С обезьянами
работают мало - обезьян трудно достать.
   Дымов молчал.
   - И они набирают статистику,  -  продолжал  Филин.  -  Вы  думаете,  он
декапитирует одно животное и на этом успокоится? Нет. Для получения  одной
достоверной цифры ему нужно  декапитировать  их  штук  двадцать.  В  любой
приличной статье этих цифр тьма. И после  этого  он  смеет  называть  меня
мясником!..
   Дымов молчал. Он не подозревал, что Филин может так разволноваться.
   - Он называет меня "мистер Мясник", - повторил  Филин.  -  А  сам  жрет
тушенку, отправляясь на свои паршивые эксперименты. Если  охотник  нарушит
правила,  он  браконьер.  Если  ты  подстрелил  с  вертолета  какое-нибудь
двуглавое чудище - ты  преступник.  Тебя  посадят  в  тюрьму  и  правильно
сделают. Но на этих вивисекторов нет ни правил, ни тюрем. Для  нужд  науки
они могут декапитировать кого угодно. Ну вот, кажется, пришли.
   Они стояли на небольшом возвышении в центре гранитного лабиринта. Лега,
пройдя зенит, клонилась к  закату.  Кругом  извивались  глубокие  каменные
канавы. Вдали дымилась гряда холмов.
   - Вот так, - сказал Филин. - Выскажешься - и легче станет.  Теперь  нам
тоже лучше разделиться. Вы идите к холмам. По-моему, там есть парочка. А я
направо, здесь дело верное. Счастливо. Ни пуха ни пера.
   Дымов следил, как Филин уменьшается на  фоне  тронутого  закатом  неба.
Потом отвернулся и начал спуск.


   Сильный порывистый ветер дул прямо в лицо вдоль  извивающейся  траншеи.
Она была свежая, проложенная совсем недавно.  Ее  стенки  были  высокие  и
крутые. Она здесь была широкая - метра три, но к повороту сужалась.
   Хорошо,  что  ветер  в  лицо,  подумал  Дымов,   остановившись,   чтобы
передохнуть. Конечно, если бы ученые знали, что их придется добивать,  они
сделали бы им обоняние похуже. И  "они  могли  еще  что-нибудь  придумать,
шедевр прикладной генетики получился бы куда более  выдающимся.  Например,
окраска. Что им стоило сделать бока скалоеда черно-белыми, как у зебры?  И
чтобы полосы шли кругами. Чтобы бок животного был разрисован,  как  мишень
для спортивной стрельбы. Недоработочку допустили наши доблестные ученые.
   Дымов отдыхал, прислонившись к каменной стенке, а ветер поднимался  ему
навстречу размеренными волнами. Ритмичными, как удары маятника. Как  пульс
сердца. Как спокойное дыхание спящего исполина...
   И вдруг Дымов понял, откуда взялся ветер. Скалоед перерабатывает породу
в воздух и выбрасывает его в атмосферу. Вот что имел в виду Филин.  Ветер.
Откуда ни подходи к скалоеду, ветер всегда будет в лицо.
   Дымов  стоял,  размышляя  над  своим  открытием,  вдыхая  волны  ветра,
несущиеся из-за поворота. Возник  образ  -  там,  за  поворотом,  работает
машина, могучая металлическая установка. Но образ сразу исчез. Если бы там
стояла машина, воздух не был бы таким  ароматным,  насыщенным  кислородом.
Все обстояло бы наоборот.
   Дымов стоял и  вдыхал  ветер,  когда  внезапно  новый  воздушный  поток
обрушился на его спину. Он обернулся.
   И попятился.
   Прямо на него из-за поворота траншеи спускалось чудовище. Оно было  как
уродливый бронированный  механизм.  Оно  передвигалось  на  четырех  парах
массивных когтистых ног. Его гигантская пасть была широко разинута, нижняя
челюсть погружена в скалистый грунт. Оно занимало почти всю ширину траншеи
и быстро ползло, перебирая толстыми лапами,  вниз  по  траншее,  прямо  на
Дымова.
   Безразличное, равнодушное, оно  надвигалось  с  неторопливой  быстротой
танка. Спина Дымова уперлась в стену. Отступать дальше было некуда.  И  он
вспомнил про карабин.
   Его карабин стоял, прислоненный к противоположному борту  траншеи,  где
только что был и сам Дымов, и его уже не было видно за тучей пыли, которую
гнали вдоль траншеи порывы ураганного ветра.
