етно пытался сорвать Цветок. Тот даже
не шелохнулся, не сдвинулся ни на волосок.
  Устав от этих попыток, молодой охотник присел, чтобы поесть и подумать,
что же ему делать дальше.
  ...А может, прав был вождь Элл-Мах, когда запрещал Ом-Канлу уходить? В
конце концов, чего он добился? Того, что отыскал Цветок? Но ведь ему
никогда не унести его с собой, ибо чудо невозможно сорвать, как невозможно
загасить великое Солнце.
  В селении же существует строгий закон: никто не может вольно распоряжаться
временем, отведенным на общие дела. Ом-Канлу следовало отправиться на
охоту, а не уходить в одиночку в горы. Элл-Мах был непреклонен, он и
слышать ничего не желал о том, что молодой ятру "кажется, отыскал выход"!
  Тогда Ом-Канл взбунтовался. Он даже не размышлял над последствиями своего
поступка (которые, кстати, были столь же несомненными, сколь зыбкой
являлась вероятность удачи в поисках лекарства для Са). Ну что же, сказал
тогда Элл-Мах, иди, охотник. Ты знаешь, что делаешь. А я не сторож тебе.
  Старые ятру глядели на Ом-Канла с неодобрением, сверстники - с жалостью
или непониманием (зачем разрушать собственную жизнь, когда все равно
ничего не исправить?). И тем не менее он ушел.
  Теперь, даже если все получится, он - изгой и ему придется покинуть
селение и жить отшельником, где-нибудь в горах. Или отправиться в другое
селение и стать там человеком-без-имен. Возможно, лет через пять ему
позволят "родиться" и дадут первое имя. А еще лет через десять - отправят
на инициацию с юношами, чтобы он получил второе. До тех же пор он будет
оставаться бесправным, как овца - разве что на убой никто не поведет...
  В таких размышлениях миновала ночь. Едва Солнце начало всходить, покатив
волну света по снежному покрывалу горы, Ом-Канл опустился на колени, чтобы
почтить светило молитвой.
  Стремясь к нему мыслями, Ом-Канл решил, словно по наитию, обратиться и к
горе, чтобы попросить ее позволить сорвать Цветок. Он умолял гору помочь
спасти жизнь сына - и, показалось ему или же на самом деле - та
откликнулась. Не голосом и не видением, но ощущением гора ответила
Ом-Канлу, благословляя на сей поступок.
  ...Когда охотник дрожащими пальцами сорвал Цветок, тот засветился изнутри
мерным сиянием, которому, как помнил Ом-Канл из наставлений отшельника, ни
в коем случае нельзя было дать погаснуть.

  * * *

  "Сорвав Цветок, Ом-Канл прежде всего крепко-накрепко привязал его к своей
груди, чтобы тот постоянно прикасался к телу. Иначе свет в Цветке мог
погаснуть - и ничто тогда уже не спасло бы Са.
  Сделав это, отправился Ом-Канл в обратный путь. Многое довелось испытать
ему в дороге, ибо рос Цветок, как уже говорилось, высоко, в месте
недоступном. Ом-Канл едва пережил небольшую лавину; рискуя жизнью,
спускался по отвесным склонам и наконец вернулся в селение.
  Только пока ходил он за Цветком, там случилась еще одна беда. Единственная
дочь мудрого вождя селения гуляла у ручья, и та же самая гадюка, что
укусила ребенка Ом-Канла, напала на девочку".

