Филип Пулман
   Полярные огни



---------------------------------------------------------------
  © Copyright 1995 Филип Пулман
  © Copyright 2002 О.В.Новицкая (anna_lilas()mtu-net.ru), перевод с английского
---------------------------------------------------------------


     Philip Pullman
     Northern Lights
     © Philip Pullman, 1995.
     First published Scholastic Ltd .1995
     Scholastic Children's Books
     Commonwealth House, 1-19 Oxford Street, London WCIA INU, UK
     a division of Scholastic Ltd.
     London-  New York  -Toronto- Sydney -Auckland- Mexico City  - New Delhi
-Hong Kong.
     © О.В.Новицкая, перевод, 2002



     ...На краю
     Пучины дикой - зыбки, а быть может
     Могилы Мирозданья, где огня
     И воздуха, материков, морей,
     В помине даже нет, но все они
     В правеществе загадочно кишат,
     Смесившись и воюя меж собой,
     Пока Творец Всевластный не велит
     Им новые миры образовать....
     ...Укрыв
     В глубокой тьме причины всех вещей...

     Джон Милтон "Потерянный Рай", кн. 2 и 3.


     "ПОЛЯРНЫЕ ОГНИ" - это первая часть трилогии "ПРИЧИНЫ ВСЕХ ВЕЩЕЙ" .
     В первой части действие происходит в мире , в чем-то похожем на наш, но
в чем-то отличном от него.
     Во второй части действие происходит в нашем мире.
     В третьей части действие переносится из одних миров в другие.

КНИГА ПЕРВАЯ

 * Часть первая * ОКСФОРД.


Глава 1. Графин токайского

     Люра  и ее  альм крались вдоль стены парадной обеденной залы, стараясь,
чтобы их не заметили из кухни.
     Три стоявших в ряд гигантских стола уже накрыли к ужину,  и в полумраке
тускло поблескивали  серебро и хрусталь. Для удобства гостей слуги заботливо
отодвинули тяжелые дубовые скамьи. По стенам  залы,  почти теряясь во мраке,
висели портреты предшественников нынешнего магистра.
     Стараясь не скрипеть половицами, Люра добралась  наконец  до невысокого
подиума, метнула  настороженный  взгляд  в  сторону  кухни и, увидев, что  в
дверях  никого  нет,  на  цыпочках приблизилась  к  стоявшему  на возвышении
почетному столу. Ножи и вилки здесь были не из серебра, а из чистого золота,
и гостей поджидали не дубовые скамьи, а четырнадцать резных  кресел красного
дерева с бархатной обивкой.
     Подойдя  к   креслу   магистра,   Люра  легонько   щелкнула  ногтем  по
хрустальному бокалу. Раздался чистый, нежный звон.
     -- Ты что творишь! -- негодующе прошелестел альм. -- Тише!
     Пантелеймон,  а  именно так звался  Люрин  альм,  сейчас был в  обличье
бражника, и его бурые крылышки почти растворялись в сумраке полутемной залы.
     --  Ничего я  не творю, -- буркнула Люра в ответ. -- Какая разница? Они
там,  в кухне, так гремят  кастрюлями, что все равно  ничего  не  услышат. А
лакей явится только со звонком. Кого бояться-то?
     Однако она проворно накрыла ладошкой хрустальный  бокал, и  звон затих.
Взмахнув  крылышками,  Пантелеймон  сквозь  приоткрытую   дверь  впорхнул  в
рекреацию, а мгновение спустя уже снова был рядом с Люрой.
     -- Все чисто. Давай шевелись!
     Пригибая  голову  к коленкам,  Люра  стрелой  прошмыгнула вдоль  стола,
юркнула в дверь рекреации и застыла как вкопанная посередине комнаты.
     Внутри  было  темно, но в  камине  жарко  пылали  поленья,  то  и  дело
взметывая вверх огненные снопы искр.