   Нижняя челюсть, как плуг бульдозера, вспарывала грунт  совсем  рядом  с
Дымовым. Он вжался в  скалу,  ощущая  ее  твердую  шероховатость.  Мимо  с
равнодушным спокойствием проплывал необъятный бок, и лапы одна  за  другой
вздымались в воздух с размеренностью часового  механизма.  Поднимались,  а
потом  опускались,  вновь  вцепляясь  в  камень  крепкими   растопыренными
когтями. Перед Дымовым проходила уже крупная чешуя высокого  волочившегося
хвоста, и в каждой пластине он видел свое искаженное отражение. Потом  все
кончилось, и лишь клубящаяся стена пыли  вниз  по  траншее  отмечала  путь
удалявшегося чудовища, да каменная канава стала на метр глубже,  чем  была
раньше.


   - Собственно, пока им не на кого было нападать, -  сказал  Горский.  Он
сидел на гнилом пне рядом с обрывом и протирал тряпочкой ствол карабина. -
Но я  не  подозревал,  что  знаменитый  охотник  на  людоедов  может  быть
сентиментальным.
   - Нет, - возразил Дымов. Он лежал на траве  лицом  вверх  и  смотрел  в
синюю яму неба. - Я не сентиментален. Но зарубок на прикладе я никогда  не
делаю.
   - Я тоже этим не увлекаюсь, - сказал Горский. - Разве  только  в  самых
исключительных случаях.  По-моему,  если  вы  вышли  на  медведя  с  одной
рогатиной и победили его, вовсе не зазорно поставить зарубку. Пусть не  на
прикладе, а на рогатине, не в этом суть.
   Дымов ничего не сказал.
   - Или песчаный дракон, - продолжал Горский. - Он совершенно неуязвим. У
него непробиваемая броня, и точка  на  его  голове,  куда  нужно  попасть,
гораздо меньше копеечной монеты. И голов у него  две.  А  водятся  драконы
только в пустынях, на открытом месте, где спрятаться некуда.
   - Кому - некуда? - спросил Дымов.
   - Охотнику, кому же еще, - объяснил Горский. -  Когда  на  меня  пополз
первый скалоед, я даже обрадовался. Когда я увидел этот  разинутый  зев  и
вспомнил, что в его глубине все превращается в воздух, меня прямо затрясло
от возбуждения. Вы знаете, какая это  пасть?  Божественная  пасть.  Телега
въедет, без преувеличения. Жалко, что вам не повезло и вы ни одного из них
не выследили. Потому что это уникальное зрелище.
   Дымов молчал.
   - Ничего, еще повезет, - сказал Горский.
   Дымов молчал, глядя в синюю яму неба.


   Он стоял, прислонившись к неровной стенке, и смотрел вниз, на  поворот.
На него обрушивались волны чистого воздуха. Ветер дул прямо в лицо  и  все
время усиливался.
   Здесь когда-нибудь вырастет город, думал  он.  Ты  не  должен  забывать
этого, обязан помнить об этом. Здесь будет царство добра  и  света,  здесь
поднимутся стеклянные горы зданий и протекут бетонные реки, оправленные  в
подстриженную зелень бульваров. И здесь будут жить люди.
   Здесь  будут  жить  миллионы  счастливых  людей,  думал  он,  глядя  на
клубящееся облако, выползающее из-за поворота. Вы  будете  здесь  жить,  и
работать, и наслаждаться жизнью, и воспитывать счастливых  детей,  которые
когда-нибудь станут счастливыми взрослыми. Но будете ли вы помнить?..
   Не нас - нам забвение не грозит. Вы начертаете  наши  имена  на  стенах
своих светлых строений - навечно, рядом с  именами  генетиков  Дзеты.  Или
воздвигнете памятник - один или несколько. Или придумаете что-то  еще.  Но
будете ли вы помнить, откуда  взялся  воздух  в  вашей  светлой  и  доброй
стране?..
   Сквозь прицел карабина Дымов смотрел  на  приближающееся  животное.  Он
знал, что не промахнется.



   Михаил Пухов.
   Случайная последовательность

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Картинная галерея".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Эр-17 шел впереди.
   В  его  черной  полированной  спине  Греков  угадывал  свое  искаженное
изображение. Ковальский в зеркале спины не помещался - вернее,  был  скрыт
фигурой Грекова. Но он двигался сзади, почти рядом, и Греков  слышал,  как
хрустят камни под его башмаками. Сам Греков и особенно робот шагали  почти
бесшумно, и было  отчетливо  слышно,  как  ветер  завывает  среди  скал  и
шелестит в кронах деревьев.
