шерифа перестал блуждать и остановился на Кевине. - Но это еще не все, что
я слышал. Отнюдь. Вы с Брекеном - отнюдь  не  нежные  любовники  и  готовы
сцепиться в любой момент, словно  два  барана  в  сезон  свадеб.  Не  могу
обвинить в этом ни одного из вас - вы  оба  оказались  довольно  упрямы  в
своем неприятии друг друга. Но прошлой ночью  ты  довел  одного  из  наших
забияк  до  того,  что  он  выхватил  меч  и  принялся  размахивать  им  в
общественном месте - в таверне, и после этого ты предлагаешь мне  поверить
в то, что ты не причиняешь никаких неприятностей.
     На этот раз шериф ждал ответа, и Кевин пожал плечами:
     - Вот не думал, что пара резких слов и небольшая стычка на  постоялом
дворе являются в ваших краях чем-то из ряда вон выходящим.
     - Нет, разумеется. Это одно из лучших вечерних развлечений. Однако, -
шериф нахмурился сильнее и взгляд  его  стал  жестче,  -  мы  предпочитаем
привычные неприятности. Тогда, если что-то случается, то  мы  знаем,  кого
нам искать. Но мы сидим на оживленной торговой тропе. И  через  наш  город
проходит слишком много посторонних, которые заставили нас относиться к ним
с подозрением, особенно в последнее время. И вот, когда появляется  некто,
неуправляемый, вооруженный, отлично подготовленный, и  который  становится
непременным участником всех историй, которые происходят  в  нашем  городе,
когда в этих историях начинают появляться пробитые головы - вот тогда меня
начинает интересовать, каких бед еще можно ожидать от этого человека!
     Кевин внезапно ощутил гневное биение пульса,  его  раздражение  снова
вырвалось из-под контроля.
     - Дожди прекратились, и я собираюсь продолжить свой путь через Проход
на Запад.
     - Твой путь в ад, ты хочешь сказать! - шериф засмеялся  сухим  лающим
смехом. - Я же говорил тебе, что ты не поедешь  этой  дорогой.  Это  будет
нелегкая задача! - он ухмыльнулся. - Для этого нужно быть рейнджером,  как
ты.
     - Вы сами только что сказали, что я - рейнджер. И я хороший рейнджер,
что, кроме всего прочего, означает, что я умею думать.  Чтобы  решить  эту
задачу, нужен не один, а целая компания рейнджеров. Две компании! Здесь их
столько нет!
     - Может быть, это и  к  лучшему.  Если  бы  в  городе  появились  еще
рейнджеры, то "Голубому Кабану" пришлось бы закупать эль целыми обозами.
     - Просто потому, что я провел неделю дождей в компании друзей...
     - Ты обзавелся не друзьями, а собутыльниками.
     - Но им нравится быть со мной!
     - Только до тех пор, пока ты соришь  серебром  и  пока  не  кончается
выпивка. Мне кажется, ты не видишь разницы между другом и котом сапожника!
     Некоторое время оба молчали, потом шериф поднял палец:
     - Я скажу тебе кое-что, Кевин из Кингсенда, постарайся это запомнить:
ты стоишь на пороге беды.
     - Я жуть как обеспокоен, шериф!
     - Настанет день, и это в самом деле будет так, если у  тебя  осталась
хоть капля здравого смысла.


     Туманный  восход  солнца,  окруженного  словно  дымкой  испаряющегося
золота, возвестил о наступлении нового  дня,  и  жители  города  вышли  на
улицы, улыбаясь и щурясь от непривычно яркого света.  Постельное  белье  и
одежда появились на верандах, балконах и оконных рамах. Повсюду  в  городе
были натянуты веревки, и между домов затрепетали на ветру  вывешенные  для
просушки одеяния, напоминая парад вымпелов во время ярмарки. По улицам еще
стекали струйки воды, а Нижний Рынок оставался  затоплен,  но  на  Верхнем
Рынке уже появились залепленные грязью  телеги,  нагруженные  копчеными  и
солеными продуктами. В телегах восседали  улыбающиеся  литтлеры.  Слух  об
этом распространился быстро, и горожане потянулись  к  дороге,  ведущей  в
Тришир. Город снова возвращался к жизни.
     Кевин сидел на высоком парапете верхней площадки казарм, свесив  ноги
вниз, где на глубине трех этажей начинались городские улицы. Когда-то  это
была часть старой городской стены, которая выходила на реку и  возвышалась
над большей частью долины. Кевин играл на маленькой дудочке. Это была одна
из немногих вещей, которые сохранились у него со времен его морской жизни.
