эсситай едва заметно качнул головой.
   - Потом объясню, - еле слышно произнес он и добавил вслух:
   - Сейчас ваша очередь или моя?
   Барабанщик и флейтистка обменялись быстрыми взглядами.
   - Пусть уважаемый брат поработает, а потом мы продолжим, - промолвила
обладательница двухцветной птицы. - Хакуби  надо  отдохнуть,  а  у  меня
инструмент разладился. Нас дожидаться - только время даром терять.
   Говорила она спокойно и обстоятельно, не  пытаясь  подольститься  или
подладиться, но создавалось впечатление, что она как  бы  искупает  свою
недавнюю недоброжелательность.
   Хэсситай кивнул, подхватил  свою  котомку  и  направился  к  середине
деревенской  площади,  туда,  где  топтались   разгоряченные   ожиданием
зрители.  Празднично  разодетые  крестьяне  в  беседу  двоих   киэн   не
вмешивались, но каждому хотелось, чтобы второй исполнитель тоже  выказал
свое умение, в чем бы оно ни заключалось. Исход переговоров  между  киэн
стал ясен,  когда  музыкант  кивнул,  а  вновь  прибывший  устремился  к
зрителям, на ходу  развязывая  тесемки  своей  дорожной  сумки.  Публика
встретила его сдержанным гулом предвкушения.
   - Посмотрим,  -  отрешенно  произнесла  флейтистка,  приподымаясь  на
цыпочки и заглядывая издали поверх голов, - посмотрим.
   Байхин не произнес ни слова, хотя по всем обычаям  ученик  не  вправе
оставить мастера без ответа, даже если это и не его наставник. Но Байхин
уже почти ничего не слышал: он весь без изъятия обратился в зрение.  Да,
конечно, он уже видел, на что способен его мастер...  но  это  было  так
давно - день или два назад... да и видел-то один-единственный разочек  и
не успел еще толком насладиться этим зрелищем,  не  успел  привыкнуть...
если к этому и вообще  можно  привыкнуть...  если  можно  не  испытывать
трепета, когда пылающие факелы пляшут в воздухе... когда метко  пущенные
деревянные шарики соударяются с пленительно веселым звуком и отпрыгивают
друг от друга, как живые...
   - Вот это мастер! -  восторженно  выдохнул  барабанщик  Хакуби.  -  И
точно, что издалека. У нас этот номер никто не работает.
   - Наставник у тебя что  надо!  -  одобрительно  заметила  флейтистка,
обращаясь к Байхину.
   Их голоса вернули Байхина с небес, где обитают крапчатые и  полосатые
шарики, прямо на землю, и юноша устыдился своей невежливости.
   - А вы сами кто и откуда будете? -  неуклюже  спросил  он,  запоздало
вспомнив, что ему как ученику давно  надлежало  бы  выказать  интерес  к
мастерам столь высокого ранга. А спросив, тут же пожалел,  что  и  вовсе
надумал раскрыть рот. В  устах  вчерашнего  воина  вопрос  прозвучал  не
почтительно, как полагалось бы, а скорей  высокомерно  и  вместе  с  тем
конфузливо.  Байхин  так  огорчился  своей  неспособности   вести   себя
сообразно с положением  ученика,  что  даже  оторвал  на  миг  глаза  от
представления.
   Хакуби приветливо кивнул ему; флейтистка одарила его жаркой белозубой
улыбкой.
   - Новичок? - уверенно спросила она. Байхин смущенно кивнул.
   - Странно, - пожала плечами киэн. - Обычно вашему  ремеслу  куда  как
раньше учиться начинают. Впервые вижу ученика-перестарка. Да ты не вешай
носа, парень. Научишься. Твой наставник дело  знает.  Если  уж  он  тебя
выбрал, значит, толк из тебя будет.
   Байхин смолчал в ответ. Ну не рассказывать же ему, кто кого на  самом
деле выбрал!
   - А мы  тоже  не  совсем  здешние,  -  сообщил  Хакуби.  -  Арика  из
Междуречья, а я так и вовсе с востока.
   - Из прославленного  рода  барабанщиков,  -  с  непонятным  ехидством
произнесла Арика. - Отец, четверо братьев - все сплошь барабанщики.
   - Но я с восточной манерой игры знаком, - удивился Байхин.  -  Совсем
даже не похоже. - И, спохватившись, добавил:
   - Уж простите мое невежество.
   - Не за что, - усмехнулся Хакуби. - Правда твоя, так  на  востоке  не
играют.
   - Это теперь не играют, - скривилась Арика.