   Ветер крепчал.  Белая  пыль  вырывалась  из-под  ног  Грекова,  робота,
который шел впереди, и Ковальского,  который  двигался  сзади,  и  улетала
вперед,  сливаясь  в  клубящееся,  прижатое  к   земле   длинное   облако,
указывающее им путь. Ветер был южный, он постепенно усиливался и дул вдоль
ущелья, в спину, облегчая подъем. Но плохо, если это не просто ветер, если
небо над южным горизонтом черно, если идет полярная буря.
   Оглядываться не имело смысла. Ущелье, по которому они шли,  извивалось,
и горизонт был скрыт зелеными от леса вершинами  скал.  Разумеется,  можно
взобраться наверх, на какой-нибудь высокий утес, но это требует времени. А
если надвигается ураган, время дороже всего.
   Греков потрогал пояс, где согласно  инструкции  должен  был  находиться
бластер. Но бластер отсутствовал. Бластер весит два килограмма, а  рассвет
сегодня был обычный, зеленый, без  розово-красных  прожилок,  предвещающих
южный  шторм.  Хорошо,  хоть  Ковальский  вооружен.  Хорошо,  что  новички
обладают замечательным свойством цеплять на себя оружие во  всех  случаях,
когда им это разрешают.
   Ковальский прибыл на Гамму всего два дня назад, и робот Эр-17,  который
шел впереди, был первым, которого они  должны  были  отправить  в  Туннель
вместе.  Последние  шесть  месяцев  Греков  был  единственным   человеком,
посылавшим в Туннель роботов и  встречавшим  их,  если  они  возвращались.
Возвращалась приблизительно половина.
   Сейчас они поднимались в  горы  по  дну  узкого  ущелья,  продавленного
прошедшим когда-то здесь ледником. Скалы справа  и  слева  были  красивые,
молодые, почти не тронутые эрозией. Но среди них имелись проходы, так  что
в случае нужды можно уйти в горы и вернуться на станцию, сделав  небольшой
крюк. Верхушки скал были плоские, сглаженные. Там  зеленели  стонущие  под
ветром деревья.
   Маленький отряд приближался к цели.
   Станция, откуда они шли, была расположена не очень далеко  от  входа  в
Туннель. Пустяки,  десять  километров.  Хотя  строители  могли  установить
станцию поближе, в ущелье. Но когда строили станцию, никто не подозревал о
существовании Туннеля.
   Станцию строили для изучения обычаев аборигенов южного полушария,  а  в
непосредственной близости от входа в Туннель нет поселений аборигенов.  На
равнине аборигенов тоже нет - они строят свои шатры из древесных  веток  в
горах, на плоских вершинах скал, но не в ущелье. Они боятся Туннеля,  хотя
он и служит у них предметом религиозного культа.
   Аборигены верят, что время от времени  из  Туннеля  появляются  боги  и
чудовища. Чудовища остаются надолго, пока не находятся герои,  которые  их
побеждают. Боги уходят сами. Аборигены нисколько не удивились, когда  люди
пришли на Гамму. Сейчас они ждут, когда мы вернемся назад, в Туннель.
   Конечно, не мешает хотя бы теперь перенести станцию.  Это  не  сложнее,
чем регулярно два раза в неделю  встречать  очередного  робота-разведчика,
если  он  вернулся,  и  посылать  в  Туннель  следующего.  Иногда  роботам
приходится подолгу ждать  -  если  они  предназначались  для  Феникса  или
Лигурии, но вернулись на первом цикле. Из восьми таких  роботов  выполняет
задание один, половина возвращается преждевременно, а остальные  теряются.
Роботам, которые возвращаются раньше, приходится  ждать.  Но  роботам  это
нетрудно.
   Да и сама прогулка от станции - десять километров сюда, десять  обратно
- не представляет труда. Просто иногда она бывает опасна. Когда  небо  над
южным  горизонтом  темнеет  и  поднимается  ветер  с  полюса,  из  пустынь
приползают стада песчаных драконов. Случается,  что  некоторые  экземпляры
проникают в ущелье. Редко, но случается.
   Аборигены не зря разбивают шатры на плоских вершинах скал.
   Робот, который шел впереди, остановился.
   Вверху, в лесу на вершинах, выло и свистело, но у подножия  скал  ветра
уже не чувствовалось, пыль из-под ног не летела вперед, потому что  ущелье
здесь кончалось, задушенное каменными стенами.  Скалы  были  действительно
как  стены  или  даже  как  стеклянные  стенки  аквариума  -   гладкие   и
неприступные. Как ни удивительно,  овальное  отверстие  Туннеля  прекрасно
гармонировало с дикой природой. Оно казалось обыкновенной пещерой, глубоко
уходящей в твердь.
