рить мне с тобой не очень-то и надо...
  Дворцовый казначей пробежал глазами листок, потом поднял взгляд и
внимательно изучил лицо Раф-аль-Мона. А после этого снова уткнулся в
расписку, но читал на сей раз уже не спеша, приглядываясь к каждой
закорючке, к каждой черточке. Торговец буквально слышал, как поскрипывают,
ворочаясь, мозги под этим лысеющим черепом, выискивая лазейку - как бы
выкрутиться и не выплачивать всю сумму.
  - Ну что же, - кашлянул в конце концов Харлин, опуская руку с распиской,
но не торопясь возвращать листок Раф-аль-Мону, - ну что же... Когда вы
желаете получить означенную сумму?
  Старик улыбнулся - чуть-чуть, одними уголками губ:
  - Сегодня. Сейчас, если точнее.
  Дворцовый казначей снова кашлянул и потянулся за носовым платком.
Промокнув лысину, он недоверчиво покачал головой и поднял было руку, чтобы
еще раз перечитать расписку, но одернул себя.
  - Сегодня? Но у нас сейчас нет такой суммы наличностью, господин
Раф-аль-Мон.
  Старик снова улыбнулся - он знал, чего стоила казначею эта учтивость.
  - Ничего, господин Харлин, я готов принять означенную выше сумму
драгоценными камнями. Думаю, так будет удобнее всем нам.
  Казначей закашлялся и потянулся к платку, чтобы промокнуть выступивший
пот.
  - Как вам будет угодно, - ответил он наконец, преодолевая сильное желание
пинками выгнать старикашку вон. - Только вы, надеюсь, понимаете, что
получите на руки сумму меньшую, чем та, что указана в расписке?
  Раф-аль-Мон вежливо изогнул левую бровь:
  - Почему же?
  - Налоги и все такое, - неопределенно махнул рукой Харлин. - Но если вы
желаете опротестовать подобный подход, мы готовы принять ваш протест на
рассмотрение. Правда, это займет несколько дней. - (За которые казначей
сумеет встретиться с принцем и выяснить, за что этому старикашке выдана
такая расписка.)
- Нет, господин Харлин, - натянуто улыбнулся Раф-аль-Мон. - Я не желаю
опротестовывать подобный подход. Я желаю получить означенную в расписке
сумму.
  - С вычетом налогов?
  - Да, с вычетом налогов.
  Пауза.
  - Прошу вас, следуйте за мной.
  Не выпуская из рук расписки, Харлин стремительно вышел из комнаты.
Торговец поспешил за ним, мысленно потирая руки: "Удалось!"
Они, словно два правительственных скорохода, промчались по коридорам
дворца, вспугивая слуг и служанок, потом стали спускаться по витой
лестнице вниз, к сокровищнице Пресветлых. Раф-аль-Мон к этому времени уже
задыхался и проклинал резвость казначея; тот чувствовал себя не лучше.
Сзади бряцали оружием и доспехами стражники: но не отставали ни на шаг.
  В конце концов дворцовый казначей остановился перед небольшой дверью,
рядом с которой застыли бдящие воины. Ключиком, висевшим на шее, Харлин
отпер дверь, провернул несколько раз большое колесо, выпиравшее из стены
справа от входа, и лишь после этого нажал на створку, отодвигая ее в
сторону. Казначей, а за ним и торговец со стражниками вошли в сокровищницу.
  Она оказалась не такой большой, как привыкли расписывать сокровищницы
досужие сплетники. И содержимое ее не было разбросано по всему полу в
изящном беспорядке. Скорее сокровищница напоминала кладовую бережливой
хозяйки - и одновременно закрома деревенской колдуньи. К стенам ее было
пристроено огромное количество широких полок с невысокой оградой по краю,
чтобы содержимое случайно не скатилось на пол.
  В качестве содержимого здесь были представлены все мыслимые драгоценные
камни мира, а также золотые и серебряные слитки; предметы искусства,
изготовленные из благородных материалов; жемчужины и многое другое. Каждый
предмет имел бирочку, на которой указывалась его стоимость, время и
источник поступления и тому подобные важные сведения. Драгоценные камни и
монеты лежали в специальных пакетиках, тщательно взвешенные и оцененные; к
пакетикам также были пришиты бирочки.
  Раф-аль-Мон поневоле восхитился хозяйством дворцового казначея. Что не
мешало торговцу чувствовать к Харлину одновременно и неприязнь. В
особенности эта неприязнь усилилась, когда старик получил требуемую сумму
(уже с вычетом "налогов и прочего"). Он недовольно скривился, расписался в
получении денег и поспешил прочь из сокровищницы, прижимая к груди
несколько мешочков.
