тем, что пожелает? Но нет! Лишь Бог владеет
завершеньем жизни и ее началом".


  1 Коран. Сура 53 "Звезда" (24-25). пер. В. Пороховой.





___________________________________________________________________

Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с
ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при
условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
___________________________________________________________________

  По вопросам коммерческого использования данного произведения
обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
  Internet: puziy@faust.kiev.ua Тел. (044)-440-54-95
___________________________________________________________________

Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 1999

                   Карандаш с полустертой надписью

                      (цикл "Киевские истории")

  Поезд уже полчаса как укачивает меня в своей прокуренной плацкартной
колыбели. Я один, остальные три места пустуют. В боковушке - тоже никого.
  Начинаю дремать, но вот на какой-то промежуточной станции являются
попутчики. Здороваются со мной, распихивают сумки, садятся.
  "Уфф!"
"Уфф! Жарко сегодня!"
"Ага!"
Один - худой пожилой почти-старик в видавшем виды коричневом костюме, с
тертой шляпой. Шляпу он кладет рядом с собой и некоторое время глядит в
немытое окно. За окном - лес, лес, лес...
  Второй - мужчина-здоровяк, из тех, что в любой компании становятся
неиссякаемым источником энергии. Добродушен, простоват, но только на
первый взгляд. Этот, отдышавшись, достает сумку, раскладывает на
пластиковой столешнице припасы.
  Почти-старик немного суетливо следует примеру здоровяка. Пытаются
пригласить меня - (взбулькивает бутылочка домашнего, клацают, соприкасаясь
со столешницей, неизменные вареные яйца) - я, понимая, что обидятся,
все-таки отказываюсь. Мол, уже поел. "Ну извини..." - "Да ничего.
Приятного аппетита" - отворачиваюсь к стенке. Пытаюсь заснуть.
  Попутчики говорят о войне. Все правильно, война сейчас на втором месте
после жары. "Будет - не будет?" Здоровяк вспоминает Нострадамуса, мол, тот
как раз нечто подобное предсказывал. И как раз на август.
  Еще выпивают, жуют, вздыхают.
  - А слышали, - снова оживляется здоровяк, - в России вроде как открыли
новую возможность использовать ядерные бомбы. Чтобы результат при этом был
только в определенном месте. "Точечные удары" называется.
  Почти-старик вздрагивает, нервно смеется (напуган):
  - Ну что вы. Если бы в Америке или там в Японии - я бы еще поверил. Но в
России... Там же (впрочем, как и по всему бывшему Союзу) разгильдяйство -
у кого-нибудь непременно хватит ума поставить на пульт управления валенок.
Нет, сомневаюсь.
  - В чем именно сомневаетесь? Что придумают?
  - Что получатся у них эти "точечные удары". Чего-то напортачат и взлетим
всей планетой на воздух.
  Хмыкает и поправляет себя:
  - То есть, не на воздух, а в космос. Хотя, какая в сущности... Вы вот
лучше скажите, что там Нострадамус - на самом деле обещал войну?
  Здоровяк кивает, во рту у него утвердительно хрустит огурец: "Обещал".
  Некоторое время молчат.
  Выпивают, закусывают, выпивают, закусывают. За окном проносится встречный,
на несколько секунд заслоняя солнце.
  - Скажите, - решается почти-старик, - вы верите, что одному человеку дано
изменить историю?
  Встречный проехал, в вагоне посветлело.
  Здоровяк недоуменно пожимает плечами:
  - Так ведь примеров - тьма. Возьмите Христа. Возьмите Магомета. Возьмите,
наконец, Гитлера. А почему вы?..
  - Я ведь почему спрашиваю, - перебивает его почти-старик. - Эта война. И
жара эта дурацкая. Все одно к одному, - он вытирает рукой вспотевшее лицо,
откидывается. - Все одно к одному. Но ведь не может быть, чтобы... -