   Толпа на площади восторженно взвыла: пестрый  шар,  словно  охотничий
сокол, приземлился на подставленное плечо Хэсситая.
   - Мой дед в такой манере играл, - пояснил Хакуби. - Он меня и научил.
   - Так отцу его и сказал, -  шепнула  Байхину  Арика,  покосившись  на
своего спутника. - Мол, которые твои сынки вымахали выше крыши - из этих
делай барабанщиков вроде себя, не возбраняю. А хромулю мне отдай,  я  из
него музыканта сделаю.
   Площадь взорвалась хохотом: Хэсситай подкинул кверху  два  деревянных
кольца и словил их ушами, сперва одно, потом другое. Он качнул  головой,
и кольца закачались, словно  непомерной  величины  серьги  расфуфыренной
щеголихи.
   - Мастер! - засмеялся Хакуби.
   Хэсситай сбросил кольца, подхватил их,  раскланялся  и  легким  шагом
подошел к обоим киэн.
   - Как, уже все? - невольно вырвалось у разочарованной Арики.
   - Ни-ни, - улыбнулся Хэсситай.  -  Это  только  так,  для  разогрева.
Просто мне тоже нужно привести инструмент в порядок. Если уважаемый брат
отдохнул...
   - Вполне, - ответил Хакуби. Опираясь на плечо Арики, он  прошествовал
к середине площади. Хэсситай устало опустился на  его  место.  Лицо  его
влажно блестело, волосы слиплись, головная повязка промокла насквозь.
   - Ты послушай покуда, а  я  поищу,  где  тут  можно  ополоснуться,  -
негромко произнес Хэсситай.
   - Позвольте, мастер. - Байхин вскочил и умчался прежде, чем  Хэсситай
сумел опомниться и  возразить.  Да  и  не  послушал  бы  Байхин  никаких
возражений. О да, он знал, что избранный им наставник -  мастер  превыше
всяких похвал. Но то, что он видел у  себя  дома,  не  шло  ни  в  какое
сравнение с  тем,  что  ему  привелось  увидеть  здесь,  на  деревенской
площади. Да разве мыслимо позволить такому  великому  мастеру  самолично
искать колодец!
   Когда Байхин вернулся с ведром воды и холщовым  полотенцем,  Хэсситай
встретил его суровым взглядом.
   - Еще раз такую штуку выкинешь, - строго и холодно произнес он,  -  и
можешь идти на все четыре стороны.
   Байхин ответил ему ясной и бестрепетной улыбкой.
   - Но, мастер, - возразил он, - должна  ведь  от  меня  быть  какая-то
польза.
   - Кто это тебе сказал? - проворчал Хэсситай, снимая головную повязку.
   - Я, - невозмутимо, как и  прежде,  ответил  Байхин  и  протянул  ему
полотенце.
 
*** 
 
   Деревенский праздник по случаю столетия самого уважаемого из  местных
жителей - сельского знахаря, весьма еще бодрого  старичка,  -  затянулся
далеко за полночь. Хэсситай за это время уработался так, что его  просто
с ног валило. Головную повязку и рубашку он сменил четырежды. Но на лице
его,  обращенном  к  публике,  сияла  неизменная  улыбка,   а   руки   с
безошибочной ловкостью ловили подброшенные шарики и  извлекали  огромный
боевой  меч  из  крохотной  коробочки  для  благовоний.  Байхин  млел  и
восторгался. Почти в такой  же  восторг,  как  искусность  его  мастера,
Байхина привела игра Хакуби и Арики. По природе Байхин отличался  редкой
для воина  незлобивостью  и  незлопамятностью  и  задолго  до  окончания
празднества думать забыл,  как  нелюбезно  поприветствовала  их  молодая
киэн, тем более что причины ее холодности он  уяснил  без  труда.  Арика
относилась к искусству Хакуби куда ревнивее, чем Байхин -  к  мастерству
Хэсситая, и по причине вполне веской: в отличие от Байхина, знакомого со
своим мастером без году неделя, Арика знала хромого барабанщика с самого
детства и  приходилась  ему  не  только  ученицей,  но  и  женой.  Любой
музыкант, появившийся поблизости от Хакуби, приводил Арику в  бешенство:
либо новоявленный наглец играет хуже - но тогда как он посмел позориться
в присутствии настоящего мастера?! - либо он играет  лучше,  и  тогда...
впрочем, таковых, по мнению Арики, не  существовало.  То,  что  с  вновь
прибывшим придется разделить источник  заработка,  Арику  как  раз  мало
волновало: способов заработать на жизнь в этом  мире  не  так  уж  мало.