     Люра прожила в колледже всю  свою коротенькую  жизнь, но никогда еще ей
не  приходилось  переступать порог рекреации. Да и  немудрено. Входить  сюда
могли только профессора, да их гости,  причем, заметьте, гости исключительно
мужского  пола.  Женщины  внутрь  не допускались. Даже пыль  вытирать  здесь
должны были не горничные, а дворецкий. Он, и никто другой.
     Пантелеймон опустился на Люрино плечико.
     -- Ну что, довольна? Нагляделась? Пошли отсюда!
     -- Еще чего! Мы же только пришли! Я хочу посмотре-е-е-ть.
     В центре  комнаты  блестел  полированной  столешницей  розового  дерева
огромный овальный стол, на котором красовались хрустальные графины с вином и
бокалы. Там же примостились серебряная мельничка для табачного листа и целая
батарея курительных трубок. На буфетной  полке ждали своего  часа жаровня  и
корзинка с маковыми головками.
     -- А неплохо они тут устроились, а, Пан? -- прищелкнула языком Люра.
     Она  опустилась в обитое зеленой кожей кресло и почти утонула в нем,  -
таким оно  оказалось  глубоким. Ухватившись  обеими руками за  подлокотники,
Люра  выпрямилась,  залезла в кресло с  ногами и  огляделась по сторонам.  С
портретов на  нее  с явным  неодобрением  взирали ученые  мужи --  почтенные
бородатые старцы, облаченные в профессорские мантии.
     -- А интересно, о чем они тут разгова... -- Люра осеклась на полуслове,
поскольку за дверью раздались голоса.
     --  Говорил же  я! Давай за  кресло, живо!  -- выдохнул  Пантелеймон, и
послушная Люра с быстротой молнии скрылась за креслом. Правда, "скрылась" --
это сильно  сказано. Кресло  стояло посередине комнаты, так что  Люра просто
притаилась за его спинкой, сжавшись в комочек.
     Дверь отворилась, и комнату залил яркий свет. Один из вошедших держал в
руках лампу. Из  своего укрытия Люра видела  только его ноги в темно-зеленых
брюках  да  начищенные до блеска  кожаные  башмаки. Кто  же  это?  Наверное,
кто-нибудь  из слуг. Вот он прошел  через  всю  комнату и поставил  лампу на
боковой столик.
     Низкий голос прорезал тишину:
     -- Лорд Азриел уже прибыл, Рен?
     Это был  голос магистра. Люра сидела ни жива ни  мертва от страха. Альм
дворецкого (собака, как у всех слуг) дробной  рысцой протрусил через комнату
и послушно улегся у ног Рена.
     А вот  наконец и  сам магистр, вернее,  его  ноги  в  стоптанных черных
туфлях, которые ни с чем не спутаешь.
     -- Никак  нет, ваша милость, -- ответил дворецкий. -- И из аердока тоже
никаких известий.
     -- Как только он приедет, проводите его в обеденную залу. Он, вероятно,
будет голоден с дороги.
     -- Слушаюсь.
     -- Вы приготовили для него токайское?
     --  Как  вы  изволили  приказать,  урожая  тысяча  восемьсот  девяносто
восьмого года. Помнится, это его слабость.
     -- Отлично. Я вас более не задерживаю.
     -- Прикажете оставить лампу здесь?
     -- Да, разумеется. И во время ужина зайдите еще разок поправить фитиль.
     -- Слушаюсь.
     Дворецкий  почтительно поклонился и вышел; его альм потрусил следом. Из
своего  ненадежного  укрытия  Люра  видела,  как магистр подошел  к высокому
дубовому  гардеробу,  стоявшему в углу комнаты, достал из него  магистерскую
мантию и, не торопясь, облачился в нее. Он двигался по-стариковски  медленно
и словно бы с усилием, ведь лет ему было немало, за семьдесят, хотя на вид и
не скажешь.  Ворона,  альм  магистра, примостилась  на  дверце  гардероба  и
терпеливо  ждала,  когда  процедура  облачения  закончится.  Вот  она тяжело
слетела вниз и устроилась у старика на правом плече.