  * * *

  Они ждали его на подходах к селению; Ом-Канл предчувствовал это. Чуть
раньше он встретился с группой охотников, и те уже рассказали ему о
случившемся.
  Об остальном нетрудно было догадаться.
  Вождя среди них не оказалось, но стоял, безразлично глядя куда-то поверх
Ом-Канла, Лэ-Тонд. Неужели наставник тоже на стороне Элл-Маха?
  Ом-Канл подошел к ним вплотную и встал, стараясь не шататься и внимательно
следя, чтобы грудь его поднималась и опускалась ритмично.
  ...Пылающий Цветок жег кожу на груди в течение всего путешествия. Поначалу
было больно, теперь же это жжение воспринималось как камешек в обуви:
мешает, но в конце концов перестаешь обращать внимание. ...Вот только
засыпать было сложно. Лежа на спине, Ом-Канл старался расслабиться, забыть
о том, что далеко внизу, в селении, умирает-окаменевает малыш Са. Пылающий
Цветок не позволял забыть.
  Теперь он, казалось, прожигал грудь Ом-Канла насквозь, и было очень трудно
стоять перед соплеменниками с непроницаемым выражением лица.
  - Увенчались ли успехом твои поиски? - спросил один из них, Ста-Гэрл.
  - Хвала Богам, да.
  Ста-Гэрл понимающе улыбнулся:
  - Боги прозорливы, они услышали мольбы всего селения.
  Ом-Канл согласно кивнул. А что говорить?
  - Ты, наверное, знаешь, что единственную дочь Элл-Маха укусила каменная
гадюка, - решил больше не медлить Ар-Слаг. - Сам понимаешь...
  Ом-Канл понимал. "Малыш Са умирает". Он стоял молча, устало глядя на
соплеменников, бессознательно сжав руки в кулаки.
  - Пойдем, - молвил Ста-Гэрл. - Так надо, ятру.
  Ом-Канл медленно покачал головой. Они, вероятно, решили, что он
отказывается, но он просто пытался отогнать вставшую перед мысленным
взором картину: малыша Са, превратившегося в живую статую.
  - Послушай, ятру... - начал было Ар-Слаг.
  - Оставьте нас одних! - неожиданно вмешался Лэ-Тонд.
  Они переглянулись между собой, эти ожидавшие, и все-таки подчинились. Было
видно, что им не по душе то, что приходится делать, но по-другому
поступить они не могли.
  Отошли, оставили вдвоем.
  Ом-Канл смотрел на наставника, силясь постичь причины того, почему Лэ-Тонд
оказался здесь. Остальные - понятно; но он...
  - Садись, - молвил пожилой ятру, опускаясь на нагретый солнцем валун. -
Садись и послушай.
  Но молодой охотник продолжал стоять и в упор, сверху вниз, смотреть на
Лэ-Тонда.
  - Разумеется, ты уже перестал быть моим учеником. Но... - Наставник поджал
губы.
  - Селению нужнее Ри-Даль, - завершил за него Ом-Канл.
  - Скорее, селению нужен Элл-Мах.
  - А Элл-Маху нужен Каменный Цветок.
  - Да.
  - Но еще совсем недавно вождь был другого мнения по этому поводу. Тогда
Каменный Цветок был ему не нужен.
  - Давай не будем вести бесцельных разговоров. Вс„ селение просит тебя...
  - ...пожертвовать собственным ребенком?
  Лэ-Тонд склонил голову:
  - Да.
  ...И вот эта откровенность сбила молодого охотника с толку. Чего он ждал?
Лжи? Долгих лицемерных уговоров? Во всяком случае, не признания
наставником того, что селение готово убить его, Ом-Канла, ребенка ради
дочери Элл-Маха. Молодой охотник понимал, каким позором для чести Лэ-Тонда
является подобное признание. Почему же наставник?..
  - Прежде, чем примешь решение, подумай о том, что Ри-Даль ни в чем не
виновата - как и твой сын. Они равны в своей беде. И ты - тот
единственный, кому решать их судьбу. Только ты. Забудь про Элл-Маха, про
меня, про селение - все равно будет так, как ты решишь. Своим деянием,
своим желанием спасти сына ты - хочешь или не хочешь - взял на себя ношу
ответственности за эти две жизни.
  Ом-Канл, превозмогая боль, опустился перед Лэ-Тондом на колени:
  - Я все еще твой ученик, о наставник!..

  * * *

  "И сказал тогда благородный Ом-Канл: "Сильно я люблю своего единственного
сына. Но если умрет дочь вождя, тот впадет в отчаяние. Что станется тогда
с селением?"
И он отнес Цветок в шатер вождя".

