о,
чтобы выбраться из "Башни". У нас впереди еще несколько дней с
повествованиями, а за это время сюда успеют добраться спасатели, камень
уберут, и все вы, живые и невредимые, покинете гостиницу. Припасов у нас
предостаточно, так что не беспокойтесь - от голода или от жажды мы не
умрем.
  - Отлично! - воскликнул Данкэн. - Прекрасно! Великолепно! А как же сюда
доберутся эти самые спасатели?
  - Так же, как добрался автобус, который увез госпожу Сэллу. У меня
имеется небольшой радиопередатчик, господин журналист.
  - Значит, уже завтра здесь будут люди и вход очистят? - гнул свою линию
Данкэн.
  - Я бы не рассчитывал на завтра. Скажем так: завтра-послезавтра.
  Журналист удовлетворенно кивнул и откинулся на спинку кресла.
  - Я могу начать повествование? - спросил Мугид.
  Возражений не последовало.


  ПОВЕСТВОВАНИЕ СЕДЬМОЕ

  У южных ворот Гардгэна было людно и пыльно. И жарко. Стражники, одетые в
кольчуги и шлемы, истекали потом и завистливо глядели на проходивших. Те
могли себе позволить оголиться до пояса или же вообще идти в одной
набедренной повязке - какой спрос с простолюдина? А им, хранителям
порядка, приходилось выстаивать целый день в полном облачении. И это было
хуже, чем пытки в застенках Губители. (Губителью называли темницы
Гардгэна, которые имели еще и официальное название - Обитель
Преступивших.) Раньше стражники могли себе позволить мелкие отклонения от
устава - и пользовались этим вовсю, заступая на пост без кольчуг и шлемов.
Но два дня назад ситуация в городе изменилась, и эти перемены отразились
также и на стражниках. Теперь любого, кто рискнул бы появиться на посту
без полного облачения, ожидало суровое наказание плетьми. Так что
приходилось молчаливо терпеть изощренную пытку руководства и ломать голову
над тем, что стало причиной подобных ожесточений. (Слухи о войне с
Хуминдаром еще не просочились за пределы дворца - Армахог позаботился об
этом.)
Сквозь глотку распахнутых ворот в Гардгэн грязным потоком вливались
путники. По большей части это были крестьяне окрестных поселений, везущие
на рынок свои товары; значительно реже попадались купцы или вельможи. Но
самым удивительным было то, что за последние два дня - как раз с той поры,
когда приказы начальства обрели неожиданную строгость,- в город стали
стекаться Вольные Клинки. По одному, по двое-трое они входили через южные
ворота, ловко швыряли стражам монетку, расплачиваясь за вход, и
спрашивали, где находится "Благословение Ув-Дайгрэйса". Пока их было еще
мало, но умные люди подозревали, что это только пока.
  Среди приходивших все чаще и чаще попадались нищие, не способные
заплатить пошлину. Таких приходилось отгонять прочь. Впрочем, самые ловкие
все же проникали в город.
  Один из стражников, с узкими слезящимися глазами и бородкой клинышком,
толкнул в бок другого:
  - Опять.
  По тракту к воротам шли, пошатываясь, три путника. Их одежды давным-давно
превратились в бесформенное и бесцветное тряпье. Однако это тряпье
обладало резким запоминающимся запахом. Очень резким и очень
запоминающимся. Один из бродяг прижимал к впалой, словно вдавленной внутрь
груди небольшую котомку. Вокруг котомки распространялось зловоние,
которого не перебивал даже специфический аромат нищенских одежд.
  Стражник со слезящимися глазами прорычал нечто нечленораздельное и
потянулся за алебардой:
  - Стоят-ть!!! Я сказал, стоят-ть, выр-родки!
  Вся пыльная колонна, постепенно вливавшаяся в котел города, вздрогнула,
но, сообразив, что обращаются не к ней, продолжила свое движение. Три
оборванца остановились и безропотно ждали, пока к ним подойдут.
  Стражник вздернул кверху бородку и направился к нищим, небрежно поигрывая
алебардой. То ли оттого, что она была тяжеловатой, то ли из-за жары и
потных пальцев алебарда выскользнула из рук воителя и чуть было не отсекла
ему полстопы. Стражник крякнул, поднял оружие и злобно посмотрел на
бродяг, ставших невольными свидетелями его конфуза.
  - Кто такие? Что нужно в столице?