вздыхает и наклоняется к собеседнику: - Представьте себе: карандаш.
Обыкновенный такой карандаш, черный, с золотистыми буквами на одной из
граней. Буквы, правда, не все читались, краска стерлась. Можно было
разобрать только "кар...д...ш вол...ный". И все. Нашел я его на почте -
валялся на столике, рядом с бланками. Я подписку оформлял, сел, значит,
взял сначала карандаш, потом сообразил, что нужно ж ручкой заполнять - ну
и сунул его в карман. На автомате, мне ж он триста лет не нужен, что я,
вор, что ли? Но заметил только дома. Выложил на тумбочку рядом с
телефоном, собирался занести обратно на почту. На буквы внимания поначалу
не обратил. Приготовил себе ужин (я один живу, вот уже два года будет, как
жена умерла), ужин, значит, приготовил и сел телевизор смотреть. А тут -
телефонный звонок. Оказывается, старинный приятель - и мы с ним болтаем
несколько часов кряду. А я, знаете, люблю, когда по телефону говорю,
всякие узоры на бумаге выводить. У меня даже специальные лежат листочки,
чтобы было где. И вот я разговариваю с Петрпалычем, разговариваю, а сам
малюю всякие там заборы и прочую дребедень. Малюю-малюю, потом ладонью на
минутку прикрыл - и чувствую: заборы вроде выпуклые стали! Посмотрел -
точно, как настоящие.
  Я сначала списал на тени, на сумерки - в комнате как раз потемнело, а
потом мы договорили-таки, попрощались и я включил свет. И вот,
представьте, лежит на листке бумаги самый настоящий заборчик высотой в
спичечный коробок, а длиной - сантиметров десять. Из досочек, но без
гвоздей - поэтому когда я попробовал его поднять, он и распался на эти
досочки. Вот что бы вы подумали?
  - То есть? - не понял здоровяк. Кушать он давно перестал, ополовиненную
бутылку предусмотрительно отодвинул подальше от соседа и смотрел на него
настороженно: вот, мол, ведь как бывает - угостишь человека, а у того
крыша и едет, не спросясь разрешения.
  - Ну если бы с вами такое случилось, - уточнил почти-старик.
  - Со мной такое не случается, - со значением произнес здоровяк.
  - Думаете, напился и голову вам задуриваю? А представьте, что я думал,
когда этот заборчик в руках держал! Я ж выпить люблю, но не злоупотребляю.
Один раз на дне рождения сестриного мужа наклюкался, проснулся - ни черта
ни помню. И с тех пор меру знаю и никогда выше планки не перескакиваю. А
тут - такое. Я - разглядывать досочки. Настоящие, как будто китайское
миниатюрное дерево... - ("Бонсаи", - на автомате подсказал здоровяк), -
...распилили. И пилили ровно, по клеточкам - прям как я рисовал, так и
пилили. И тут догадался я еще чего-нибудь намалевать. Изобразил цветок.
Гляжу - твою дивизию, точно! - лежит цветок, размером вот с мой мизинец,
но с лепестками, шипиками, все как положено. Ну, я не растерялся, цветок в
ладонь и - к соседям напротив. У них сын, Димка, зверьем увлекается,
всяких пташек-букашек в дом волок„т; ну-ка, говорю, скажи мне, что за
растение такое. Он цапнул с полки словарь, полистал, сяк-так цветок мой
поразглядывал; смотрю: в глазах искорки зажглись. Можно, спрашивает, до
завтра оставить "экземпляр". А чего ж нельзя? можно. Завтра является ко
мне и с порога заявляет, мол, нету в природе такого растения, вы, дядь
Сеня, новый вид открыли. Ну, цветок я у него отобрал, на кой мне лишние
хлопоты? Тем более, что к тому времени я уже кое-какие эксперименты провел
и знал, откуда такие цветы на свет появляются.
  Он замолкает, мимо нас проходят два паренька в футболках "Динамо-чемпион"
- покурить в тамбур.
  - Значит, карандаш, - то ли здоровяк поверил, то ли решил подыграть.
  - Он самый! Оказалось, что им ни нарисуешь, все... овеществляется, что
ли... Главное нужно рукой или чем еще накрыть рисунок, всего на мгновение
- а потом поднимаешь, и оно уже... существует.