  * * *

  Молчали. Смотрели и молчали.
  Главное, что куда-то дели Ир-Мэнь. Если бы она сейчас выбежала к нему и с
криками упала на колени: "Не губи сына!" - нет, не удержался бы, не смог...
  Но селение было тихо и недвижно. Оно таращило глаза и ждало - и словно
боялось спугнуть Ом-Канла.
  Шаг за шагом, он как-то преодолел расстояние, отделявшее его от шатра
вождя (жжение Цветка почти не ощущалось). Элл-Мах стоял у входа, гордо
подняв голову - но на приближающегося к нему молодого ятру старался не
смотреть.
  И все-таки когда Ом-Канл нагнулся, чтобы пройти в шатер, над ухом охотника
тихо прошелестело (или только показалось, что прошелестело?): "Спасибо..."
Внутри было тягостно-душно, горел огонь, но света почти не давал, только
невыносимо чадил; дым собирался у отверстия в потолке, клубился там,
гадюкой свивался в кольца. Девочка лежала у самого очага, и Ом-Канл
поневоле удивился, что ребенок не потеет, хотя ей, должно быть, невыносимо
жарко. Потом догадался: дело в болезни. Омертвение тела, конечно же, не
позволяет ей что-либо чувствовать.
  Опустившись на колени, Ом-Канл напряженно всматривался в лицо Ри-Даль.
Похоже, хворь одолела девочку не до конца: она услышала посторонние звуки
и открыла глаза с воспаленными покрасневшими веками. "Плакала", - понял
Ом-Канл. Ну да, она ведь, в отличие от маленького Са, понимала, что
происходит. И сейчас, наверное, понимает. "Интересно, ей говорили про
Цветок? Или смолчали, чтобы не расстраивать? В конце концов, они ведь не
могли быть уверены, что я соглашусь".
  Однако по расширившимся зрачкам Ри-Даль молодой охотник догадался: она
поняла, она знает - ей говорили!
  Но никто же не мог наверняка поручиться, что он даст свое согласие!
  Разгневанный, Ом-Канл вскочил, чтобы уйти. Он накажет этих самоуверенных
наглецов, которые считают, будто способны управлять другими людьми! Он...
  Он осекся, порезавшись о взгляд Ри-Даль. Девочка догадалась о решении
охотника - и уже считала себя мертвой. Глазами она указала на горку
подушек: хоть убей, чтобы не мучаться! Задуши - тихо, и никто никогда не
заподозрит тебя в причастности.
  Ятру сцепил зубы, проклиная каменную гадюку, себя, Лэ-Тонда, отшельника -
вс„ на свете! И начал снимать одежду.
  Мерное свечение Цветка озарило внутренности шатра - и, похоже, оказалось
настолько сильным, что его заметили даже снаружи. Обеспокоенный Элл-Мах
заглянул сюда, но тотчас, едва сообразил, что происходит, убрался прочь.
  ...Труднее всего было разбинтовывать грудь, к которой Ом-Канл привязал
Цветок. Ведь нельзя ни на минуту упустить его, тогда все усилия пропадут
зря.
  "Может, это и есть выход? Чтобы не отдавать предпочтения никому, не
терзаться потом от выбора..." Но в сознании Ом-Канла тотчас же прозвучал
голос наставника: "Это тоже твой выбор: смерть для двух вместо смерти для
одного".
  Ри-Даль неотрывно следила за ним, в глазах стояли слезы - замерли в
уголках, и словно окаменели двумя самоцветами.
  ...А отдать Цветок оказалось очень легко. Ом-Канл положил его на грудь
девочке, туда, где билось сердце, и вышел из шатра.

  * * *

  "Когда же Ом-Канл сделал это, тотчас ожила дочь вождя и весело бросилась
ему на грудь, и благодарила теплыми словами за свое спасение. Однако
охотник изрек: "Негоже принимать мне твою признательность, ибо не мог я
по-другому поступить. Ведь ты - дочь вождя моего". И в почтении склонился
пред нею".

