это "что-то" поднимется в цене просто неимоверно. И скорее из
принципа, чем от жадности Талигхилл не собирался переплачивать.
  - Пойдемте, пойдемте, - проскрипел старик. - Я все расскажу и покажу.
  Он приподнял канат так, чтобы можно было пройти через ограждение, и
выжидающе посмотрел на Пресветлого. Принц склонил голову и перешел на ту
сторону, за ним последовали телохранители с Коктаром. Толпа недовольно
зашумела, когда охранники по приказу старика стали выпроваживать всех из
шатра, помогая самым нерасторопным толчками в спину.
  Старик снова уселся в свое кресло и предложил принцу немного подождать:
сейчас "парни" закончат и принесут точно такое же кресло ему. Талигхилл
опешил от такой неучтивости, хотел было послать все к демонам и
отправиться обратно в усадьбу, но передумал. Потому что присмотрелся
наконец к фигуркам, что стояли на доске, и понял: перед ним миниатюрные
изображения крепостей. А еще - воинов и боевых зверей, колесниц и
деревьев. Он не знал, чему удивляться больше: тому ли, что все это столь
правдоподобно, или тому, что каждая фигурка размером с сустав его пальца.
О том, чтобы рассердиться и уйти, он уже и не думал.
  Стражники тем временем выгнали зрителей, опустили полог шатра и принесли
Талигхиллу кресло. Тот рассеянно рухнул в него, не отрывая взора от доски
и всматриваясь в детали: каждая фигурка отличалась от прочих. Я знаю, что
так пялиться на товар нельзя, но... А вон тот, вон тот, с надменным лицом
и плюмажем из пышных перьев - хорош, до чего же хорош! Вот только... как в
это играть?
  Старик с довольным видом сидел напротив, медленно потирая руки, словно у
него внезапно заломило кости. Он дал покупателю (кажется, уже не
потенциальному, а самому что ни на есть настоящему) как следует
рассмотреть фигурки, а потом чуть слышно кашлянул, чтобы привлечь к себе
внимание.
  - Если позволите, я расскажу вам о правилах игры в махтас.- Он пытливо
посмотрел на принца, словно подсчитывал, сколько с того запросить.
  - Расскажи, - позволил Пресветлый.
  - Вот это - игральное поле.- Старик указал на расчерченную
восьмиугольниками доску. - Как видите, оно поделено на секторы, а каждый
сектор - на отдельные клеточки. На каждой такой клеточке может уместиться
не больше одной боевой единицы. - Талигхилл вопросительно взглянул на
торговца, и тот пояснил: - Боевыми единицами называются эти фигурки. Так
вот, - продолжал он, - на каждой клеточке может стоять лишь одна фигурка.
Разумеется, существуют исключения... - Старик встал с кресла и,
извинившись, ушел куда-то, бормоча себе под нос.
  - Что с ним? - спросил принц у Коктара.
  Тот пожал плечами:
  - Не знаю, господин. Раф-аль-Мон всегда такой... Немножко странноват.
  Вернулся старик с толстенным свитком, который едва умещался в трубчатом
футляре из мягкой кожи. Раф-аль-Мон вытряхнул оттуда свиток и развернул,
нимало не смущаясь тем, что все присутствующие внимательно за ним
наблюдают.
  - Вот! - заявил торговец, указывая пальцем на какую-то едва различимую
строку.- "На одной клеточке может стоять более одной фигуры в случае: А -
если происходит сражение по правилу сто семнадцатому (см. выше), Б - если
командиры обмениваются войсками или же..."
- Минуточку, - прервал его Талигхилл. - Мне хотелось бы услышать более
общие правила. Об исключениях мы поговорим потом - когда... если я пожелаю
купить эту игру.
  - Разумеется, господин.- Раф-аль-Мон поднял кверху обе руки, из-за чего
пергамент стал потихоньку сползать с его худощавых колен. - Разумеется,
все как вы пожелаете. - Старик ловко подхватил пергамент и переложил его
на игровое поле.- Итак, на чем же мы остановились? - Он погладил седую
бороду и продолжал: - Да, на боевых единицах. Как видите, они разные. Как
и в жизни, в махтасе имеются и простые солдаты, и военачальники, крепости,
боевые звери и многое другое. Согласно правилам, боевые единицы
взаимодействуют друг с другом, стремясь к одному: уничтожить противника и
занять все крепости. В махтас можно играть как с одним или несколькими
живыми людьми, так и самому с собой. Конечно же интереснее сражаться с
кем-то, но иногда полезно оттачивать мастерство именно в поединках с самим
собой. Если станете покупать, я обещаю сыграть с вами несколько раз, дабы
вживую объяснить правила и помочь понять, что к чему.