Хакуби будет сыт и сможет без помех  совершенствовать  свое  мастерство,
даже если ей придется мостить дороги или стирать белье  в  больнице  для
бедных. Раз уж не Хакуби, а ее Боги наградили сильным крепким телом, так
тому и быть. Нет, не  на  заработок  мужа  опасалась  покушений  молодая
флейтистка, а на его музыку! И стоило ей  узнать,  что  незнакомый  киэн
вовсе не музыкант, а жонглер, как вся ее настороженность  исчезла.  Весь
вечер в промежутках между  собственными  выступлениями  Арика  вместе  с
мужем восторженно наблюдала за ра ботой чужестранного киэн. О Байхине  и
говорить нечего: этот и вовсе глаз от Хэсситая не отрывал. А кроме того,
он  успел  свести  знакомство  с  Хакуби  и  Арикой,  плотно   закусить,
основательно выпить и вдосталь наплясаться. Одним словом, вечер  выдался
веселый и поучительный.
   Пробуждение оказалось тоже на свой  лад  красочным  в  полном  смысле
этого слова. Небо было синее, солнышко желтое, трава зеленая... ну и сам
Байхин того же цвета. Которого из трех, он затруднился  бы  сказать,  но
что такого же, был уверен твердо. А еще он был  уверен,  что  ни  одного
предмета или субстанции тяжелее его головы не существует и  существовать
не может. Байхин попытался встать, охнул и тут же отказался от  заведомо
обреченных попыток занять вертикальное положение нормальным способом. Он
не без труда воздвиг себя на  четвереньки  и  лишь  тогда  объединенными
усилиями всего тела сумел оторвать голову от земли. Ничего не поделаешь,
надо вставать. Надо. Никто  ведь  тебя,  Байхин,  учеником  делаться  не
заставлял, сам напросился. А если сам, так изволь  приниматься  за  свои
обязанности. Это ведь дело ученика - позаботиться об  учителе.  Так  что
похмелье там или не похмелье, ученик Байхин, усталость или не усталость,
а давай-ка ты вставай и принимайся за стирку. Вон сколько ее за минувший
вечер набралось.
   Байхин кое-как приподнялся на колени, а затем и встал. И чуть было не
упал снова - ибо ветер весело шлепнул его мокрой рубашкой по лицу.
   Безупречно  выстиранные  рубашки  и  головные  повязки  жизнерадостно
трепыхались на ветке дикой яблони. Чуть в стороне исходил паром  недавно
снятый с огня травяной  отвар.  А  еще  в  нескольких  шагах  от  яблони
разминался  Хэсситай.  Шарики  летали  в  воздухе,  а  их   владелец   и
повелитель... в тренировках Байхин, вчерашний воин, кое-что смыслил.  Не
просто жонглер или воин заставлял шарики летать. Значит,  вот  оно  что!
Значит,  Ночные  Тени,  великие  и  непревзойденные   мастера   воинских
искусств, грозная легенда сопредельной страны, - совсем даже не легенда!
   Хэсситай сделал полуповорот и окинул Байхина ироническим взглядом, но
занятия своего не прекратил - только теперь  вместо  шариков  в  воздухе
заплясали метательные ножи.
   - Зачем это, мастер? - пробормотал  изумленный  Байхин.  -  Разве  вы
вчера мало потрудились?
   - Не имеет значения,  -  безмятежно  ответил  Хэсситай,  а  руки  его
продолжали бросать и ловить ножи, бросать и ловить, через правое  плечо,
через левое, опять через правое. - Не важно, выступал  ты  или  нет,  но
тренироваться киэн должен каждый день. Ты не согласен?
   - Согласен, -  ответил  Байхин,  нагнулся,  поднял  более  или  менее
подходящую палку,  принял  основную  боевую  стойку  и  начал  медленно,
старательно отрабатывать  самое  первое  из  канонических  упражнений  с
мечом. На ехидную физиономию Хэсситая он решил внимания не  обращать,  и
это ему, в общем, удалось.
 
Глава 2 
 
   Время для Байхина тянулось  нескончаемо  долго,  как  и  для  всякого
человека, не занятого ничем определенным. Хэсситай, похоже,  смирился  с
тем, что прогнать от себя настырного господина воина не  удастся,  но  и
помочь себе ничем не дозволял. Обихаживал себя он неизменно сам, а уж  о
том, чтобы во время выступления мастера ножи и шарики подносить,  Байхин
и заикнуться не смел: Хэсситай твердо дал ему понять,  что  к  предметам
своего ремесла он никому не позволит притронуться ни под каким видом.  У
Байхина только  и  дела  было,  что  на  каждом  привале  упражняться  в
отринутых им  воинских  искусствах,  с  тоской  поглядывая,  как  мастер
бросает вверх пестрые кольца, стоя на голове, или корчит  смешные  рожи.