  Стражники бесстрастно вышагивали позади, не вникая, куда направляется
гость. В результате Раф-аль-Мон заблудился. Он раздраженно обернулся и
велел одному из "болванов" провести его к выходу.
  Шагая по лабиринту коридоров, торговец полностью погрузился в свои
размышления, поэтому изумленный возглас, раздавшийся, подобно весеннему
грому, над самым ухом, заставил Раф-аль-Мона нервно вздрогнуть. Он чуть
было не выронил мешочки и сердито обернулся, намереваясь высказать наглецу
все, что думает по этому поводу.
  - Ты?! - гневно повторили у него над ухом.
  Рядом с торговцем стоял старик, одетый в простой полотняный халат серого
цвета и подпоясанный нарагом. Голова незнакомца напоминала череп, который
обтянули загоревшей кожей; причем обтягивали тщательно и со вкусом.
Светло-голубые глаза старика смотрели на Раф-аль-Мона с нескрываемым
презрением, а правая рука угрожающе легла на рукоять метательного ножа.
  - Ты?!
  Два возгласа прогремели почти одновременно.
  - Что ты делаешь здесь, презренный сын проклятых родителей? - свирепо
спросил старик у торговца, но тот лишь осклабился в ответ.
  - Ступай куда шел, и не путайся у меня под ногами. Тебя это не касается.
  - Возможно, - процедил загорелый. - Но если ты до сумерек, - он
демонстративно взглянул в окно - там солнце цепляло одним краем за стену
дворца, - если ты до сумерек не покинешь столицу, обещаю, твое тело завтра
утром найдут в какой-нибудь сточной канаве.
  - Жрецы Ув-Дайгрэйса замарают себя подобным деянием? - презрительно
скривился Раф-аль-Мон.
  - Для этого всегда найдется кто-нибудь попроще, - ответил загорелый. -
Правда, узнай он, кого придется "обслуживать", пришлось бы платить больше
- за грязь на руках.
  - Согласен, - кивнул торговец. - Платить пришлось бы больше. Но не за
грязь, а за риск.
  - Пшел! - прорычал загорелый.
  Раф-аль-Мон хмыкнул и гордо зашагал дальше, сопровождаемый стражниками.
Те за все время беседы не проронили ни слова, только прятали довольные
улыбки в густых усах. Им тоже не нравился этот заносчивый старикашка, на
их глазах нанесший урон сокровищнице Пресветлых,- так что они не спешили
вмешиваться.
  Загорелый постоял, провожая Раф-аль-Мона насупленным взором, потом
продолжил свой путь. Правда, теперь он немного изменил направление и шел к
сокровищнице, чтобы переговорить с Харлином.
  Дворцовый казначей как раз запирал двери хранилища. При этом он несколько
раз путался в количестве поворотов колеса, чего раньше с ним никогда не
случалось. Расписка, по которой он выдал сегодня драгоценные камни,
произвела на Харлина сильное впечатление, в особенности же то, что она
была настоящей. Он не мог представить себе, что кто-нибудь в состоянии
подделать подобный документ и явиться с намерением получить по нему
деньги, но еще меньше дворцовый казначей мог представить, что наследный
принц способен выдать такую расписку на самом деле. "Боги, да что же такое
этот Раф-аль-Мон продал Пресветлому?!" - ошарашенно думал Харлин, запирая
дверь сокровищницы.
  Наконец он справился с замками и, обернувшись, увидел Тиелига -
верховного жреца Бога Войны. Жрец застыл на последней ступеньке лестницы
черно-серой фигурой и, сложа руки, наблюдал за действиями Харлина. Когда
его заметили, Тиелиг приветственно кивнул казначею и сделал шаг навстречу:
  - Добрый день, Харлин. Да будут Боги милостивы к вам и вашему дому.
  - Добрый день, Тиелиг, - сдержанно ответил тот. - К сожалению, ваше
пожелание немного запоздало.
  - Боюсь, что так, - согласился жрец. - По дороге сюда я встретил старика,
который волочил в своих дрожащих лапах несколько мешочков с бирками
сокровищницы. Но поскольку рядом с ним шагали стражники, я не стал
останавливать его. Надеюсь, я не ошибся?
  - Нет, - покачал головой Харлин. - Думаю, не ошиблись. Что привело вас ко
мне в этот предзакатный час?