  - И сколько же стоит эта игра? - бесстрастно произнес принц.
  Он догадывался, что сумма, которую назовет Раф-аль-Мон, ему не
понравится, а еще меньше она понравится дворцовым казначеям; но также он
догадывался о том, что купит махтас, сколько бы тот ни стоил. Кажется,
Талигхилл отыскал то единственное лекарство, которое способно излечить его
от невыносимой скуки.
  Раф-аль-Мон назвал цену. Принц сокрушенно покачал головой и начал
торговаться. Впрочем, даже после долгих и упорных переговоров сумма все
равно осталась немыслимой, лишь чуть-чуть приблизившись к приемлемой. Тем
не менее Талигхилл сказал, что покупает махтас. Раф-аль-Мон наклонился,
скрывая появившуюся на устах ухмылку, и спросил, когда игру доставить во
дворец.
  Не во дворец, а в усадьбу, поправил Талигхилл, и чтоб доставил лично
Раф-аль-Мон; заодно и играть поучит, и расписку на выплату денег получит.
Торговец как-то незаметно проглотил ухмылку и спросил, когда же являться.
  - А зачем тянуть? - сказал Пресветлый. - Завтра утром и являйся.
  Торговец заверил, что да, непременно; принц принял заверения и встал с
кресла - пора было возвращаться в усадьбу. Он с сожалением поглядел на
доску с фигурками, кивнул телохранителям и пошел к выходу из шатра.
"Парни" Раф-аль-Мона проводили покупателя почтительными взорами. Не глядя
на них, принц покинул шатер и забрался в паланкин. Коктару он только
молвил: "К выходу" - и весь оставшийся путь провел в молчании, опустив
занавеску и невидящим взглядом скользя по подушкам в такт покачиваниям.
  У границы рынка с остальными районами города проводник остановился и
выжидающе посмотрел на паланкин. Принц поначалу даже не понял, почему
возникла задержка, выглянул из-за занавески, поморщился и велел Джергилу
расплатиться. Коктар благодарно кивнул - совсем не так подобострастно, как
раньше, - и исчез в людской толпе.
  - Куда теперь, господин? - поинтересовался телохранитель.
  - В усадьбу.
  Носильщики пустились в обратный путь, а он покачивался на подушках и
думал об игре. Возможно, махтас поможет разогнать скуку, пока не вернется
отец. А потом - на север, как можно дальше в горы, в какой-нибудь
охотничий домик, просыпаться с рассветом, скакать по склонам и стрелять в
горных козлов; выслеживать барсов, купаться в студеных ручьях - все, что
угодно, только бы избавиться от этой сводящей с ума жары.
  /И снов/
Да, и снов. Хотя от них-то не скрыться даже в горах.
  Разумеется, покачивания привели к тому, что Талигхилл снова заснул. А
иначе и быть не могло. Не ломать же себе голову над тем, что значили те
черные лепестки на туфлях...
  Скорбь. Великая скорбь и великие заботы. Лепестки липнут к подошвам, и их
не стряхнуть. Это же сон. Это же просто сон! Но скорбь здесь все равно
чувствуется, как наяву. Она переполняет душу, и Талигхилла трясет от
нахлынувших чувств. Трясет. Проклятые лепестки!
  - Вставайте, Пресветлый. Мы уже вернулись.- Это, разумеется, Джергил.
Странно все-таки, как может наш разум преобразовывать внешние раздражители
в сновидческие образы.
  Талигхилл потер висок, удивляясь этой чужой мысли, потом посмотрел поверх
плеча телохранителя и увидел сереющее небо. Приближался вечер. В саду уже
раздавались одиночные трели цикад; очень скоро они сольются в общий
стрекот, приветствуя бледный лик луны. Если ты не хочешь поднимать Домаба
с постели, чтобы извиниться перед ним, - стоит поспешить.
  Вынув из специального отделения сверток, принц зашагал к дому. Позади
слуги похрустывали разноцветными камешками на дорожке, унося паланкин.
Храррип и Джергил, наверное, отправились на кухню промочить горло.
Талигхилл понимал их и сам с удовольствием занялся бы тем же, но прежде
всего следовало покончить с досадным недоразумением, случившимся сегодня
утром.