     Люра чувствовала, что Пантелеймон, хоть он и молчит, весь напрягся, как
туго  натянутая струна. Сама же она просто умирала  от любопытства.  Дело  в
том, что лорд Азриел, о котором магистр говорил дворецкому, приходился нашей
Люре родным  дядей. И дядю  этого она  в  равной  степени обожала и боялась.
Занимался он  чем-то  ужасно важным  и ужасно непонятным:  какой-то "большой
политикой", какими-то сверхсекретными экспедициями, чуть ли даже  не войной,
только где-то  очень  далеко, на краю света. Так что Люра никогда не  знала,
расставаясь с  дядей, когда им  доведется свидеться  вновь. Значит, сегодня.
Вот  и  всыплет  же  он ей, если поймает  ее  здесь. Ну и  пусть всыплет. Не
привыкать.
     "Как-нибудь переживу. В первый  раз, что ли?" --  пронеслось у  Люры  в
мыслях.
     Как вдруг...
     Как вдруг  она увидела нечто  такое, что разом поставило  все  с ног на
голову.
     Магистр достал из кармана маленький бумажный пакетик и положил  его  на
край  стола.  Затем  он  с  трудом  вытащил  притертую  пробку  из  графина,
наполненного золотистым вином, развернул  пакетик и тонкой струйкой всыпал в
вино  какой-то  белый  порошок.  Достав  из  кармана  карандаш, он тщательно
перемешал содержимое  и,  убедившись,  что  порошок  полностью  растворился,
закупорил узкое горлышко графина пробкой.
     Альм-ворона хрипло каркнула. Магистр что-то прогудел ей в ответ, метнул
настороженный взгляд из-под тяжелых  набрякших  век  и  вышел,  притворив за
собой дверь.
     -- Пан, ты видел, видел? -- выдохнула Люра.
     -- Ой, да все я видел. Быстро... Уходим, пока лакей не вернулся.
     Не успел он договорить, как из обеденной залы позвонили.
     --  Все,  -- упавшим  голосом произнесла Люра. -- Это  звонок  к ужину.
Что-то я со временем не рассчитала.
     Верный Пантелеймон в мгновение ока произвел разведку на местности.
     -- Там уже полно лакеев, -- сообщил  он, вернувшись  из залы. -- Может,
через другую дверь? Нет, туда тоже нельзя.
     Другая  дверь,  которой,  кстати,  воспользовался  магистр,  выходила в
коридор  между библиотекой  и  преподавательской.  Именно  в  это  время там
толпится  весь колледж:  кому-то надо мантию взять, кому-то бумаги оставить,
не идти же с ними к ужину.
     Можно было бы рискнуть и затеряться в толпе ученых мужей. Можно было бы
ретироваться через столовую.  Ну, подумаешь, попадешься под руку кому-нибудь
из  лакеев. Ну наорут. Большое дело! Но из-за этого белого порошка,  который
магистр  всыпал  в  графин с  вином,  мысли в  голове  у бедной  Люры совсем
разбрелись, так что она решительно не знала, что делать.
     За дверью раздались шаги. Это лакей. Хочет проверить, все ли в порядке.
По традиции после ужина профессора собираются в рекреации, чтобы насладиться
бокалом доброго вина и жареным маком.
     Люра сломя голову бросилась к  стоявшему в углу гардеробу и  скользнула
внутрь, едва успев прикрыть за собой дверцу. За Пантелеймона она не боялась.
Стены в  комнате  темные,  да и  кто заметит бражника? Ну, в крайнем случае,
залетит под кресло.