  Тиелиг развел руками:
  - Тот вопрос, который я уже успел задать. Что же за услуги Ашэдгуну
оказал этот старик?
  - Не имею ни малейшего представления, - признался Харлин, промакивая
лысину скомканным платком. - Я получил расписку от принца и не имел ни
малейших оснований не выплачивать денег.
  - Да? - удивился Тиелиг. - Странно, мне всегда казалось, что такой
финансист, как вы, способен изобрести сотню-другую причин, если не найдет
ни одной настоящей. Времена меняются.
  - Скорее уж меняюсь я, - пробормотал с ноткой горечи казначей. -
Проклятье! Хотел бы я знать...
  Он замолчал и растерянно уставился на загнутые носки своих туфель.
  - Думаю, завтра узнаете, - заметил Тиелиг. - Завтра Талигхилл приедет в
столицу.
  - С чего вы взяли?
  - Руалнир просил меня приглядывать за принцем и помочь в случае
надобности. Он собирался говорить с ним лично, чтобы тот на время
отсутствия правителя находился в городе, но наследник не приехал. А почти
сразу же после отбытия Руалнира в усадьбу Пресветлых отправился Армахог с
письмом к принцу. Думаю, завтра Талигхилла следует ждать во дворце.
  - Вы просто поразительно осведомлены, - слабо улыбнулся Харлин. Последние
несколько часов вымотали его, в том числе и сумасшедший бег по коридорам.
  - Ничего поразительного, - пожал плечами Тиелиг. - В конце концов, я
верховный жрец Ув-Дайгрэйса.
  Он развернулся и стал подниматься по лестнице, а Харлин задумался. О том,
почему жрец Бога Войны осведомлен о таких вещах, как переезд наследника в
столицу. И еще о том, как Тиелиг станет " присматривать" за принцем,
который на дух не переносит даже упоминаний о Богах.
  Так ни до чего и не додумавшись, дворцовый казначей отправился наверх,
вслед за верховным жрецом.
  /смещение, неожиданное и яркое - как, впрочем, всегда/
В парке была глубокая ночь, о чем свидетельствовали хоры цикад и
одноглазая луна, наблюдавшая за игрой. На веранде зажгли свечи, а на
столике рядом с принцем и старэгхом поставили вазочки с фруктами и
печеньем. Здесь же отдавали последнее тепло ночному воздуху чашки с чаем -
некогда горячие.
  Последняя атака захлебнулась. Талигхилл вывел резервы и добивал остатки
Армахогова воинства.
  - Все, - неожиданно произнес тот, откидываясь в кресле и протягивая руку
к остывшему чаю.
  - Что? - не понял сначала Талигхилл.
  - Я проиграл, - ответил старэгх, топорща усы и отхлебывая из чашки. -
Разбит полностью, и армия восстановлению не подлежит. Поздравляю,
Пресветлый.
  Принц не сдержался и довольно улыбнулся, надеясь, что пляшущие тени
скроют его улыбку - слишком уж мальчишечьей она могла показаться.
  - Ну что ж... - Он тоже потянулся за чашкой. - А знаете, в чем ваша
ошибка?
  - Нет, Пресветлый, не знаю, - покачал головой Армахог. Хотел было что-то
добавить, но в последний момент все-таки промолчал.
  - Все дело в том, что вы... - принц запнулся, подбирая слова, - вы
дорожите каждым своим воином, печетесь о части, а в результате теряете
целое.
  "Звучит как плохо заученная фраза", - почему-то подумалось Армахогу. Он
развел руками:
  - Я поступаю так, как привык поступать в жизни.
  Талигхилл недовольно скривился, и на сей раз он не хотел, чтобы тени
скрывали его мимику.
  - А махтас и есть одно из проявлений жизни, - заметил принц. - Разве не
так?
  - Как будет угодно Пресветлому, - поклонился Армахог. - Уже поздно. Я
могу идти?
  - Да, разумеется. Если желаете, вам постелят в гостевой, а нет - дадут
эскорт до столицы. Но если останетесь, завтра отправимся вместе - я тоже
еду в город.
  - Вряд ли мне потребуется эскорт, Пресветлый.- Старэгх отставил чашку с
чаем и поднялся. - Сомнительно, чтобы кто-нибудь решился напасть на меня,
а если такое и произойдет - что же, в мире станет на несколько нечестивых
душ меньше. Спокойной ночи.
  Принц проводил Армахога недовольным взглядом.
  Потом зевнул и потянулся за яблоком. Случайно заметил лист письма,
которое привез днем старэгх.
