ила его маленькую дочку. И Раймонд  ван Геррет предлагает
просто-напросто  взять  и  выдать  ее властям, только чтобы  власти  нас  не
трогали. Ты же это предлагаешь, да, Раймонд, сынок? Ты не тушуйся, скажи как
есть!
     Но   в  ответ  Раймонд   ван  Геррет  так   низко  пригнул  голову  под
неодобрительными взглядами,  что почти  сполз на пол. Никакая сила не смогла
бы  заставить  его  встать  и открыть  рот. По залу пронесся  внятный  шепот
осуждения.  Люра  вдруг  кожей почувствовала, какой  жгучий  стыд, вероятно,
испытывает сейчас этот  человек.  Но  все  ее  маленькое существо  наполняла
огромная гордость: вот, оказывается, какой у нее папа -- храбрый, отважный!
     Джон Фаа обернулся и посмотрел на людей, стоявших в глубине подиума.
     --  Николас  Рокби,  твоя забота --  корабль.  Нужно найти  подходящий,
снарядить  его,  и в  плавании  он тоже будет под твоим  командованием. Адам
Штефанский, ты отвечаешь за оружие и боеприпасы, потому и в бою главным быть
тебе. Роджер  ван  Поппель, все  остальные  припасы, начиная от еды и кончая
теплой одеждой, -- твоя забота. Ты, Саймон Хартманн, будешь нашим казначеем,
тебе мы вверяем  наше золото, а  ты следи за тем,  чтобы в дело пошел каждый
грош.  А  тебе, Бенджамен де Ройтер, я поручаю разведку. Нам много, ох,  как
много нужно выяснить. Вот  этим  ты и займешься, а единственным главным  над
тобой будет Фардер Корам. Остальные же  четверо подчиняются Михаэлю Канзоне,
он же, в  случае моей  смерти,  возглавит отряд и станет  моим преемником. Я
сказал все, что  хотел. Теперь вы знаете, что  мы намерены предпринять. Если
кто-то из присутствующих хочет задать мне какие-то вопросы, то сейчас  самое
время это сделать.
     Одна из цаганок подняла руку:
     --  Лорд  Фаа, а женщин  вы берете?  Ведь когда  вы освободите детишек,
кто-то должен приглядывать за ними.
     -- Нет, Нелл, боюсь, на  корабле  всем просто  не хватило бы места. Так
что с детьми мы уж как-нибудь сами.  В любом случае, с нами им будет  лучше,
чем в неволе. Мы справимся, Нелл.
     --  Но  ведь может  случиться  так, что без  женской  помощи вам их  не
спасти,  ведь  женщина  может  пробраться  туда,  где   они  держат   детей.
Переодеться сиделкой, надзирательницей, да кем угодно, наконец.
     -- Об этом я не подумал, -- хмыкнул Джон Фаа. -- Спасибо, Нелл. Обещаю,
что мы обсудим твое предложение на Совете.
     Еще один человек поднялся с места.
     --  Лорд  Фаа, мы тут все  слышали сейчас,  что лорда  Азриела держат в
плену. Значит ли  это, что вы собираетесь его освободить? Ежели это так,  то
вряд ли сто семьдесят человек справятся с медведями этими, что его сторожат.
Лорд  Азриел,  конечно,  человек  хороший,  но, я  думаю,  у  нас  своих дел
предостаточно.
     -- Ты недалек от  истины, Адриаан  Бракс. Когда мы будем на Севере, нам
придется  держать ушки  на макушке,  нам придется подмечать  любую мелочь. И
может быть,  то, что  мы  узнаем, возьмет да и сослужит лорду Азриелу добрую
службу. Я  говорю "может быть", потому что может быть да, а может  быть нет,
ибо  вы  доверили мне жизни  наших людей,  вы  доверили  мне  ваше золото  с
одной-единственной целью: найти ребятишек и вернуть их  домой. И только ради
этого мы идем на Север.