  * * *

  ...отпихнул в сторону сунувшегося было с благодарностями Элл-Маха и
направился к собственному шатру. Вс„ потом, эту часть плодов от своего
поступка он соберет как-нибудь в другой раз. Его больше интересовала
другая.
  Ир-Мэнь сидела, окруженная целой сворой старух, - они баюкали ее и не
давали прийти в себя. Вероятно еще и напоили отваром из джакки, от
которого к горлу подступает безразличие, а разум затуманивается.
  Ир-Мэнь пытается что-то сказать, но не может. Да, точно джакка.
  Малыш Са лежит за их спинами; Ом-Канл расшвыривает женщин, с отстраненным
изумлением наблюдая за собой. Понимает: этого ему никогда не простят, - но
пинками выпроваживает старух вон. Они вернутся потом, чтобы отходить
Ир-Мэнь и похоронить ребенка... только не сейчас...
  Жена по-прежнему пытается что-то произнести. Наверное, хочет рассказать,
как так получилось, что ее опоили. Нет, пускай даже не трудится. Ему это
совершенно не интересно знать. Он хочет видеть своего ребенка. Напоследок.
  О том, что в шатре как-то очень уж светло, Ом-Канл догадывается со
значительным запозданием. Но все равно не может уразуметь, где находится
источник света. Пламя костра ведь почти погасло.
  Он берет на руки тельце сына. Твердое, словно вырезанное из дерева, оно
уже почти не гнется, только живут еще глазенки, когда-то так радовавшие
Ом-Канла. Молодой ятру вспоминает, как его восторг передавался сынишке и
как Са весело смеялся, захлебываясь от переполнявших его чувств.
  И - словно время повернуло вспять - малыш улыбнулся отцу!
  А потом потянулся ручонками к родительскому носу!
  Но этого не могло быть, потому что Са окаменел уже до самой шеи. Ом-Канл
судорожно сглотнул и обернулся к жене, словно желая получить
подтверждение, что не спит и не сошел с ума от последних событий. Ир-Мэнь
глядела на супруга с благоговением, но не в лицо ему, а ниже, на грудь.
Туда, где до сих пор кожа, обожженная Цветком, отдавалась болью.
  В первый миг, короткий, но безобразный, Ом-Канл хотел положить Са обратно.
Потом, конечно, догадался, что этим может помешать... чему-то.
  Извернувшись, молодой охотник ухитрился взглянуть на кожу в том месте, где
к ней был привязан Цветок.
  Са, обиженный таким вопиющим невниманием к своей персоне, агукнул и ткнул
ножкой в плечо родителя. Не отвлекайся, значит.
  Кожа на груди светилась. Силуэтом проступало на ней изображение Цветка - и
именно оно мерным сиянием озаряло внутренности шатра. Оно же, скорее
всего, и спасло ребенка.
  Ом-Канл усмехнулся - горько и в то же время с облегчением, - бережно
уложил ожившего малыша в постельку и отправился собирать вещи. Надевая
новую рубаху взамен истрепанной в пути, он заметил, что сияние пробивается
из-под нее. И даже из-под куртки, надетой поверх рубахи и наглухо
застегнутой.
  Потом подумал, что, наверное, и так все видели, когда он шел от шатра
Элл-Маха. Да и какая разница...

  * * *

  "И решил Ом-Канл, что чудо даровано ему горою с тем, чтобы уйдя от своих
соплеменников, посвятил он остаток жизни своей отшельничеству и стал
наследником того, кто помог ему советом. Ом-Канл ушел из селения.
  Легенды рассказывают, что свет Цветка, поселившийся в его груди, наделил
Ом-Канла бессмертием. С тех пор он живет высоко-высоко, в одной из далеких
пещер, куда не под силу взлететь и орлам-царям. Однако если когда-нибудь
кому-то на самом деле потребуется помощь, которую не в силах оказать никто
другой, - просителю удается отыскать пристанище Ом-Канла Светоносного. И
тот всегда помогает страждущему, какой бы немыслимой ни казалась помощь,
граничащая порою с чудом".