  Отец уехал.
  Неожиданная тоска сдавила грудь так, что принц поперхнулся и с силой
зашвырнул яблоко в темноту. Демоны! Что происходит?!
  Но он знал, что происходит. Вернее, догадывался. Догадывался, что это
как-то связано с его снами, но думать об этом не желал.
  Все образуется.
  /Ты же знаешь, что это ложь./
Все образуется! Сны - чепуха!
  /Нет. И ты знаешь это./
Чепуха! Чушь! Это всего лишь сны.
  /У других людей это было бы всего лишь снами. Но не у тебя. Не у тебя.../
Трудно спорить с самим собой. Значительно проще пойти наверх, в спальню.
Даже если ты знаешь, что там тебя ждут черные лепестки.
  /мелькание радужных перьев - смещение/
Армахог горячил коня и ругал себя за собственную глупость. Он вполне мог
остаться ночевать в усадьбе. Но последние слова принца о том, что махтас -
это "одно из проявлений жизни", задели его сильнее, чем старэгх ожидал.
Из-за этой проклятой игры наследник не приехал попрощаться с отцом. Из-за
нее...
  Навстречу Армахогу из тьмы вылетела карета и, громыхая, пронеслась мимо.
В приоткрытом окне на мгновение появилось лицо, и это лицо показалось
старэгху знакомым. Тот старикашка, что встретился сегодня в усадьбе
Пресветлых. Странные совпадения.
  Конь всхрапнул под ним, сетуя на свою нелегкую долю, но продолжал скакать
в сторону Гардгэна. Армахог еще раз оглянулся, но карета уже исчезла в
ночи, а гнаться за ней старэгху вовсе не улыбалось. Он дал коню шпор и
покачал головой. Тяжелый день. Еще и проигрался в этот треклятый махтас.
  Где-то далеко впереди показались огоньки часовых на башнях города.
  Когда Армахог въехал на улицы Гардгэна, предварительно выругав нерадивых
дежурных, что стояли на страже у ворот, он заметил несколько серых фигур,
вышагивающих по мостовой. Но стоило ли чересчур удивляться тому, что в эту
необычную ночь, завершавшую столь необычный день, жрецы Бога Войны
Ув-Дайгрэйса не спят? Наверное, не стоило.


  ДЕНЬ ТРЕТИЙ

  Я пошевелился, чувствуя, как болит затекшая шея. Да что там шея - все
тело ныло, словно я просидел в кресле целый день. Странно, но в прошлый
раз я таким разбитым себя не чувствовал. И в позапрошлый тоже. Наверное,
тогда сказалось любопытство - все внимание было сосредоточено на том, что
произошло, и о боли я совершенно забыл. А вот сегодня... Демоны!
  - Господа, - бесстрастным, как обычно, голосом Мугид привлек к себе наше
внимание. - Господа, боюсь, многим из вас сейчас нелегко. Не удивляйтесь.
Нынче - почти полночь. Как я и предупреждал вас, это повествование заняло
больше времени, чем предыдущие. Сие связано с тем, что я не имею права
разрывать его, не завершив до конца тот фрагмент, которому вы внимаете.
Постарайтесь размяться и отправляйтесь на второй этаж - там вас ждет ужин.
  "Академик" недовольно поднялся:
  - Скажите, господин Мугид, вы намереваетесь пересказать нам историю
принца Талигхилла или же историю сражения в ущелье Крина?
  - Две этих истории слишком тесно переплетаются, господин Чрагэн, -
холодно ответил повествователь. - Я понимаю, что вы все ожидали чего-то
иного. Всего лишь иллюстраций к тому, о чем большинству из вас и так
известно. Но если вы надеялись получить только это, тогда отсылаю вас к
книгам. Здесь же вам предстоит встретиться с настоящей правдой о том, что
происходило в те дни, и о том, что стало причиной случившегося. Подчеркну,
настоящей правдой. Как уже говорилось, недовольные или же те, кто по
различным причинам не способен внимать далее, вольны покинуть "Башню". Им
возвратят деньги с вычетом стоимости тех дней, в течение которых они
находились в гостинице.
  Он что-то сказал еще об ужине и о завтрашнем дне, но я прослушал. Меня
занимали те слова, что касались ухода из "Башни". Глупо, конечно, но с
другой стороны...
  Под боком ерзал от нетерпения Данкэн. Я свирепо взглянул на него, и
журналист притих. Правда, ненадолго. И все равно косился на меня, как...
Д-демоны, что могут подумать окружающие!