     В комнате  стояла тишина, только слышно было,  как сопит лакей.  Сквозь
щелочку  между  дверцами Люра увидела, как он  поровнее разложил курительные
трубки и придирчиво осмотрел батарею  графинов и бокалов на столе. Затем  он
обеими руками пригладил волосы и что-то негромко сказал своему альму. У всех
слуг альмы были собаками. Но этот  слуга был  не просто лакей, а обер-лакей,
так  что альмом его была не просто какая-то там шавка с хвостом, а гончая. И
гончая эта что-то явно  учуяла, но, к великому облегчению Люры, к  гардеробу
не подошла. А попадись девочка обер-лакею --  ей  несдобровать, ведь  он уже
дважды так колотил ее!
     Вдруг  Люра  услышала  где-то  возле  своего  плеча шепоток.  А, да это
Пантелеймон! Проскользнул-таки за ней следом!
     -- Все. Пиши  пропало.  Теперь  будем здесь  сидеть. Ведь говорил  же я
тебе! Ну почему ты меня никогда не слушаешь, скажи на милость!
     Люра дождалась, пока обер-лакей выйдет, ведь ему пора было прислуживать
за  магистерским  столом. Из обеденной  залы доносился  гул  голосов; слышно
было, как там собирается народ.
     -- Да, не послушалась и правильно сделала, -- зашипела она в ответ, как
только за лакеем  закрылась дверь. -- Иначе мы  бы ничего не узнали. Ты что,
не понимаешь?  Ведь магистр всыпал в графин с вином яд. Пан, миленький,  это
то самое токайское, про которое он говорил дворецкому. Они же хотят отравить
лорда Азриела!
     -- А может, никакой это не яд?
     --  Как это не  яд?  Конечно яд!  А зачем  же тогда  магистр специально
дожидался, пока дворецкий уйдет, и только  потом  подсыпал порошок? Если  бы
это был не яд, он бы спокойно всыпал его и  при дворецком. Не-е-ет, все  это
неспроста. Я чувствую. Тут пахнет политикой. Не зря слуги без конца шепчутся
об  этом  по  углам,  я  же  не  глухая!  Ой, Пан, а  вдруг  мы предотвратим
злодейство?
     -- Вздор! -- отозвался Пан неожиданно резко. --  Ты хочешь сказать, что
собираешься  четыре часа кряду просидеть в этом гробу? Вот так, скорчившись?
Послушай меня: я слетаю посмотрю, как там, в коридоре, а  когда будет чисто,
скажу тебе, ладно?
     Бражник с готовностью вспорхнул с Люриного плеча. В узкой полоске света
был четко виден его силуэт.
     -- Нет, Пан, не ладно, -- твердо сказала девочка. -- Никуда я отсюда не
уйду. Я должна, должна понять, что они затевают. И никакой это не  гроб. Вон
смотри, тут  какая-то мантия висит. Ее  можно  подстелить под  себя, и будет
мягко.
     Все   это  время  Люра   сидела  на  корточках.  Теперь  она  осторожно
выпрямилась  в  полный  рост  и,  стараясь не  шуметь,  попыталась на  ощупь
определить,  что  же  именно  висит в шкафу на  распялках.  Гардероб,  между
прочим,  оказался  куда   просторнее,  чем  она  думала.  А  висели  в   нем
профессорские и докторские мантии, все  крытые шелком,  а  некоторые даже  с
меховой оторочкой.
     --  Это что, все одного магистра? -- изумленно прошептала Люра. -- Куда
ему столько? Разве у одного человека может быть так много мантий? А-а, знаю,
наверное, когда его приглашают в какой-нибудь другой  университет и избирают
там  почетным доктором, то  в придачу к диплому  дают  какую-нибудь красивую
накидушку. Вот он привозит  ее сюда, вешает  в шкаф и  потом наряжается, да?
Слушай-ка, Пан, а может, это все-таки не яд, ты как думаешь?
     -- Я думаю, что это яд. И еще я думаю, что не  нашего все это ума дело.
