дни  и  те  же
ответы. Как  они  были  организованы!  Как  они  были  настроены!  Мог  ли
кто-нибудь из них свистеть и одновременно  скакать  на  одной  ножке!  Мне
кажется, что спустя некоторое время вы, похоже, сможете напасть на след!
     Некоторое время они яростно сверлили  друг  друга  взглядами,  причем
капитан, казалось, никак не мог перевести дух.
     - Послушай, ты... ты...
     Шериф шумно вздохнул и посмотрел на капитана.
     - Послушай, Микел, ты действительно топчешь одну и ту же грядку.  Это
утомляет почище кошачьей течки. Пора бы  нам  сдвинуться  с  места.  -  Он
посмотрел на Кевина: - Как я уже сказал, существует один план...
     - О милостивые боги! - произнес Кевин  тонким  девчачьим  голосом.  -
Неужели кто-то решится что-то предпринять? Я не переживу этого, это просто
невозможно - что-то будет делаться.
     Шериф молча смерил его взглядом.
     - Ты закончил? Или  у  тебя  есть  еще  несколько  подначек,  которые
свербят и торопятся выбраться наружу?
     Кевин покраснел и затих в ожидании. Шериф  помолчал,  по  обыкновению
хмурясь, и продолжил:
     - Итак, поскольку ты так стремишься попасть обратно в Проход и  убить
там любого, кто попадется тебе  под  руку,  то  для  тебя  в  нашем  плане
найдется подходящая роль. Хочешь ли ты ее получить?
     - Я еще не слышал, в чем заключается этот план.
     - Я скажу тебе самую важную его часть - ты этого и не услышишь до тех
пор,  пока  не  согласишься.  Не  правда  ли,  замечательно?  Если  ты  не
согласишься, я посажу тебя под замок до тех пор, пока этот план  не  будет
осуществлен. Любопытное начало, а?
     Кевин сверкнул на него глазами:
     - Однако...
     - "Однако" у коня  между  ногами,  рейнджер.  Я  не  хочу,  чтобы  ты
атаковал разбойников в самый неподходящий  момент  и  испортил  все  дело,
превратив наш план в хаос. Предупреждаю тебя заранее! Этот план из  таких,
что могут сработать только один раз, и поэтому, если мы станем  претворять
его в жизнь кое-как или очертя голову, то  другой  возможности  у  нас  не
будет. Итак, ты идешь с нами  или  ты  вообще  никуда  не  идешь.  Что  ты
выбираешь?
     Оба обменялись свирепыми гримасами.
     - Вы не оставили мне никакого выбора, - пробормотал Кевин.
     - Ну, наконец-то  хоть  какой-то  просвет.  Налицо  светлый  сдвиг  к
лучшему.
     Кевин хмуро уставился на него, потом перевел взгляд на стену, потом -
на неподвижного Микела и на залитый солнцем плац за окнами.
     - Согласен, - проворчал он. - Объявлено и подписано.
     - Хорошо, - шериф откинулся  на  стуле  и  развернул  начертанную  на
пергаменте карту. Некоторое время он прислушивался, косился и  оглядывался
по сторонам, как испуганная лошадь, затем ткнул пальцем в  то  место,  где
было четко написано: "Проход у Скалы-Замка".
     - Вот! Дорога проходит  именно  здесь.  Стоянка,  которую  ты  видел,
находится по эту сторону от верхней точки перевала в...  приблизительно  в
четырех сотнях шагов.
     - От дверей стоянки  до  верхней  точки  перевала  пятьсот  пятьдесят
шагов, - уточнил капитан Микел. - А оттуда... - он поперхнулся и замолчал,
встретив взгляд шерифа.
     - Судя по всему, что  мы  слышали  и  видели,  разбойники  используют
старую Стоянку в качестве постоянного места дислокации. Прах меня  побери,
но это - единственная постройка там, наверху, которую  можно  использовать
для постоянного проживания.
     Капитан откашлялся.
     - Если не считать того, что они могут  использовать  древние  чертоги
гномов под Макаабами...
     - Я думаю, мы не станем вступать в бесконечную вздорную  дискуссию  о
пещерах гномов под Макаабскими горами и о том, как их можно  использовать.
Необходимо только упомянуть о том, что эта банда отыскала какой-то удобный
путь, который позволяет им очень  быстро  перемещаться  между  Проходом  у
Замка и Северным Проходом. По прямой - это двадцать с чем-то миль птичьего
полета над совершенно непроходимыми зубчатыми вершинами и скалами.