  Наконец Мугид закончил свою речь, и мы начали выбираться из
повествовательной комнатки. Весьма, замечу, своевременно, так как
некоторые уже столь откровенно поглядывали на выход, что оставалось только
пустить слюну или облизнуться - тогда бы и идиот понял: сидящие здесь
крайне голодны. Я, кстати, в этом плане не особенно отличался от других.
  Но стоило мне шагнуть на первую ступеньку лестницы - проклятый журналист
уже сопел под боком и громко кашлял. Может, он и надеялся привлечь мое
внимание, но оглядывались-то все остальные! А я, наоборот, старался не
смотреть в его сторону и даже пошел быстрее. Данкэн не отставал.
  Я поискал глазами, с кем бы заговорить, но все, как на беду, либо
беседовали, либо торопливо поднимались на второй этаж и рассаживались за
накрытым столом. Оставалось лишь последовать их примеру. Я весьма удачно
примостился между господином Чрагэном и толстухой с крашеными волосами,
едва удержавшись, чтобы не показать язык растерявшемуся Данкэну. Тот
тяжело вздохнул и с видом мученика уселся по другую сторону от "академика".
  Мы занялись едой, и на некоторое время в зале все разговоры прекратились
- стоял только тихий, но различимый хруст и чавк. Даже с самых элегантных
господ слетает тонкий налет хороших манер, когда их (господ, разумеется)
продержат целый день голодными.
  Первым утолил голод Мугид. Другого я, признаться, и не ожидал. Он
сообщил, что завтра всем нам предстоит не менее тяжелый день, и удалился.
Я мысленно хмыкнул.
  - Спокойной ночи, Нулкэр, - произнес над моим ухом нежный голосок Карны.
  - Вижу, вы чему-то неописуемо рады.
  - А? - не понял я. - Что вы имеете в виду?
  - Не знаю. Просто вы так улыбаетесь.
  - Разумеется.- Я развел руками. - Меня держали целый день голодного, а
потом допустили до стола. Не плакать же мне.
  - Что же, приятного аппетита.- Она ушла.
  Я покачал головой и выругал себя: нужно держать собственные эмоции под
более жестким контролем. Если и Мугид видел меня улыбающимся... Хотя... не
приписываю ли я ему слишком уж большую проницательность? Да и потом, я
ведь не завтра собираюсь это сделать. А, скажем, послезавтра. В конце
концов, остановить он меня не сможет - уж я постараюсь, чтобы все
выглядело правдоподобно...
  "Академик" тоже пожелал спокойной ночи и ушел. За столом стало свободнее,
и проклятый журналист придвинулся поближе ко мне, отчаянно сверкая
глазами. Я сдержался, но всерьез подумывал о том, чтобы заехать ему по
наглой морде. Ну какого демона так на меня смотреть?!
  - Заткнитесь! - велел я ему, стоило Данкэну только раскрыть рот. - До тех
пор, пока я не доем - не говорите ни слова.
  Он замер, боясь пошевелиться, кажется, даже задержал дыхание, но потом
хрипло расхохотался и произнес:
  - Подайте мне, пожалуйста, вон тот салат.
  Наверное, я выглядел со стороны больным. Но салат подал. Проклятье! И что
сие означает?
  Он преспокойно наложил себе грибов и чего-то еще, потом с благодарностью
вернул тарелку мне. Я поставил ее на место и удивленно уставился на писаку:
  - Что все это значит?
  - Потом.- Он взмахнул вилкой. - Дайте же поесть.
  - Немедленно прекратите паясничать и объяснитесь! - прорычал я.
  К тому времени людей за столом уже не осталось, а слуги были слишком
далеко... да и плевать я хотел на слуг.
  - А не пошли бы вы, - небрежно предложил Данкэн, ковыряясь в своей
тарелке.
  Я, конечно, не пошел. Я смирился и стал жевать, дожидаясь, пока этот хлыщ
соизволит заговорить. Держать новости в себе он долго не сможет; я же
видел - его просто распирало от волнения.
  Наконец он завершил трапезу и повернулся ко мне. По лицу журналиста было
видно, что он испытывает глубочайшее облегчение.
  - Не ожидали?
  - Да уж, меньше всего! - свирепо ответствовал я. - Ну и что сие значит?
  - Видимо, вы лишились своей... способности воздействовать на меня
посредством голоса.- Данкэн развел руками. - А я... я приобрел другую
способность.
  - Какую же? - Все внутри почему-то похолодело и сжалось.
  Он усмехнулся: