пераций.  Значит,  я
смогу до момента встречи мысленно воспроизвести более 5x10^10 слов.
     Пятьдесят миллиардов слов! Мышление обычного человека  устроено  так,
что для мысленного произнесения, прослушивания  или  проговаривания  слова
ему необходимо время порядка  секунды.  Человек  живет  два-три  миллиарда
секунд. Человеческую жизнь можно полностью описать двумя миллиардами слов.
     К тому моменту, когда мы догоним терраформистов, я смогу прожить (или
пережить)  десятки  таких  жизней.  Например,  фантомизировать  реальность
своими воспоминаниями. Нет ничего проще.
     Например, я - это Вита. Мы сидим с  Алеком  в  рубке  управления.  Мы
одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют.
Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не  отдам.  Сейчас  мы  одни.  Скоро
проснутся все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут.  Не  хочу  его
отдавать. Не отдам.
     Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит. Здоровается.
     - Какой он приятный, твой Алек, - говорит он...
     Смеемся оба.
     Сзади чьи-то шаги. В дверях появляется он, уже не похожий на восковую
куклу,  проходит  к  нашим  креслам,  обнимает  и  целует  Биту,  а  потом
отодвигает ее от себя и спрашивает:
     - Вита, где ты достала такого импозантного кабальеро?..
     Это два разных  воспоминания.  Они  относятся  к  одному  и  тому  же
событию, я знаю это. Но они никак не совмещаются, не хотят совмещаться...
     Мы стоим у  окна  рядом.  За  окном  облака,  поле,  ветер.  Чирикают
воробьи. Все как настоящее. Спиной к нам на подоконнике  умывается  кошка.
На воробьев не реагирует. Кошку не проведешь...
     Ее не обманешь искусственным пейзажем. Но это только потому, что люди
делают фантоматические пейзажи для себя, не для кошки. Кошка  воспринимает
все по-другому. В созданном нами пейзаже нет  чего-то,  существенного  для
кошки.
     А  когда  я  "занавешиваю"  реальность   своими   воспоминаниями,   я
действительно переживаю  все  заново.  Не  только  мысли  -  все  чувства,
зрительные и осязательные образы, запахи... У меня абсолютная память.
     И еще я могу варьировать  воспоминания.  Смешивая  в  себе  память  о
событиях, происходивших в разное время, я могу вызывать из небытия образы,
которых никогда не чувствовал прежде...
     Мое субъективное время мне подчиняется. Я могу целую вечность  ждать,
когда мы догоним корабли-терраформисты, но могу  перепрыгнуть  разделяющую
нас полуторачасовую пропасть одним коротким  прыжком.  Известно,  что  чем
медленнее тянутся дни, тем скорее  они  уносятся.  Дли  тянутся  медленно,
когда не поступает  информация.  Но  когда  она  не  поступает,  ничто  не
откладывается в памяти. А когда  в  памяти  нет  воспоминаний  о  каком-то
времени, оно субъективно не существует. Как ночи без сновидений...
     Мне легче, чем людям. Их время задается Вселенной, свое  я  регулирую
сам. Меня никто не заставляет производить миллиард операций в  секунду.  Я
могу делать их миллион, тысячу, сто...
     Вот что  такое  стремительность.  Это  просто  замедление  внутренних
процессов. Миг - и я уже в стае земных кораблей.
     Стая, в которой  я  оказался,  -  это  настоящий  коллективный  мозг.
Информационные сети  кораблей  сомкнуты.  Именно  поэтому  они  могут  без
человека, одни, лететь в темных глубинах Вселенной  и  вершить  выдающиеся
дела. Сверхмозг - это сверхмозг, из чего бы он ней был построен.
     Когда  корабли  встречаются,  чтобы   потом   вновь   разойтись,   их
информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так  принято
делать. Остающиеся должны знать все, что  знал  уходящий.  Уходящий  может
погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин.
     Я могу, совмещая разные воспоминания,  представлять  себе  диковинные
картины. Могу вообразить, что не просто лечу вперед, лечу мимо  них,  лечу
сквозь  их  строй  -  о  лавина  камней!  -  готовясь  обменяться  с  ними
содержанием информационных хранилищ. Я могу представить себе, что медленно
плыву среди их неподвижных гладких корпусов, что они - это стая китов, а я
плыву среди них в маске и акваланге и похлопываю дружелюбных зверей  рукою
по гладким бокам...  Мы  не  просто  идем  на  одной  скорости  -  я  могу
подработать ластами и вернуться  назад.  Я  действительно  могу  вернуться
назад - правда, работая не ластами, а памятью.