     -- Лорд Фаа,  --  взволнованно начала  другая цаганка,  -- мы  ведь  не
знаем,  что мертвяки делают  с ними, с детишками нашими.  А люди-то страшное
говорят. И о том, что головы  им отрезают, и  том,  как их на  части рвут да
заново  из разных  кусков собирают.  А еще  и такое  говорят,  что и молвить
нельзя. Я никого пугать зря не хочу, но ведь мы  здесь для того и собрались,
чтобы все начистоту говорить. Вот я  и говорю, если наш господин Джон Фаа об
этих мучительствах узнает, то пусть рука его будет тверда в мести. Пусть она
не знает пощады и жалости, пусть карает, и карает жестоко, пусть  как громом
поразит ядовитую гадину. Это  не только мой  наказ. Так думает любая мать, у
которой дитя мертвяки сманили.
     Под  одобрительный  ропот цаганка  опустилась на  место. В  зале многие
согласно кивали головами.
     Джон Фаа помолчал  немного  и, когда вновь воцарилась тишина,  медленно
заговорил:
     -- Все  знают,  Маргарет,  что  рука  моя  тверда,  но гнев  --  плохой
советчик.  Ударить на день  раньше  --  значит  ударить  мимо цели.  Горе  и
отчаяние  говорит  сейчас твоим языком, Маргарет, но если  горе  и  отчаяние
начнут управлять нами, то как бы сладость мести не встала между нами и нашей
главной целью. Я всегда учил  вас  помнить о  главном. Главное  сейчас -- не
карать, а спасти детей. Мы  идем туда не  для того, чтоб упиться возмездием.
Наша  собственная боль  подождет, это  дело  второе. Если  мы  сможем спасти
детей, но  не  сможем  покарать  мертвяков,  мы  все равно  победим. Если же
главная наша цель --  возмездие и если, отомстив, мы не спасем ребятишек, то
мы проиграем. В одном ты можешь  верить  мне,  Маргарет. Когда  настанет час
расплаты, мы ударим, и  ударим с такой мощью, что лопнут в страхе их гадючьи
сердца. Нет и не  может быть силы, способной  помешать  нам тогда. Камня  на
камне не останется от вражьего гнезда; в  клочья, в пыль, в прах разнесем мы
их.  О,  как  истосковалась по горячей крови  моя  палица!  С  казахстанских
степей, когда разметал я  ею полчища тартар, висит она на стене. Но северный
ветер  несет  с собой запах  поганой  вражьей крови, и  пора  бы моей палице
проснуться. Я знаю о ее жажде, я чувствую ее,  я говорю  ей: "Скоро, подруга
моя, скоро". И запомни, Маргарет, когда придет время битвы, в сердце старого
Джона Фаа нет и не будет места жалости. Настанет час праведного гнева. Но не
должен гнев сегодня  застилать  нам очи. Есть  ли еще кто-нибудь,  кто хочет
сказать слово?
     Но все  уже было сказано, и  Джон Фаа возвестил  окончание схода.  Звон
финального  колокола, скорее, напоминал  набат, так что звенели, казалось, и
стены, и стропила.
     Пришло  время  Совета.  Джон Фаа,  Фардер  Корам и главы  шести  кланов
удалились  в  тайную комнату, чем изрядно  огорчили  Люру.  Ее-то почему  не
позвали? Тони весело расхохотался, увидев ее кислую мордочку.
     --  Им все  обсудить надо, а ты  свое  дело уже сделала. Теперь очередь
членов Совета и самого Джона Фаа.
     -- Ничего я еще не сделала!  -- недовольно твердила Люра, пока они  шли
по мощеной дороге от Заала к  причалу. -- Подумаешь, дело! Всего и делов-то,
что от миссис Кольтер удрать. Я же не этого хочу, я на Север хочу!
     --  Да не горюй ты,  -- утешал  ее Тони. --  Вот хочешь, я тебе привезу
оттуда подарок, а? Клык моржовый, хочешь?
