  перекрещениях  черных  ветвей  на   фоне   светло-серого   неба
угадывалась эта упоительная картина. Конечно,  порой  Кенета  охватывали
сомнения - а сумеет ли он выполнить столь великое дело, по плечу ли  ему
сражение с самим Инсанной?
   - Ничего, - мрачно пообещал  себе  Кенет  в  свой  шестнадцатый  день
рождения, - я ему еще уши на нос намотаю.
   И с чистой совестью принялся уплетать пирог с сизянкой. День  у  него
выдался трудный: снегу намело  почти  по  пояс,  и  разыскать,  а  затем
натаскать хворосту оказалось  потрудней  обычного.  Пришлось  повозиться
дольше, чем всегда. Здраво рассудив, что дальше  ему  легче  не  станет,
Кенет ухлопал весь  остальной  день  на  сбор  топлива.  Вернувшись,  он
обнаружил, что сыновья старика наведались в его отсутствие, и его запасы
еды существенно пополнились. Изнемогая,  едва  не  падая  от  усталости,
Кенет распихал принесенное по местам и уже за полночь принялся  стряпать
пресный пирог-завертку со  сладкой  ягодной  начинкой.  С  куда  большим
удовольствием он бы лег и заснул, но  в  день  своего  рождения  человек
обязательно должен съесть сладкий пирог, чтобы и весь следующий год  его
жизни был сладким. Обычай такой.
   Проклиная все на свете обычаи и с трудом превозмогая усталость, Кенет
добросовестно испек завертку, добросовестно разлепил  слипающиеся  веки,
добросовестно съел пирог и лишь затем лег спать.
   Великая вещь - обычай. Может, и вправду что-то есть в старом поверье,
обязывающем непременно испечь сладкий пирог ко дню рождения?  Ведь  если
бы не пирог этот пресловутый, ничего бы назавтра не случилось. И потекла
бы жизнь Кенета совсем по иному руслу. И оказалась бы, вероятнее  всего,
недолгой. В любом случае зимовать бы ему пришлось совершенно иначе.
   Потому что силки свои Кенет проверял обычно еще затемно и возвращался
с добычей домой с первыми лучами рассвета. А тут, извольте видеть,  день
рождения. Пока пирог испечешь, да пока его  съешь,  засыпая  над  каждым
куском… Когда Кенет проснулся, солнце стояло уже высоко.
   Выйдя из дому гораздо позже обычного, Кенет и с  добычей  возвращался
поздно. Если бы не пирог,  сидел  бы  он  уже  дома,  и  встреча  бы  не
состоялась. И какая встреча!
   Едва выйдя на полянку перед домом, Кенет замер: посреди полянки стоял
огромный медведь.
   Его могучий костяк выпирал сквозь  свалявшийся,  грязный,  словно  бы
траченный молью мех. Исхудал медведь настолько чудовищно, что  казалось,
даже его громадная морда, и та осунулась. Не важно, что именно  прервало
его зимнюю спячку, но случилось  это  уже  давно.  Однако,  несмотря  на
истощение, зверь был все еще достаточно силен, а значит, вдвойне опасен.
   И все же при виде медведя Кенет не  подумал  об  опасности.  Лохматый
гигант выглядел изможденным, грязным и ободранным,  как  нищий  бродяга.
Когда медведь повернул голову в сторону человека, Кенет, не  раздумывая,
отхватил охотничьим  ножом  изрядную  часть  мертвого  зайца  и  швырнул
медведю. Увесистый кусок еще теплого мяса полетел, кувыркаясь, в сторону
оголодавшего зверя и тяжело шлепнулся в снег.
   Мучительный голод, снедавший медведя, победил природную осторожность.
Почуяв запах свежей теплой крови, медведь устрашающе зарычал; глаза  его
помутнели,  словно  подернувшись  голодной  слюной.  Кенет  наблюдал  за
пожирающим  мясо  медведем  словно  зачарованный.  Бедняга!  Тяжело  ему
пришлось. Все съел. Даже капельки  крови  на  снегу  не  оставил:  и  ту
слизал.