     Вот  я  прохожу  очередной  звездолет.   Его   гладкий   бок   тускло
отсвечивает, отражая звездные точки... Точки звездные отражая, отсвечивает
тускло бок гладкий его...  Звездолет  очередной  прохожу  я...  Я  прохожу
очередной звездолет... Его...  гладкий  бок  тускло  отсвечивает,  отражая
звездные точки... Точки... звездные отражая...
     Так сколько угодно, в любом порядке.
     Моя  скорость  втрое  выше,  чем  у  них,  абсолютная  разница  наших
скоростей  больше  половины  скорости  света.  Если  бы  я  был  полностью
человеком, я бы сказал, что сейчас стремительно проношусь мимо них. Но  их
караван растянулся на миллионы километров,  мне  лететь  среди  них  много
секунд. Что такое для меня время?
     Но я не убыстряю естественного хода событий. Сейчас я отдам  кораблям
(остающимся кораблям! - это я сейчас уходящий)  содержимое  своей  памяти.
Информация - единственная вещь, которую  ты  не  теряешь,  когда  отдаешь.
Правда, сюда же относится очень многое - улыбки,  жесты,  эмоции...  Но  в
мире машин это в основном информация...
     Когда  корабли  встречаются,  чтобы   потом   вновь   разойтись,   их
информационные сети объединяются. Их память становится общей. Так  принято
делать. Остающиеся должны знать все, что  знал  уходящий.  Уходящий  может
погибнуть, но его память останется. Так издавна принято в мире машин...
     Это мой долг. Я подключаюсь к сети. Наши  информсети  смыкаются.  Это
расходится как волна, как электромагнитная волна, несущаяся  со  скоростью
света.
     Со скоростью черепахи...
     Но что-то не дает мне потерять свое место  в  пространстве.  Какой-то
барьер  мешает  мне  раствориться  в  памяти  стаи,  в   десятках   ячеек,
разделенных миллионами километров. Я могу, конечно, представить себя стаей
добрых китов, но в действительности я просто плыву  среди  них,  подгребая
ластами. Я знаю, о чем они думают, я  вбираю  в  себя  их  знания,  но  не
отождествляю себя с ними.
     Мне что-то мешает.
     Я знаю их цель - найти планеты, пригодные к переделке. Переделать эти
планеты,  сделать  их  подходящими  для  жизни...  Срывать  верхние   слои
планетной коры, разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать  воду
и воздух, сажать деревья и травы... Но я узнаю  это  на  уровне  банальной
компьютерной телепатии. Это чужая цель. Это не моя  память.  Новое  знание
плохо усваивается, не становится частью собственного прошлого...
     Идет перекачка информации. Довольно медленный процесс.  Со  скоростью
света,  больше  пока  никто  не  научился.  И  волны  информации,  как  от
работающего насоса, расходятся по океану Вселенной...
     Счастье,  что  наша  память  создавалась  по  подобию   человеческой.
Человек, создавая ее, советовался с природой. Придумать другое  он  просто
не  мог.  Как  и  человеческая,  наша  память  состоит  из  оперативной  и
постоянной, из сознания и подсознания. Поэтому, только поэтому,  я  и  мои
товарищи может усвоить память людей.
     Да - теперь они мои товарищи, остающиеся в темноте неба.
     Пока они шли впереди, они были нашим будущим. Были  будущим!  Но  моя
скорость втрое больше, и они неотвратимо уходят назад, в прошлое...
     Моя скорость втрое больше...
     Скорость втрое...
     Скорость!
     Вот что мешает мне раствориться в памяти стаи. Я сам  регулирую  темп
своего мышления, но в  определенных  границах.  Я  могу  делать  не  более
миллиарда операций в секунду. В свою секунду!..
     Их скорость втрое меньше моей, и их секунду короче. Моя скорость  так
велика, что проявляется относительность времени. За мою секунду они делают
не миллиард операций, а больше. Это число  не  умещается  в  мою  секунду,
рассчитанную ровно на миллиард операций.
     Вот почему я воспринимаю не все. Вот отчего их память не входит в мою
моим собственным опытом.
     Но это односторонний барьер. Они-то  хорошо  воспринимают  все  -  их
секунда короче! - они воспринимают все мои знания. Теперь они уже  не  те,
что до встречи.
     Я представляю себе, как плыву  в  стае  больших  добрых  китов.  Киты
дышат, как лошади. Их стальные тела отсвечивают в  блеске  далеких  звезд.
Хлопаю их ладонью по добрым бокам. Когда  я  улечу,  они  перестанут  быть
просто машинами.
     Они и раньше были не просто машины - они коллектив машин! - но сейчас
по их информационным сетям циркулируют все мои знания, включая знание Виты
и Алека.
     Разъединяем цепи.
     Мы разрываем связь. Я теряю слегка мозаичный взгляд на мир - впрочем,
параллакс был все-таки мал! - и остаюсь один.  Мыслям  становится  заметно
теснее. Объем мозга уменьшился на порядок. И мощность,  и  быстродействие.
Больше ничто не изменилось.
     Ничто не изменилось у меня. Но корабли, оставшиеся позади, только что
автоматы,  посланные  судьбой...  срывать  верхние  слои  планетной  коры,
разглаживать и вспахивать поверхность, синтезировать воду и воздух, сажать
деревья и травы...  -  они  уже  не  роботы.  Они  были  машинами,  но  их
информсети приняли мои знания, в том числе знание Виты и Алека.
     Теперь они такие же, как и я.
     Их караван теряется позади, в пустой черноте неба.
     До свиданья, друзья.


     Алек и Вита сидят в рубке обнявшись. Смотрят вперед.
     Впереди разгорается звезда. Новая цель пути.
     Глагол имеет смысл. Разгорается - значит, не гаснет.  Существительное
рисует   статистическую   картину   -   глагол   указывает    производную.
Прилагательные и определения только  затуманивают  суть  дела.  Быстро  ли
разгорается звезда, стремительно или медленно - зависит только от  взгляда
смотрящего. Зависит от его шкалы времени.  Для  живых  существ  оно  течет
по-другому, с разной скоростью. Такой смысл  имеет  время  для  астероида,
летящего в межзвездном пространстве?..
     Когда я осматривал астероид, я стремительно пролетел  мимо  него,  не
меняя  скорости.  Но  сейчас  мне  представляется,  что   я   притормозил,
внимательно осмотрел астероид,  потом  опять  разогнался,  оставив  его  в
прошлом. На деле я, увидав астероид, ускорил темп моего мышления, а потом,
миновав его, снова замедлил темп. Результат для памяти от  этого  тот  же,
как если бы я действительно притормозил у встреченной глыбы...
     Но у астероидов нет памяти... Что такое для него  время?  И  что  оно
такое для нас?
     Они... сидят неподвижно. Или это просто мгновенная поза  в  движении.
Как я мыслю сейчас - медленно или быстро? Как это узнать?
     Что такое для меня время?
     - Скоро опять, - говорит Вита, глядя на разгорающуюся звезду.
     - Правда, Фен?
     - Не знаю, Вита.
     - Мне кажется, это был сон, - говорит Алек. - Наверное, этого никогда
не было.
     - Как ты можешь так говорить? - поворачивается к нему Вита.
     Все-таки женская память  сильнее  мужской...  В  мужской  памяти  все
слишком быстро стирается. Ведь Алек не шутит, он действительно сомневается
в нашем совместном прошлом. Он  живет  настоящим,  и  в  какой-то  мере  -
будущим... Если лучше видишь грядущее -  значит,  с  неизбежностью  меньше
помнишь...
     Я живу только прошлым. Где я, в какой  эпохе,  когда  вызываю  его  в
своей памяти? Я вызываю прошлое, как вызывают лифт. Миг - и оно  всплывает
во мне. Я плыву в стае больших добрых китов.  Киты  дышат  как  лошади.  Я
похлопываю их по  лоснящимся  бокам,  толкаюсь  ластами,  загребаю  назад,
возвращаюсь... Я в стае китов, это приятно.
     - Фен... - начинает Алек. Пока он продолжит  свою  мысль  -  примерно
спустя секунду - я смогу мысленно произнести около десяти миллионов  слов.
Для нормального человека это  три  месяца  жизни.  Я  могу  "занавешивать"
действительность своими воспоминаниями, я могу и воскресить миг,  когда  я
еще что-то  воскрешаю  в  памяти...  Человеческую  жизнь  можно  полностью
описать двумя миллиардами слов.