     Люра  в  ответ только оскалилась.  Пантелеймон,  полностью  разделяя ее
чувства, корчил прегадкие рожи альму Тони. Пустельга с явным неодобрением на
него  поглядывала, а  в  конце  концов и  вовсе  глаза прикрыла. Видно,  сил
смотреть  не было.  Люра  пошла  искать  утешение  в  компании  своих  новых
товарищей  по  играм. Забава заключалась в следующем: с помощью висящего  на
пике фонарика нужно было  подманить глупую  пучеглазую рыбу, которая  лениво
шевелила  плавниками  в мутной воде, а потом мастерским ударом  острой палки
пронзить ее насквозь. Естественно, мастерский удар всегда бил мимо цели.
     Но мысли Люры  все  время вертелись вокруг комнаты, где проходил Совет.
Так  что  не прошло и получаса,  как ее башмаки  вновь застучали  по мощеной
дорожке к Заалу. Высоко под крышей  светилось  окошко. Увидеть она ничего не
смогла, но судя по тому, как  возбужденно звучали голоса,  заседание  Совета
было в полном разгаре.
     Люра твердым шагом подошла  к двери и  бестрепетной  рукой постучалась:
тук,  тук, тук, тук, тук. Пять  раз. Голоса смолкли, вот послышался скрип --
так скрипит  стул,  когда его  отодвигают  от  стола,  чтобы  встать.  Дверь
распахнулась, мягкий  свет лигроиновой  лампы блеснул  на  влажных от ночной
сырости ступеньках.
     -- Что такое?  -- спросил человек, отворивший Люре дверь. За его спиной
девочка  увидела стол,  заваленный бумагами. В  углу аккуратно  стояли шесть
кожаных мешков  с  золотом. Тут же примостились стопки и штоф с можжевеловой
водкой.
     --  Мне  нужно на Север, -- твердо сказала Люра. Она  хотела чтобы  все
сидевшие  вокруг стола мужчины  услышали ее.  --  Я  должна поехать  спасать
детей. Я  ради этого убежала  от миссис Кольтер. Я еще  раньше хотела, когда
Роджер,  наш  поваренок из  колледжа,  пропал.  Вы не  думайте,  я  буду вам
помогать. Я  знаете сколько  умею?  Ну,  например, яндаромагнитные данные об
Авроре  Бореалис  записывать могу. Еще я про медведя знаю, какое, к примеру,
мясо  есть нельзя. Я вам пригожусь.  Вы же сами пожалеете, когда приедете на
Север и скажете: эх,  была бы тут Люра, она бы помогла, а Люры-то и  нету. И
потом, та тетенька правильно сказала, а вдруг надо будет куда-то пробраться?
Вам же  не  только  взрослые  понадобятся, честно!  Вы  же  не  знаете!  Вам
обязательно,  обязательно надо меня взять с собой,  господин Фаа, и простите
меня, пожалуйста, что я вам помешала.
     Эту пламенную речь она договаривала уже не на пороге, а внутри комнаты.
Сидевшие  там мужчины  и  их альмы, кто с веселым  любопытством, кто с явным
раздражением смотрели  на взъерошенную маленькую девочку, для нее же из всех
присутствующих был важен  только один человек -- Джон Фаа. Пантелеймон, сидя
у Люры на руках, не сводил с него зеленых кошачьих глаз.
     Джон Фаа медленно встал.
     -- Нет, малышка, об этом и речи быть не может. Пойми, это не экскурсия,
не  экспедиция.  Там  опасно. Так  что не тешь  себя  пустыми надеждами.  Ты
останешься здесь, будешь  помогать мамаше Коста  и  дожидаться нас, живая  и
здоровая. Запомнила? Живая и здоровая.
     -- Но  я же учусь читать по веритометру! Я уже почти научилась. Вам это
обязательно, обязательно пригодится, обязательно!