  Один из оборванцев заговорил, и голос его оказался неожиданно властным и
громким:
  - Мы пришли по важному делу. Нам необходимо видеть Армахога или самого
Пресветлого. У нас для них очень срочные сведения.
  Кто-то из проходивших при этих словах хихикнул, представляя, какие важные
дела могут быть у бродяг к старэгху или наследному принцу.
  Стражник побагровел, выкатил глаза и прорычал:
  - Пшли пр-рочь, мр-разь! Живо!
  - Ты слишком много себе позволяешь, - заявил оборванец, чем поверг толпу
в еще больший восторг. Некоторые даже начали останавливаться, чтобы
полюбоваться на редкостную картину: нищий отчитывает стражника.
  - Ты рискуешь своим....
  - Молчать!!! - оборвал его стражник. - Это ты рискуешь - не дожить до
завтрашнего...
  В это время трое нищих, как по команде, сорвались с места и, пихнувши
самым бесцеремонным образом хранителя порядка, ввинтились в толпу.
Алебарда снова рухнула в опасной близости от ног стражника, и тот взревел
черным буйволом, который во время брачного периода заметил самку.
  Сотоварищи оскорбленного кинулись было ловить дерзких оборванцев, но не
успели. Все-таки на них висели доспехи, а демонстрировать рекорды по бегу
с такой ношей тяжеловато. Да и толкаться по улочкам Гардгэна, покинув пост
на произвол судьбы... Тут дело могло закончиться чем-то большим, нежели
просто порка плетьми.
  Бродяги же пробежали несколько кварталов, не останавливаясь ни на
мгновение, и, только окончательно убедившись, что погони нет, позволили
себе перевести дыхание. Впалогрудый по-прежнему прижимал к сердцу
зловонную котомку - бережно и одновременно брезгливо.
  Отдышавшись, бродяги направились в сторону дворца. Видимо, они не лгали
стражникам, когда говорили о том, что им понадобилось в столице.
  У внешних стен, окружавших дворец, сад и комплекс придворных построек,
оборванцев остановили. Здешние стражники тоже не отличались хорошим
настроением, поскольку, как и постовые у городских ворот, были вынуждены
носить на себе тяжелые доспехи. Но эти, по крайней мере, не были настолько
тупы, чтобы не понять: если трое бродяг ломятся во дворец, то у них есть
для этого важная причина. Младшего из караула, как водится, послали к
сотнику, чтобы тот решил, что делать с "гостями". Но буквально у ворот
гонец столкнулся нос к носу с Армахогом, а тот, услышав, в чем дело, решил
поговорить с визитерами лично.
  Старэгх подошел к воротам, и оборванец с впалой грудью неожиданно
вскрикнул. Стражники угрожающе надвинулись, но Армахог остановил их резким
взмахом руки.
  - Шэддаль? Это... ты? - изумленно прошептал военачальник.
  - Да, - дрожащим голосом ответил впалогрудый бродяга.
  И стражники, присмотревшись, узнали в нем того, кого менее всего могли
ожидать встретить в таком виде. Это был Шэддаль - сотник элитной гвардии
Руалнира. Вернее, бывший сотник бывшей элитной гвардии.
  - Я... - начал было впалогрудый.
  - Молчи, - оборвал его старэгх. - Пойдем, вас накормят и отмоют, оденут в
нормальную одежду, а уж потом - расскажешь. Письмо дошло.
  - Благодарение Богам! - вскричал сотник и неожиданно рухнул на колени,
складывая руки в молитвенном жесте. - Благодарение Богам! Они услышали
наши мольбы! Значит, вы готовитесь?..
  Армахог хмуро кивнул:
  - Готовимся. И ты будешь здесь очень кстати. Вставай и пошли.
  Он повел "гостей" через дворик к казармам. Потом резко остановился,
досадливо скривил губы и направился во дворец, знаком приказывая всем
троим не отставать.
  - Да, - заметил старэгх как можно небрежнее. - О том, что вы знаете,- ни
слова.
  - А если будут спрашивать? - уточнил Шэддаль.
  - Проклятие, ты же сотник! Вот и рявкнешь на всех, чтобы заткнулись. Или
за время пути сюда разучился?
  - Нет, не разучился.
  - И отлично. Я поселю тебя у себя, мои слуги не болтают лишнего.
  ...Армахог оставил сотника и двух его спутников приходить в чувство, а
сам поспешил в зал для совещаний. Там уже второй день, с перерывами только
на обед и сон, продолжалось заседание военного совета.