   В  действительности  в  метре  от  входа  Туннель  заканчивался  глухим
тупиком,  непроницаемой  поперечной  перегородкой.  Чтобы  воспользоваться
Туннелем, следовало дотронуться до перегородки, повернуться кругом и выйти
в другой мир. Но люди никогда не делали этого, они  посылали  вместо  себя
автоматы.
   Эр-17 стоял в двадцати метрах от входа, ожидая распоряжений.
   - До контрольного срока пять минут. Подождем здесь,  -  сказал  Греков,
опускаясь на плоский валун. Впервые с  того  момента,  когда  в  верхушках
деревьев засвистел ветер, он рискнул посмотреть назад. Как  он  и  ожидал,
над южными скалами было черно, как ночью.
   Ковальский остался стоять, восторженно  глядя  на  овальное  отверстие.
Эр-17 тоже не шелохнулся. Роботу было все равно как ждать - стоя или сидя.
   - Дверь в другие миры, - сказал Ковальский с восхищением.  -  Вот  она,
рядом.
   Греков не ответил. Полгода назад он  сам  испытывал  подобные  чувства.
Сейчас он смотрел на траурную кайму над зеленью южных скал и  ждал,  что-с
минуты на минуту из отверстия за его спиной появится робот Эр-31, которого
он послал в Туннель трое суток назад, и отрапортует  о  прибытии.  Сегодня
лучше бы иметь лишний бластер, но телохранитель тоже не помешает.
   - Это феноменально, - сказал Ковальский. - Чем занимаются люди? Что они
изучают? Зачем? Ведь перед нами дверь в другие миры!
   - Мы изучаем эти миры, - неохотно ответил Греков. Он смотрел в сторону,
откуда  они  пришли.  Ущелье   выглядело   отсюда   извилистой   бороздой,
проложенной резцом гиганта. Ближайшая расселина,  по  которой  можно  было
подняться, скрывалась за поворотом.
   - Изучаем, - повторил Ковальский. - Теперь это называется "изучаем". Вы
работали здесь полгода один, а на других планетах архипелага заняты  толпы
исследователей. Непостижимо.
   - Они тоже изучают другие миры, - сказал Греков. - Планеты, которые они
исследуют, ничем не хуже тех, с которыми мы связаны посредством Туннеля.
   - Как вы можете сравнивать? - возмутился  Ковальский.  -  Не  говоря  о
непосредственном общении  с  сотнями  миров,  мы  имеем  здесь  уникальное
сооружение  неизвестной  сверхцивилизации.   Изучение   одного   механизма
переноса даст нам информацию, которую нельзя переоценить.
   - Нет, - сказал Греков. - Когда  Туннель  обнаружили,  в  систему  Леги
слетелись  лучшие  физики  человечества.  Они  работали   несколько   лет,
сформулировали свои выводы в  довольно  объемистом  документе  и  улетели,
откуда прилетели. Вы должны это знать.
   - Да, я читал этот документ, - согласился Ковальский. - Но я нашел  там
всего два содержательных вывода. Первый -  что  существует  некая  цепочка
планет, соединенных с помощью Туннеля, причем о количестве планет  цепочки
и о принципе их объединения ничего пока не известно. И второй вывод -  что
с  любой  планеты  цепочки  можно,  воспользовавшись  Туннелем,  совершить
переход на одну из двух соседних планет, неизвестно, на какую именно.  Как
это действует, естественно, тоже неизвестно.
   - Правильно, - сказал Греков. - Здесь и кроется  третий,  самый  важный
вывод. Земная наука просто не готова для понимания этого механизма.
   Можно махнуть рукой на план, подумал он, и не посылать Эр-17 в Туннель.
Чует мое сердце, что тридцать первый не вернется.  Но  Эр-17  сегодня  так
запрограммирован, что телохранитель  из  него  не  получится.  Сегодня  он
исследователь, а это слишком разные специальности. И мне не нравится,  что
мы так много говорим. От болтовни притупляется бдительность.
   Но Ковальский был настроен по-боевому.
   - Сегодня не готова - значит, будет готова завтра! - заявил  он.  -  Не
понимаю, как можно было прекратить такие исследования. Все равно  -  перед
нами дверь в сотни миров. Чтобы изучить их, достаточно сделать шаг.