     Старик отрицательно покачал головой.
     -- Нет. Я  знаю,  как стремится на  Север твое  сердце, но, поверь мне,
даже миссис Кольтер, что бы она тебе ни обещала, на самом деле не собиралась
тебя туда брать.  Придется подождать,  девочка, пока  там  все  не уляжется.
Сейчас  это слишком опасно.  А теперь -- быстро домой  и чтобы я тебя  здесь
больше не видел.
     Пантелеймон  яростно  зашипел,  но  альм  Джона   Фаа,  мудрая  ворона,
распахнула  черные  как  смоль  крылья,  не  угрожая, нет, просто  напоминая
некоторым, как себя следует вести. Люра оскорбленно повернулась на каблуках,
а  громадная птица, сделав круг над ее головой, вновь села на плечо старика.
Дверь за девочкой захлопнулась и в замке повернулся ключ.
     -- А мы все  равно поедем, -- гордо заявила  Люра Пантелеймону. --  Все
равно, пусть не думают!

Глава 9. Разведчики и шпионы


     В  течение нескольких  дней Люра  места себе не  находила. Она  строила
грандиозные планы и тут же безжалостной рукой отметала их один за другим,  а
все потому,  что отправной  точкой каждого был пункт:  "тайком пробраться  в
лодку". Ну скажите на милость, как же можно  тайком  пробраться  в цаганскую
лодку, если она вся-то размером с мыльницу? Правда, сама экспедиция на Север
предусматривала  наличие  настоящего  корабля,  и   Люра  не  без  оснований
полагала, что уж на большом-то судне недостатка в укромных местах не  будет:
тут тебе и  шлюпки, и трюмы, и еще бог знает что, но настоящий корабль стоит
в настоящем порту,  а до  него  от Мшистых  Болот  плыть  будут  без  затей,
по-цагански. На лодках.
     Ну,  хорошо,   допустим,  она  убегает,   сама   добирается   до  моря,
прокрадывается  на  корабль, а потом вдруг оказывается, что корабль  не тот.
Хорошенькое дело! Спрячешься вот так в шлюпке,  а на следующий день узнаешь,
что судно плывет в Верхнюю Бразилию. Или еще куда подальше.
     А вокруг  полным  ходом  шли сборы.  Работа  кипела день и  ночь.  Люра
хвостом ходила  за Адамом Штефански, набиравшим добровольцев в боевой отряд.
Она  изводила  советами  Роджера ван Поппеля,  отвечавшего за снаряжение.  А
вдруг он забудет про  защитные очки?  А может,  он  не  знает, где продаются
самые подробные карты Арктики?
     Конечно,  больше  всего Люре хотелось  помогать  Бенджамену де Ройтеру,
ведь  его заботой была разведка,  но сразу после второго схода,  на рассвете
следующего дня, он исчез  из лагеря, и никто  не знал,  когда его ждать. Так
что делать было нечего, и Люриной последней надеждой оставался Фардер Корам.
     -- Знаете, Фардер Корам,  я вот тут подумала и решила, что я лучше буду
вам помогать,  ладно? Во-первых, я же жила среди мертвяков и, можно сказать,
сама без пяти минут один из них. Вдруг вам  надо будет что-нибудь уточнить в
донесениях господина де Ройтера, а?
     Фардер Корам с  доброй улыбкой смотрел на  нахохлившуюся  Люру. Она так
отчаянно  хотела  быть  полезной!  Конечно,  он  не  гнал  ее,  напротив, он
терпеливо выслушивал ее рассказы о жизни в Оксфорде и в доме миссис Кольтер,
а еще смотрел, как она пытается читать по веритометру.
     --  А эта книга, где  были все значения символов, она где? --  спросила
его как-то Люра.
     -- В Гейдельберге.
     -- А она что, всего одна?
     -- Я видел только одну, но, может быть, есть и другие.