  В просторном помещении без окон горели волнистые ароматные свечи; на
стене висела карта мира, каким его знали лет этак пятьдесят назад.
Впрочем, за эти полсотни лет никаких особенных изменений в познании
мироустройства не произошло, разве только пара-тройка мелких
самостоятельных княжеств признала власть империи да на белом пятне, что
красовалось в верхнем правом углу (то есть на северо-востоке) обнаружилась
небольшая долина, а за ней - снова горы. А что за горами, ведают только
Боги.
  Вокруг П-образного стола сидели те, от которых сейчас могло многое
зависеть: Пресветлый Талигхилл (скорее всего, уже не наследный принц, а
правитель), военачальники, Харлин и несколько его помощников,
градоправитель и Тиелиг. Все они безотлучно находились здесь с момента
получения принцем
/то есть правителем/
письма о том, что посольство в Хуминдаре было уничтожено и что теперь к
южной границе Ашэдгуна движется огромное войско хуминов.
  На повестке дня стоял всего один вопрос. "Война". Талигхилл
интересовался, какое войско можно собрать за тот срок, который у них
имеется. Харлин мямлил что-то о скудной казне. Армахог заявил, что такие
сведения предоставит только через пару дней, но по его предварительным
подсчетам рекрутированных вкупе с регулярщиками не хватит - если, конечно,
верны те цифры, которые названы в письме. Тиелиг молчал.
  Старэгх вообще не понимал, что здесь делает верховный жрец Бога Войны,
как бы парадоксально в данной ситуации это ни звучало. Парадоксальность
немножко уменьшалась, если вспомнить о прежнем отношении Талигхилла к
Богам и их служителям. Правда, последнее время Тиелиг часто играл вместе с
Пресветлым в махтас... Интересно, почему выбор принца (правителя!) пал
именно на верховного жреца Ув-Дайгрэйса? И насколько стремился к этому сам
жрец?
  Армахог рассказал о неожиданном появлении Шэддаля, и сидевшие за столом
заметно оживились. Пресветлый объявил небольшой перерыв, и все задвигали
креслами, выбираясь из их мягкого плена. Сам Талигхилл с удовольствием
поднялся и прошелся по залу, разминая затекшие ноги. Он приблизился к
старэгху и вопросительно посмотрел на него.
  - Не знаю, - развел руками тот. - Не знаю, Пресветлый, сам мучаюсь в
догадках.
  - Когда их приведут?
  - Как только помоются и переоденутся. И как только будут в состоянии
говорить. Насколько я понимаю, весь путь сюда они проделали пешком.
  - Из самого Хуминдара? - поразился Талигхилл.
  - Не знаю, они не говорили об этом. Просто... по ним не скажешь, что
последние несколько дней они ели и спали.
  Пресветлый кивнул и снова заходил по залу, как дикий зверь в клетке.
Сколь бы ни была просторна эта клетка, он все равно будет ходить из угла в
угол, словно отыскивая выход, словно не веря собственным глазам,
свидетельствующим: выхода нет.
  Войска, которое имелось сейчас у них в наличии, недостаточно. А когда - и
если - удастся собрать дополнительное, может быть уже слишком поздно.
Наиболее выгодное во всех отношениях место для битвы - ущелье Крина. В нем
враг окажется зажат, задержится, пообтреплется. Но это сражение не будет
решающим для всего хода войны. Для других же боев может попросту не
хватить солдат. И что делать - Талигхилл не знал.
  Раскрылись двери, в зал вошел один из людей Армахога и сообщил старэгху,
что Шэддаль со спутниками готовы ответить на все вопросы.
  - Пускай войдут, - велел Пресветлый, усаживаясь на свое место.
  Бывший сотник элитной гвардии Руалнира и два гвардейца - все, что от нее
осталось, - вошли и замерли на пороге.
  - Вы можете совершенно свободно говорить все, что сочтете нужным, -
сказал Талигхилл. - На этом заседании нет лишних ушей.
  - Пресветлый, мне сказали, что вы уже знаете о том, что произошло в
Хуминдаре, - хриплым голосом вымолвил Шэддаль.
  - Только в общих чертах. Расскажите подробнее.
  - Сперва я должен показать вам то, что мы принесли с собой.