Эту дудочку ему подарил Тук, когда Кевин был еще маленьким, и он же научил
его протяжным морским мелодиям...
     Кевин играл и смотрел, как по мере того, как нагревается под  солнцем
сырая земля, над городом и долиной поднимается пар. Пар  этот  скапливался
над самой землей до тех пор, пока вся долина не  исчезла  под  его  ватным
одеялом, и только отдельные дома и улицы едва виднелись глубоко под ногами
Кевина. Ему казалось, что он остался совсем один, сидя на  вершине  башни,
плывущей в небо вместе с облаками... "Это было бы прекрасно, если  бы  это
могло быть на  самом  деле",  -  подумал  Кевин.  Этот  мир  был  каким-то
неправильным, и все события в нем тоже были  неправильными.  В  ковре  его
жизни, который он начал  было  ткать,  что-то  где-то  пошло  неправильно,
наперекосяк, в каком-то месте он допустил ошибку и  теперь  никак  не  мог
отыскать то место, где нить сбилась с рисунка.
     Немного позже, уже днем, Кевин прошелся по городу до старых  западных
ворот, до самого  перекрестка,  где  раздваивалась  Западная  дорога.  Вся
дорога на север была запружена тяжелыми  грязными  телегами,  нагруженными
сосновыми бревнами, и вереница их тянулась до самой реки, там, где торчали
у берегов уцелевшие устои моста. С берега  до  самой  середины  реки,  где
возвышалась среди бурлящих потоков мощная скала, уже были натянуты канаты,
повсюду  суетились  рабочие,  устанавливающие  тали  и  трехногие   краны,
готовясь снова восстановить мост над  еще  неспокойными  водами  реки.  За
строительством со стен  Башни  наблюдали  несколько  человек,  они  махали
руками, и несколько раз до Кевина донеслись их  крики,  перекрывающие  шум
воды.
     Кевин прошел по Западной дороге почти пол-лиги.  Под  теплыми  лучами
солнца дорога подсохла, и хотя в низинах она была  еще  грязной  и  подчас
напоминала  болотце,  но  все  же  она  была  вполне  проходимой.  И   она
по-прежнему петляла среди невысоких лесистых холмов, словно зовя туда, где
вздымались неприступной стеной горы  Макааб  и  где  под  слоем  тумана  у
подножья как будто плыл расплывчатый и неясный силуэт Скалы-Замка.
     Кевин вспоминал,  как  Сэнтон  сказал  однажды,  обращаясь  к  группе
курсантов академии:
     - Это  называется  "увидеть  Демона".  Это  означает  столкновение  с
истинной,  жестокой  природой  событий.  Здесь,  в  стенах  академии,   вы
овладеваете оружием техникой ведения боя, вы нападаете друг  на  друга  со
всей серьезностью и со всем пылом ваших сердец, вы защищаетесь и атакуете,
а когда все это кончается, вы смеетесь и начинаете разбор ошибок, готовясь
к следующей битве. Однако обязательно придет тот  час,  когда  в  руках  у
истины окажется меч более острый, чем у любого из ваших живых противников.
И если это окажется вам по силам,  то  внезапное  осознание  истины  может
стать для каждого из вас серьезнейшим потрясением. Вы "увидите Демона". Вы
увидите самих себя. И то, что вы увидите, может вам совсем не понравиться.
     Да... он увидел Демона  в  Северо-восточном  королевстве,  он  увидел
Демона, когда погиб Гоун Тихий, и когда он  потом  попытался  заглянуть  в
себя, то ему очень не понравилось то, что ему открылось. Теперь погиб  еще
и Викет, погиб у него на  глазах,  и  в  этом  тоже  был  Демон.  Если  он
действительно был таким прекрасным воином, как о нем думали, то почему  он
не сумел уберечь  друзей  от  смерти?  Как  получилось,  что  он  потерпел
сокрушительное поражение в Проходе? Если бы только он не пил, когда  погиб
Гоун. И Викет. Если бы только он  не  спал  так  крепко,  когда  на  шхуну
пробрались грабители. Если бы только...
     И все мучительные воспоминания разом ожили и зашевелились  в  мрачных
пещерах его памяти. Его память убивала его.
     - Нет, - сказал он себе, - отыщи истину.