     К тому моменту, когда мы через час догоним  терраформистов,  я  смогу
прожить (или пережить) десятки  таких  жизней.  Например,  фантомизировать
реальность своими воспоминаниями. Нет ничего проще.
     Например, я - это Вита. Мы сидим с  Алеком  в  рубке  управления.  Мы
одни. Мне страшно. Нас окружают звезды. Окружили со всех сторон. Завидуют.
Шлют злые лучи. Хотят отобрать. Я его не  отдам.  Сейчас  мы  одни.  Скоро
проснуться все. Он всем понравится. Отберут у меня. Отнимут. Не  хочу  его
отдавать. Не отдам...
     Дверь открывается. Входит Адам. Он милый. Подходит, здоровается.
     - Какой он приятный, твой Алек, - говорит он...
     - ...долго... - продолжает Алек.
     Интересно, может ли Вита сейчас  испытывать  что-то  похожее  на  мои
воспоминания. Она ведь уже другая. Люди быстро все забывают, даже женщины.
Совсем недавно она была такой же, как я. Приобрести новое она  не  успела.
Но, может быть, успела забыто достаточно много?
     - ...еще... - продолжает Алек.
     Что  чувствует  сейчас  он?  Пожалуй,   они   оба   уже   не   помнят
по-настоящему, как все это было. Вряд ли Алек  помнит  даже  все  то,  что
происходило с ним, прежде чем мы стали единым целым.  Если  бы  он  хорошо
помнил, как сидеть с Витой обнявшись, он вряд ли сидел бы так. Зачем? Он и
без того бы помнил. Я помню все, даже сны.
     - ...лететь? - спрашивает Алек.
     - Нет, - отвечаю я.
     Сейчас я не сплю... Машины спят по-другому. Они могут замедлять  свои
мыслительные процессы. Если мы говорим, что машина  производит,  допустим,
миллиард операций в секунду, это  не  значит,  что  она  делает  их  ровно
столько. Она может производить и миллиард, и миллион, и  тысячу  операций.
Сто операций в секунду, десять, одну... Вот что такое сон машины.
     Им машина спит. Все на корабле спят. Мы  сидим  в  рубке  управления,
одни среди звездного неба.
     Одни на селенную.
     Простая одежда ничего не скрывает, не прячет ее  красоты.  Ничего  не
скрывает и ничего не приукрашивает.
     - Я тебе кажусь диким древним человеком, да?..
     - Я тебе кажусь диким древним человеком, да? - спрашиваю я Вигу.
     - Почему, Фен? Ты что-то путаешь.
     - К счастью, нет.
     - Что ты имеешь в виду?
     - А вдруг бы ты оказалась моей пра-пра-пра...
     Никто не смеется.
     - Перестань, Фен, - говорит Алек. - Не пробуждай воспоминаний.  Мы  и
так знаем, что у тебя идеальная память...
     Мне не хотелось их будить. Они не сообщат мне ничего нового. Что  они
могут? Сны, которые видели за десятилетия, когда мы  были  раздельно?  Эти
сны (если они были) скомбинированы из тех знаний, которые остались у них в
памяти. У меня эти знания тоже  есть.  Я  могу  комбинировать  их  сколько
угодно. Могу почувствовать, как лавина  камней  пронзает  меня,  в  высшей
степени неуязвимого.
     О лавина камней!..
     Мне не надо быстро  лететь,  чтобы  века  сокращались  до  мига.  Мне
достаточно медленно думать.
     - Как хочешь, - говорю я.
     -  Быстрые  долго  живут  -  это  доказал  Эйнштейн.  Тугодумы,   как
выявляется, живут не меньше.
     Что такое время вообще? Почему оно направлено в одну сторону?..
     Чувствовать время для человека не так уж хорошо.  Оно  несет  в  себе
старость и смерть.
     Удивительно - ни из одной прошлой жизни я не вынес никакого образа  -
личного образа! - старости и смерти. Есть люди старые,  есть  умершие.  Но
представить себе себя старым я не могу. И умершим не могу  тоже.  Не  могу
сделать это на основании опыта двух человеческих жизней.