  Он поднялся по низеньким широким ступенькам на крыльцо и потянул за
металлическое кольцо, открывая массивную створку двери.
  Талигхилл вошел в зал с высоким потолком и многочисленными украшениями на
стенах: шкурами и головами убитых на охоте диких зверей, оружием,
гобеленами и многим другим. Здесь горели свечи, а в дальнем углу трещали в
камине дрова - как будто и так вокруг не было невыносимо жарко! Широкая,
покрытая богатым ковром лестница вела на второй этаж - в комнаты, которые
занимал принц. Там же, наверху, иногда останавливался отец или подобные
ему высокопоставленные особы, когда наведывались в усадьбу. Была там и
комната покойной матери - в ней единственной всегда жила пустота и ничего
не менялось с того трагичного дня, когда Пресветлая умерла; только слуги
ежедневно чистили ковры и сметали пыль с мебели. А на первом этаже
размещались кабинеты отца и самого Талигхилла, хозяйственные помещения,
комнаты слуг и, разумеется, столовая, гостиная и музей. Сейчас Пресветлый
стоял в гостиной и прикидывал, где следует искать Домаба. Статуэтка,
завернутая в шершавую бумагу, оттягивала руку, и принц положил ее на
ближайший столик.
  В это время дверь справа раскрылась и в комнату вошел низенький лысеющий
мужчина преклонного возраста, в аккуратном, но небогатом халате с вышитыми
по краям вепрями. Не замечая Талигхилла, он подошел к потрескивающему
камину и устало опустился в кресло перед огнем, протянув к пламени ноги в
мягких туфлях. Так он сидел некоторое время, изредка вздыхая и подбрасывая
щипцами выпадающие угольки обратно в огонь. Талигхилл же стоял на прежнем
месте и никак не решался заговорить.
  Наконец он все-таки поднял со столика сверток и направился к мужчине в
кресле, нарочито шумно ступая по коврам. Ковры, разумеется, не обращали на
это никакого внимания и делали то, что им и положено: смягчали шаги до
полной беззвучности.
  - Домаб... - Талигхилл надеялся, что в его голосе не слышно той
нерешительности, что была сейчас в сердце.
  Мужчина в халате с вепрями взглянул через плечо и тихо вздохнул, так как
резкое движение причинило ему боль.
  - Это ты, Талигхилл? Храррип говорил мне, что вы ходили на рынок. Каково
там, в столице? Так же прохладно, как здесь?
  Принц удивленно развел руками:
  - Домаб, там так же жарко, как здесь.
  - Разумеется, - кивнул управитель соглашаясь. - Разумеется, вам, молодым,
жарко. А я вот, видишь, даже позволил себе маленькое самоволие и растопил
камин - мерзну.
  - Домаб... - Талигхиллу очень захотелось дернуть себя за ус или
потеребить бахромчатый конец пояса, но он сдержался. - Сегодня утром я был
резок с тобой - и совершенно не имел на то оснований. Когда умерла мать,
ты заменил мне и ее, и отца, воспитывая меня и помогая мне... Демон! Я не
умею говорить красиво, я просто хочу сказать, что не должен был срываться
сегодня утром! - Принц вздохнул: - Ну вот, я снова сорвался. Это все
проклятая жара. Знаешь, ведь я даже не помню, по какому поводу,
собственно, накричал на тебя.
  - Садись.- Домаб указал на кресло рядом с собой. - Я напомню тебе.
  - Я не думаю, что...
  - Мы говорили о снах, Талигхилл.- Управитель посмотрел прямо в лицо этому
тридцатилетнему мужчине, которому рано или поздно предстояло стать
правителем страны. Другие трепетали под взглядом Пресветлого, но Домаб уже
привык к этим излишне бесстрастным, словно неживым глазам. И он привык
говорить принцу ту правду, которой тот не хотел слышать. - Речь шла о
снах. Твоих вещих снах. Я спросил, не приснилось ли тебе сегодня ночью
что-нибудь подобное - слишком уж мрачным было твое лицо. А ты стал
утверждать, что тебе никогда ничего подобного не снится. Ты взрослый
мужчина, Талигхилл. Пора посмотреть правде в глаза: Пресветлые - не просто
династия правителей. Каждый из... вас обладает теми или иными
Божественными способностями, дарованными свыше.
  - Домаб, подожди.- Принц поднял руку, словно желая оградиться от этих
слов. - Я знаю про способности. Это что-то связанное с наследственностью,
но - демон! - не нужно говорить о Богах.