И еще  я  думаю,  что самая большая глупость, которую  ты можешь сделать,  а
понаделала ты  их,  к  слову  сказать, немало, так это  ввязаться в историю,
которая к тебе, Люре, никакого отношения не имеет.
     -- То есть  как  это не имеет? -- возмутилась Люра. -- Не могу же я вот
так, за здорово живешь, сидеть и смотреть, как они травят моего дядю?
     -- Не можешь -- не смотри, кто тебя неволит? Уйди куда-нибудь.
     -- Эх, Пан, сдрейфил, да?
     -- Да, сдрейфил,  и  не боюсь в этом признаться. Скажи-ка  мне,  что ты
собираешься делать? Что? Как  выскочишь,  как  выпрыгнешь из шкафа и  метким
ударом  ноги выбьешь стакан с ядом из  его  слабеющих  рук?  Очень  красиво,
нечего сказать.
     --  Ничего  подобного  я делать не собираюсь, --  отчеканила  Люра.  --
Заметь, тебе это известно лучше, чем кому бы  то ни было. Пойми, пожалуйста,
Пан, ведь после того, что я видела, у меня  выбора нет. Ты  когда-нибудь про
совесть  слышал?  Знаешь, что  это за штука такая? Сам посуди: могу я сидеть
себе  где-нибудь в библиотеке, болтать ногами  и знать при этом, что здесь в
эту самую минуту творится? Поверь, я же не нарочно. Я не хотела.
     Пан помолчал немного, подумал и сказал:
     -- А  вот  и врешь.  Именно,  что  хотела. Ты всегда мечтала пробраться
сюда, спрятаться и подглядеть. Как же я раньше-то не догадался!
     -- Хорошо. Да, я  всегда  этого хотела. Да, мне  интересно. Ведь все же
знают, что  они  тут  что-то делают. Тайны у  них какие-то, посвящения. Что,
посмотреть нельзя?
     -- Нельзя. Потому что нас это не касается.  Хочется  им играть в прятки
-- пусть играют.  Ты выше должна  быть, понимаешь? Выше. А не подслушивать и
не прятаться тут по шкафам, как дитя малое.
     --  Ой-ой-ой,  какие  мы   важные,  какие   мы  взрослые!  Хватит  меня
отчитывать, я не маленькая!
     Какое-то время  Люра  и альм  молчали, при  этом Люра ерзала на жестких
досках, путаясь в  полах мантии,  а исполненный праведного гнева Пантелеймон
сидел у одной из этих мантий на воротнике и оскорбленно поводил усиками.
     Казалось, все мысли  в голове  у Люры сбились  в  пестрый беспорядочный
клубок. Эх, поговорить бы с Паном, все, глядишь, и  встало бы на свои места.
Ну  уж  нет.  Первой мириться --  ни за что! Ничего  не поделаешь, попробуем
разобраться сами.
     Итак, что  же ее сильнее  всего тревожит?  Страх. А за кого? Ведь не за
себя  же. Она  так часто попадала во всякие  дурацкие передряги, что за себя
уже  давно не боялась. Разучилась. Значит, страх  за лорда Азриела. Зачем он
приезжает? Он и так-то в  колледже  редкий гость, а уж сейчас,  со всей этой
политической неразберихой...
     Не   станет  же  такой   занятой   человек  приезжать,   только   чтобы
выпить-закусить да трубочку  выкурить со старинными  приятелями. Нет, что-то
непохоже.   Правда,  и  лорд  Азриел,   и  магистр  были  членами  какого-то
Правительственного  Совета.  Про Совет  этот  Люра знала, что они что-то там
такое  советуют  премьер-министру. Но  тогда заседания  этого Совета  должны
проходить во дворце, а уж никак не в рекреации колледжа Вод Иорданских.
