ередине дня все еще  кое-как  прогревало
воздух, и жители Тикури по-прежнему бойко сновали по улицам -  в  зимней
обуви и неплотных осенних  накидках.  Пожалуй,  уличное  оживление  даже
превосходило обычное.  Осень  -  время  спокойное,  несуетливое.  Но  за
внезапной холодной  осенью  в  здешних  краях  следует  необычно  ранняя
затяжная зима с  краткими  несвоевременными  оттепелями  и  неожиданными
трескучими морозами. Жителям города-деревни  надлежало  поторапливаться:
хотя всего пару недель назад  тяжелые  шмели  еще  вились  над  поздними
цветами, снег мог выпасть со дня на день. И  тикуринцы  поторапливались.
Все созревшие плоды, кроме тех, что собирают  только  после  заморозков,
были сняты с деревьев  с  почти  сверхъестественной  быстротой.  Свадьбы
игрались одна за другой. Осенние торги на городских  рынках  происходили
чрезвычайно бурно: нужно успеть расторговаться до холодов - быстрей, еще
быстрей! Осень выдалась в этом году короткая и суматошная.
   Хэсситаю это было только на руку. Обычное медлительное течение  осени
не позволило бы ему слишком часто  посещать  Тикури,  а  между  тем  его
замысел требовал визитов не просто частых - ежедневных.
   Хэсситай был уверен, что  первым  делом  мастер  Хэйтан  объявится  в
окрестностях клана. Пусть ненадолго, но объявится. Даже  если  он  потом
уйдет куда глаза глядят. Он не может не  появиться.  Не  все  еще  долги
уплачены... да  и  некуда  ему  идти,  честно  говоря.  Он  придет...  а
приходить ему как раз бы и не следовало. Укараулить  мастера  Хэйтана  у
Хэсситая нет никакой возможности: дорог, ведущих к клану, - бесчисленное
множество, а Хэсситай один. Не разорваться же  ему!  Он  было  попытался
воспользоваться своей магией, но то ли у него что-то не  заладилось,  то
ли смеяться по заказу он еще не научился, то ли смех ему и вовсе в  этом
деле не помощник... как знать.  Главное,  что  Хэйтана  он  отыскать  не
сумел. А просить помощи у мальчиков не собирался. Распоследнее это  дело
- вмешивать детей в свои взрослые неурядицы. Тем более в  такие  опасные
неурядицы. Хэсситай смутно чуял  за  всеми  действиями  Хасами  какой-то
непонятный замысел - и навряд ли этот замысел сулил что-то хорошее. Нет,
мальчишек от всей этой темной истории следует держать подальше.
   Но если он не может отыскать Хэйтана в одиночку - зачем тогда даже  и
пытаться? Пусть мастер-наставник сам его найдет. Навряд ли мастер так уж
сразу сунется в клан... с его-то опытом! Наверняка он  станет  осторожно
разведывать обстановку.  Значит,  надо  устроиться  на  видном  месте  и
принять такое обличье, чтобы мастер Хэйтан  не  мог  не  заметить  -  да
притом же чтобы никто посторонний не уразумел, в чем суть.
   Чуть подволакивая ногу, Хэсситай добрался до рыночной площади, снял с
плеч добротно сколоченный Тэйри легкий деревянный ящичек, уселся на него
верхом и засунул руки под мышки.  Вокруг  немедленно  начала  собираться
публика, но Хэсситай не спешил: раз уж бродячего  жонглера  и  фокусника
угораздило так вывихнуть ногу, что он  застрял  в  небольшом  городке  и
торчит там безвылазно уже вторую неделю, то  и  болеть  нога  должна  не
как-нибудь, а на совесть. Жонглер очень  долго  шел  к  своему  обычному
месту на площади, перетрудил поврежденную  ногу,  и  ему  сейчас  не  до
заработка. Вот погодите, сейчас  он  отдохнет,  бедолага,  самую  только
малость отдохнет, боль уймется, затихнет...  вот  тогда  милости  просим
полюбоваться представлением. Да и руки  нужно  отогреть:  денек  выдался
студеный, пальцы озябли - где уж тут фокусы показывать.