  Только сейчас Армахог заметил, что Шэддаль прижимает к своей впалой груди
котомку. Она распространяла резкое зловоние, и кое-кто из сидящих уже
уткнулся носом в надушенные платки. Старэгх презрительно хмыкнул, хотя,
наверное, не имел права судить этих людей. Все-таки они не знают, что
такое война, они с самого рождения жили в домах знатных вельмож и
справляли нужду в туалетах, где пахло розами или нарциссами.
  Шэддаль держал в руках котомку, и на лице бывшего сотника читалось такое
нечеловеческое страдание, что впору было подумать: в котомке лежит сердце
впалогрудого.
  Он поставил ее на край стола и открыл. В зале завоняло еще сильнее, а
Шэддаль медленно опустил в котомку руку и вытащил оттуда за волосы чью-то
голову. Распухшая, начавшая разлагаться, она еще не до конца утратила те
черты, которые были свойственны ей при жизни. Армахог, например, сразу
узнал острый нос и широкие скулы - нос и скулы Руалнира. Да и чью еще
голову стал бы нести Шэддаль столько дней, борясь со зловонием и
отвращением?..
  - Это... - Сотник вздрогнул. - Это, Пресветлый, то, что оставили от
твоего отца братья Хпирны.
  - Кто они такие, эти братья Хпирны? - спросил Талигхилл, и по голосу
принца нельзя было даже подумать, что ему только что показали голову
родителя. Но Армахог видел глаза Пресветлого и не обманулся: в них застыла
сама смерть.
  - Это те, кто нынче властвует в Хуминдаре, - объяснил Шэддаль. Он немного
успокоился, и голос его уже не так дрожал и хрипел, как раньше. - Они -
близнецы.
  - Сколько их? - Так осведомляться можно о количестве воинов во вражеском
отряде, а не о правителях.
  - Двое, Пресветлый.
  - Хорошо. А теперь расскажите нам о том, что же произошло.
  Взгляды всех, кто был в зале, буквально впились в Шэддаля. Тот заговорил.
  /смещение - головокружительное и стремительное, как падение с отвесной
скалы/
Тиелиг шел по улицам Гардгэна и не узнавал их - так все изменилось за
последние два дня, которые он провел рядом с принцем и власть имущими
Ашэдгуна. (Впрочем, теперь принц стал правителем... станет завтра, когда
состоится официальная церемония захоронения Руалнира и сразу после этого -
возведение Талигхилла на престол.) В городе появилось больше людей, в
толпе все чаще попадались вооруженные до зубов молодцы, которые со
скучающим видом шагали по мостовой и угрюмо смотрели по сторонам. Каким-то
непостижимым образом до них дошла весть о наборе в армию, и воители
пришли, чтобы послужить Ув-Дайгрэйсу. Скорее всего, они не знают, что у
них очень мало шансов вернуться с этой войны.
  Сегодня Тиелиг решил покинуть совещающихся и пойти в храм. Нужно было
приготовиться к завтрашней церемонии. А заодно отдохнуть от удручающих
дебатов о том, что же делать. Власть имущие ходили по кругу - до
сегодняшнего дня. Они ведь только от Шэддаля узнали о составе вражеского
войска и о том, как быстро армия движется к границе, только сегодня
узнали, что случилось в Хуминдаре... Только сегодня Тиелиг, проснувшись
рано утром в чужой комнате и с трудом вспомнив, где он находится и почему,
понадеялся, что, может, все еще обойдется. Нет, не обошлось. Положение
даже хуже, чем он ожидал.
  Руалнир и вся его свита были вероломно убиты прямо во дворце Хпирнов.
Лишь сотнику и пяти гвардейцам чудом удалось спастись - они во время резни
находились за пределами дворца. Благодаря случайности Шэддаль узнал о
происходящем, смог затаиться и даже отправить письмо в Ашэдгун с помощью
доверенного человека. На следующий день в голубятню нагрянули солдаты
Хпирнов, и, опять-таки благодаря невероятному стечению обстоятельств,
Шэддаль и два его гвардейца сумели прорваться сквозь кольцо окружения и
сбежать. Еще троих в этой облаве убили.
  Как выяснилось, именно тогда Хпирны решили уничтожить всех осведомителей
Ашэдгуна - одним ударом. Они знали многое, так что смогли обезвредить если
и не всех, то почти всех. Остальные, видимо, затаились и боялись лишний
раз привлечь к себе внимание, а не то что послать письмо в Ашэдгун.