Все остальное время Байхин был предоставлен самому себе. Он плелся вслед
за Хэсситаем вот уже вторую неделю, теша себя  составлением  хитромудрых
планов по части уговорить мастера приняться за  его  обучение  -  и  все
планы до единого рассыпались в прах, как только Хэсситай, даже не  глядя
в сторону своего спутника, извлекал из дорожного мешка свои  шарики  или
шкатулку для фокусов и принимался  за  дело.  На  душе  у  Байхина  было
скверно - особенно в те дни, когда  Хэсситаю  встречался  кто-нибудь  из
собратьев по  ремеслу.  При  встречных  киэн  всегда  состояли  ученики,
шустрые мальчишки с подвижными пальцами. Зачастую они  имели  откровенно
голодный вид, кое-кто стыдливо старался скрыть свежие синяки - но даже и
этим бедолагам Байхин отчаянно завидовал. Ясное дело, что наставники  их
поколачивают под горячую руку, - счастливцы, их  хотя  бы  лупят!  И  не
просто лупят, а еще и чему-то обучают. Да если бы  Хэсситай  каждодневно
избивал Байхина до потери сознания, но не отказывался его учить, тот был
бы счастлив безмерно. Уж лучше быть битым, чем незамечаемым... во всяком
случае, именно так Байхину казалось.  А  не  замечать  Байхина  Хэсситай
ухитрялся  до  того  виртуозно,  что  Байхин  иной  раз  начинал  слегка
сомневаться в собственном существовании.
   Но  хуже  всего,  пожалуй,  ему  пришлось  в  Оки.   Этот   маленький
беспорядочно застроенный городишко, со стороны более всего  напоминавший
затоптанный  и  затем  разворошенный  пинком  костер,  славился  обилием
местных торжеств. Редкая неделя в Оки обходилась без праздника, а потому
киэн в этом  захолустном  городке  было  больше,  чем  даже  в  столице.
Пожалуй, их было даже больше, чем местных жителей.  Если  бы  не  закон,
запрещавший киэн селиться в Оки  и  давать  более  десяти  представлений
подряд, в городке одни комедианты и жили бы. Пройти по улицам  Оки  хотя
бы десять шагов и не повстречать ни  одного  киэн  попросту  невозможно.
Байхин попытался было идти, уставясь взглядом в мостовую, но, врезавшись
в нескольких прохожих, поневоле поднял глаза. Действительность превзошла
самые мрачные его  опасения:  киэн,  а  пуще  того  их  ученики  роились
повсюду. С каждым шагом их становилось все  больше,  и  Байхин  с  тупым
мужеством отчаяния понял, что Хэсситай направляется в  тот  самый  улей,
откуда и выпархивают сии трудолюбивые пчелки.
   Постоялый двор "Перевернутая бочка" и впрямь напоминал улей.  Он  был
поделен  на  крохотные,  как  соты,  комнатушки,  и  в  каждой   пестрая
пчелка-киэн чистила и расправляла свои блестящие  крылышки,  прежде  чем
отправиться в полет по городу, перепархивая с одной площади на другую. И
в довершение сходства "Бочку" наполнял  негромкий,  но  неумолчный  гул.
Хэсситай сторговал у  хозяина  "Перевернутой  бочки"  комнатку  размером
ненамного  больше  собственной  котомки,  забросил  в  нее  часть  своих
пожитков и покинул постоялый двор с такой  быстротой,  что  на  сей  раз
Байхин не сумел за ним угнаться.
   День прошел не так уж и скверно, ибо днем никому не было  до  Байхина
решительно никакого дела. Но под вечер музыканты, рассказчики, глотатели
огня, заклинатели змей, акробаты, жонглеры и прочие киэн возвратились  в
свое временное обиталище. А  вместе  с  ними  вернулись  и  их  ученики,
разбитные мальчишки и  девчонки  с  младенчески  безмятежными  лицами  и
взрослыми ухватками. Байхин хотел затвориться в комнатушке Хэсситая,  но
не тут-то было. Он ничего не ел с самого утра. Днем  ему  перекусить  не
удалось ни за какие деньги: хозяин в ответ на его робкую просьбу  сурово
заявил, что  отдельно  здесь  ни  для  кого  не  готовят.  Господа  киэн
трапезничают дважды в день, утром и вечером, - а  до  тех  пор  молодому
ученику придется подтянуть пояс потуже. Буде же он не в  силах  утерпеть
до вечера, пусть поищет какой-нибудь трактир. Байхин во время странствий
с Хэсситаем питался хоть и скудно,  а  на  поиски  трапезного  заведения
пускаться не  стал:  боялся  проворонить  наставника.  Он  храбро  решил
пересидеть общий ужин в комнате, но сил своих не  рассчитал:  от  одного
только запаха еды у него потемнело в глазах. Он попытался  было  утащить
еду  с  собой,  но  был  изловлен  и  строго  отчитан  одним  из   слуг.