  * * *

  Дальнейшее я помню плохо. Йут-Лад закончил рассказывать легенду как раз к
тому моменту, когда носилки опустили. Я огляделся: мы находились на
каменистой площадке. Больше я ничего не заметил, поскольку действие джакки
уже стало почти незаметным. А вот боль наоборот, проступала в моем
сознании, словно светокарта во время проявления.
  Я стиснул зубы - скорее по привычке, нежели по расчету. И так было ясно,
что после этой истории ни о каких полевых исследованиях речи быть не
может. Койка, потом кабинет с пыльными стеллажами, на которых покоятся
необработанные материалы чужих экспедиций. И которые волей-неволей
придется обрабатывать тебе, ибо ни на что другое ты не способен. Вряд ли
кто-нибудь из не-экспедиционщиков в состоянии понять всю катастрофичность
для меня подобных перемен...
  Словом, не было уже никакой нужды делать вид, что я настолько же вынослив
и нечувствителен к боли, как ятру. Я поступил так, повторяю, по
привычке... и еще, пожалуй, потому что для меня кое-что значило мнение
этих людей.
  Постепенно я начал проваливаться в некую пустоту, в беспамятство - и
дальнейшее помню фрагментами, слишком уж разрозненными, чтобы составить по
ним сколько-нибудь цельную картину случившегося.
  Помню какие-то слова невдалеке от себя, хотя кто, с кем и о чем говорил -
я не разобрал. Темнело - но опять-таки, я не знаю, на самом деле или это
отказывали мои глаза. Ночь... она прошла незаметно, растянувшись в
невообразимо подобные друг на друга минуты, состоявшие из боли и попыток
эту боль обуздать. К сожалению, листьев джакки больше у ятру с собой не
было.
  Перед восходом меня передвинули к краю площадки так, чтобы я видел тот
участок горных вершин, где должно взойти солнце. Рядом со мною опустились
на колени ятру. Когда же солнце выплыло на небо, нестерпимо яркое,
почему-то напомнившее мне мою овеществленную боль, - все вокруг пришли в
движение. Горцы перенесли меня в центр площадки, и надо мною склонилось
чье-то лицо. С запозданием я узнал его. Это был Дэ, тот юноша, который
косвенно был виновен в том, что я сорвался с "гусеницы". Вместе с тем
вполне объяснимо, что я не сразу узнал его: Дэ словно постарел на
несколько десятков лет, глубокие морщины прорезали кожу его лица... и еще
кое-что помешало мне тогда, отвлекло внимание. Свечение. Оно исходило
откуда-то из Дэ, из области его грудной клетки. Я подумал, что брежу, что
рассказ Йут-Лада вызвал во мне эти видения.
  Потом я потерял сознание.
  Очнувшись же, обнаружил себя снова на носилках - но на сей раз мы
двигались вниз, в селение. И снова предположения, одно диковинней другого,
одолевали меня. Потому что стоило мне приподняться на локте и поглядеть на
свою ногу - и я мог удостовериться: она не просто не болела, но и вообще
выглядела так, как будто никогда не было того перелома. (Впоследствии я
имел возможность убедиться, что перелом все-таки не являлся плодом моего
воспаленного воображения. Все-таки кость срослась плохо, и я до сих пор
хромаю - что не совсем приятно, но значительно лучше тех перспектив,
которые открывались передо мною прежде).
  Итак, чудо, несомненно, произошло. Но - не мог же я действительно поверить
в то, что меня вылечил легендарный Ом-Канл! Моему сознанию и так пришлось
нелегко, ибо сложно примириться с самой вероятностью подобных целительских
способностей. Но еще и с бессмертием?!
  Я предположил, что случившееся объясняется намного проще. Скажем, Дэ,
переживавший по поводу моей травмы и своей, пусть и косвенной, вины,
усилием воли вызвал в себе состояние Светоносного. Правда, морщины на его
лице... ну, допустим, это - побочный результат обладания даром
Светоносного.
  Я взглянул на Дэ - юноша сейчас не светился, и лицо его было, как и
прежде, без тех ужасных морщин.
  ...В конце концов я спросил у Йут-Лада, что же произошло тогда на той
площадке. Он насмешливо улыбнулся и поинтересовался, а что я думаю по
этому поводу. Выслушав идею насчет Дэ, он кивнул: "Ты почти угадал. Только
это был не Дэ. Это был его старший дядя. Когда-то давно он почувствовал
необходимость уйти - и ушел. Иногда мы навещаем его, но не слишком часто.
И изредка он помогает нам".
  "Почему он ушел?"
"Он заслужил покой. И хотя долго не желал использовать свое право, в конце
концов предпочел сделать это. Так правильнее всего".
  "Это из-за свечения?"
Йут-Лад удивленно посмотрел на меня: "Причем тут свечение?"
Больше разговаривать на данную тему Йут-Лад не захотел, отмалчивались и
другие участники...
  Вот и все, что мне удалось узнать об этом странном обычае. Вне сомнения,
мы имеем дело с феноменом, который еще дожидается своего пытливого
исследователя.
  (Соверин Трониг, "Наша жизнь среди ятру". - С. 156-158)

  * * *

  Лэ-Тонд пришел спустя месяц. К тому времени прежний отшельник уже
скончался, и Ом-Канл похоронил старика, как тот и просил, - столкнув с
края площадки в пропасть. Тело разрушило покой туманных волн там, внизу, а
потом скрылось за ними.
  С тех пор - и до самого прихода наставника - Ом-Канл жил один. Вначале
было сложно. Свечение горело на его груди и не давало покоя ни днем, ни
ночью, ни во сне, ни наяву. Особенно наяву.
  Потом свечение начало меркнуть. Сперва он испугался, но рассудив, пришел к
выводу, что ничего страшного в этом нет. Даже наоборот - вскоре Ом-Канл
спал уже без мучений и мог нормально двигаться, не беспокоясь о том, что
неосторожный шаг или слишком резкий поворот головы причинят ему боль.
Наконец однажды оно вообще исчезло, не оставив после себя ничего - кожа на
том месте, где когда-то проступал сияющий силуэт Цветка, теперь была такой
же, как и прежде.
  Ом-Канл приспособился к жизни отшельника и даже находил в ней определенные
преимущества. Покойный старик успел многое объяснить молодому ятру:
показал несколько источников с чистой водой, места сбора кореньев и
плодов; Ом-Канл к тому же отыскал несколько звериных троп, поскольку от
мяса он отказываться не собирался.
  Единственное, что беспокоило - уйма свободного