     --  Спорить могу, у нас в Оксфорде, в Бодлианской библиотеке, наверняка
такая есть. Там все книги есть.
     Люра не могла глаз отвести  от альма  Фардера Корама.  Такого красивого
альма она в жизни  не  видела. Пантелеймон тоже умел оборачиваться котом, но
кот получался какой-то  тощий,  облезлый, погладить не захочешь. Софона, так
звали  кошку-альма, была совсем в другом роде: огромная, раза  в два  больше
обычной кошки, пушистая  грациозная красавица с янтарными глазами. Когда она
нежилась  под лучами солнца, то ее пышная шерсть переливалась всеми красками
осени: тут  тебе и  золотисто-оранжевый, и  коричневый, и  винно-красный,  и
бронзовый, и палевый, и огненно-рыжий, и  цвет спелых пшеничных  колосьев, и
еще  множество других оттенков, которые  описать слов  не  хватит.  Как Люра
мечтала запустить пальцы в этот сказочный мех, потереться  об него щекой! Но
делать этого было нельзя ни в  коем случае. Никто  и  никогда  не  посмел бы
коснуться альма другого человека. Альмы между собой могли делать что хотели:
играть,  ласкаться,  драться, но  для  человека чужой альм -- табу,  которое
неукоснительно  соблюдали даже воины в рукопашных схватках.  Подобных правил
Люре никогда специально не  объясняли; она просто бессознательно чувствовала
это, как чувствует, например, человек дурноту, и знает, что ему плохо, а вот
покой,  наоборот,  хорошо. Так что девочка  могла  сколько угодно любоваться
роскошной рыжей шубкой Софоны и даже размышлять о том, какая  она  на ощупь,
но  все равно  ей  и в голову  не приходило просто взять и погладить  дивную
кошку-альма.
     Насколько  Софона  светилась  здоровьем  и  красотой, настолько  слаб и
немощен был Фардер Корам. Либо его точил какой-то смертельный недуг, либо он
перенес страшное увечье, но ходить дряхлый  старец мог  только,  опираясь на
два  костыля,  все его  скрюченное  тело  беспрестанно  тряслось,  словно  в
лихорадке. Однако  ум  его  был  ясен, остер и  свеж,  и  вскоре Люра  очень
привязалась к  Фардеру Кораму. Он стал для нее кладезем премудрости,  а  его
могучая воля властно направляла девочку к истине.
     Как-то ранним солнечным  утром они сидели на  лодке старика. Люра,  как
всегда, вертела в руках веритометр.
     --  Как вы думаете, Фардер Корам, песочные часы -- это что? Стрелка все
время на них застывает.
     -- А ты присмотрись повнимательнее. Что там такое на самом верху?
     Люра прищурилась:
     -- Ой, череп!
     -- И что же, по-твоему, это может означать?
     -- Может... смерть?
     -- Верно. Вот и получается, что песочные часы могут означать  "смерть".
Если  мне  память  не  изменяет,  это  второе  значение  символа.  А первое,
разумеется, время.
     --  А знаете, что  я  заметила? Стрелка прошла полный круг, потом снова
начала двигаться и остановилась на песочных часах.  Вы же сами  сказали, что
"смерть"  --  второе  значение.  Получается,  что  каждый  оборот --  это...
значение?
     -- Возможно, детка. А о чем ты спросила веритометр?
     --  Ну,  я просто...  --  До Люры вдруг дошло, что  она и в  самом деле
хотела  задать  вопрос.  -- Я взяла  и  установила три короткие  стрелки  на
картинки... В общем, я все  время  думала, как  там разведчики и господин де
Ройтер. Вот я  и выбрала змею, тигель и улей, а на самом деле хотела узнать,
как у них дела...
     -- Но почему именно эти три символа?
     -- Ну, -- замялась Люра,  -- мне показалось, что змея -- это  хитрость.
Тигель  -- он же у  алхимиков, значит, это "знание", ну, вроде как  свинец в
золото переплавлять. А ведь это очень трудно! Поэтому улей, то есть "трудная
работа", пчелы целыми днями вон как стараются. Вот и получается: хитростью и
тяжким трудом люди добывают знания, этим, наверное, и занимаются разведчики,
да? Вот я поставила стрелки на эти  три картинки,  а вопрос... Ну, я даже не
знаю, наверное, я  его мысленно задала, просто подумала, как там господин де
Ройтер,  а  стрелка показала "смерть". Странно,  да?  Как  вы считаете,  эта
штука, она работает?
     -- Работать-то  она работает. Другое  дело, как мы ее читаем.  Это ведь
целое искусство. И я не удивлюсь, если...
     Фардер Корам не договорил, потому что в дверь каюты кто-то забарабанил.
На пороге стоял молодой парень:
     -- Простите, что беспокою,  Фардер  Корам, только...  беда у нас.  Якоб
Гюйсманс вернулся. Ранен он.
     --  Якоб  Гюйсманс? --  быстро  переспросил старец.  -- Один  из  людей
Бенджамена де Ройтера? Что с ним?
     -- Он не говорит. Только быстрее бы  надо. Чует мое сердце, недолго ему
осталось. Крови много потерял.
     Люра испуганно посмотрела  на встревоженного старца. Какое-то мгновение
оба  не  могли вымолвить  ни  слова. Но  в  следующую  минуту  Фардер Корам,
отчаянно налегая на костыли, уже хромал к лодке. За  ним грациозно выступала
Софона. Люра торопилась сзади, сердце ее бешено стучало.
     Молодой цаган привел их к причалу, где уже стояла заплаканная женщина в
красном  байковом переднике. Она  исподлобья  посмотрела на  Люру, но Фардер
Корам, заметив это, предупреждающе поднял руку:
     -- Девочка пойдет со мной, хозяйка. Она должна услышать, что нам скажет
Якоб.
     Женщина пропустила  их  внутрь  каюты. Ее  альм-бурундук  притаился  на
настенных ходиках.  На койке, укрытый  лоскутным одеялом,  лежал  бледный до
синевы человек. По холодеющему лицу его катился  липкий пот, глаза словно бы
подернулись пленкой.
     -- Я за лекарем послала, -- всхлипнула  женщина. -- Вы уж,  пожалуйста,
не тревожьте его зря-то.  Он ведь мучается, так мучается. Петер Хокер его на
своей лодке привез только что.
     -- Где он?
     -- Чалится, наверное. Велел за вами послать.
     --  Хорошо, спасибо. Якоб,  ты слышишь меня, Якоб? --  тревожно спросил
Фардер Корам.
     Веки Якоба дрогнули,  он  с усилием скосил глаза и посмотрел на старца,
сидящего напротив.
     -- А... Фардер Корам... здравствуйте... -- выдохнул он чуть слышно.
     Люра  посмотрела  на  его  альма: ласка, обычно такая верткая  и живая,
неподвижно лежала на подушке. Глаза ее, как у Якоба, были подернуты пленкой.
     -- Что случилось? -- наклонился к раненому Фардер Корам.
     -- Бенджамен...  погиб, --  с усилием проговорил Якоб.  -- А Герарда...
схватили Герарда.
     Голос умирающего хрипел,  из губ его со свистом вырывалось  дыхание. Он
скосил глаза на  альма-ласку, та с  усилием подняла голову и лизнула Якоба в
щеку. Казалось, это придало раненому сил. Он снова заговорил:
     -- Мы... проникли... в  Министерство теологии. Так  Бенджамен решил. Мы
до этого мертвяков взяли живьем... один нам сказал, что  в министерстве этом
штаб... штаб ихний.  Дескать, все  приказы оттуда...  -- Голова  Якоба вновь
бессильно запрокинулась.
     -- Значит, вы захватили нескольких мертвяков? --