Оказывается,  правила  постоя  в  "Бочке"  подобного  самоуправства   не
допускали. Никакой еды в своих комнатах - только за общим столом. К тому
же ученику следовало бы знать, что его черед набивать себе брюхо еще  не
наступил. Сначала господа мастера изволят откушать, а уж потом  к  столу
допускаются их ученики.
   Байхин, рожденный и  воспитанный  в  знатном  богатом  доме,  никогда
прежде в жизни не голодал по-настоящему - только во время поста,  а  это
не в счет. К тому же разговлялся он после поста кушаньями изысканными  и
разнообразными. Хэсситай ничуть не преувеличивал, сказав, что у  Байхина
слишком много на костях наросло дурного мяса,  которое  постоянно  хочет
жрать.  Того,  чем  Хэсситай  мог  насытиться  на  целый  день,  Байхину
недоставало и червячка заморить. Наставник  при  необходимости  смог  бы
обойтись и без  ужина,  а  Байхин  свой  сегодняшний  завтрак  проглотил
раньше, чем заметил. У него духу не хватило лечь спать натощак. И  когда
Хэсситай вместе с прочими киэн отужинал и отправился на боковую,  Байхин
робко присел у самого дальнего края стола, надеясь насытиться и улизнуть
раньше, чем остальные ученики успеют толком заметить его присутствие.
   Попробуй такого не заметить, как же! Байхин  возвышался  над  прочими
учениками, как сигнальная башня в окружении шалашей. К тому же  ни  один
из этих пострелят не был  старше  десяти,  много  если  двенадцати  лет.
Большей частью вокруг стола деловито сновали созданьица лет  семи-девяти
- самого, по  мнению  Байхина,  шкодливого  возраста.  И  если  взрослые
мастера,  утомясь  дневной  работой,  трапезничали  чинно,  ведя   тихие
неспешные разговоры, то после их ухода гомон воцарился неимоверный.  Все
это пацанье сопливое выделывалось друг перед другом кто во что горазд  -
очевидно, это было у них в обычае.  Детям  свойственно  хвалиться  своим
умением... особенно если они уже не совсем Дети. У Байхина сердце кровью
обливалось, когда он глядел, с какой  непринужденностью  эти  малолетние
паршивцы ходят на руках, жонглируют тарелками,  вынимают  друг  у  друга
из-за шиворота живых ужей и вообще проделывают все то, чего он не умеет.
Ему казалось, что худшего унижения и быть не может, -  казалось  до  тех
самых пор, пока шустрые  детишки  только  глазели  на  него  и  дивились
втихомолку. Как только они смекнули, что  эта  орясина  великовозрастная
еще и не способна ни на что путное, кошмар сменился адом.
   - Дядя ученик, - орал ему в самое ухо  какой-нибудь  особо  егозливый
пацаненок, - а ты вот так умеешь?
   - Нет, - улыбаясь до ушей, ответствовал Байхин, - зато я лопать  умею
замечательно. Вот смотри - а-ам!
   И Байхин проглатывал кусок лепешки пополам с невыплаканными  слезами.
На душе у него было до того скверно - удавиться в  пору...  а  делать-то
что? Вскочить и отдуть прилипчивых насмешников? Так ведь не они виноваты
в его неумелости. Заорать, чтоб оставили в покое? Но это значит проявить
не только неумелость, но и слабость. Воспитание Байхин получил воинское,
а воину слабаком выглядеть негоже. Настоящего воина не смутит даже блеск
обнаженной стали... так статочное ли дело -  пасовать  перед  нахальными
мальчишками? И Байхин улыбался, отшучивался и ел,  хотя  ему  давно  уже
кусок в горло не лез.
   - Дяденька ученик, - ехидно пропел чей-то язвительный голос.
   - А ну заткнитесь, босота! - внезапно скомандовал сиплый фальцет. И в
зале мгновенно воцарилась тишина.
   Обладатель сиплого голоса,  смугловатый  тощий  мальчишка  лет  семи,
протолкался к Байхину. Почтительное молчание, с которым