  Управитель тяжело вздохнул и покачал головой:
  - Ты столь же упрям, как и раньше. Боюсь, даже мне тебя не переубедить.
Жаль. Жаль, потому что лучше бы переубедил я, чем жизнь. А уж она-то рано
или поздно примется за тебя.
  - С жизнью я как-нибудь разберусь, - натянуто улыбнулся Талигхилл.
  - Дай-то Боги, - снова покачал головой Домаб. - А что это у тебя в руке?
  - Это? - переспросил принц. - Подарок. Я решил, что одних извинений будет
недостаточно, и выбрал вот это.
  Он стал разворачивать сверток. Домаб наблюдал, и по мере того, как
статуэтка освобождалась от бумаги, на губах его все явственнее проступала
легкая ироничная улыбка.
  - Как ты думаешь, кто это? - поинтересовался управитель.
  - Мудрец, наверное.- Талигхилл повертел в руках свой подарок. - А что?
  - Да нет, ничего особенного, - улыбнулся Домаб. - Просто это изваяние
Бога Мудрости, Оаль-Зиира. Удивительное совпадение, не правда ли?
  Принц не нашел что ответить.
  Так вот почему она казалась знакомой!
  - Кстати, - заметил он, - чуть было не забыл. Сегодня на рынке мне
удалось купить удивительную игру, которая называется махтас. Представь...
  - И он стал пересказывать все, что произошло с ним сегодня в городе.
  - Интересно будет взглянуть, - согласился Домаб.- Ну что же, - сказал он,
поднимаясь, - большое спасибо за подарок; и за слова добрые - тоже
спасибо. Пойду поставлю его куда-нибудь, где он будет чувствовать себя
хорошо.- Управитель улыбнулся, но улыбка тотчас покинула его лицо. - Но
мне все-таки кажется, что сегодня у тебя был вещий сон. Не знаю... - Он
постоял, опустив взор книзу и рассеянно двигая губами. - Не знаю почему,
но мне хочется предостеречь тебя от чего-то - одни Боги ведают от чего.
Наверное, обитая бок о бок с вами, Пресветлыми, поневоле получаешь частицу
вашего Божественного дара. И холод этот опять же... Пойду, - вымолвил он
наконец. - Но если захочешь поговорить со мной - буди даже посреди ночи,
буди, когда пожелаешь.
  - Хорошо, Домаб, - пообещал Талигхилл. - Обязательно.
  Управитель ушел, унося с собой фигурку Оаль-Зиира, а принц отодвинулся от
огня и задумчиво посмотрел на листы оберточной бумаги, разбросанные по
полу. Я уже взрослый человек, а этот мужчина заставляет меня почувствовать
себя несмышленым мальчишкой. Пожалуй, стоит пересмотреть свое отношение к
нему.
  Он думал так уже много раз, но все оставалось по-прежнему. И останется,
наверное, еще на очень долгий срок.
  Принц поднялся с кресла - он только сейчас почувствовал, что очень
голоден. Ведь он даже еще не обедал!
  Талигхилл вызвал слуг и велел накрывать на стол, а сам вышел на веранду
и, облокотясь на ограждение, слушал нарастающий стрекот цикад. В парке
похолодало, пускай и не сильно. Принц поплотнее запахнул халат и с досадой
подумал, что все равно станет ворочаться ночью с боку на бок, изнывая от
духоты. Вспомнил было наложнице, но тут же поморщился: слишком жарко, да и
сонный он сегодня какой-то - не стоит. На самом-то деле ты боишься, что
она услышит твое бормотание и перескажет Домабу. Что ты станешь шептать во
сне на сей раз? Вероятно, что-нибудь о черных лепестках, прилипших к твоим
туфлям.
  - Все готово, господин, - сообщили за его спиной. - Извольте ужинать.
  - Изволю. Уже иду.
  Принц с аппетитом принялся за еду и был искренне рад, что та хоть
ненадолго отвлекла его от тягостных мыслей. Но рано или поздно все
заканчивается, и Пресветлый направился в спальню, уже заранее предчувствуя
то, что ожидало его в снах.
  Фигурка Оаль-Зиира стояла на небольшом мраморном постаменте перед той
лестницей, что вела на второй этаж, в покои Талигхилла. Принц не
сомневался, что местоположение для статуэтки выбрано Домабом намеренно. И
ведь не потребуешь, чтобы переставил,- обидится.
  Принц миновал уже половину лестницы, когда что-то заставило его
посмотреть вниз, на свои туфли - к правой прилип черный овальный листок.