     - Около семи лиг, - вставил Кевин.
     - Называй как знаешь! Для меня не имеет значения, используют  ли  они
древние пещеры гномов, летают ли, ухватившись за хвост орла,  или  носятся
по горным тропам, как стадо горных козлов с горящими задницами. Важно, что
они каким-то образом делают это!
     - А это не могут быть две разные группы? - спросил Кевин.
     - Нет, - шериф уверенно покачал головой. -  Этот  парень  в  коже,  о
котором ты рассказывал, Сандер, кажется... Его слишком много раз видели  в
обоих  местах.  Те,  кто  уцелел,  описывали  его  совершенно   одинаково.
Какими-то путями  он  узнает,  когда  к  Проходам  отправляется  что-либо,
достойное  нападения.  Это,  впрочем,  не  удивительно,  учитывая,   какое
огромное количество незнакомого  народа  в  последнее  время  болтается  в
городе. И у него есть удобный путь, по которому он может быстро  добраться
до той или другой тропы. Мы подсчитали, что он преодолевает это расстояние
чуть больше чем за  день.  Если  двигаться  вдоль  гор,  то  очень  просто
потерять последние подметки!
     - Лошади? - предположил Кевин.
     - Вряд ли. Лошадь сломает  себе  все  четыре  ноги  быстрее,  чем  ты
успеешь сказать "На дворе трава, на траве дрова". Гномы клянутся, что  там
нет ни дороги, ни даже приличной тропы.  Должен,  правда,  заметить,  что,
когда они утверждали это, они использовали слова из  нашего  языка,  а  не
свои. Иногда, когда они говорят на языке  торговцев,  они  придают  словам
иные значения.
     - Значит, дорога все же может существовать, - предположил Кевин. - Но
не совсем дорога, как мы это понимаем.
     - Да, что-то в этом роде.
     - Что же это может быть?
     Шериф пожал плечами:
     - Я не утверждаю, что через горы существует дорога  гномов.  И  я  не
утверждаю, что ее там нет. Я просто делаю некоторые выводы  из  того,  что
нам достоверно известно, но ни словечка не говорю о том, чего не знаю!
     - Но это вполне возможная вещь! - настаивал Кевин, припоминая, как  в
академии они сплетничали о гномах и их подземных  чертогах.  Общее  мнение
было таково,  что  люди  знают  о  гномах  примерно  столько,  сколько  об
океанском дне.
     - Много чего бывает возможным, - кивнул шериф. - Как  говорится,  тех
вещей, о которых мы никогда не слыхали, гораздо больше, чем тех,  которые,
как нам представляется, нам известны. Итак, - он поглядел Кевину в  глаза,
- вот что мы задумали...


     Торговец ювелирными изделиями  Эссен  Элдер  был  мелким,  сморщенным
стариком. Казалось, словно в далеком прошлом какая-то внутренняя пружина в
нем сломалась, и с тех пор его тело старело, предоставленное самому  себе.
Однако внутри  него  продолжал  пылать  жаркий  огонь,  отблески  которого
виднелись время от времени в его узких, бесстыдных  глазах,  вспыхивающих,
как драгоценные камни. Говорили, что он был достаточно стар,  чтобы  знать
по именам большинство драгоценных камней в Западной Латонии. Теперь же  он
вертел в чутких пальцах темно-фиолетовый  сапфир,  поднося  его  близко  к
глазам и вглядываясь в игру света, который попадал на грани  камня  сквозь
единственное окно его лавки.
     - Триста, - сказал он наконец утомленным и сердитым голосом.
     Кевин в ответ лишь  ухмыльнулся.  Он  радовался  тому,  что  вся  эта
словесная канитель вокруг купли-продажи была ему понятна и хорошо знакома.
     - Я думал о тебе лучше, торговец. Это беланезийский торговый  сапфир,
везде в прибрежной торговле его цена стандартна - пятьсот золотых.
     - Не надо учить меня,  молодой  человек.  Хотя  это  и  Беланезийская
огранка, но он не слишком чистой воды. К тому же,  как  вы,  должно  быть,
заметили, здесь отнюдь не прибрежная зона. Три сотни.
     - Я тоже не нуждаюсь в поучениях. - Кевин  вздохнул  и  потянулся  за
камнем. - Это не первый беланезийский сапфир, который я имел или держал  в
руках. То, что это место расположено вдали от  крупных  центров  торговли,
делает его еще дороже. Чем дальше от зоны прибрежной торговли, тем  дороже
они становятся. Фактор редкости, так сказать. Придется оставить его у себя
до тех пор, пока я снова не попаду в такое место, где в них понимают толк.