   Выждав подобающее время, Хэсситай встал,  улыбнулся  собравшимся  той
неторопливой улыбкой, что и заядлого брюзгу заставит невольно улыбнуться
в ответ, и  раскрыл  ящичек  со  всех  сторон  сразу,  жестом  приглашая
убедиться, что в этой коробке ну просто ничего  нет  и  быть  не  может.
Потом  он  вновь  соединил  стенки  ящичка,  уставился  куда-то   вдаль,
задумчиво насвистывая, и небрежным жестом опустил  в  ящик  левую  руку.
Завидев, с каким изумлением он достал из  "пустого"  ящика  целый  ворох
платков, толпа приветственно загудела: этого фокуса  Хэсситай  в  Тикури
еще не показывал.
   Привычное обличье, опробованное Хэсситаем  не  раз,  позволяющее  как
угодно  гримироваться  или  надевать  маску,  а  при   необходимости   и
собственное лицо показать: для бродячего фигляра любой облик сгодится  и
ни одна причуда не покажется странной. Лицо Хэсситая было сплошь покрыто
измалеванными кругами разного  цвета  и  величины.  Просто  удивительно,
насколько меняет внешность такая нехитрая уловка. Никто - даже Хасами  -
не опознает в нем Хэсситая с первого взгляда - ни даже со второго.  Зато
мастер Хэйтан не сможет его не узнать - тем более что он-то  и  придумал
для Хэсситая эту раскраску. Конечно, есть риск, что  в  Тикури  забредет
ненароком кто-нибудь из Ночных Теней... и мигом сообразит, в чем дело, а
то и опознает Хэсситая в лицо. Но ведь теперь, после амнистии,  Хэсситаю
незачем особо опасаться своих бывших сотоварищей - а сам он  при  случае
сможет разузнать от них, нет ли новостей о мастере Хэйтане.
   Когда очередной скомканный платочек "превратился" в шарик и с громким
деревянным стуком свалился Хэсситаю прямо на  подставленное  темечко,  в
толпе легкой рябью  прокатился  смешок,  и  Хэсситай  почувствовал,  как
знакомая волна смеха приподнимает его и уносит за собой. Пучок блестящих
шелковых лент он и в самом деле превратил в букет цветов. На большее  он
пока не отваживался.
   Руки его двигались легко, свободно - и на душе у него  было  легко  и
свободно. Пожалуй, впервые в жизни. Никогда раньше он не  был  свободен.
Ощущение оказалось новым, непривычным... и в  то  же  время  в  нем  был
отзвук чего-то знакомого с самого рождения, а может, и до рождения. Он и
не представлял себе раньше, каковы она, свобода... но теперь был  твердо
уверен, что всегда знал: свобода именно такая. Отвесный солнечный  свет,
бодрящая осенняя прохлада, легкий парок  изо  рта,  шарики  и  платки  в
руках... и мальчики, ожидающие его  дома...  и  бродящий  где-то  мастер
Хэйтан... и  негромкий  выжидающий  смешок  в  толпе...  а  ведь  раньше
Хэсситай побоялся бы принять все это. Он-то ведь думал по молодости лет,
что освободиться - значит разом все отбросить. Бросить  Тэйри  и  Аканэ,
приемышей, названых младших братьев... бросить их на произвол  судьбы...
а заодно и человека, который отнял мальчишку Хэсситая у озверевшей своры
его  сверстников...  как  он  мог  раньше  верить,  что  это   надменное
себялюбивое равнодушие и есть свобода? Хотя не он ведь один такой дурак.
Люди зачастую оттого так истово и ненавидят свободу,  что  верят  в  эти
бредни. Нет бы на собственном опыте проверить! Со стороны ведь  кажется,
что Хэсситай связан по рукам и по ногам:  ведь  он  вынужден  торчать  в
окрестностях  Тикури  и  ежедневно  появляться  на  городской   рыночной
площади, не смея даже увольнительной у себя самого испросить, - а  между
тем он свободен, ибо волен в собственном выборе. Хэсситай  почти  пьянел
от одной только мысли, что он впервые волен выбирать... но  опьянение  -
дурной советчик. Всякий раз Хэсситай принимался взывать  к  собственному
разуму, но пристрожить  себя  ему  удавалось  с  трудом.  Вот  и  сейчас
Хэсситай едва сумел  отвлечься  от  общих  рассуждений.  Наступал  черед
последнего номера, самого  сложного,  самого  впечатляющего.  Тут  одной
только наработанной ловкости рук мало  -  необходима  полная,  ничем  не
отвлекаемая сосредоточенность.
   Хэсситай убрал все платки, кроме одного,  в  ящик,  а  взамен  достал
несколько  гладко  отполированных  деревянных  шариков.  Он  покидал  их
немного - просто  чтобы  размять  руки.  Шарики  замелькали  в  воздухе,
солнечные блики сияли на их выпуклой поверхности, как маленькие  улыбки.
Хэсситай поймал шарики один за другим, выложил их в ровный ряд на крышке
ящика и поднял платок над головой,  показывая  его  зрителям.  По  толпе
прошел сдержанный гул: Хэсситай всякий раз завершал  свое  представление
этим трюком, но он еще не приелся.
   На приглашение подойти и проверить платок никто  не  откликнулся:  по
прежним  выступлениям  тикуринцы  уже  убедились,  что  парень  работает
честно, и охотников  придирчиво  исследовать  ткань,  задерживая  начало
трюка, не нашлось. Помедлив немного, Хэсситай подбросил платок в воздух,
поймал его, мигом скрутил из него повязку и плотно затянул ее на глазах.
Потом он нагнулся, протянул руку и нащупал крайний шарик.
   Не велика хитрость жонглировать  шестью  шариками  -  на  это  многие
жонглеры  способны.  Но  вот  удерживать  шесть  шариков  в  воздухе   с
завязанными глазами... такое искусство доводится встретить нечасто. И по
крайней мере половина тех, кто исполняет  этот  номер,  -  Ночные  Тени.
Конечно, никогда нельзя  знать  наверняка...  но  при  виде  жонглера  с
повязкой на глазах лучше приглядеться к  нему  повнимательней.  Хэсситай
намеренно не стал избегать трюка, выдающего его с головой, - посторонний
ничего не уразумеет, а наставник Хэйтан  мигом  все  поймет,  даже  если
увидит его издали, даже  если  всего  лишь  услышит  толки  о  необычном
мастерстве заезжего жонглера.
   Долго-долго, пока руки Хэсситая ловили шарики и вновь отправляли их в
полет, зрители боялись даже вздохнуть - и лишь когда Хэсситай поймал все
шарики и прижал их к груди, толпа выдохнула разом.  Хэсситай  сдернул  с
глаз  повязку,  улыбнулся  и  склонил  голову,   благодаря   восхищенных
зрителей.
   Внезапно его словно что-то подтолкнуло. Хэсситай выпрямился  и  обвел
толпу внимательным  взглядом.  Неужели...  нет,  не  показалось!  Позади
радостных лиц маячило  еще  одно,  знакомое,  неулыбчивое.  На  Хэсситая
смотрел поверх толпы его сотаинник Нэкки. А его-то сюда  какая  нелегкая
занесла?
   Покуда зрители расходились, кидая деньги в открытый ящик для фокусов,
Хэсситай то и дело взглядывал в сторону Нэкки: отправится тот  по  своим
делам или тоже пройдет мимо ящика, подав бывшему сотаиннику какой-нибудь
сигнал?
   Нэкки и не думал никуда уходить. Он терпеливо дождался своей  очереди
кинуть в подставленный ящик несколько  медяков  и,  не  оборачиваясь  на
Хэсситая, повел плечом: мол, следуй за мной. Хэсситай сноровисто  собрал
ящик и заковылял за Нэкки.
   Ломать себе голову, какая надобность привела к нему  Нэкки,  Хэсситай
не стал. Может, он прознал что новое о мастере Хэйтане, а может,  помощь
бывшему сотаиннику потребовалась. Хэсситай  последовал  за  собратом  по
Посвящению с прежним бездумным доверием. Былые привычки не так-то просто
истребить. Тем более что ничего дурного Хэсситай этому воину не учинял и
никакой опасности для себя от него не чаял.
   А  напрасно!  Едва  только  город  скрылся  из  виду,   едва   только
заскользила под ногами воинов мокрая палая  листва,  Нэкки  нанес  удар.
Хэсситай скорее угадал, нежели увидел мгновенный блеск сзади и сбоку. Он
крутанулся в сторону, заодно исключительно удачно огрев Нэкки ящиком для
фокусов, перехватил и заломил устремленную к нему руку, выдернул из  нее
то самое, тяжелое,  блестящее...  и  лишь  тогда  запоздало  понял,  что
сжимает в ладони рукоять ножа.
   - Ты что, рехнулся? - возмущенно вопросил Хэсситай, отступая на  шаг,
и перевернул нож в руке навершием рукояти вперед: если  дело  дойдет  до
повторной схватки, лезвие ему не пригодится - Нэкки нужен  ему  живым  и
способным говорить.
   Нэкки недвижно стоял напротив него, молчаливый, готовый к  нападению.
На  его  окаменевшем  лице  жили,  казалось,   одни   только   глаза   -
настороженные, внимательные, злые.
   Хэсситай скользнул в боевую стойку тем неуловимым парящим  движением,
которое  долгие  годы  было  предметом  откровенной  зависти  всех   его
сотаинников и доброй половины воинов постарше. Более откровенно выразить
презрительную угрозу невозможно. С мастерством  настолько  превосходящим
обычному воину лучше не связываться.
   Безмолвное предупреждение подействовало. Нэкки отвел глаза.
   - Что на тебя нашло? - требовательно спросил Хэсситай.
   - И ты еще  спрашивать  смеешь?  -  злобно  поразился  Нэкки.  -  Ты,
мразь... предатель!
   - Ты, часом, головой в луже не ночевал? Ишь как у  тебя  мозги  льдом
свело! - Хэсситай был просто потрясен. - Это я -  предатель?  Интересно,
кто тут кого предал? Позволь тебе напомнить, что клан меня ни за что  ни
про что в тюрьму законопатил!
   - Не твое дело - клану указывать! - отрезал  Нэкки.  -  Твое  дело  в
тюрьме сидеть!
   - То есть как? -  окончательно  растерялся  Хэсситай.  Он  ничего  не
понимал - а Нэкки и в ум взять не мог, что  Хэсситай  его  не  понимает.
Должен понимать! И понял бы... до своего ареста, до побега, до встречи с
Вайоку... до обретения  смеха.  Он  не  понимал  того,  что  само  собой
разумеется для любого воина из Ночных Теней, - ибо он уже не был  Ночной
Тенью.
   - Клан тебя в тюрьму отправил, - гнул свое Нэкки, - значит, там ты  и
должен сидеть! Пока клан не сочтет возможным тебя освободить.  Или  пока
тебя не повесят. А ты сбежал. Ты присвоил себе право распоряжаться своей
жизнью.
   Хэсситая так и подмывало спросить: "А кому же ею еще  распоряжаться?"
- но он смолчал. Теперь он кое-как уразумел, о чем толкует  Нэкки,  -  а
тот нипочем не понял  бы  ответного  вопроса.  Поэтому  Хэсситай  сказал
взамен совсем другое.
   - Распорядился ею вовсе не я, а король.  Меня  помиловали,  -  ехидно
напомнил Хэсситай.
   - Так почему же ты не вернулся после помилования в клан? -  парировал
Нэкки. - Почему ты таскаешься невесть где?
   Вот это сказанул! По доброй воле вернуться к  людям,  которые  выдали
тебя королевским ловчим - по сути, на верную смерть послали!
   Удивление  на  лице  Хэсситая  было  столь  неподдельным,  что  Нэкки
несколько смягчился. По всему видать, у сотаинника не все  с  головой  в
порядке. Повредился парень в уме малость от  перенесенных  мучений.  Как
есть спятил: самых простых вещей не помнит и не соображает.  Надо  бы  с
ним помягче, что ли... глядишь, и образумится потихоньку.
   - Еще ведь не поздно,  -  заметил  Нэкки,  глядя  на  Хэсситая  почти
сочувственно. - Ты вернись... вернись, слышишь? Взгреют тебя, конечно...
так ведь это дело житейское. Подумаешь, беда какая! Накажут и простят.
   Нет, остолоп этот решительно невыносим!  Как  бы  ему  так  ответить,
чтобы и до него дошло?
   - Меня, может, и простят, - хмуро отмолвил Хэсситай,  -  да  я-то  не
прощу.
   Ответ возымел даже более сильное действие, чем предполагал  Хэсситай.
Нэкки до самого нутра проняло. Он замер с  открытым  ртом  и  покраснел.
Потом с левой половины его лица кровь резко отхлынула, а  правая  так  и
осталась красной, будто ему с размаху пощечину залепили. Нэкки  выдохнул
тяжелым толчком и медленно потер пылающую щеку.
   - В тебе нет верности, - хрипло произнес он.
   Ну, слава Богам, наконец-то понял! Наконец-то сообразил, что Хэсситай
больше не  намерен  повиноваться  тем,  кто  недостоин  даже  чтобы  ими
повелевали - не то что другим приказывать.
   - Конечно, нет, - с облегчением подтвердил Хэсситай. - Верность этого
мира - ветошь, которой любой себе ноги вытирает.
   Взгляд у Нэкки был такой, словно воин потянулся за своим  оружием,  а
выхватил из ножен змею, которая обозвала его неприличными  словами  и  в
ножны нагадила.
   - Всего-то и  нужно  было  тебя  самую  малость  в  тюрьме  за  ребра
потягать, - сдавленно произнес Нэкки, - и ты уже все  позабыл.  Мало  же
тебе, оказывается, надо.
   Голос его звучал безгневно - скорее  в  нем  слышалась  жалость.  Так
жалеют слабоумного урода. А кем же еще прикажете считать такого... такое
создание? Был когда-то Хэсситай воином, великим, одним  из  лучших...  а
теперь от могучего воина остался опасный безумец. Очень опасный...  ибо,
как и большинство сумасшедших,  он  намного  превосходит  силой  простых
смертных. Нэкки снедала глубокая скорбь по бывшему пусть и  недругу,  но
воину и сотаиннику. И  голос  его,  когда  он  вновь  заговорил,  звенел
скорбно и отрешенно.
   - Человек - это клинок, - произнес  Нэкки  слова  древнего  воинского
канона, - а рукоять его - верность. Подобно тому, как  клинок,  лишенный
рукояти, - еще не совсем меч,  человек,  лишенный  верности,  -  еще  не
совсем человек. - И, помолчав, добавил:
   - Так бы снялся с рукояти, Хэсситай?
   - Правда твоя, - незамедлительно ответил тот. - Видишь ли, за рукоять
хватается кто угодно - а я не желаю, чтобы меня лапали.
   Казалось  бы,  предельно  ясно.  И  почему  Нэкки  так  разбушевался?
Хэсситай мало-помалу начинал кипятиться.  Особых  симпатий  он  к  Нэкки
никогда не испытывал, но и дураком его не считал. Так отчего же неглупый
вроде бы Нэкки ничего не  понимает,  почему  он  совершенно  однозначные
высказывания толкует вкривь и вкось? Почему он взирает на своего бывшего
сотаинника с гневным ужасом?
   - Ты не воин, - медленно произнес Нэкки. - Ты  просто  дрессированная
обезьяна. Обезьяна - животное сильное, ее можно научить драться и  мечом
махать... куда там человеку! Но воином она от этого не станет.
   - Ты и тут прав, - кивнул Хэсситай. - Я не воин и воином не буду.
   Прав парень, прав! Зачем быть воином, когда можно  быть  обезьяной  и
кривляться на потеху людям? Зачем убивать, если  можно  веселить?  Зачем
быть страшным, если можно быть смешным?
   Это простое и спокойное признание повергло Нэкки в изумление - да кем
же еще и быть человеку, как не воином?  Затем  оно  понемногу  сменилось
отвращением.
   - На твоем месте я бы себе горло перерезал, - выдохнул Нэкки.
   - Зачем? - удивился Хэсситай, мыслями все еще пребывая  среди  толпы,
на ярмарочных подмостках. - Это ведь не смешно.
   - Ты рехнулся, - прошептал Нэкки, не вполне уверенный, стоит  ли  ему
верить собственным ушам.
   - Да, - кротко согласился Хэсситай. Может, с точки зрения Нэкки он  и
впрямь рехнулся, отказываясь от пути воина, - зато  взамен  он  приобрел
нечто куда более важное. И оружие, разящее вернее меча. Смех - это  тоже
своего рода меч, и он надежнее того меча,  чью  рукоять  сжимает  потная
ладонь.
   - Таких, как ты, надо уничтожать, как  бешеных  собак,  -  тоном,  не
ведающим сомнений, произнес Нэкки. - Жаль, что мастер Хэйтан не дал  нам
тогда тебя удавить. Теперь ему, бедняге, придется заняться этим самому.
   - Что?! -  Вопрос  был  настолько  удивленным,  что  даже  не  звучал
удивленно. Голос Хэсситая  был  ровным  и  невыразительным.  Восклицание
сорвалось с его уст почти случайно - он и не надеялся,  что  разъяренный
Нэкки снизойдет до ответа. Однако Нэкки  все  же  снизошел:  его  ярость
жаждала выплеснуться в слова.
   - Мастер сам слышал, как ты предавал  его  и  всех  нас,  -  процедил
Нэкки.
   - Где... слышал? - еле шевеля губами, промолвил Хэсситай.  Он  понял,
понял сразу - где... но не хотел понимать. Он хотел надеяться.
   - В тюрьме, где же еще? - передернул плечами Нэкки. - Или ты нас  еще
где-нибудь предавал?
   Надеяться было глупо. Глупо и бессмысленно. Так вот оно  что...  вот,
значит... вот почему Нэкки пытался всадить в него  нож...  вовсе  не  по
собственному почину... вот оно... вот почему на него объявлена  охота...
охота, говорите?.. а Нэкки - один из охотников?
   Рука Хэсситая взметнулась мгновенно, и  Нэкки  не  успел  уклониться.
Хэсситай схватил его за шиворот и с силой встряхнул.
   - Слушай и запоминай, -  с  яростной  отчетливостью  произнес  бывший
воин.  -  Я  вас  предавал,  предаю  и  предавать   буду.   Всем   своим
существованием.
   Он отпустил Нэкки и слегка толкнул его в грудь рукоятью ножа, который
он так и не выпустил.
   - А теперь иди к мастеру  Хэйтану,  -  совершенно  уже  издевательски
закончил Хэсситай, - и передай ему,  что  негоже  за  головой  предателя
сосунков посылать. Если ему нужна моя голова, пусть приходит за ней сам.
   Нэкки уставился на него ошалелыми глазами, потом охнул, развернулся и
броси