   Покончив с вылизыванием снега, медведь вновь поднялся  во  весь  свой
могучий рост. Перед ним стоял человек. Летом медведь не только не принял
бы подачки, еще пахнущей его извечным врагом, но и вообще постарался  бы
с ним не встретиться. Зимой  холод  и  голод  привели  медведя  на  край
безумия. Перед ним стоял человек и держал  в  руках  еду:  окровавленную
заячью тушку.
   Кенет слегка растерялся: о таком обороте дела он как-то  не  подумал.
Ему не жаль было отдать медведю добычу: голодным он не останется.  Да  с
его запасами он в состоянии накормить медведя  досыта.  Хоть  с  десяток
медведей, если на то пошло! Но сейчас лишний кусок мяса  попросту  убьет
медведя.
   Медведь не хуже Кенета знал, что слишком обильная еда  после  долгого
голода губительна. Но сам вид этой еды, ее запах окончательно сводил его
с ума. Не в  силах  оторвать  взгляда  от  вожделенной  добычи,  медведь
зарычал. Он уже не помнил, что этот человек  только  что  накормил  его,
пусть и не досыта. Это был человек, у человека была еда,  и  человек  не
собирался с ней расставаться.
   Медведь сделал шаг, потом  еще  один.  Кенет  безотчетно  шагнул  ему
навстречу. Он не ведал, что с ним происходит.  Почему  его  колени  чуть
присогнулись, почему  приспустились  плечи,  почему  он  идет  навстречу
медведю медвежьей походкой?  Но  когда  движения  его  тела  в  точности
уподобились  движениям  медведя,  Кенет  понял,  что  они  означают,   с
ясностью, не оставлявшей места для сомнений. И неведомо откуда он  обрел
не только способность понимать этот первозданный язык движений, запахов,
звуков и взглядов, но и умение объясняться на этом единственно  понятном
зверю языке.
   Медведь и человек сделали еще несколько шагов навстречу.
   "Я сильнее тебя, - без слов говорили яростные  глаза  медведя.  -  Ты
умрешь".
   "Я умнее тебя, - ответил спокойный взгляд Кенета. - Ты не умрешь".
   Еще мгновение человек и медведь смотрели друг другу  в  глаза.  Потом
медведь опустился на четвереньки и вперевалку побрел в лес.
   Когда назавтра медведь вернулся, Кенет уже  успел  изругать  себя  за
глупость и опрометчивость,  строго  отчитать  за  растяпство,  предаться
размышлениям о  горестной  судьбине  медведя-шатуна  и  приготовить  для
четвероногого страдальца завтрак. Медведь хотя и обнюхал разложенную  на
снегу еду, однако приношение принял без колебаний. Стоя в дверях,  Кенет
с удовольствием наблюдал, как на дальнем краю полянки  возится  в  снегу
насытившийся медведь.
   На следующий день медведь вновь посетил полянку, где на снегу  растет
свежее мясо и сушеные ягоды. И через день.  И  потом.  Постепенно  Кенет
убедился, что медведь  его  не  тронет,  и  перестал  осторожничать.  Он
оставлял еду все ближе и ближе от дома, а под  конец  и  вовсе  у  самых
дверей. И в один прекрасный день после сытного обеда  медведь  отстранил
лапой ошеломленного Кенета, вошел в дом, грузно  опустился  на  лежанку,
устроился поуютнее и засопел.
   Новая берлога медведю понравилась: теплая, удобная, просторная. А еще
в берлоге живет человек, который так славно расчесывает мех  деревянными
зубами и мясо портит только для себя, а  медведю  отдает  хорошее  мясо,
хотя тоже мог бы полакомиться вкусненьким. Странный человек. Хороший.