     - Гм-м, -  длинные  и  блестящие  глаза  некоторое  время  пристально
всматривались Кевину в лицо. - Если у тебя есть еще один такой камень,  то
я, пожалуй, дам тебе восемьсот за пару.
     - Конечно, у меня есть еще один, и если ты  действительно  хочешь  их
получить, то должен выложить тысячу золотых. Это их точная цена в качестве
торгового эквивалента  деньгам.  Мне  следовало  бы  потребовать  за  пару
двенадцать сотен, учитывая то, что они здесь так редко встречаются,  но  я
сегодня что-то не в настроении или слишком устал, чтобы играть в эти игры.
Если тебя это не устроит, то мне придется обратиться к Честеру-младшему  с
Бокс Корт. В прошлый раз он очень хорошо со мной обошелся.
     Эссен хмыкнул:
     - Честер имеет дело с булыжниками и треснувшими стекляшками, и...
     - Тогда он сумеет оценить настоящий беланезийский меновый  бриллиант,
- перебил Кевин, пожимая плечами. - Спасибо, добрый сэр, но я лучше...
     - Девятьсот за пару.
     Кевин улыбнулся и покачал головой.
     - Вы совсем меня не слушаете, любезный торговец. С моей стороны - это
чистая глупость, отдавать здесь, на краю света два  беланезийских  сапфира
за какую-то жалкую тысячу золотых. Вы это знаете так же, как и я!  Мы  оба
знаем, какой доход это принесет нам. Вам бы следовало относиться  к  вашим
клиентам с таким же благоговением, с каким вы относитесь к своей торговле,
добрый Эссен.
     - Не надо учить меня моему ремеслу, молодой человек!
     - Не надо держать меня за дурака, торговец!
     Лицо старого торговца не изменило своего выражения, однако  в  глазах
промелькнуло что-то похожее на гнев, либо на уважение. Возможно, это  даже
был юмор.
     - Дайте мне посмотреть его братца.
     Кевин с готовностью вынул из внутреннего кармана плаща второй камень.
Старый  торговец  принялся  разглядывать  его  на  свет.  Затем  он  долго
рассматривал его сквозь увеличительное стекло и взвешивал на своих весах.
     - Так... а теперь первый, пожалуйста.
     После такого же тщательного исследования он кивнул.
     - Второй немного получше. Тысячу за пару я дам.
     Кевин  постарался  скрыть  улыбку.   Оба   сапфира   были   абсолютно
одинаковыми.  В  этом  как  раз   и   заключалось   основное   достоинство
беланезийских камней, которое и позволяло им стать законным и общепринятым
средством платежа наравне с деньгами.
     - Сейчас мне не нужна тысяча, - сказал он, - и к тому же я  не  хотел
бы таскать с собой такую тяжесть. Выбери себе любой из этих камней за пять
сотен. С этой целью я и пришел, и с ней я уйду,  или  мне  придется  выйти
отсюда с обоими сапфирами в кармане, но в этом  случае  ты  их  больше  не
увидишь.
     - Я могу дать расписку на всю сумму, и вам не придется носить  золото
с собой.
     Теперь настал черед Кевину раздумчиво возводить  глаза  в  потолок  и
произносить  многозначительное  "Гм-м".  Он  знал,  что   расписки   будет
достаточно; шериф дал этому торговцу  самую  лестную  характеристику,  как
самому надежному и  заслуживающему  доверия  на  много  миль  в  округе  и
славящемуся своей  честностью  на  всем  протяжении  Торгового  пути.  Как
говорили, "расписки Эссена так же  хороши,  как  и  его  золото".  Местные
торговцы и купцы принимали их без возражений.
     - Или вы слишком недавно приехали в Мидвейл, молодой человек, или  не
слишком уверены в своих поступках, раз колеблетесь так долго, -  поторопил
его старый торговец. - Мои расписки  всегда  можно  превратить  в  звонкую
монету.
     Кевин кивнул.
     - Тысяча за пару - заметано. Я возьму расписку на восемьсот золотых и
две сотни паланскими платиновыми гинеями.
     Паланские монеты имели рубчатый гурт по краям, что служило  гарантией
того, что они не были соскоблены.
     - Я не имею дела с неполноценными монетами, молодой человек, я их  не
принимаю и не даю. Если хотите, я могу взвесить их, Кевин из Кингсенда.