   - Нет, - сказал Греков. - Наш предел - Альвион и Мирза, наши  соседи  в
цепочке, которую объединяет Туннель. Войдя в Туннель, вы выходите на одной
из этих планет. На какой точно, никто не знает. Вы выходите  на  одной  из
них с вероятностью одна вторая, и все. Допустим,  вы  попали  на  Альвион.
Тогда при повторном входе в Туннель вы с равной вероятностью окажетесь или
снова на Гамме, или на Лигурии - это следующая за Альвионом планета. Таким
образом, вероятность добраться до Лигурии  равна  одной  четвертой.  Шансы
дойти до Лигурии и вернуться на Гамму уменьшаются до  одной  шестнадцатой.
Вот почему Лигурия и Феникс - это следующая планета за Мирзой  -  для  нас
практически закрыты. Роботы - не  люди.  Вы  не  можете  запрограммировать
робота таким образом, чтобы он исследовал и Мирзу, и Альвион, и Феникс,  и
все, что попадется. Это слишком разные планеты. А не родился еще  человек,
который бы сам, по доброй воле вошел в Туннель.
   - Вы ошибаетесь, - сказал Ковальский. - Ходят слухи, что некто  Березин
набирает добровольцев для похода в Туннель.  Они  собираются  сюда  совсем
скоро.
   - Не знаю, на что они рассчитывают. Риск очень  велик.  Туннель  -  это
лабиринт, из которого нелегко выбраться. Чем дальше вы удалились от Гаммы,
тем меньше у вас шансов вернуться.
   - Березин - известный математик архипелага, - не унимался Ковальский. -
Говорят, он утверждает, что ему удалось найти стратегию, исключающую риск.
Было  бы  естественно,  чтобы   такая   стратегия   существовала.   Трудно
предположить, что строители Туннеля никогда им не пользовались.
   - Не так просто разобраться в  прихотях  чужих  цивилизаций,  -  сказал
Греков. - Даже  столь  примитивных,  как  аборигены  Гаммы,  не  говоря  о
хозяевах Туннеля. Возможно, они умели управлять вероятностью переходов, но
это выше  нашего  понимания.  Туннель  есть  Туннель.  Как  видите,  время
истекло, а это значит, что мы лишились еще одного разведчика.
   Он продолжил, обращаясь к роботу:
   - Эр-17! Вам известна схема маршрута?
   - Да, - ответил робот. -  Войти  в  Туннель.  При  выходе  на  планетах
Альвион или Мирза действовать по программам П-1  или  П-2  соответственно.
Через 72 часа совершить обратный вход. При  выходе  на  Гамме  ждать.  При
выходе на другой планете  -  примкнуть  к  базовой  группе  и  действовать
согласно универсальной программе П-3.
   Он замолчал.
   - Правильно, - сказал Греков. - Выполняйте, Эр-17.
   Несколько  секунд  они  смотрели  вслед  роботу.  Эр-17  приблизился  к
отверстию Туннеля и исчез, растворившись в полутьме.
   - Что такое базовая группа? - спросил Ковальский.
   - Об этом потом, - сказал Греков. - Сейчас нам следует торопиться.
   Он встал с валуна.
   И услышал негромкий скрежет внизу за поворотом ущелья.
   Проблемы, связанные с эксплуатацией Туннеля,  отошли  на  второй  план.
Остался только изогнутый коридор ущелья, похожий  на  желоб  титанического
бобслея, и  лязгающий  звук  внизу,  и  два  маленьких  человека  с  одним
бластером на двоих. Не успеем, подумал  Греков  и  вдруг  ясно  представил
себе, чем все кончится. Он увидел это  вторым  зрением,  так  отчетливо  и
подробно, будто перед ним приподняли некую завесу, будто на  мгновение  он
приобрел дар ясновидения.
   В принципе увиденное было естественно, он мог это рассчитать  со  всеми
подробностями, пусть на уровне подсознания. Но картина держалась на  одной
маленькой детали, которую его подсознание знать не могло.
   - Бластер, - приказал Греков. Ковальский послушно отстегнул оружие. Да,
бластер был легковат. Греков потянул рычаг зарядовой камеры.
   Все сходилось - бластер был пуст, как космический вакуум.
   - Разве он не заряжен? - простодушно сказал Ковальский.  -  Как  жалко!
Мне так хотелось пострелять на обратном пути.
   Греков ничего не сказал. Он  взял  бластер  за  толстый  ствол,  широко
размахнулся, и бластер бумеранго