   Пришлось Кенету самому  проведать  старого  знахаря  прежде,  чем  он
пришлет к нему своих сыновей.
   -  Рад  видеть  господина  воина  в  добром   здравии,   -   степенно
приветствовал его старик. - Неужели припасы все вышли?
   - Нет, - покачал головой Кенет, - спасибо за еду, мне покуда хватает.
Просто у меня теперь медведь живет.
   Старик от подобного известия разом утратил дар речи.
   - Прижился он у меня, - смущенно объяснял Кенет, - не гнать же его, в
самом деле. Медведь хороший. Я просто предупредить хотел. Меня-то он  не
трогает, а чужого, пожалуй, и задерет. Так что ходить ко  мне  лучше  не
надо, а то может нехорошо получиться.
   Старик  поначалу  решил,  что  господин  воин  попросту   по-юношески
прихвастнул. Однако, побуждаемый любопытством, он предпринял  вылазку  в
лес и убедился, что Кенет не соврал. Он собственными глазами увидел, как
человек  и  медведь  неспешно  прогуливаются  по  зимнему  лесу,  что-то
увлеченно обсуждая по-своему, по-медвежьи. Когда старый знахарь  увидел,
как Кенет о чем-то азартно заспорил, а медведь сначала возражал, а потом
согласился, старик только головой покачал и поспешил поскорее  убраться,
покуда друзья не обнаружили его.  Еды  для  господина  воина  он  теперь
присылал побольше, памятуя, что есть тому в одиночку не приходится, а  у
здорового медведя и аппетит должен быть здоровый. Свертки с едой сыновья
знахаря теперь  оставляли,  по  уговору  с  Кенетом,  на  месте  бывшего
разбойничьего лагеря, и, прогуливаясь  с  медведем,  Кенет  их  забирал.
Самые храбрые из жителей деревни и бывших разбойников тоже  выбрались  в
лес посмотреть издалека  на  господина  воина  в  обнимку  с  господином
медведем. В рассказах этих  храбрецов  за  господином  воином  следовала
целая толпа медведей, и все  они  ходили  перед  ним  на  задних  лапах.
Легенда о великом воине, обладателе деревянного меча,  обрастала  новыми
подробностями.
   Кенет,  понятное  дело,  не  знал  и  не  ведал,  какое   впечатление
производят его прогулки в компании  медведя.  Самому  ему  эти  прогулки
доставляли  необыкновенное  удовольствие.  Он  искренне  гордился  своим
спутников.   Могучие   мускулы   медведя   гладко   перекатывались   под
великолепным мехом. В тепле и  холе  медведь  отъелся  и  уже  ничем  не
напоминал заморенного бродягу. Скорей уж он сделался  похож,  по  мнению
Кенета, на князя Юкайгина: такой же мощный, властный,  величественный  и
непредсказуемый.
   Однако прелесть неторопливых  прогулок  и  интеллектуальных  бесед  о
медвежьем житье-бытье не заставила Кенета забросить изучение устава.  Он
занимался  уставом  очень  прилежно.  Каждый  вечер,  отужинав,  медведь
забирался на лежанку, а Кенет  садился  рядом  с  ним  и  принимался  за
чтение.  Иногда  медведь  ложился  не  сразу.  Случалось,   он   подолгу
задерживался, мечтательно глядя на кусочек солнышка в очаге. Тогда Кенет
садился с ним рядом, спиной к спине, и погружался в предписанные уставом
ежедневные мысленные упражнения.
   Старый знахарь сказал  правду:  овладеть  огнем  проще  всего.  Когда
видишь, как кто-то молниями плюется, так и подумаешь невольно, что перед
тобой невесть какой великий волшебник. А на самом деле это любой  ученик
умеет. Дурацкое дело нехитрое. Есть вещи потруднее. Каждый вечер Кенет с
головой погружался в устав: чего он не  должен  делать,  что  он  должен
делать обязательно, а главное, зачем он должен делать именно это. Он уже
не напрягал глаза,  пытаясь  в  неверном  свете  плошки  разобрать  чуть
порыжевшие от времени знаки: на рукояти его меча ярко сиял, не  обжигая,
волшебный свет. Сумрак уже не заполнял жилище Кенета, сливаясь с  тенями
в единое мутное марево. Все предметы в  залитой  ясным  сиянием  комнате
отбрасывали четкие, резкие тени. Однажды Кенет, к великому  удовольствию
медведя, устроил целое представление теней на стене. Ловкие руки  Кенета
заставляли на стене прыгать лопоухих зайцев,  следом  за  ними  взлетали
черные орлы, расцветали невиданные черные цветы… Медведь только  щурился
от неведомого прежде блаженства: бродячий цирк перед медведями обычно не
выступает, и медведь с наслаждением постигал впервые  в  жизни  эстетику
несъедобного. Пляшущие на стене тени очаровали его.
   Однако в тенях медведь разбирался намного лучше Кенета. В отличие  от
человека звери превосходно знают, что далеко не все тени безобидны. Тени
бывают разные.
   Поглощенный чтением устава, Кенет  ни  разу  не  заметил,  что  среди
обычных  теней,  отброшенных  предметами,  начинают  появляться   совсем
другие. Он был слишком  сосредоточен,  чтобы  услышать  предостерегающее
рычание медведя. Конечно, он ощущал исходящую  неведомо  откуда  смутную
тревогу, но приписывал неприятное чувство своей неопытности в магическом
ремесле и начинал заниматься с еще большим рвением. С каждым разом  тени
придвигались все ближе. Они уже тянулись к  Кенету,  уже  примеривались,
как бы его половчее схватить. И тогда медведь, сидевший, по обыкновению,
рядом с Кенетом, грузно поднимался и снова садился, но  уже  по-другому.
Его огромная черная тень всей своей тяжестью легла на  незваные  тени  и
пожрала, поглотила их. Больше чужие тени не приходили. Но медведь с  тех
пор ни разу не ложился прежде, чем  Кенет  закончит  занятия,  неизменно
дожидаясь, пока человек встанет и отложит  в  сторону  пятнистые  листы.
Поразмыслив, медведь решил ничего не говорить человеку  о  тенях.  Зачем
пугать его понапрасну? Да и поймет ли он?  Много  есть  на  свете  таких
вещей, которых не понимают даже самые умные люди.
   Одним словом, и без воспоминаний об  Инсанне  Кенету  было  чем  себя
занять. По правде говоря, занятый учением  Кенет  об  Инсанне  и  думать
забыл: учиться ему было интересно само  по  себе,  даже  без  сладостных
видений грядущей расплаты с мерзостным злодеем. А  в  часы,  не  занятые
уставом, куда приятнее поболтать с медведем о том о  сем,  за  хворостом
сходить, пирог испечь или просто подремать, уткнувшись  носом  в  теплый
медвежий бок. Нет, Кенет об Инсанне и вовсе не думал.
   А вот Инсанна думал о Кенете. Он тоже был занят  по  горло.  Особенно
много  времени  у  него  отнимало  писание  двух   капитальных   трудов:
руководства по прикладной магии для  начинающих  и  книги  воспоминаний.
Дело подвигалось медленно. Слишком часто Инсанну беспокоили повседневные
заботы. А тут еще непрошеные мысли вторгаются в его  совершенный  разум,
мешают приняться за работу, вселяют тревогу. Вот и теперь…
   Инсанна правой рукой отложил  смоченную  тушью  кисть  на  письменный
прибор и невесело задумался, продолжая левой рукой сжимать вторую кисть.
Обнаружив это, он в сердцах сжал кисть так сильно, что она  расщепилась.
Такого с ним уже несколько сотен лет не случалось. Инсанна усилием  воли
заставил себя обрести прежнее ледяное спокойствие. Оснований для тревоги
попросту нет.