  - Да-а, знатная штуковина была бы...
  - Вы считаете? Я тоже поначалу решил: вот так да! Повезло неслыханно. Как
думаете, что нарисовал после цветка?
  Здоровяк пожимает плечами: ему жарко и скучно от выдумок попутчика, к тому
же он еще не докушал, но хрустеть огурцом неудобно, приходится терпеть и
слушать.
  - Вентилятор! - признается почти-старик. - У меня в комнате всегда духота,
вот и решил... давно мечтал, между прочим! Любовно так вырисовал лопасти,
корпус, кнопочки "быстрее-медленнее", шнур, вилку. Вентилятор, само собой,
овеществился. Я вилкой в розетку тычу - не всовывается. Расстояние между
штырьками маленькое. Я замерял, перерисовал. Воткнул, включил. Не
работает. Думаю: в механизме какие-то неполадки. Разбирать корпус - а
корпус, (хоть и наполовину - пластик, наполовину - метал) не разбирается!
  Ну, разбил я его в конце концов молотком. Разбил, сунулся поглядеть, в чем
там дело - все детали на месте! Ну все, до одной (я ж немного в технике
разбираюсь, знаю, что говорю). И - на работал, хоть ты тресни!..
  Болельщики-"динамовцы" возвращаются, вынуждая почти-старика в очередной
раз прерваться. Прошли.
  - Ну ладно, с вентилятором не сложилось - и бес с ним. Так я, дурень,
слоненка нарисовал... Вот вы когда-нибудь пытались нарисовать слоненка? Не
мультяшного, настоящего?
  - А зачем вам понадобился слоненок?
  Почти-старик краснеет:
  - Думал внучке подарить. Ну, она как-то книжку прочитала, и с тех пор это
ее мечта: иметь живого слоненка. И я - нарисовал. Хобот, уши, глаза
(бивней не стал - у слонят, кажется, нету бивней), ноги, хвостик. Все как
положено. Знаете, что с ним случилось?
  - Издох ваш слоненок, - угрюмо произносит здоровяк. - Наверняка издох.
  - Да, - почти-старик сокрушенно вздыхает, - так оно и было. Хотя пару
секунд жил... Как он кричал!.. Как!.. Но я о другом, знаете. Я много еще
потом перепробовал всякого овеществлять, и ничего у меня не выходило.
Потому что я с детства не умею рисовать, да, не умею. А...
  - Простите, при чем тут изменения в истории? - устало спрашивает здоровяк
и тоскливо косится на дверь в тамбур.
  - Ну, это же так просто. Ведь если б я умел рисовать по-настоящему, чтобы
нарисованное работало, я бы мог, скажем, овеществить сотни тонн продуктов,
возвести дома, я бы...
  - Бумаги б не хватило, - презрительно бросает здоровяк.
  - Вот, - произносит почти-старик тихо-тихо, его слова становятся едва
слышны на фоне перестука колес и разговоров в соседних плацкартах, - вот
именно. Но у каждой медали есть и обратная сторона. Представьте, я когда
услышал про войну, сразу и подумал: ведь я мог бы остановить ее... мне так
кажется, по крайней мере.
  - Как? Нарисовать "мир во всем мире"?
  Почти-старик качает головой и произносит всего шесть слов, но на здоровяка
они действуют убийственно: он бледнеет и перестает дышать.
  - Стирательная резинка на другом конце карандаша.
  - ...
  - Да-да, стирательная резинка. Я случайно себе ею стол продырявил, -
горько усмехается. - До сих пор кто приходит - удивляется: как ты так
сподобился!
  Здоровяку явно не по себе:
  - Так... карандаш...
  - Я сжег его.
  Они молчат, я молчу, катается по пластиковой столешнице несъеденное
вареное яйцо.
  - Почему? - спрашивает наконец здоровяк. - Неужели только потому, что не
умел рисовать?
  Почти-старик качает головой:
  - Нет, не поэтому.
  Он цокает языком и начинает невыносимо долго расправлять мятую занавеску
на окне.
  - Не поэтому. У меня ведь времени было - вагон. Полно у меня было времени.
Да-а... Я научился рисовать - так, чтобы и работало, и... Понимаете, я
научился рисовать... Вот почему.
  Мы вс„ куда-то едем, едем. Соседи больше не произносят ни слова. Я
просыпаюсь.






___________________________________________________________________

Данное художественное произведение распространяется в электронной форме с
ведома и согласия владельца авторских прав на некоммерческой основе при
условии сохранения целостности и неизменности текста, включая сохранение
настоящего уведомления. Любое коммерческое использование настоящего текста
без ведома и прямого согласия владельца авторских прав НЕ ДОПУСКАЕТСЯ.
___________________________________________________________________

  По вопросам коммерческого использования данного произведения
обращайтесь к владельцу авторских прав по следующему адресу:
  Internet: puziy@faust.kiev.ua Тел. (044)-440-54-95
___________________________________________________________________


Владимир Пузий (АРЕНЕВ), 2000


                     Разговор перед обедом

                    (цикл "Легенды Ильсвура")


                                          "Счастлив, как Пресветлый"

                                          древнеашэдгунская поговорка


  Ну-ну, мой мальчик, успокойся, ну же! Если хочешь, отвернись и не смотри
на меня. Я не обижусь. Я ведь понимаю...
  В этом нет ничего постыдного, ни для тебя, ни для окружающих! Такова
жизнь.
  ... И прошу, не заставляй меня повторять избитые истины.
  В конце концов, ты ведь изначально знал о своей избранности и о своем
даре. На этом покоится наша династия, династия Пресветлых. Когда-то давно
Хрегана, нашего с тобой предка, Боги в благодарность за то, что он помог
им, наградили таким вот даром. Никакие дворцовые перевороты не способны
теперь свергнуть род Пресветлых, ибо у каждого из нас есть совершенно
ясный признак права на власть.
  Верно, здесь не все так просто. Даром обладает только старший сын
правителя, но если старший умирает, дар проявляется у следующего
наследника. И так далее.
  Почему всякий раз дар другой? Видишь ли, согласно легенде, каждый из Богов
хотел сделать приятное Хрегану, и тогда они решили, что будут наделять
Пресветлых даром по очереди.
  Ну и, конечно, ты прав, не всегда так уж "приятно" им обладать...
  Это что, вот ты просто видишь людей насквозь, все их внутренности и то,
что они сегодня съели на завтрак, - а дед моего деда взглядом поджигал
предметы! Стоило ему только разволноваться...
  Говоришь, сынок, получше доля, чем у тебя? Это как поглядеть. Прапрадед-то
глядел от случая к случаю. И не мог управлять собой, своими возможностями.
Вот и поджег невесту, в первую же брачную ночь. ...Выжила, иначе как бы мы
с тобой разговаривали? Но лицо с тех пор прятала под чадрой.
  А ты говоришь "получше"...
  Нет, бывает, конечно, что выпадает какая-нибудь ерунда, забавка. Вот я -
могу ходить по воде. Иногда. Толку - никакого.
  Да что ты, я что-то тебя совсем не узнаю. Ну же, будь мужчиной! В конце
концов тебе с этим жить.
  И не сверкай так глазами - думаешь, то, что тебе сейчас в голову взбрело,
такая уж стоящая мысль? Не удивляйся, догадаться просто... и не жить -
тоже просто. Да-да, плюнуть на все, на нас с матерью (и что, что мы тебя
любим?), на друзей своих, обозлиться на мир - забраться в теплый бассейн и
вскрыть себе вены. Мол, вот умру, а вы потом будете жалеть, и Боги там, на
небесах своих растреклятых, усовестятся, поймут, как были неправы, сколь
несправедливы, когда наделили тебя таким даром.
  Тяжело тебе, говоришь? Само собой!
  ...Хочешь, расскажу одну историю? Мне кажется, она кое-что расставит по
местам в твоей голове.
  Так слушай: один из Пресветлых обладал даром воистину необычным - он мог
останавливать сердцебиение и дыхание, но при этом оставался живой, хоть и
недвижимый, и мог слышать все, что происходило вокруг. В детстве он вовсю
использовал этот свой дар, чтобы поиздеваться над наставниками, но в конце
концов в учителя ему определили достаточно мудрого человека - и тот
объяснил молодому Пресветлому, что к чему. В мальчике проснулась совесть,
и он долгое время вообще никак не использовал свой дар.
  А потом как-то раз, когда Пресветлый был уже в зрелом возрасте, пришла ему
в голову одна мысль, показавшаяся ему забавной. Случилось это после
очередного празднования его дня рождения, на котором правитель наслушался
чрезмерно много славословий в свою честь. И решил он проверить, насколько
искренни все те, кто не так давно хвалил его и кричал о преданности и
любви к нему.
  Взял да и "умер" понарошку. Но только если раньше Пресветлый позволял себе
побыть мертвецом максимум час-другой, теперь же для исполнения замысла ему
требовалось пролежать бездыханным и недвижным несколько дней.
Представляешь?
  "Что ты должен себе представлять"? Каково было этому, в сущности, не
такому уж плохому человеку, лежать в центральной зале своего дворца и
слушать то, о чем говорили окружающие. А они говорили страшные и
беспощадные вещи.
  ...Наверное, у каждого из нас, живущих, скрывается в глубине души страх: а
вдруг все, кто окружает нас, кто говорит нам ласковые, приятные слова, -
все они лгут нам в глаза, а за спиной нашей черты их лиц меняются на
чудовищные оскалы, искажаются злобой, ненавистью, завистью... И иногда, к
сожалению, страхи наши не беспочвенны.
  Так, мой мальчик, случилось и с тем Пресветлым. Нельзя сказать, чтобы был
он отъявленным негодяем и мерзавцем, но и святым он не был, нет. Поэтому
вполне естественно, что враги, притворявшиеся при жизни его друзьями,
теперь, глядя как он лежит в гробу, с мертвенной бледностью на лице,
бездыханный, - теперь они с облегчением говорили то, что думали...
человеку вообще легче говорить правду, какой бы жестокой она ни была.
  Да, мой мальчик, а он все это слушал.
  Я думаю, хоть и не уверен, что Пресветлый пережил бы и двуличие многих
своих соратников, более того, он ведь наверняка и подозревал о чем-то
подобном, иначе не затеял бы "экзамен". Однако последними каплями,
переполнившими чашу его отчаянья, стали жена и дети. Его дочь с
приглушенным смешком принимала ухаживания сына наиглупейшего из придворных
блюдолизов - принимала в том же зале, где лежал ее "покойный" отец, у
дальних портьер! А чуть позже, когда окончательно стемнело и лишь фигурные
свечи, зажженные в честь памяти об "усопшем", рассеивали мрак коридоров, в
зал явилась супруга Пресветлого. И стоя над гробом, она вышептывала то, о
чем молчала все то время, пока была его женой. Она рассказывала мертвому
(так она думала) мужу о том, какими же тягостными и ненавистными стали для
нее годы, проведенные с ним, - ведь их брак был браком по расчету. И как
она ненавидит его дочь, столь похожую на отца. И как она, жена его, завела
себе двух любовников, садовника и офицера, и как она поочередно проводила
с ними всякую свободную минуту. Она рассказывала - а он слушал, и не мог
ничем выдать того, что жив и слышит эти чудовищные для него вещи.
  На следующее утро было официальное прощание с покойным - и из далекой
провинции привезли его мать. Однако она лишь взглянула на почившего сына и
заявила, что он давно уже отказался от своих родителей, совершенно позабыл
о них и даже не соизволил приехать проведать ее, ни на один из тех дней ее
рожденья, которые старая правительница вынуждена была проводить вдалеке от
двора. Она исступленно шептала об этом своей невестке, и слюна брызгала на
бледное лицо Пресветлого. Впрочем, с некоторых пор ни это, ни мухи,
постоянно норовившие прогуляться по его щекам, "усопшего" уже не волновали.
  Был ли человек, во всей империи - хотя бы один человек, который мог бы
отозваться о нем с душевной теплотой? Наверное, да. Во всяком случае, мне
кажется, что если бы тогда старый учитель Пресветлого пришел к его гробу,
история эта развивалась бы по-другому. Однако учитель к тому времени был
давным-давно мертв и покоился в земле, похороненный со всеми подобающими
почестями. Умер он, как мне кажется, и в сердце Пресветлого, ибо в
противном случае, повторяю, история закончилась бы не так, как она
закончилась.
  Прошел день прощания и наступила ночь - последняя ночь перед тем, когда
тело усопшего следовало уложить в фамильный склеп Пресветлых (туда, мой
мальчик, где когда-нибудь ляжем и мы с тобой). В ту ночь никто уже не
беспокоил правителя, никто не приходил в зал, а стражники, что стояли у
входов и охраняли их, наверное, задремали, утомленные жарой и суматохой
прошедшего дня.
  Тогда Пресветлый возвратил своему телу возможность дышать и двигаться - но
некоторое время еще лежал, потому что члены его обмякли и не желали
повиноваться. Однако наконец он восстановил контроль над телом, восстал,
если можно та