     Ничего  не  понятно.  Все  последние дни  слуги шушукались, что тартары
захватили Московию и рвутся на север, к Санкт-Петербургу. Санкт-Петербург --
ключ к могуществу  над  Балтией и всей Западной  Европой. А куда  ездил лорд
Азриел?  Куда-то  на  Север.  В  Лапландию,  что  ли.  Когда они виделись  в
последний раз, он собирался в экспедицию.
     -- Пан, а Пан, -- позвала Люра.
     -- Что?
     -- А как ты думаешь, только честно, война будет?
     -- Сейчас -- нет. Иначе  стал бы лорд  Азриел приезжать сюда с визитом!
Так что на этой неделе войны не будет.
     -- И я так думаю. А потом?
     -- Ш-ш-ш.. Сюда идут.
     Люра  приникла  к  щелочке  между  дверцами  шкафа. В  рекреацию  вошел
дворецкий, чтобы, как велел магистр, подправить у лампы фитиль. Дело в  том,
что  и  в  преподавательской,   и   в   библиотеке  уже  давно  пользовались
современными  яндарическими лампами,  но  здесь,  в  рекреации,  по-прежнему
зажигали лигроиновые, свет которых был мягче и приятнее глазу. Здесь магистр
не потерпел бы никаких нововведений.
     Дворецкий  поправил фитиль,  подбросил  в  камин  еще  одно  полено  и,
воровато оглянувшись на дверь,  зачерпнул пригоршню табаку из мельнички.  Не
успел он  приладить  на место  крышечку, как  на двери,  ведущей  в коридор,
щелкнул,  отворяясь,  замок.  К  восторгу  Люры, дворецкий  подпрыгнул,  как
ужаленный, проворно сунул табак в карман и повернулся навстречу гостю.
     -- Мое почтение, лорд Азриел, -- произнес он с поклоном.
     Люра почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Настал великий
миг! Из ее укрытия двери в коридор видно не было, и ей стоило великого труда
сидеть тихо и не высовываться.
     -- А, это вы, Рен, -- раздался хрипловатый низкий  голос лорда Азриела,
всегда  отзывавшийся  в  душе  Люры  каким-то  смешанным  чувством  ужаса  и
восторга. -- Ну, к ужину я, надо полагать, опоздал, так что обожду здесь.
     Дворецкий  растерянно  покрутил  головой.  Как  правило, гости получали
доступ в рекреацию только по личному  приглашению магистра, и лорд Азриел не
знать об этом просто не мог. Однако, заметив пристальный взгляд его милости,
устремленный на подозрительно оттопыренный карман ливреи, где лежал краденый
табачок, верный слуга благоразумно решил сделать, как велено.
     -- Прикажете доложить их милости магистру, что вы прибыли?
     -- Да, пожалуй. И насчет кофе распорядитесь.
     -- Слушаюсь, милорд.
     Дворецкий  почтительно поклонился и  вышел.  Альм  потрусил за  ним  по
пятам.  Лорд Азриел подошел к камину,  передернул плечами  и с  наслаждением
потянулся всем своим длинным телом, облаченным в дорожное платье. Ни дать ни
взять проснувшийся лев! Как всегда при виде дядюшки,  Люра затрепетала. Все.
Теперь  и речи не может  быть  о том,  чтобы  как-нибудь выползти  из шкафа.
Придется сидеть и ждать. Авось пронесет.
     Альм лорда Азриела, снежно-белая пума, потерлась об его ноги.
     -- Здесь будешь показывать?.. -- промурлыкала она.
     -- Наверное. Это удобнее,  чем в лекционном зале.  Потом еще разговоров
не оберешься. К слову сказать, они  ведь захотят на образцы  взглянуть. Надо
приказать, чтобы кофры занесли сюда... Плохо дело, Стельмария.  Что же нам с
тобой делать, а? Вот-вот жди беды.
     -- Тебе бы отдохнуть. Ты сядь.
     Лорд Азриел рухнул в кресло. Теперь Люра не видела его лица, потому что
он