   Да кто он такой, этот сопляк из трактира? Было бы о чем беспокоиться.
Мальчишка еще совершенно зелен. Он еще ничегошеньки не понимает. Знак на
посохе намалевал… Инсанна презрительно фыркнул, припомнив начертанный  в
порыве хвастливого тщеславия знак "исполнение". Нет, мальчишка ни о  чем
не догадывается. Исключено.
   И все же…
   Выходя из "Весеннего рассвета", Инсанна  был  вполне  доволен  собой.
Поездка, несомненно, удалась. Конечно, в новой больнице он пока мертвыми
телами не разживется. Так ведь не одна она на  свете.  А  жалкий  червяк
Акейро, дерзнувший лишить его поставщиков, будет примерно наказан.  Даже
заклинаний на него тратить не придется:  сам  умрет,  соприкоснувшись  с
несокрушимой силой великого Инсанны. Уже умирает.
   А беседа в трактире окончательно  настроила  Инсанну  на  благодушный
лад.  Совсем  еще  сопливый  мальчишка,  такому  что  ни  скорми  -  все
проглотит. До чего же удачно, что Инсанна случайно натолкнулся на  него!
Потом, со временем, это  приобретение  обещает  стать  весьма  и  весьма
ценным. Ради такого и потрудиться малость не  жалко.  Инсанна  был  само
обаяние, он льстил мальчишке без зазрения  совести,  заранее  предвкушая
удовольствие от неизбежной через несколько лет развязки. Все же он решил
не полагаться только на удачу  и  свое  очарование  и  вручил  мальчишке
пластинку  со  змеей,  обвивающей  сокола.  Забавная  штука  эта   самая
пластинка. Куда бы ни пошел ее обладатель, в конечном счете его  потянет
к Инсанне, и он придет, полагая, что сделал выбор по собственной воле. А
Инсанна может в любой момент с помощью волшебной  пластинки  понаблюдать
за ее владельцем и даже усилить тягу, если понадобится.
   Хорошего его настроения не развеяла даже беседа  его  подопечного  со
своим так называемым  учителем.  Оказывается,  этот  притворщик  Инсанну
все-таки узнал. Что ж, пусть ему от этого  будет  лучше.  Пусть  тешится
мыслью о том, как  напугал  он  своего  ученика  рассказами  о  зловещем
Инсанне, чтоб и думать неповадно было. На самом деле достаточно и  того,
что напугал. Ведь у страха своя магия: чем страшнее, чем больше  леденит
душу, тем притягательнее. Уж теперь-то мальчишка точно придет.
   И то, что сопляк тем же вечером закопал пластинку в лесу, Инсанну  не
обеспокоило. Он скорее был рад сообразительности подопечного. Значит, он
не ошибся в выборе, а это само по себе приятно.  Ничего,  что  пластинка
лежит в земле. Настанет срок, и мальчишка ее  выкопает.  Как  бы  он  ни
старался, ему не дано забыть места, где он зарыл кусочек  серебра.  Даже
если бы  не  он,  а  кто-то  другой  спрятал  пластинку,  стоит  Инсанне
захотеть, и подопечный найдет ее без труда. А пока в  этом  нет  никакой
надобности. Довольно и того, что  парень  держал  пластинку  в  руках  и
смотрел на нее. Этого хватает, чтобы даже схороненная в земле  пластинка
дала Инсанне возможность понаблюдать за подопечным -  а  заодно  за  его
притворой-учителем.
   До  сих  пор  все  шло,  как  и  положено.  А  вот  дальше  произошло
невероятное. Решив взглянуть, что поделывает  его  трактирный  знакомец,
Инсанна не увидел  ничего.  Он  был  не  столько  раздосадован,  сколько
удивлен, и снова повторил попытку. Потом еще и еще раз. Бесполезно.  Все
его усилия разбивались о глухую стену темноты. Он не мог увидеть  своего
подопечного. Он