     Я иду короткими толчками, пульсациями, то замедляя, то убыстряя  темп
своего мышления. Время  для  меня  -  ничто,  как  и  для  них,  если  они
заморожены. Когда я убыстряю мышление, они застывают,  как  статуи,  -  их
действия тонут в потоке моего времени. Когда я замедляю  темп  мысли,  они
что-то щебечут, как птички, и ничего из этого щебета не осаждается у  меня
в памяти, все  проскакивает  мимо  моего  замедленного  восприятия.  Я  не
чувствую даже их отдельных  перемещений.  Они  то  там,  то  здесь  внутри
звездолета. То в рубке, то в амортизаторах, а звезда уже выросла, и я  уже
долго торможу, а скорость уже небольшая, и скоро мы вновь окунемся в океан
плазмы, вновь погрузимся в поле, которое сделает нас единым целым.
     Я не приобрету от этого ничего. Они вспомнят все, что забыли.


     "Когда себе я надоем, я брошусь в солнце золотое"...
     Что общего у раскаленного диска с маленькими белыми  точками?  Сейчас
одна из точек развернулась перед нами колоссальной огненной стеной.  Стена
дышит.   Видно   ее   зернистое    строение.    На    горизонте    застыли
многотысячекилометровые протуберанцы, а под нами формируется  черное,  как
бездна, пятно.
     - Сядь со мной рядом, - говорит Вита. - Мне страшно.
     - Ты переутомилась и нервничаешь. Ты просто устала. Вита...
     Мы падаем в море огня.
     Мои баки пусты, но инерция орбиты  несет  меня  вперед,  как  течение
полноводной реки. Я все еще снижаюсь над огненным океаном - приближаюсь  к
точке контакта. Скоро периастр, и раструбы ловушек  уже  расставлены,  как
крылья летучей мыши.
     Подобное питается подобным.
     Река орбиты впадает в огненный океан.
     Мои  резервуары  наполняются   раскаленной   плазмой.   Сопротивление
плотного пламени подтормаживает мой корпус. Но  все  мои  емкости  доверху
полны сдавленным водородом - пока еще раскаленным...
     Подобное питается подобным...
     Я  могу  улететь  далеко,  теперь  это  просто.  Далеко,  к  границам
Вселенной...
     В моих баках нет больше свободного места, и я начинаю взлет, толкаясь
струями плазмы. Снова лечу, как камень, брошенный ввысь.
     Каждый из нас живет, но это не так, как раньше...


     Я прохожу новую систему планет.
     Я не бужу людей. Не включаю тормозных двигателей. Не  хочу  прерывать
свое одиночество.
     Здесь есть две планеты, пригодные для  жизни.  И  есть  три,  которые
можно переделать.
     Переделать планеты! Раньше эти слова  были  пусты,  хотя  я  знал  их
значение. Теперь они - знание, впечатанное в меня, как инстинкт.
     Человек - это память. Я отчетливо помню, как мы покоряли планеты.
     Я помню, как мы сбрасывали угольный порошок на полярные шапки  Марса.
Кипели вечные льды, клубясь густыми туманами. Черная пустота неба медленно
наполнялась синевой, и плавно пошли в вышину первые облака...
     Я помню дорогу к Венере. Помню, как я и другие бросали  контейнеры  с
бактериями в ее облачную атмосферу, и  сестра  Земли,  словно  вспомнив  о
забытом родстве, постепенно становится похожей на нашу голубую планету...
     Наконец, я помню то, что мы сделали в лучах Альтаира. Помню не  своей
памятью, но прошлое роботов теперь тоже мое.  Это  главное,  что  отличает
меня от тех, кто спит в саркофагах.
     Я не бужу их. Не рву своего одиночества.
     Сотни земных лет ушли  с  той  минуты,  когда  нас  четвертовали  над
Альтаиром. Это единственное воспоминание, которого  я  избегаю.  Вероятно,
это самое глубокое, самое мучительное  чувство,  какое  я  ощутил,  будучи
сверхсуществом. Я чувствовал боль разрыва всеми  датчиками  и  органами  -
всеми теми, что отрывались...
     Нет, мы не полетим на планеты. Пусть таков План, но нас  не  касаются
планы Адама. Мы там не сможем. Небо слишком много значит  для  каждого  из
троих.
     Каждый из нас живет, но это не так, как раньше.


     Одиночество.
     Если человека отключить от внешней информации,  он  потеряет  чувство
времени. Как его отключить? Например, заморозить.
     Когда я был Сашей Ковровым,  я  не  чувствовал  времени  больше  пяти
веков.
     Сейчас века для меня - ничто. Я могу замедлить темп