Наверное, прицепился, когда Талигхилл стоял на веранде. Принц вздрогнул и
наклонился, чтобы содрать его и швырнуть подальше. Некоторое время
Пресветлый наблюдал, как листок, медленно кружась, падал на ковер
гостиной; потом продолжил свое восхождение.
  Он вошел в спальню и сел на кровать, уставясь прямо перед собой невидящим
взором. Потом лег на покрывала и погасил светильники. И уснул.
  В снах его, разумеется, поджидали черные лепестки.


  ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
 
Тишина вокруг меня буквально взорвалась разноголосым гамом - все спешили
поделиться впечатлениями от первого повествования. Я, между прочим, тоже.
  - Боги, как жарко! У вас нет чего-нибудь попить?
  - Эти лепестки. И голоса. Они же говорили на древнеашэдгунском! Я же не
знаю древнеашэдгунского, разве только чуть-чуть, в пределах школьной
программы! Но я понимал все, что говорил Талигхилл!
  - Согласитесь, господа, это... впечатляет! Но как же здесь жарко! Нет ли
у кого-нибудь с собой воды?
  Сидевший справа от меня журналист расстегнул один из своих многочисленных
карманов и извлек оттуда флягу. Он надолго приложился к ней, потом
предложил Карне, глядя поверх меня, словно я вовсе и не сидел здесь.
Девушка с благодарной улыбкой приняла флягу, а этот хлыщ тем временем
покачал головой:
  - Боги, ну и ну! Никогда не верил в подобное до конца. Тысячу раз слышал
рассказы внимавших, а не верил. Демоны! Я чувствую, этот репортаж
получится на славу.
  Я саркастически хмыкнул и повернулся к девушке:
  - Ну, как вы после такого? С вами все в порядке?
  Она мило улыбнулась и передала мне флягу:
  - Спасибо. Вроде бы все нормально. Хотя, конечно, берет за душу.
  Я сунул полупустую флягу журналисту (разумеется, не отпивши ни глотка) и
хотел было снова повернуться к Карне, но неожиданно этот писака цепко
схватил меня за руку:
  - Погодите, Нулкэр. Вас ведь зовут Нулкэр?.. Только не говорите мне, что
не чувствуете жажды. Пейте, с меня не убудет. Пейте, чудак человек, и не
обижайтесь на меня за вчерашнее.
  Я сухо поблагодарил, но воды отхлебнул. И впрямь, жарища в комнате стояла
невыносимая. А может, просто так казалось после повествования. Как бы там
ни было, я отдал-таки флягу журналисту и снова повернулся к Карне. Девушка
утешала сидевшую рядом с ней полную женщину с большими испуганными глазами
и сильной одышкой; женщина постоянно хваталась за сердце и мотала головой
из стороны в сторону, отчего растрепавшиеся кудряшки крашеных волос
хлестали ее по лицу. Остальные внимавшие тоже находились под впечатлением
от повествования и не умолкали ни на секунду.
  Мугид дал нам выговориться всласть, потом встал со своего каменного трона
и попросил тишины. Тишину ему, конечно, предоставили, хотя в ней, словно
на сетчатке глаза после того, как смотришь на яркий свет, остались следы
наших голосов.
  - Итак, господа, - молвил сей удивительный старик, - сегодня мы начали
знакомство с историей ущелья. Впереди нас ждет еще много повествований, но
на этот день, думаю, достаточно. Все вы, как и Талигхилл, наверное,
проголодались и с удовольствием поужинаете.
  - Пообедаем, - поправил его кто-то.
  - Я не обмолвился, - покачал головой Мугид. - Поужинаете. Повествования
отнимают огромное количество времени. Сейчас уже вечер, господа. Прошу вас
проследовать в Большой зал. Думаю, стол уже накрыт.
  Мы стали подниматься и, не прекращая обсуждать пережитое, направились к
выходу из комнатки. Я чуть подзадержался, пропуская впереди себя дам, а
потом неожиданно почувствовал чью-то крепкую ладонь на своем плече.
Обернулся.
  - Господин Нулкэр, - проговорил Мугид, глядя мне прямо в глаза, словно
хотел просверлить во мне две сквозных дыры. - Господин Нулкэр, я
повествователь со стажем. Поэтому мне доступны многие вещи, о которых иные
люди могли бы лишь догадываться. Будьте поосторожнее, господин Нулкэр, не
вглядывайтесь чересчур пристально и не пытайтесь запомнить.
  - О чем вы, госп