     Вовсе не память убивала его. Память звала его обрести в вине душевное
спокойствие, а вино убеждало его в том, будто оно делает  доброе  дело.  А
потом, в суетной череде одинаковых дней,  к  погребальному  костру  памяти
прибавилось еще несколько болезненных воспоминаний, которые в свою очередь
требовали все больше вина. Значит, это вино губит его?
     Но это его рука поднимала кубок.
     И это его разум приказывал  руке,  успокаивая  самого  себя:  "Ты  не
можешь сопротивляться демонам. На, выпей, это поможет".
     Он был подготовлен, чтобы сражаться с кем угодно, кроме самого  себя.
В этой битве он потерпел поражение. Он  стал  позором  для  академии...  и
позором для самого себя. Демоны победили.
     "Я не могу сражаться с ними", - сказал он тихо.
     И словно из-за спины, так отчетливо, что  Кевин  едва  не  обернулся,
эхом академии донесся голос Раскера:
     - Можешь думать, что можешь, можешь  думать,  что  нет,  но  в  обоих
случаях ты будешь прав.



                                    5

     Время донесло до  нас  детскую  песенку  и  игру  времен  легендарных
подвигов Чарла, героя эпохи короля Новуса.

                 Чтобы дела не сгубить, нужно поскорей
                 В путь компанию собрать на таких людей:
                 Храбр, силен боец - его первым позови,
                 Гнома честного ему в пару подбери.
                 Нужен вор, чтоб на пути двери открывать,
                 Нужен карлик, чтоб стрелой цели поражать.
                 И конечно, маг пойдет с вами по пути,
                 И священник - вот его нелегко найти,
                 Нужен мудрый эльф - его не пугает мрак.
                 Вот и хватит. Вместе вам не попасть впросак.

     Кевин помахал рукой, чтобы ему подали очередную кружку кислого пива и
мрачно уставился в кружку. Не важно, сколько раз он снова и снова мысленно
сражался с разбойниками в Проходе, удар за ударом, шаг за шагом. Все равно
воспоминания продолжали настойчиво копошиться внутри, пытаясь вырваться. И
каждый раз все повторялось сначала. Снова и  снова  Кевин  переживал  свои
промахи, все вместе и каждый  в  отдельности,  но  это  не  приносило  ему
облегчения. Ничто не менялось. Он не мог ничего изменить. Как там  говорил
Сэнтон?
     - У тебя глаза как у орла, Кевин. Мне хотелось бы, чтобы ты  направил
их внутрь самого себя  и  сумел  выследить  всех  крыс  и  мышей,  которые
продолжают грызть твою душу.
     - Легко говорить, Сэнтон! - возразил Кевин робко и  поспешно  глотнул
из кружки, когда  головы  посетителей  повернулись  к  нему.  Он  сидел  в
крошечной, дымной и угрюмой таверне в Кроссривер,  весьма  гнусном  месте,
едва расчищенном от всей грязи, которую принес с собой паводок. В  воздухе
висела кислая вонь, но Кевин старался не обращать на  нее  внимания.  Весь
Кроссривер пропитался запахом гнили. Повсюду громоздились  кучи  навоза  и
прочего хлама, то тут, то там попадались  полуразрушенные  хижины,  и  все
это, выставленное горячим лучам солнца, потихоньку высыхало, не  прекращая
распространять зловоние.
     - Ты, наверное, думал, что река слегка помоет и вычистит  Кроссривер,
- сказал кто-то по этому поводу, - но она сделала его еще  хуже.  Как  это
может быть?
     Артур-оружейник, после того как в течение нескольких  дней  постоянно
жаловался на отсутствие сухого угля, наконец заканчивал работу над  мечом.
Его мастерская находилась как раз напротив таверны. Это обошлось Кевину  в
двенадцать золотых, так как именно на этой цене они  с  мастером  в  конце
концов остановились, - при том, что поначалу с него запросили  семнадцать,
- но, по крайней мере, это была  хорошая  сталь.  Во  всяком  случае,  все
говорили об Артуре именно так. Кевин вызвал в "Голубом  Кабане"  настоящий
взрыв смеха, когда  заикнулся  о  своем  желании  получить  клинок  работы
гномов.
     - Моя бабка всегда говорила: "В одной руке - помочиться, а в другой -
на принцессе жениться", дескать, много хочешь, а куда меньше можешь!
     - Ты совсем спятил, парень! Уговорить гнома продать тебе  клинок  так
же невозможно, как долететь по воздуху до Верхних Равнин!