  Тиелиг знал, что подобный рассказ у слушавших вызвал недоверие. Слишком
много невероятного. Но жрецу казалось, что Шэддаль не лжет. Сотник на
самом деле сумел спастись, на самом деле выкрал голову Руалнира, на самом
деле пробрался через все препятствия и попал в Гардгэн всего на два дня
позже, чем прилетел почтовый голубь. Шэддаль был не из тех людей, которые
способны предать. А Тиелиг был не из тех, кого можно обмануть складными
речами или искусной игрой. Поэтому когда Пресветлый спросил, верит ли жрец
рассказчику, жрец сказал, что верит. И этим спас сотника от казни - а
Талигхилл уже готов был отдать приказ. Разумеется, мальчик держится
неплохо, но подобные рассказы воспринимать спокойно очень тяжело.
Неудивительно, что он был готов казнить принесшего страшную весть.
  Тиелиг ступил на улицу Церемоний. У облупленной стены храма Бога Удачи,
Гээр-Дила, как и два дня назад, сидел торговец амулетами. Тиелиг подошел,
остановившись рядом со столиком.
  - Торгуешь? - тихо спросил у низенького человечка.
  - Торгую, - согласился тот, не поднимая головы. - Но только никто не
желает покупать. Не верят.
  - Да, знаю. Не верят. Но возможно, скоро все изменится.
  - Думаешь?
  - Война, - сказал жрец. - Война заставит их поверить. Когда человеку не
на что больше надеяться, когда от его силы, ума, доброты уже ничего не
зависит - он вспоминает о Богах.
  - И проклинает их за то, что дали ему слишком мало силы, ума и доброты, -
горько рассмеялся торговец амулетами. - Мне кажется, что даже война ничего
не изменит. По крайней мере, для Гээр-Дила. Но не для Ув-Дайгрэйса, так
что - поздравляю.
  Тиелиг покачал головой:
  - Даже не знаю, принимать ли от тебя эти поздравления...- Он заметил
вопросительный взгляд продавца и объяснил: - Война.
  После чего, не прощаясь, пошел дальше, к своему храму. Человечек смотрел
ему вслед и растерянно перебирал пальцами позвякивающие амулеты.
  /смещение/
Принц не спал всю ночь. Ничего удивительного в этом не было, но и ничего
хорошего - тоже.
  Как внезапно все изменилось! Талигхилл ощущал слово "война" как больной
зуб, и он постоянно дотрагивался до этого зуба; зуб от этого ныл еще
больше, но какая-то неведомая сила заставляла касаться его вновь и вновь.
  "Война".
  Талигхилл никогда не был на войне. Вот отец его был.
  /положим, не твой отец, а Руалнир/
Да какая, в сущности, сейчас разница?!
  /Никакой/
Отец был на войне. Усмирял восточные племена. Усмирил за пару недель и
вернулся. Вот и вся война - одно название.
  Что ты расстраиваешься? Если ничего не изменится, эта война тоже
закончится через пару недель. Только в роли Руалнира будут братья Хпирны,
а в роли восточных племен - ашэдгунцы.
  Принц перевернулся на другой бок.
  Слишком много всего сразу. Признание Домаба, проблемы с войском, которого
недостаточно, чтобы сдержать напор хуминов; завтрашняя церемония
захоронения и последующее возведение на трон. Он должен будет доказать
свое право на этот трон. Признать, что у него есть дар Богов, отметина
каждого правителя династии Пресветлых. Для Талигхилла подобное признание
значит слишком много.
  И все равно он сделает его. Отказаться от трона в такие дни он не может.
Не имеет права. Придется сжать свою гордость в кулак и выдавить по капле,
как смрадный застоявшийся гной.
  Да и... Гордость? Но он ведь на самом деле видел сны, которые теперь
стали реальностью.
  Черные лепестки? Завтра будет вдоволь черных лепестков! Они устелют собою
улицы, по которым пройдет траурная процессия.
  Я знал это намного раньше, чем отец уехал. Я мог его спасти!
  /Во-первых, это не твой отец. А во-вторых, ты не знал. Черные лепестки
могли означать и твои собственные похороны. Любого Пресветлого хоронят
подобным образом. Вспомни, мать тоже так хоронили./
До утра принц не заснул, а утром круговерть неотложных дел закружила его,
как беспомощного котенка. Каковым он, в сущности, и являлся в эти дни.


  ДЕНЬ ПЯТЫЙ

  И мы, между прочим, сейчас не очень отличались от древнего принца. Мы
тоже были беспомощны, и все