     -  Если  это  вас  не  затруднит,  торговец.  Кстати,  у  меня   есть
собственный эталон. - Кевин протянул Эссену сверкающий латонский  золотой,
завернутый в кусок мягкой ткани. Старик тщательно взвесил золотой, положил
на другую чашку весов свой одноунцевый разновес,  кивнул  и  снова  вручил
золотой Кевину. Еле заметная улыбка тронула уголок его губ и прорезала  на
лице новые морщинки.
     - Я не думал, что ты тоже торговец, Кевин из Кингсенда.
     - Если хочешь выжить среди торговцев,  ты  должен  сам  стать  таким,
Элдер Эссен. - Кевин улыбнулся: - Каждый человек одновременно и стрела,  и
мишень.
     Услышав  старинную  пословицу,  торговец  улыбнулся  Кевину.  Взвесив
платину, он принялся писать расписку:
     "Я,  Эссен  Элдер,  торговец  ювелирными  изделиями,  проживающий   в
Ясеневом квартале города  Мидвейла,  что  находится  на  Великом  Западном
торговом пути, торжественно заявляю и  клянусь  выплатить  подателю  сего,
Кевину из Кингсенда, восемьсот золотых по его первому требованию.
     Если упомянутый Кевин из Кингсенда пожелает, то он  может  переписать
данную расписку на другое лицо, которое в свою очередь может переписать ее
еще кому-либо, но не более трех раз".
     - Заходите еще, Кевин из Кингсенда, когда  ваш  кошелек  снова  будет
нуждаться в том, чтобы  его  наполнили,  -  пригласил  он,  вручая  Кевину
расписку. Кевин ухмыльнулся:
     - В следующий раз, торговец, тебе не удастся заработать  на  мне  так
легко.
     Легкая, неуверенная улыбка снова появилась на лице Эссена:
     - Я буду с нетерпением ждать этого момента.


     Кевин шагал обратно в казармы, низко опустив голову и хмурясь, словно
булыжники мостовой вызывали его гнев. Радостное настроение, в  котором  он
пребывал после сделки с Эссеном, полностью улетучилось. Кевин был  зол  на
проклятого шерифа, зол на весь этот проклятый и шумный  город,  но  больше
всего он злился на самого себя! Из простого мальчишества, как  говорили  в
академии, чтоб в заднице защекотало, он остановился перед старой,  похожей
на ведьму гадалкой. Это произошло на обратном пути  от  Эссена,  и  теперь
Кевин  мрачно  раздумывал  над  тем,  почему  человек  время  от   времени
совершенно  сходит  с  ума  и  совершает  подобные  вещи.  После   обычных
ритуальных фраз о том, как счастлив он  будет,  несмотря  на  все  тяготы,
лишения и тяжелый труд; о том, как  несправедливо  неуловимо  то,  что  он
ищет; а также о том, как длинна и  нелегка  была  дорога,  по  которой  он
путешествовал, она  вдруг  замолчала,  широко  раскрыв  глаза.  Затем  она
вздрогнула  и,  обхватив  впалую  грудь,  заговорила  высоким,  угрожающим
голосом:
     - Тебя окружает смерть! Ты носишь ее с собой!  Смерть  ждет  тебя  на
дороге! Смерть - твой верный попутчик!
     Это звучало даже лучше той  фразы,  которая  так  рассердила  шерифа.
"Опасность и Смерть - мои старые товарищи" - это звучало весомо.
     - Это все? - спросил Кевин едко.
     - Ты устремлен в ужасную тьму, как стрела уносится в ночь.  Там  ждет
страшное зло, - гадалка состроила такую рожу, чтобы сразу было видно,  как
она потрясена открывшимся ей зрелищем. Закутавшись в свой темный плащ  она
вся тряслась, светлые старческие водянистые глаза устремились в  невидимые
простому смертному дали. Замогильным голосом  она  объявила:  -  А  теперь
уходи. Я не смею продолжать.
     Он заплатил ей ее цену - целую серебряную крону  -  и  пошел  дальше.
Болтливая старая карга!
     Итак, это была его собственная вина.  Никакая  банда  разбойников  не
волокла его сюда силком.
     Но он оказался здесь и был вовлечен шерифом в  какую-то  авантюру!  И
это жгло его, словно стрекательные нити медузы.  Это  и  еще  -  последние
слова шерифа, сказанные после ухода капитана Микела: "Ты,  парень,  словно
монета из далекой страны - новенькая и блестящая, но пока  -  неизвестного
достоинства. Ты пока еще остался неистраченным".
     Что ему-то об этом известно? Властный, надутый,  утомительный  старый
ублюдок!
     Кевин знал, что не должен был раздражаться. Мелкая  раздражительность
скверно влияла на душевное  равновесие  и  могла  его  нарушить.  Я  знаю,
Сэнтон, я знаю, знаю, знаю! Но, милостивые боги, как же он не любил, когда
ему приказывали что-то делать! Казалось, что весь  мир  состоит  из  одних
только самодовольных, надутых и претенциозных  дураков,  которые  каким-то
образом получили возможность командовать остальными, указывая им, как надо
вести свои дела.
     Кевин  припомнил  один  случай.  Это   было   в   прошлом   году,   в
Северо-восточном королевстве. Кевин навьючивал мула, а  какой-то  человек,
которому больше нечем было заняться, сидел поблизости с  мрачной  гримасой
на лице и наблюдал за ним. В конце концов он промолвил с усмешкой:
     - Ты, парень, неправильно увязываешь тюки.
     Кевин даже не повернул головы.
     - Ты невнимательно смотрел, старина. Мулов  навьючивают  именно  так,
как я делаю.
     Последовала негодующая пауза, затем человек сказал:
     - Вы, молодые шакалы, всегда все знаете лучше, не так ли?
     - Знаем достаточно, чтобы не лезть не в свое дело.
     И тогда он возмущенно хрюкнул и ушел в гневе.
     "Старый дурак! - подумал Кевин. - Чаще  всего  советы  дают  те,  кто
меньше всех знает..."
     Ассоциация была совершенно неожиданной, но Кевин  внезапно  вспомнил,
как Сэнтон однажды рассказал ему  историю  о  человеке,  у  которого  была
лошадь по кличке Гордость. Это была восхитительная лошадь, непревзойденная
в своей красоте. Все предупреждали владельца, чтобы он не  пытался  ездить
на ней верхом, но он не послушался их совета. Однако, оказавшись в  седле,
этот человек обнаружил, что не может  слезть,  и  тогда  лошадь  затоптала
сначала его семью, потом друзей, а потом унесла его далеко и  навсегда,  в
какое-то навеки проклятое место. Кевин слушал, а внутри его все бурлило от
того, что Сэнтон  усадил  его  и  заставил  выслушивать  какие-то  детские
сказки. Он чувствовал себя очень смущенным тогда...
     - Рейнджер!
     Кевин поднял голову. Шериф махал ему рукой, приглашая  зайти  в  свой
кабинет.
     Кевин тяжело вздохнул. Что там еще?


     Шериф был гораздо более официален, чем в последний раз, а его обычная
неприветливость не так бросалась в глаза.
     - Это Балак Флинтхилл, мастер секиры, из клана Гранита племени гномов
Стальных гор, - сказал шериф. - Он пойдет с тобой.
     На первый, невнимательный взгляд, человек, стоящий  возле  шерифа,  в
сумерках мог показаться медведем, одетым  по-человечески,  -  низкорослый,
коренастый, покрытый рыжеватой  шерстью.  Открытые  участки  кожи,  в  тех
местах, где не было бороды, были сожжены красноватым  загаром,  словно  от
долгого пребывания на солнце.  Борода  была  окладиста  и  курчава,  такие
рыжевато-коричневые волосы свисали до самых бровей из-под плотной  кожаной
шапочки. Гном был одет в свободную коричневую  шерстяную  рубашку,  поверх
которой был надет кожаный камзол темного цвета. На ногах его  были  надеты
сверкающие  короткие   башмаки,   толстые   кожаные   чулки,   перетянутые
многочисленными ремешками, а также потертые кожаные штаны. Темный  плащ  с
прихотливым узором  переплетающихся  темно-синего  и  черного  цветов  был
небрежно наброшен на  его  квадратные  мускулистые  плечи.  Светло-голубые
глаза,   сверкающие   из-под   низких,   кустистых   бровей,   производили
впечатление, что он не одобряет ничего из того, что видит перед  собой.  В
настоящее время эти глаза  были  устремлены  на  Кевина.  Крупная  голова,
казавшаяся несколько  великоватой,  была  посажена  прямо  на  плечи,  без
всякого намека на шею. Гном стоял, упрямо расставив ноги,  уперев  руки  в
бока и немного запрокинув назад голову, прямой, словно  дубовая  колода  в
аршин высотой, слегка подтесанная посередине.
     Позади него возле стены было сва