     - В следующий раз он захочет лук эльфов!
     - И плащ волшебника.
     После этого случая Кевин перестал появляться  в  "Голубом  Кабане"  и
стал проводить свое время и столоваться в целом десятке различных  таверн.
Его заставили  сделать  это  вовсе  не  шутки  по  поводу  меча,  а  общая
обстановка в целом. Теперь его уже узнавали и приветствовали ухмылками, на
него многозначительно поглядывали и, отвернувшись с  улыбкой,  принимались
шептаться. Иногда только одно слово доносилось до его слуха, но это  слово
было "Викет..."
     - А-а-а... пусть все они провалятся в ад! Они... - Кевин вдруг понял,
что снова громко разговаривает сам с собой. Мрачный одноглазый крестьянин,
отвернувшись от своих товарищей и, злобно глянув на Кевина, сказал:
     - Не слишком ли ты расшумелся здесь, балаганный шут?
     Кевин всем корпусом повернулся к нему. По крайней мере,  это  он  мог
понять.
     - Когда я в последний раз видел что-то  похожее  на  твою  одноглазую
рожу, - сказал он, - это оказалась свинья, повернутая ко мне задницей.  Вы
с ней были очень похожи.
     Крестьянин зарычал и вскочил, сжимая в руке рукоять заткнутой за пояс
узловатой дубинки, однако двое его товарищей в тот же миг схватили его  за
руки.
     - Нет, Хубер, не делай этого!
     - Успокойся, приятель, возьми себя в руки. Это тот самый боец...
     - Никакой он не боец, судя по тому, что я слышал, - огрызнулся Хубер.
Тем временем еще один человек поспешил на помощь державшим  Хубера.  Кевин
наблюдал за их возней с выражением легкого раздражения на лице.
     - Отпустите его, - сказал он, - у меня как раз подходящее настроение,
чтобы оторвать этому муравью его безмозглую голову.
     Хубер испустил хриплый яростный вопль и чуть было не вырвался.  Тогда
четвертый из сидевших за столом мужчин тоже встал,  схватил  табурет  и  с
размаху ударил Хубера по голове. Тот сразу  обмяк  и  выскользнул  из  рук
державших его людей. Те отпустили его, и Хубер лицом вниз распластался  на
грязном полу.
     - Не обращайте на него внимания, - обратился к Кевину один из мужчин.
- Время от времени он бывает совершенно непереносим.  По  правде  сказать,
редкий день обходится  без  того,  чтобы  он  на  кого-то  не  прыгнул.  А
вообще-то он - маленькое глупое дерьмо.
     - Верно, - подтвердил еще один крестьянин. - И мы  регулярно  спасаем
ему жизнь подобным образом.
     Кевин, не говоря ни слова, снова вернулся к своему пиву. Он продолжал
хмурить брови, но теперь его гнев был направлен больше против самого себя,
нежели против чего-либо другого. О  Боги!  Как  ему  хотелось,  чтобы  это
случилось! Знакомый голос демона хихикнул над ухом и  принялся  причитать,
что если бы Кевин повел себя поумнее, то он мог бы втянуть  в  драку  всех
посетителей таверны.
     Разве не получил он тогда удовольствия? Возможно...
     К тому же это могло помочь ему хоть немного утолить свою ярость,  как
огонь сжигает высохшую прошлогоднюю траву и жнивье. Совсем  как  это  было
три ночи тому назад, когда этот болван в "Знаке Потерянной Собаки"  затеял
пошутить над Кевином. Теперь он долго не сможет бросить никому вызов.
     И перед его мысленным взором снова пронеслась вся сцена.
     - Эй ты, великий воин! Если ты хочешь уйти, то  должен  притвориться,
что вот эта дверь - Проход, а я буду разбойником, - и он ухмыльнулся.
     - Прекрасная мысль, - отвечал Кевин, кивал, - давай посмотрим, как  у
меня получится на этот раз.
     Некоторое время  спустя  один  из  восхищенных  зрителей,  осматривая
неподвижное тело на полу, заметил:
     - Похоже, Проход теперь свободен.
     "Да, Раскер, я знаю,  -  отвечал  Кевин  далеким  ворчливым  голосам,
доносящимся из прошлого. - Я знаю! Я становлюсь ничем  не  лучше  их.  Да,
Сэнтон, я знаю, что совершить хороший поступок  не  значит  стать  хорошим
человеком. Я знаю, я выучил ваши уроки, я знаю..."
     Но знание ничем не могло ему помочь.  Что,  ради  всего  святого,  он
делает в этой гнусной забегаловке, скорчившись над  кружкой  кислого,  как
моча, пива?
     - Это ты тот самый воин, который сразился с бандитами  в  Проходе?  -
заданный тихим  голосом  вопрос  заставил  Кевина  повернуться.  Это  была
молоденькая служанка, кривляка, полуженщина-полуребенок, на вид не  старше
пятнадцати лет.
     - Нет, - проворчал Кевин. - Если  бы  я  был  тем  самым  благородным
парнем, разве сидел бы я в таком месте, как это?
     Служанка наклонила голову и нахмурилась:
     - Совсем недавно ты так не разговаривал.
     - Да, конечно... это, наверное,  твое  пиво  сыграло  со  мной  такую
скверную шутку. Скажу тебе как на духу, красавица,  именно  пиво  способно
изменить все на свете к худшему.
     Он встал из-за стола и бросил ей несколько медяков.
     - Мне  надо  возвращаться  к  своим  свиньям,  крошка.  Они  начинают
скучать, когда я слишком задерживаюсь.
     Когда Кевин вышел на улицу, там уже сгустились сумерки. Кевин  быстро
пересек улицу по направлению  к  оружейной  мастерской.  На  севере  снова
гремела гроза. Кевин потер лицо  обеими  руками,  потряс  головой,  словно
пытаясь прогнать прочь наступивший вечер. Сколько кружек  этого  пойла  он
выпил?
     И он сам себе ответил, что это не имеет никакого значения, потому что
он сам  и  только  сам  мог  довести  себя  до  состояния,  граничащего  с
глупостью. Он снова с яростью затряс головой, желая,  чтобы  его  стошнило
вот тут, прямо посреди улицы, и чтобы вместе со рвотой он  мог  извергнуть
из себя все, что скопилось в нем плохого и неправильного. Без сомнения, он
попал в беду, и поэтому, что бы он ни предпринимал, ничто не было решением
проблемы.
     Итак?..
     - Однажды, - пробормотал он, припоминая один из  девизов  Сэнтона,  -
однажды ты бросишь вызов всем демонам. Сначала эль и вино, потом...
     Он не был уверен, что будет потом. Но  он  узнает,  когда  с  первыми
двумя будет покончено.


     Новый меч очень удобно помещался в ладони.  Кевин  заранее  оговорил,
что он должен быть на пол-ладони короче  обычного  боевого  меча,  однако,
несмотря на это, он был великолепно сбалансирован, а длинная рукоятка была
обкручена проволокой для двуручного обхвата. Упертый концом в  землю,  меч
как раз достигал навершием рукояти до  пояса  Кевину,  который  немедленно
испробовал оружие, несколько раз взмахнув им в воздухе.
     - Нет ли у тебя акульей кожи, чтобы обтянуть рукоятку? - спросил он.
     - Акульей кожи? - оружейник с подозрением посмотрел на  Кевина.  -  А
что такое акулья кожа?
     - А, не обращай внимания, - отмахнулся Кевин. - Это... очень грубая и
шершавая кожа, которая очень хорошо подходит для всего того, что не должно
выскальзывать из рук.
     - Понятно... - протянул оружейник. - Но что такое акула?
     - Ну... это такая очень большая рыба.
     - И очень шершавая, да? - угол рта его начал кривиться в усмешке.
     Кевин энергичным движением руки отодвинул вопрос об акулах  далеко  в
сторону:
     - А как насчет шлема и щита?
     На шлеме сзади была довольно глубокая вмятина от меча, которая  точно
совпадала с болезненной опухолью у Кевина на затылке.
     - Со шлемом все в порядке, так... легкая  шероховатость.  Я  выправил
его довольно легко. Но вот щит... - Артур покачал головой, прислонив щит к
скамье. По  его  верхней  части  тянулась  глубокая  впадина,  словно  щит
согнулся в этом месте.
     - Что за меч нашелся в двух или трех преисподнях, который сделал это?
И каким же огромным был тот, кто держал этот меч в руках?
     - Да, не маленьким.
     - Я так и думал.
     - К тому же он был в прескверном расположении духа, - добавил  Кевин.
- А как с наплечником?
     - Я сделал вам  новый.  Никогда  нельзя  доверять  пластине,  которая
однажды была разрублена. Кстати, что бы вы хотели сделать со своим щитом?
     - Выпрямить изгиб и отрихтоват